- -
- 100%
- +
Все тот же «добрый дядя» принес ужин, на вопрос, не звонила ли Холодова, отрицательно помотал головой. Что-то подсказывало, что ночь придется провести в «шикарных» апартаментах для раздумий, – я воспринял это достаточно спокойно, но ограничение свободы все же угнетало. Поборов сиюминутную вспышку гнева со страхом, я решил направить энергию в конструктивное русло и попытаться вспомнить, что же такое случилось в 1985 году.
Год начался с каникул, проведенных в Белово у бабушки Нади, потом за мной приехал отец, который тогда еще был жив, потом началась школа, лыжные прогулки на месте нынешнего зоопарка, без особых происшествий все подошло к весенним каникулам, которые я снова провел у бабушки в Белово и, к концу каникул, простудился и заболел, а потому задержался там почти на две недели, по дому и маме соскучился невероятно. Потом дядя на выходных отвез меня в Новосибирск на поезде, мама с папой приехали нас встречать на служебной машине отца – он работал в такси, это была желтая «Волга». Дядя сел с отцом впереди, а мы с мамой сзади, мама держала меня за руки, а я рассказывал ей последние новости из Белово, она смотрела на меня с улыбкой и было в ее взгляде столько тепла и радости, что я, несмотря на прохладное весеннее утро, чувствовал себя как на летнем солнце, а потом… Потом мама рассказала мне, что почти неделю назад пропал Миша, сын ее коллеги, ушел гулять и не вернулся. Я расстроился – мы дружили с Мишей, он был старше на несколько лет, но нам было интересно вместе. Мама просила поспрашивать у ребят во дворе, не видели ли они Мишу в тот день, но все мои попытки что-то разузнать ничем не увенчались. Пригодится ли это Холодовой? Как минимум происшествие. Расскажу, а там будет видно, и только тут до меня дошло, что Холодова и Миша учились в одном классе…
Санкт-Петербург, 2015
Старший лейтенант Василеостровского отдела уголовного розыска Кирилл Плетнев любил свою работу. Временами он понимал, что подобен гончей на охоте, осознавал, что отсутствие личной жизни и постоянной привязанности есть плата за то самое чувство, когда унюхаешь в воздухе что-то неуловимое и берешь этот невидимый след, а потом, как логическое завершение эйфории от всплеска адреналина, след приводит к тому, что ты ищешь. Он не ошибся еще ни разу за три года оперативно-розыскной работы, и вот теперь новая загадка, причем далеко не самая тривиальная.
Топ-менеджер одной нефтяной компании второй день не выходил на работу и не брал трубку, и тогда руководство обратилось в полицию. Решено было начать с квартиры Сергея Крокуса. В квартире никого не было, на почти севшем телефоне – сотни неотвеченных вызовов, на незаправленной постели лежала старая черно-белая фотография – мальчишки во дворе, а на фотографии – две монеты по 1 копейке, обе 1985 года.
Судмедэксперт сходу признал в одном из мальчиков на фото самого Крокуса, тут же отправили запрос в общую базу данных МВД и, к большому удивлению, выяснили, что при подобных обстоятельствах исчезает уже третий человек, причем двое пропали в Новосибирске, а Крокус оттуда родом, в Санкт-Петербург приехал учиться, да так и осел в Северной столице.
“I’ll be back!” – голосом Терминатора из старинного фильма прозвучало оповещение о получении новой электронной почты. Ольга Холодова, Следственный комитет по Сибирскому Федеральному округу, материалы по делу об исчезновении Андрея Панина. «Так-так, что там у нас?» – с нарастающим азартом подумал Плетнев, открывая вложенный файл…
Новосибирск, 1982
Миша проснулся до того, как в палате включили свет и по коридорам понесся гул просыпающегося отделения. Голова была слегка ватной, уколы, которые ему делали на ночь, превращали его в подобие мягкой игрушки, иногда он даже ощущал, что кожа на лице и руках становится как будто плюшевой, но зато тени не беспокоили его очень давно. В это отделение Мишу перевели на следующий день после разговора с Вадимом Сергеевичем, он пришел к нему в палату с женщиной, во взгляде которой было что-то от учительницы биологии, когда она разглядывала насекомых под микроскопом. Вадим Сергеевич сказал, что это Нина Николаевна, доктор, который поможет разобраться Мише с тенями, и для того чтобы быстро вылечиться, нужно рассказывать ей все без утайки, особенно о вечерних и ночных видениях, головокружениях и головных болях. Нина Николаевна Мише не понравилась, но от теней избавиться хотелось, и он безропотно перенес осмотр, во время которого женщина-доктор скрупулезно, миллиметр за миллиметром, ощупала швы на его голове, все время сверяясь с рентгеновским снимком. Потом Вадим Сергеевич ушел, Нина Николаевна помогла Мише собрать вещи, и они перешли в соседний корпус, в отделение психиатрии.
