Монеты 1985 года

Монеты 1985 года.

От автора.

Все совпадения точно не случайны, по крайней мере в этой повести, и если кто-то вдруг узнает себя, либо кого-то знакомого, надеюсь, не будет судить меня слишком строго.

Эта повесть вобрала в себя истории и события моего детства, хотя вымысла в ней, бесспорно, больше, писалась до середины спонтанно, без конечной идеи и плана и, перечитывая ее через несколько лет после написания, я с благодарностью вспоминаю тех, кто помог мне создать, то, что в итоге получилось.

Новосибирск, 1985

Стройка вдоль улицы Нарымской кипела уже второй год, на радость пацанам Линейного жилмассива. Не сказать, что заняться во дворах им было нечем – были там и качели, и горки, а возле одного из домов стараниями председателя поставили еще и самокрут – карусель, которая приводилась в движение ногами катающихся, разбежались и поехали. Возле школы была большая горка, и кататься с нее на санках было просто милое дело, местами делались трамплины, но даже без них так весело было разогнаться с самого верха и переехать через футбольное поле.

Но стройка – дело другое. В советское время сознательность граждан была на высоте, поэтому вечером и в выходные, когда строители не работали, ее никто не сторожил, ворота не закрывались, да и забор был больше для вида. Для мальчишек, выросших на фильмах про Великую Отечественную и трех мушкетеров, не было места интереснее: там можно было играть в войну, в прятки, там всегда был гудрон, который советские пацаны за неимением денег на жвачку в магазине использовали как жевательную резинку, а еще там было и весело, и страшно смотреть с крыши на землю, которая была так далеко…

Мише было холодно. Весеннее солнце давно зашло, а ночью температура уходила в минус. На стройке было тихо, только капала где-то вода. Миша уже понимал, что придется ждать, когда утром строители придут на работу. Они играли в прятки, он спрятался в помещении без окон, которое использовалось как кладовка, услышал, что с грохотом захлопнулась железная дверь, а через какое-то время осознал два момента: его никто не ищет и он заперт снаружи. Он яростно колотил в железную дверь и звал на помощь, пока не отбил руки и ноги и не сорвал голос. Потом нашел несколько картонок и постелил их на пол, чтобы не сидеть на бетоне. Он почти не чувствовал околевших конечностей и, впадая в состояние между сном и явью, вспомнил Любовь Васильевну – учительницу по литературе в школе, одну из немногих, кто не считал его уродом и умственно отсталым…

Новосибирск, 2015

Из похмельной прострации вывел толчок в спину на выходе из метро. Злую шутку сыграла пендельтюр – дверь, которая встречается в метро и ковбойских барах и распахивается в обе стороны. Оглянувшись, я мысленно погрозил ей кулаком, затем подумал, что пендель мне сейчас точно к месту, и бодренько, ну, по крайней мере, мне так казалось, пошел в сторону офиса. Природа наградила меня полезным свойством – после злоупотребления зеленым змием меня абсолютно не тянуло ни поваляться, ни подлечиться, обычно я выползал на улицу и искал себе занятие, что в рабочий день достаточно несложно, и уже к обеду чувствовал себя вполне сносно.

Осень радовала любимой погодой – пасмурно и сухо, немного прохладно, но в состоянии абстинентного синдрома это было даже неплохо, а вот то, что я все-таки закурил, было ошибкой, пусть и не фатальной. Снова почувствовав легкое головокружение, я выбросил сигарету и заполз в здание, где находился офис нашей небольшой компании.

Центральное отопление, безусловно, благо, да вот беда – отключается оно централизованно, как правило, когда в квартирах уже дышать нечем, и так же централизованно включается, как правило, когда дома зуб на зуб не попадает. А поскольку административные здания подключают к теплу в последнюю очередь, в офисе буквально пар шел изо рта. Первым делом включил ветродуйку – воздух жжет, зараза, зато достаточно быстро прогревает все вокруг, потом кофеварку и ноутбук. И тут, мощным запилом из “Money for Nothing” от “Dire Straits”, зазвонил телефон. Кому что надо? Незнакомый федеральный номер продолжал настойчиво взрывать мозг гитарными рифами, и чтобы избавиться от этой пытки, пришлось взять трубку.

– Алло?

