Дорога в Париж. Пьесы

© Лонской В. Я., 2018

© ООО «БОСЛЕН», издание на русском языке, оформление, 2018

Дорога в Париж

абсурдное путешествие в двух действиях

Шилов

Седой

Ремезов

Анна

Далее по мере появления:

Соня

Парень в кепке

Мать Шилова, Дежурная в отеле

Маннергейм

Катрин

Иоганн Вольфганг

Димитрос Мефистофолос

Действие происходит в наши дни.

(Пожелание господам артистам: не увлекаться изображением пьяных).

Вечер. В центре комнаты стол, на нем остатки трапезы и несколько бутылок из-под пива и водки.

У стола сидят двое: Шилов и Ремезов. Шилов дремлет, положив руки и голову на стол. Ремезов чистит сушеную рыбу. Метрах в двух от стола на табуретке – вентилятор, струя воздуха от которого время от времени шевелит волосы на потной голове Ремезова. На задней стене – дверной проем, в который видна часть смежной комнаты.

Шилов (поднимая голову). Где мы?.. Куда едем? Зеленоград уже проехали?

Ремезов. Какой, к черту, Зеленоград! Никуда мы не едем. Мы за столом сидим.

Шилов (не соглашается). Это ты сидишь, а я еду!

Ремезов. И все же, мы оба – за столом… Хочешь пива?

Шилов. Когда ты вылез из машины? Предупредил бы!.. Выходит, мы едем без тебя.

Ремезов. Ну, если вы едете, счастливый путь!.. (Наливает ему и себе водки.) Выпьем!

Шилов. Конечно, едем. Чего ты мне мозг брюхатишь? Вон как машину трясет, не чувствуешь? (Поднимает вверх подрагивающую руку.) Когда проезжали Сходню, тормознул нас мент. Давай права! – говорит. Какие права, говорю ему, я не рулю – Седой рулит. Все равно давай права! Ты чего, говорю, мужик, сдурел? Я даже тачку водить не умею. Следовательно, у меня в кармане, кроме трудовой книжки, ничего нет. Я вчера уволился – надоели, твари! Давай, в таком случае, трудовую книжку! – требует ментяра. Настырный оказался! А не пошел бы ты в город Козодоев, говорю ему, хрен моржовый! И Седому: чего глаза вылупил? жми на педали, пока этот боров подмогу не вызвал! Седой по газам – слава богу, оторвались!

Ремезов (обсасывая ломтик воблы). Ну, и где вы сейчас?

Шилов. Сам не пойму… (Оглядывается по сторонам.) Пейзаж незнакомый… (Обращается к кому-то в пространство.) Седой, где мы?

Ремезов. Пока вы с Седым рулили, заходила Соня, искала тебя…

Из темноты появляется Соня, девушка лет двадцати двух.

Соня (Ремизову). Не знаешь, где Павел? Не могу его найти…

Ремезов. Был здесь, говорю, да весь вышел… (К Шилову, усмехаясь.) Сказал: в Зеленоград поехал!

Соня. В какой еще Зеленоград?! Мы сегодня к Татьяне на свадьбу идем. Он, между прочим, свидетель со стороны жениха! Кроме того, обещал вести стол… Вроде тамады.

Ремезов. Ничего, без тамады обойдетесь. Под телевизор водки попьете, не вы первые!

Соня. Всё! Надоели мне его фокусы! Авантюрист! Передай ему, чтобы больше мне не звонил! Я выброшу мобильник в мусорную урну или другую сим-карту заведу!

Ремезов (закрывает уши). Ой-ой-ой, разбирайтесь друг с другом сами, меня в свои дела не втягивайте!

Соня уходит.

Ремезов (продолжая рассказ). Надоел ты ей, Пашка, понял? И твои финты надоели… Между прочим, она мне намекнула, что не прочь перепихнуться со мной.

Соня (вновь появляясь из темноты). Чего ты врешь!! Ты не из моего альбома! Фотокарточка не та! (Исчезает.)

Ремезов. Но я отказался, сам понимаешь. Не в моих принципах: спать с телками друзей.

Шилов. Про какой Зеленоград ты ей плел? С чего ты решил, что мы туда едем? Это лишь точка на нашем пути. А едем мы за кордон. Меня уже достало местное болото! Мыльные пузыри, «единоросы», общая тупость! Вот Хельсинки – другое дело! (Вновь кладет голову на стол, вот-вот заснет.)

Ремезов. Приедешь в Хельсинки, дай телеграмму! Так, мол, и так: бабы фригидные, погода херовая, бабки – на нуле…

В дверях появляется Седой.