Мама приходила каждый день, она стала какая-то зажатая, пыталась улыбаться, но у нее не всегда получалось. Как-то раз Миша спросил, почему не приходит папа, у мамы по щеке скатилась слезинка, и она быстро, слишком быстро, ответила, что папа очень занят на работе.
Утром Мише ничего не кололи, и он старался каждую минутку посвятить чтению, вечером, после укола, читать не получалось – буквы он видел, даже составлял их в слова, но смысл доходил тяжело. На карманном календарике, который принесла мама, Миша карандашом отмечал числа. Нина Николаевна сказала, что курс лечения займет месяц, осталось 10 дней, очень хотелось домой и в школу, но Миша понимал, что нужно еще немного потерпеть…
Новосибирск, 2015
Спалось в «апартаментах для раздумий и воспоминаний» так себе… Ворочаясь с боку на бок, я только было ловил пограничное состояние между сном и явью, как снова находил себя уставившимся в потолок. Свет на ночь здесь не гасили. Я уже и слонов считал, и покурил несколько раз, да все без толку… Под утро мне приснился сон, как будто я снова в крохотной двушке на Линейной, где когда-то мы жили впятером: я, мама, отец, сестра и тетя, младшая мамина сестра. Как ни странно, мы друг другу совсем не мешали, даже когда к тете Саше приходили в гости подружки и кавалеры. Звонок в дверь, спрашиваю: «Кто там?», в ответ: «Миша». Открываю и вижу хитрую физиономию с рыжими вихрами, выбивающимися из-под шапки.
«Привет!» – говорю я.
«Привет! А все-таки ты про меня вспомнил!» – улыбается Миша.
И тут меня разбудил лязг открывающейся двери и запах кофе. Ольга Холодова собственной персоной, с двумя стаканчиками из «Чашки кофе» на вынос и пакетом с плюшками. Я выбрался из-под куртки, который укрывался, обулся, потер глаза.
– Просыпайся! – улыбнулась Ольга, и почудилось мне в этой улыбке какое-то радостное облегчение.
– Да проснулся уже вроде…
– Ну, давай завтракать! – Ольга протянула мне стакан кофе, разложила пакет с плюшками на столе, и какое-то время мы были заняты поглощением еды. Кофе был хорош, в меру крепкий и насыщенный, захотелось добавить к этому вкусу сигаретного дыма.
– Закурю? – спросил я.
– Кури! – махнула рукой Ольга.
Просмаковав несколько первых затяжек и запив их остатками кофе, я сказал:
– Я, похоже, вспомнил кое-что из 1985 года…
Санкт-Петербург, 2015
Кирилла Плетнева не смущали вызовы к начальству. Начальник отдела с первого же его дела понял, что Кирилл, скорее, талантливый одиночка, которому не стоит мешать или приводить в тонус гневными приказами. Тогда Кирилл трое суток не спал, но выследил похитителей ребенка, требовавших от родителей выкуп, и обезвредил их, что было больше страшно, чем сложно – все трое выходцев из бывших союзных республик находились в эйфории наркотического опьянения. Забравшись в частный дом, снятый преступниками, Кирилл скрутил их по одному, забрал перепуганного ребенка, чуть не застрелил таксиста, отказавшегося везти их без денег, сдал ребенка дежурному по отделению и отключился тут же на лавочке в коридоре. Так что когда его пригласили по внутренней линии к начальнику отдела, Кирилл спокойно подхватил телефон и пошел в приемную.
Секретарь начальника отдела особым расположением к сотрудникам не отличалась, с Кириллом же, напротив, у них с определенного времени возникла взаимная симпатия, впрочем, не простиравшаяся дальше служебных отношений. Подняв на него взгляд, Вера Семеновна улыбнулась уголками глаз и указала на кабинет начальника, давая понять, что там все очень серьезно. Кирилл благодарно кивнул в ответ, подобрался и, постучав, открыл дверь:
– Старший лейтенант Плетнев по Вашему приказанию явился.