– Доброе утро! Дмитрий Валерьевич?

– Это он!

– Следственный комитет по Сибирскому федеральному округу, следователь Слепцова…

Новосибирск, 1981

Миша торопился в школу. Для второклассника он неплохо дружил со временем и с утра все приготовил: разложил на кровати школьную форму, собрал ранец с катафотами, все уроки сделал накануне вечером. А потом понял, что до выхода из дома еще больше часа, взял в руки книжку про Тома Сойера и зачитался. Оценив громким смехом идею с покраской забора, он взглянул на настенные часы и подскочил в удобном кресле, в котором папа по вечерам смотрел телевизор, – он уже полчаса как должен был выйти из дома. Споткнувшись, поскольку запутался в брюках, он наскоро оделся и выбежал из квартиры.

Как назло, лифт полз до его девятого этажа с самого первого, кое-как. Напомнив себе, что уже просчитывал, что пешком быстрее не будет, он дождался, когда двери лифта откроются, запрыгнул в кабину и нажал кнопку с цифрой «1».

Выбежав из подъезда, он как раз успел на зеленый сигнал светофора, а перейдя дорогу, в последний момент вскочил на подножку 34-го автобуса, который шел почти до самой школы. Дело в том, что Мишина мама работала учителем. И, как это часто бывает у учительских детей, Миша не пошел в школу, которая была рядом с домом, во дворах, а учился в школе, где работала его мама. В принципе, ехать было недалеко, выйти нужно было всего через три остановки. Вежливо спросив у кондуктора, продавшего ему билет, сколько времени, Миша с радостью понял, что имеет все шансы успеть, надо только быстро добежать от остановки до школы. Автобус тем временем забрался на горку перед пересечением с улицей Дуси Ковальчук, свернул направо по стрелке и затормозил на остановке.

Выскочив из задних дверей желтого «Икаруса» с гармошкой посередине, Миша быстро обогнул его сзади, посмотрел налево к светофору и, убедившись, что оттуда никто не едет, рванул к середине дороги, но тут его подбросило в воздух, он очень удивился, увидев перед собой свои вытянутые ноги, больно на что-то упал, скатился набок, снова упал, ударился головой, в глазах появились танцующие искры, а затем на Мишу опустилась темнота…

Новосибирск, 2015

Звонок из Следственного комитета меня разве что удивил. Таков удел современного бизнесмена – общение с разного рода фискальными органами входит в привычку, и если рядового гражданина страх берет перед подобного рода организациями, то я скорее спокойно понимал, что если где-то и могу в себе сомневаться, это точно не уровень Следственного комитета по федеральному округу. Но было любопытно – с чего вдруг такое внимание к моей скромной персоне?

Как это принято в последние годы, дама из следственного комитета вежливо попросила подойти в удобное для меня время, но намекнула, что лучше бы это удобное время было ближайшее. Я пообещал явиться в течение часа, а затем задумался – машина осталась возле дома, да и не настолько хорошо я себя чувствовал после вчерашнего, чтобы сесть за руль, и вдруг до меня дошло – трамвай от нашего офиса ходит прямо до Следственного комитета на Серебрениковской! Если для кого-то общественный транспорт – повседневная рутина, то для автомобилиста с почти двадцатилетним стажем скорее приключение, я иногда еще устраивал себе экскурсии в метро, но на трамвае уже тысячу лет не ездил. Эта идея меня вдохновила, и уже через несколько минут я, закрыв офис, подошел к остановке и сел в трамвай № 13.

С детства все изменилось: и сам трамвай был поновее, и атмосфера внутри была несколько иная, радовала возможность присесть у окошка. Весело стуча колесами по рельсам, трамвай уносил меня по прямой в сторону Оперного театра, и на секунду под этот перестук я поймал ностальгию по восьмидесятым…

Новосибирск, 1981

Миша очнулся от того, что очень болела голова, а еще что-то капало ему на лицо. Открыв глаза, он увидел сквозь слезящуюся пелену знакомый силуэт.

– Мама! – хотел сказать Миша, но почему-то первый звук застрял у него на губах, повторившись несколько раз, прежде чем ему удалось произнести слово до конца.

Тут он услышал, как мама заплакала, и понял, что это ее слезы капают ему на лицо. Мама плакала и бессвязно повторяла: «Сынок! Сынок! Живой!»