Начальник отдела, сухопарый дядька предпенсионного возраста, начинавший службу еще в Советском Союзе, указал на свободный стул возле стола. Кирилл присел и выжидательно посмотрел на полковника Авдеева. Тот заглянул в ежедневник, как будто сверяясь с чем-то, по опыту Кирилл знал, что лучше помолчать, и через какое-то время полковник спросил:
– Материалы из Сибири изучил?
– Так точно.
– Соображения?
– В Новосибирске искать надо. Наш пропавший фигурант и пропавшие в Новосибирске запечатлены в детском возрасте на фотографии, которая оставлена во всех трех случаях. Предположительное время, когда сделана фотография, совпадает с годом выпуска монет, которые каждый раз кладут на фото, судя по всему, с каждым пропавшим на одну монету меньше. Я бы безотлагательно разыскал оставшихся двоих с этой фотографии, расспросил, что случилось в 1985 году, и приставил к ним охрану, есть большая вероятность, что они тоже могут пропасть.
– Логично… Собирайся в командировку – распоряжением МВД России создана опергруппа по этим делам, объединенным в одно, от нас в эту группу входишь ты. Вылетаешь в Новосибирск сегодня, билеты и командировочное заберешь у Веры.
– Есть собираться в командировку!
– Имей в виду, отец одного из пропавших – депутат Госдумы, силы и связи задействованы самые серьезные, права на ошибку не дадут.
– Понял, спасибо.
– Аккуратнее, Кирилл, – Авдеев поднял глаза на стоящего Плетнева и было в его взгляде что-то отеческое.
– Постараюсь. Разрешите идти?
– Иди…
Новосибирск, 2015
Холодова посмотрела на меня с интересом:
– И что же ты вспомнил из 1985?
– Миша Чеботарев.
Я удивился, насколько живым может быть лицо у человека – озадаченность сменилась улыбкой воспоминания, затем пошла работа мысли, сменившаяся удивлением.
– Причем здесь Миша?
– Слушай, я же не сильно понимаю, что происходит и кого вы ищете. В 1985 году я на весенних каникулах заболел у бабушки в Белово, а когда вернулся, мама рассказала, что Миша пропал.
– Ну да, что-то такое припоминаю, но причем здесь ребята из твоего двора?
– Все просто – мама сказала мне, что Миша пошел гулять и не вернулся. Гулять он мог пойти только к нам во двор, в своем у него друзей не было, а с нами он общался не первый год. Поскольку меня не было, с большой долей вероятности он мог встретить во дворе оставшуюся компанию и гулять с ними.
Ольга задумалась, через некоторое время взгляд ее снова стал напоминать рентгеновский луч и она спросила:
– А как в той компании относились к Мише?
Пришла моя очередь задуматься.
– Ну, скорее, его немного недолюбливали. Лидером в компании был Андрей Панин, а Миша был нас постарше, да еще и очень начитанным, и было в нем какое-то упрямство что ли… Когда Андрей что-то неправильно рассказывал или в чем-то ошибался, Миша всегда ему на это указывал. Панин очень злился, я несколько раз пытался Мише объяснить, что это непринципиально, но Миша говорил, что лучше Андрея поправить, чтобы он в следующий раз не ошибался. Вообще, без меня Миша гулял с этой компанией достаточно редко, это я его в неё привел, но в тот день, учитывая, что я должен был вернуться с каникул, Миша вполне мог заглянуть в наш двор и встретиться с ребятами.
– А ты не спрашивал у друзей, когда узнал, что Миша пропал, не видели ли они его?
– Конечно, спрашивал, да только без толку, все как один утверждали, что Миша, пока меня не было, в нашем дворе не появлялся.
– Интересно, попробую поднять архивы, его же искали тогда.
– Про ночь с 19 на 20 сентября…
– Можешь не рассказывать, копии протоколов из сауны у меня на столе, да это уже и не важно!
– А что важно? Что вообще происходит?!
Ольга пристально посмотрела на меня, как будто взвешивая внутри, стоит оно того или нет, опустила глаза, снова подняла и начала рассказывать…
Новосибирск, 1985
Из состояния замерзшего полузабытья Мишу вывел скрежет открываемой двери. В кладовку абсолютно бесшумно зашел мужчина с рюкзаком, фонариком высветил Мишу, замер на секунду, приложил указательный палец к губам и прикрыл за собой дверь. Миша удивился, он не думал, что вечером на стройке кто-то появится. Мужчина подошел ближе, посветил Мише в лицо, ослепив его, затем погасил фонарик и прошептал:
– Ты здесь откуда?
– Мы играли, а потом кто-то закрыл меня в кладовке, – трясущимися губами кое-как ответил Миша.
– Печальная история! – так же шепотом сказал незнакомец. – Давай согреем тебя немного.
По шуршанию Миша догадался, что мужчина достает что-то из рюкзака, и в руках у него оказалась бутылка с длинным горлышком.
– Пей!
Миша отпил, горло обожгло, и он закашлялся.
– Тише! – прошипел незнакомец.
– Вы от кого-то прячетесь? – спросил Миша, чувствуя, как огонь начинает растекаться по его телу.
– Точно! – ответил мужчина. – У нас игра типа «Зарницы», знаешь такую?
– Слышал, – уклончиво ответил Миша, – но играть не доводилось.
– Ну, это мы сейчас поправим. Ты уж извини, отпустить тебя я сейчас никак не могу. Поможешь мне немного, потом я тебя накормлю, спать уложу в тепле, да и отпущу с миром. Как до вокзала дойти, знаешь?
– Знаю, – сказал Миша, которому почему-то было абсолютно не страшно, – а до какого? Дойти до трех вокзалов можно – до Главного, Южного и Восточного. Можно, конечно, и до Западного попробовать, но это совсем далеко.
– Главный нам ни к чему, слишком там тревожно, а какой вокзал в сторону Кемерово?
– Восточный! – не задумываясь, ответил Миша.
– Далеко?
– Метрах в двухстах от этой стройки железная дорога, по шпалам около часа.
– Замечательно, – довольно прошептал незнакомец. – Минут через двадцать пойдем, по дороге и согреешься.
Новосибирск, 2015
Выслушав рассказ Ольги Холодовой, я задумался, снова закурил и, пуская клубы дыма в потолок, попробовал проанализировать услышанное. Картина складывалась немного странная, явный намек на 1985 год и детская фотография ватаги подростков, совсем еще детей.
– Вы связались с остальными парнями, снятыми на фотографии?
– Да, но не все так просто.
– В смысле?
– До Сергея Крокуса дозвониться оказалось очень сложно, он в Санкт-Петербурге сделал достаточно серьезную карьеру, и все, чего удалось добиться, – получить телефон вечно занятого адвоката, начинающего разговор со слов: «Что моему клиенту вменяют в вину?»
– Карьера в бизнесе?
– Да, в нефтяном.
– Тогда понятно, годами отработанная тактика на угрозы со стороны фискальных органов.
– Приведшая в итоге к исчезновению Крокуса.
– Славу Бутова тоже не удалось найти?
– Удалось, он должен был прийти к нам сегодня утром. Никто ведь не ожидал, что через несколько недель после первого случая люди начнут пропадать один за другим.
– Ладно, кто у нас остался? Петя Новицкий и Саша Кочетков – что с ними?
– У Новицкого жизнь непросто сложилась, отслужив в армии, устроился на завод, после нескольких курсов реабилитации от алкогольного отравления ударился в религию, по слухам, монашествует где-то в Иркутской области, но где точно, мы пока не узнали.
– Кочетков?
– Там тоже все непросто. Благодаря поддержке папы-генерала служит в Кремлевском полку, все попытки связаться оборвались на штабе командования, на допрос вызвать не дают, высылайте, говорят, вопросы, мы дадим вам ответы. Когда-нибудь.
– Однако без них вряд ли что-то прояснится. Можно, конечно, других ребят со двора поискать и поспрашивать, но через тридцать лет, мне кажется, это будет достаточно сложно… Как вы, кстати, на меня вышли?
– Мама Панина вспомнила, что в компании, запечатленной на фотографии, был еще один мальчик – Дима, сосед Новицкого по площадке, дальше – дело техники, установить подростков, проживавших в 1985 году в одном доме с Новицким было несложно. Главное, что у тебя теперь стопроцентное алиби и причин дальше тебя задерживать нет. Ты извини, что оставили здесь на ночь, сумбурно все получилось, – без особого раскаяния сказала Ольга.
– Не смертельно, опять же детство давно не вспоминал. Я попробую чем-нибудь помочь, вдруг припомню еще что-то, вдруг встречу кого…
– Только без самодеятельности, хорошо?