Мише было очень жаль, что мама так сильно расстроилась, он хотел объяснить ей, что посмотрел, выбегая из-за автобуса, не едет ли кто-нибудь, и дорога слева была пустой, но говорить не получалось. Миша не понимал, почему так происходит, он попытался улыбнуться маме и снова растворился в темноте…

Миша не мог предположить, что подгоняемый пассажирами таксист рванет по встречной, чтобы успеть на зеленый на повороте в сторону цирка, ровно в тот момент, когда, убедившись, что слева никто не едет, из-за автобуса выскочил ребенок. Таксист сбил его, каким-то чудом успев затормозить, чтобы не переехать колесами. Падая с капота желтой «Волги» с шашечками, Миша сильно ударился головой. На его удачу мимо проезжала «Скорая помощь», и мальчика с тяжелой черепно-мозговой травмой и большой кровопотерей под вой сирен с мигалками повезли в горбольницу. Четыре часа врачи боролись за его угасающую жизнь и буквально вернули с того света, но в сознание он пришел только на третий день. Прогнозы были неутешительными…

Новосибирск, 2015

Выйдя из трамвая возле Оперного театра, я бодро дошагал мимо Первой поликлиники до здания Следственного комитета, взошел на знакомое по разным перипетиям крыльцо и набрал номер дамы, внесшей интригу в пасмурное утро.

Дама материализовалась возле проходной очень скоро, брюнетка бальзаковского возраста цепко оглядела ожидающих на диванчике посетителей и безошибочно посмотрела на меня. Я улыбнулся, подошел к ней, подал паспорт суровому парню в погонах, который фиксировал в журнале всех приходящих и уходящих. Забрав паспорт и пропуск, я со своей сопровождающей отправился на прогулку по лабиринтам здания. То поднимаясь, то спускаясь, миновав переход, мы, наконец, пришли в небольшой кабинет на четвертом этаже.

Достаточно уютная обстановка меня не обманула – тот самый случай, когда стелют мягко, да жестко все может обернуться в долю секунды. Дама бальзаковского возраста что-то написала в телефоне, затем, сославшись на то, что нужно закончить кое-какие формальности, попросила пару минут подождать. Я кивнул и открыл в телефоне «Квази» Лукьяненко, чтобы скрасить ожидание и отвлечься.

Через «пару минут», обернувшихся добрым десятком, дверь распахнулась и в кабинет энергично зашла яркая женщина, сразу показавшаяся мне знакомой.

– Доброе утро, Дмитрий! Вы меня не помните? – спросила она с улыбкой.

Новосибирск, 1981

Через пару недель Миша совсем привык к тому, что он начал заикаться, и даже научился говорить достаточно бегло, превозмогая первый звук, который так и норовил застрять на губах. Он уже вовсю гулял по больничным коридорам, повязка на голове, очень смутившая его, когда он первый раз после того, как попал в больницу, посмотрел в зеркало, уже не вызывала никаких эмоций, за окном стояла золотая осень, и было очень красиво.

Ему разрешили читать, а потом к нему пришла мамина подруга – учительница литературы из той же школы, по имени Любовь Васильевна. С ее появлением в палате как будто стало светлее, Миша почувствовал, глядя на ее улыбку, что ему тепло, как на солнышке. Любовь Васильевна принесла «Три мушкетера» Дюма и сказала, что ему пора познакомиться с невероятными приключениями благородных и отважных героев этого великого романа.

Самые лучшие дни у Миши были, когда по отделению дежурила Таня – хрупкая милая девушка, с ней перевязки проходили весело и абсолютно безболезненно, Миша все просил дать ему зеркало, чтобы посмотреть на себя без повязки на голове, но Таня говорила, что еще рано, когда будет можно, она сама ему покажет. Из разговоров в отделении Миша узнал, почему в Танины смены на столе дежурной медсестры всегда стояли цветы. Как-то зимой в нейрохирургию привезли по скорой сильно избитого парня с раскроенной головой и многочисленными переломами. Врачи перспектив не видели – он был очень слаб, но Таня с этим не смирилась. Не уходя домой после своих смен, день за днем она терпеливо выхаживала безнадежного пациента, пока не произошло, по словам врачей, настоящее чудо – он не только пришел в себя, но и смог вернуться к полноценной жизни. С тех пор букеты цветов появлялись в отделении каждое Танино дежурство. Миша решил, что когда-нибудь напишет об этом книгу.