– Хорошо, – ответил я и задумался, не рассказать ли Ольге про свой сон перед ее приходом, но потом решил, что как-то это глупо что ли…
Новосибирск, 1982
Любовь Васильевна собиралась на работу. С недавнего времени этот ежедневный ритуал сильно изменился. После тридцати лет она оставалась одинокой, но нисколько об этом не беспокоилась, отдавая все душевные силы ученикам, только два года назад в семье старшего брата случилось несчастье: внезапно заболела и сгорела за несколько месяцев его жена, оставив черноглазую, как и она сама, дочь.
Брат был сильным, глубже залегли морщины вокруг глаз, но в целом он держался, а через несколько месяцев рядом появилась женщина помоложе. Сначала все за него порадовались – хоть и немного времени прошло, но не оставаться же мужику бобылем. Да вот характер его новая спутница имела несносный, постоянно стремилась командовать всеми вокруг.
Через год у них родился сын. Любовь Васильевна приехала в родной Иркутск и страшно удивилась, посмотрев на Настю, дочь брата от первого брака. Видно было, что ее затюкали, держа за бесплатную няньку и прислугу. Любовь Васильевна попыталась поговорить с братом, но тот только отмахнулся – мол, не лезь. Имея при всей своей доброте характер достаточно сильный, Любовь Васильевна взяла с собой Настю на день, чтобы навестить тетю в деревне недалеко от Иркутска, и предложила переехать в Новосибирск. Девочка сначала отнеслась к ней недоверчиво, но талантливый педагог знала, как растопить лед, да и в мыслях у нее не было ничего, кроме желания спасти племянницу от мачехи-тирана. Они обо всем договорились, и глаза девчушки тихо засветились надеждой.
Тем же вечером Любовь Васильевна составила разговор с братом, который не стал особенно возражать. Возвращаться в Новосибирск Любовь Васильевна планировала следующим утром, она помогла Насте собрать вещи, вместе с ней съездила на такси на вокзал и купила второй билет в том же вагоне. Наутро их никто не провожал, они быстро оделись, дошли до остановки автобуса, на вокзале позавтракали в буфете и вышли на перрон, искрившийся инеем в свете фонарей. В поезде сели друг напротив друга возле окошка в боковой секции плацкарта. Настя схватила Любовь Васильевну за руку, и та почувствовала, как колотится у девочки сердце. Поезд тронулся, и вдруг появился отец Насти. Он бежал рядом с их окном, махал рукой и плакал. Девочка тоже заплакала навзрыд, но Любовь Васильевна ее успокоила, а поезд тем временем набирал ход, увозя их Новосибирск.
Теперь в доме Любови Васильевны появилось девятилетнее беспокойство, раз и навсегда изменившее ее жизнь, и хотя далеко не все было радужно и беззаботно, она поняла, что именно этого ей не хватало долгими одинокими вечерами…
Новосибирск, 1985
Как это ни странно, Миша действительно согрелся уже через несколько минут после того, как они с незнакомцем поднялись на железнодорожные пути, забравшись по крутому склону рядом с тоннелем, который выходил между гаражей на улицу Железнодорожную. Миша знал, что нужно идти навстречу поезду, но никак не мог приноровиться к ходьбе по шпалам: если наступать на каждую, шаги получались слишком короткими, а если шагать через одну – слишком длинными. В конце концов он все-таки приспособился держать темп за незнакомцем, который сноровисто шагал впереди. Миша снова поймал себя на мысли, что ему совсем не страшно и абсолютно не хочется убежать. Было в незнакомце что-то интересное, какое-то неуловимое ощущение тайны и приключения, Миша почти почувствовал себя героем книги, шагая навстречу неизвестности.
Сзади налетел товарняк, они услышали его издалека, мощный луч прорезал темноту, скудно освещаемую редкими фонарями. Когда поезд проносился рядом с ними, мощные потоки воздуха подталкивали Мишу в спину, грохот стоял неимоверный, но Мише все очень нравилось.
– Согрелся? – спросил его незнакомец, когда товарный поезд скрылся за горизонтом.
– Вполне! – улыбнулся Миша.
– Тебя как зовут-то?
– Миша.
– А меня Владлен, знаешь, что это за имя?
– Нет, – поразмыслив, ответил Миша.
– Образовано от Владимир Ленин, бабушка моя ярой коммунисткой была, она и назвала.
– Красиво! – сказал Миша.
– Наверное, – ответил незнакомец. – Далеко идти осталось?
Миша оглянулся и увидел вдалеке слева очертания Калининского универмага.
– Половину прошли.
– Вот и хорошо, вторая половина всегда быстрее проходит, – улыбнулся незнакомец, и они продолжили свой путь по шпалам…
Новосибирск, 1982
Поднять Настю с постели было непростой задачей, освоившись на новом месте, девочка оказалась настоящей «совой», по вечерам долго не могла уснуть, а утром накрывалась одеялом с головой и делала такое страдающее лицо, что как-то раз Любовь Васильевна и вовсе оставила ее дома.
В это утро Настя, в конце концов, сползла с кровати и, потирая глаза, спросила:
– А Миша к нам больше не вернется?
– Почему ты так решила? – похолодев, спросила Любовь Васильевна.
– Его уже так долго нет, столько обычно не болеют, – ответила Настя.
– Вернется, куда он денется, иди умывайся, – сказала Любовь Васильевна, мысленно возвращаясь к тому, что долго не давало ей уснуть прошедшей ночью.
Мама Миши в последнее время стала как будто прозрачной, опаздывала на уроки, чего с ней раньше никогда не бывало, отвечала невпопад. Все понимали, как сильно она переживает за сына, а вчера она рассказала Любови Васильевне, что и второго курса лечения оказалось, по словам врача, недостаточно, и Мишу оставляют в больнице еще на месяц. Любовь Васильевна забегала к Мише несколько раз в неделю и каждый раз недоумевала – ребенок чувствовал себя абсолютно нормально, что еще там лечить? Вместе с тем, Миша с каждым днем становился все более замкнутым и совсем перестал улыбаться, что-то все же было не так, но что?
Наверное, Настин вопрос стал последней каплей, но в то утро Любовь Васильевна отбросила сомнения, пока девочка умывалась, подошла к телефону, стоящему возле дивана, и набрала номер по памяти. Звонить этому человеку ей не очень хотелось, он показывал к ней слишком живой интерес, а сам точно не был героем ее романа, но сейчас это могло пригодиться. После нескольких гудков в трубке раздался уверенный голос заместителя главного врача горбольницы:
– Алло?!
– Доброе утро, Андрей Константинович!
– Доброе, Любовь Васильевна!..
Новосибирск, 2015
Покинув «гостеприимные апартаменты» на Серебрениковской, я вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул морозный осенний воздух. Все-таки ограничение свободы – вещь суровая, даже понимая, что вряд ли меня задержат надолго, неполных суток под замком мне хватило, чтобы понять, что лишение свободы – это страшное наказание.
Телефон, который вернула мне Холодова, включать не хотелось – абсолютно предсказуемо придется разобрать не один десяток пропущенных звонков. Подождет, решил я и неспешно пошел в сторону метро. Я ощущал себя вполне способным сесть за руль – заберу машину, доеду до работы, там со всем и разберусь.
Подойдя к метро, я понял, что спускаться в него не буду – по времени пешком до дома примерно столько же, сколько на транспорте через площадь Калинина, такая вот забавная штука. Внаглую перебежав Красный проспект, я пошел по улице Ленина в сторону бывшей гостиницы «Сибирь», нынче гордо именующейся «Азимут», по дороге осмысливая рассказ Ольги. Бред какой-то, хотя, как сказала героиня фильма «Крутые стволы» с Кристофером Ламбертом, реальность обычно жестока, когда дело касается именно твоей задницы…
Я шел достаточно быстро, вспоминая двор на Линейной и компанию мальчишек, с которыми играл в детстве. Познакомил меня со всеми Сережа Крокус, он жил на третьем этаже, и у нас дружили родители. Остальные ребята или жили в том же подъезде, или учились с Крокусом в одном классе. Заводилой однозначно был Панин. Вспомнились наши баталии в овраге, после очередного показа по телевизору «Трех мушкетеров» была просто эпидемия пропажи из домов полиэтиленовых крышек от стеклянных банок. В середине крышки делался аккуратный разрез крест-накрест, в него вставлялась ветка, и получалась почти настоящая шпага.
Я вышел на Владимировскую и, поскольку 24-й троллейбус как раз подошел к остановке, единым махом преодолел расстояние до ДК Кирова, ныне Заволокина. Издалека увидев любимый автомобиль, невольно улыбнулся. Многие меня не понимали, но хищный прищур универсала «Ауди» неизменно вызывал во мне трепетное чувство. Открыл машину, сел, завелся и с удивлением услышал стук в стекло дверцы. Повернулся и оцепенел – рядом с машиной стояла Инга Зверева, та самая, что сделала в свое время фотографию, которую оставляли вместе с монетами после пропажи очередного человека…