Если бы время от времени его не мучили приступы острой головной боли с непонятными видениями, все было бы просто прекрасно…

Новосибирск, 2015

Моя мама всю жизнь проработала учительницей и сейчас была директором школы, где трудилась все годы с окончания института. Говорят, что у классного руководителя первый выпуск – как первая любовь. У мамы так и вышло, дети из ее первого выпуска давно сами стали родителями, но до сих пор часто приходили к ней в школу, то вместе, то порознь. Как-то так получилось, что в том выпуске почти все, и мальчики и девочки, пошли в юриспруденцию, оказавшись впоследствии по разные стороны баррикад – кто в прокуратуре, кто в милиции, кто в суде, а кто в адвокатуре.

На меня с улыбкой смотрела Ольга Холодова – она свою карьеру делала в милиции, и, как я краем уха слышал, весьма успешно. Я улыбнулся в ответ и сказал:

– Привет, Ольга!

Дама бальзаковского возраста посмотрела на меня со смесью подозрения и восхищения, я сначала не понял почему, дошло потом.

– Привет, Дима! – ответила Ольга. – Как мама?

– Все воюет, – улыбнулся я.

– Молодец! Столько лет посвящать себя школе – это подвиг!

– Да и любит она свою работу… – заметил я философски.

После недолгой паузы Ольга спросила:

– Наверное, интересно, зачем тебя пригласили?

– Да, безусловно! – ответил я.

Ольга посмотрела на даму бальзаковского возраста, и та вытащила из папки фотографию, которую передала мне. Взглянув на нее, я не мог не улыбнуться – пятеро мальчишек из моего двора, с которыми я ежедневно гулял, стоят у деревянной резной горки на фоне елки, каким-то чудом засунутой в середину карусели-самокрута. Той зимой девчонке из нашего двора Инге родители подарили фотоаппарат, и она превратилась в настоящего фоторепортера: щелкала все вокруг, периодически портила пленки слишком горячим проявителем, ночами просиживала с фотоувеличителем и раздавала фотографии всем, кто был на них снят.

– Детство мое золотое, – улыбнулся я.

– А вот с этого места поподробнее, – сказала Ольга, присев на стул рядом со мной, и голос ее неуловимым образом изменился, став властным и жестким…

Новосибирск, 1981

– Ну вот, Миша, теперь можно посмотреть в зеркало! – проговорила, почти пропела Таня, поднося круглое небольшое зеркало с пластмассовым ободком к Мишиному лицу.

Взглянув в зеркало, Миша вздрогнул – часть лба была как будто продавлена ближе к правому краю, кожа рядом с впадиной расчерчена красными рубцами и стянута, отчего лицо превратилось в злобную маску.

– Мишенька, – обняла его Таня, – счастье, что ты жив остался, постепенно разгладится, волосы отрастишь и красавчиком будешь!

– Ладно, – едва выговорил Миша, – давай повязку надевать.

– Все, Миша, повязка тебе уже не нужна, – ответила Таня.

С мыслью, что придется выйти из перевязочной в таком виде, смириться было сложно, Миша покраснел, тяжело задышал. Таня обняла его и стала гладить по голове, потом попыталась поднять со стула, но в этот момент в глазах у мальчика потемнело, голову пронзила страшная боль, и он потерял сознание, повиснув на руках у медсестры.

Он пришел в себя, когда на улице было уже темно. Возле кровати сидела мама и держала его за руку.

– Привет! – сказал Миша.

– Сынок! – улыбнулась мама. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – кивнул Миша, прислушавшись к ощущениям. – Мама, принеси мне шапку какую-нибудь.

– Шапку? – удивилась мама. – Зачем?

– Я без шапки из палаты не выйду! – закричал Миша, у него снова потемнело в глазах, и он опять провалился в темноту, где его окружали страшные тени, они были совсем рядом и что-то, бубня, нашептывали, но он никак не мог разобрать, что…

Новосибирск, 2015

Я начал рассказывать про свое детство, до двенадцати лет проведенное на улице Линейной, но скоро понял, что не этого от меня ждут. И тогда прямо спросил:

– Может быть, вы мне вопросы позадаете? А то у меня ощущение, что ничего полезного я не рассказал…

Холодова и дама бальзаковского возраста переглянулись, затем Ольга едва заметно кивнула.

– Скажите, – спросила дама, – были ли у Вас конфликты с кем-либо из людей на этой фотографии?

– Нет, наверное… – ответил я. Даже если и случалось какое-то недопонимание, время все стерло, оставив только воспоминания о детстве, которое я всегда считал счастливым и безоблачным.

– С кем-то из них поддерживаете отношения? – продолжила допрос следователь Слепцова.

– Нет, в 1988 году мы переехали на Плехановский жилмассив, а школы у меня с этими ребятами изначально были разные, и как-то так получилось, что встретиться ни с кем из них так и не удалось…

– То есть не такая уж крепкая дружба у вас была?

– Получается, что так, но, скорее, просто, когда мы перестали жить в одном дворе, исчезло то, что нас объединяло, вроде игры в хоккей или прогулок по окрестностям.

– А почему Вы учились в другой школе?

– Я учился в школе, где работала моя мама. Поскольку от дома это было не очень далеко – через овраг меньше десяти минут ходьбы, родители решили, что так будет лучше.

Холодова снова едва заметно кивнула Слепцовой.

– Вы говорите, что переехали в 1988 году, а можете сказать, что вам особенно запомнилось в 1985?

Я задумался. В 1985 году мне было девять лет. Третий класс. Память не выдавала ничего, что можно было бы охарактеризовать как особенно запомнившееся, поэтому я отрицательно помотал головой.

– Что Вы делали в ночь с 19 на 20 сентября?

– Что, простите?! – вопрос слегка выбил меня из колеи. – В 1985 году?

– Нет, в 2015, – сказала Слепцова, и они обе пристально на меня посмотрели.

Стало очень неуютно, причем сразу по двум причинам. Во-первых, взгляд у этих милых дам был больше похож на рентгеновский луч. Во-вторых, мысленно открутив календарь на несколько недель назад, я понял, что это та самая ночь с субботы на воскресенье, про которую рассказывать надо было очень осторожно, – не самая простая ночь выдалась в моей жизни.

– Не помню… – неуверенно сказал я, – надо подумать, повспоминать…

«Милые» дамы снова переглянулись, после чего Холодова сказала:

– Что же, мы предоставим Вам возможность подумать и повспоминать. С настоящего момента Вы задержаны на 72 часа до выяснения личности.

«Вот это поворот!» – подумал я, а вслух спросил:

– На ИВС повезете?

– Откуда такая осведомленность о том, куда увозят задержанных? – спросила Холодова.

– На основе вполне подтвержденных слухов, – ответил я.

– Вы не проверяли, факс из Москвы не пришел? – спросила Холодова Слепцову.

Та сначала слегка удивилась, но, молниеносно спрятав свое удивление, встала и сказала:

– Нет, сейчас проверю у секретаря, а потом, наверное, быстро перекушу в столовой.

Холодова кивнула и, когда за Слепцовой закрылась дверь, сказала:

– Дим, все очень серьезно. Мне слабо верится, что ты в чем-то замешан, но у нас дело о пропаже человека, которое контролирует аппарат Государственной Думы, поэтому давай так – на ИВС тебя не повезут, у нас и здесь есть апартаменты, в которых думается и вспоминается быстрее. Как будешь готов – постучишь в дверь и попросишь дежурного связаться со мной. И было бы очень хорошо, если бы ты вспомнил в мельчайших подробностях ночь с субботы на воскресенье 20 сентября, а еще лучше, если эти подробности будут подкреплены свидетельскими показаниями. И про 1985 год повспоминай – вдруг что-то в памяти всплывет?

– Я так понимаю, отказаться не получится? – я попробовал пошутить, но как-то очень блекло получилось.

– Нет, – сказала Холодова и, протянув руку, потребовала: – Паспорт, телефон!

Новосибирск, 1981

К Мишиной шапке в больнице привыкли быстро, хоть и не без Таниного внушения, вопросов ему никто не задавал, и уже через пару дней он чувствовал себя в коридорах отделения нейрохирургии абсолютно спокойно и комфортно. Через неделю после того, как с него окончательно сняли повязку, Мишу выписали, и за ним приехал папа на «Волге» с водителем. Мама, отпросившись с работы, приготовила его любимую шарлотку. Миша с удовольствием прошелся по комнате, которая после отъезда старшего брата в мореходное училище во Владивостоке стала его безраздельным владением, провел рукой по любимым книгам, стоящим на отдельной полке, как бы здороваясь с их героями, затем взгляд упал на стопку учебников и тетрадок на письменном столе, и он вдруг осознал, что надо будет пойти в школу, а как туда идти? В шапке – засмеют и всякие вопросы задавать будут, без шапки – еще хуже… Настроение, поднявшееся было от возвращения домой, сразу упало, Миша сел на край кровати и уставился в одну точку.

Дверь в комнату тихонько открылась, мама зашла и присела рядом, обняла Мишу, погладила по голове и спросила:

– Ты чего притих, сынок?

– Мам, как я в школу пойду?

– Ты не пойдешь, – спокойно сказала она, – я договорилась, учителя будут приходить к нам домой, по крайней мере, до Нового года, а там посмотрим – волосы отрастут, рубцы разгладятся, да и несколько месяцев пройдет…

Миша с радостью посмотрел на маму и просветлел лицом. Потом он ел нереально вкусную шарлотку, смотрел с папой телевизор, а когда лег спать, очень быстро уснул. Этой ночью бубнящие тени его не тревожили…

Новосибирск, 2015

«Апартаменты для раздумий» оказались небольшой комнатой в подвале, без окон и с массивной сейфовой дверью. К моей радости, там было достаточно тепло и кроме табурета и стола имелось подобие кушетки с дерматиновым покрытием. Я свернул куртку и, положив ее под голову, растянулся на кушетке. Полежал какое-то время, глядя в потолок, и захотелось курить, благо «добрый дядя», который меня сюда привел, сразу сказал, что можно.

Сизый дым поплыл под потолком, голова привычно слегка закружилась, и я попробовал перенестись в 1985 год. Есть у моей памяти слегка дурацкая, но в чем-то полезная особенность: если ясно вспомнить какое-то событие, произошедшее много лет назад, сами собой вспоминаются и другие, с ним связанные, причем в четких подробностях. Что же было в 1985 году? Арифметически высчитав, что тогда мне было девять лет и учился я третьем классе, я вдруг ярко увидел пионерские галстуки. В Стране Советов в пионеры принимали как раз в третьем классе, самых лучших на 7 ноября, дальше по каким-нибудь праздникам, а ко Дню пионерии в мае уже всех оставшихся. Мне повязали галстук перед 23 февраля – это было волнующе, помню, отец подарил по этому поводу интересную игру, подобие нынешнего планшета с набором карточек по правилам дорожного движения, три кнопки на три варианта ответа, выбрал правильный – загорался зеленый, один из двух неправильных – красный. Меня тогда поразил и одновременно разочаровал Миша – сын маминой подруги, с которой она работала в школе. Он пришел ко мне в гости и сходу вычислил, что по прорезям в карточках можно понять правильный вариант ответа. Я был восхищен его смекалкой, но игра тут же потеряла смысл – ответ-то известен заранее… В конце года меня назначили председателем совета отряда. Было немного неожиданно и очень приятно, но счастье продлилось недолго: в однодневном походе я на спор залез в реку, из-за этой моей выходки поход резко прервали, и на следующий день отряд передумал и выбрал себе более надежного председателя, – а ведь мог бы, блин, сделать карьеру в Пионерии!

А вот из событий во дворах по улице Линейной ничего особенного никак не вспоминалось, все было как обычно – катание на санках, хоккей, игры на стройке дома вдоль улицы Нарымской…

Воспоминания детства, из которых ничего полезного выхватить пока не удавалось, вернули меня в состояние легкой ностальгии, возникшее в трамвае по пути в Следственный комитет, и незаметно для себя я задремал…

Новосибирск, 1981

Миша совсем повеселел: у него теперь было очень много времени, и он с удовольствием посвящал его любимому занятию – читал книги. Настоящим праздником были уроки на дому Любови Васильевны, все задания по литературе Миша делал сразу после ее ухода, и большую часть времени они обсуждали разные произведения и их удивительные миры.