Седой (Ремезову). У тебя что, нет нормального полотенца? В ванной висит какая-то мерзкая портянка – ею не то что руки, ноги стыдно вытирать!

Ремезов. О, Седой! Откуда ты? (С иронией.) А я думал, ты двинул с Пашкой в Хельсинки!

Седой. У тебя что, от водки перестук в мозгах?

Ремезов. Все вопросы к Пашке. Он сказал, что вы в дороге, уже проехали Зеленоград или что-то в этом роде…

Седой (задумчиво). В дороге, говоришь? Может, Пашка и прав… (Наливает себе пива в стакан.) А ты чего же не поехал с нами?

Ремезов. Мне и здесь неплохо. А если потребуется финская бабенка или шведка какая-нибудь, я их и тут выловлю!

Седой. Зря! Мир посмотреть, разные веселые страны – всегда полезно! То да сё, текила, бурбон, Ватикан, бульвар Клиши… Если ты, конечно, человек интеллигентный!

Ремезов. Между прочим, поэт Пушкин никогда за границей не был, а как писал! А ты, Хабибуллин, матери письмо в Саратов не можешь написать!..

Седой. Пушкина царь не пускал в Европу. Боялся, что тот выдаст немчуре военные секреты… А то бы Пушкин непременно до Парижа добрался, будь уверен! А там, глядишь, и сочинил что-нибудь зажигательное, вроде «Милого друга» – задолго до чувака Мопассана!.. Я тут сидел у тебя в туалете и думал: почему люди у нас такие злые? Лают друг на друга, точно голодные псы, а добравшись до рычагов власти, запрещают всё подряд. И то нельзя, и это… Власть ругать нельзя, продажному депутату Думы плюнуть в рожу тоже нельзя, прокурору-взяточнику сказать в суде, что он скотина, тоже невозможно!

Ремезов. В моем доме – полная свобода! Пожалуйста, ругай, кого угодно! И власть, если хочешь, ругай!

Седой. Не смеши!.. Так ты сказал, что мы с Пашкой в Хельсинки рулим?

Шилов (просыпаясь). А? Что? Седой, где мы?

Седой. К финской границе подъезжаем.

Шилов (возбужденно). Отлично! (Оглядывается по сторонам.) Только не гони! Дай полюбоваться природой! Она почти прекрасна! Гаишник-то, сука, отстал?

Седой. Вроде бы…

Шилов. Есть что-нибудь глотнуть? В горле пересохло…

Седой наливает понемногу водки в два стакана.

Один из них протягивает Шилову.

Тот забирает свой и его стаканы.

Седой. Не понял…

Шилов. Тебе нельзя, ты за рулем! А нам до Хельсинки еще пилить и пилить! (Сливает водку в один стакан. Пьет.)

Седой. Ладно, черт с тобой! Но когда остановимся в Хельсинки на ночевку, я свое возьму! (Ремезову). Зря ты с нами не поехал!

Ремезов. Мне бы ваши заботы, турысты! У меня, между прочим, сегодня важная деловая встреча. Должна прийти Анюта.

Седой. Не может быть важной деловой встречи с бабой!

Ремезов. Ты лучше на дорогу смотри, а то зацепишь какой-нибудь «Бентли» – до конца жизни не расплатишься!

Седой. Ладно-ладно, пешеходы нам не указ!

Шилов (обращаясь в темный угол). Девушка, далеко ли еще до Хельсинки?.. Молчит. (Объясняет друзьям.) Она по-русски не шпрехает… Ду ю спик инглиш?.. И не спикает… Хрен с тобой, живи неграмотной! Ориведерчи! (Седому.) Дай чего-нибудь пожевать – я проголодался…

Седой. По жратве у нас Колька специалист, попроси у него. (Кивает в сторону Ремезова.)

Шилов. Колька остался дома… Неужели у тебя нет никакой жратвы? Хоть чипсы какие-нибудь…

Седой (находит на одной из тарелок бутерброд с колбасой). На, это всё, что есть…

Шилов. Пойдет… (Жадно ест.) На меня всегда в дороге жор нападает.

Ремезов. Я, между прочим, не подряжался туристов кормить! У меня закуска для гостей предназначена.

Шилов. Я всегда предполагал, что есть в тебе что-то гадкое… Присущее верным ленинцам!

Ремезов. Но-но! Без оскорблений! А то ваша поездка накроется медным тазом! Я вам кислород перекрою!

Шилов. Маньяк!

Входит Анна.

Ремезов. Привет, малышка!

Анна. Привет… (Огорченно). Я не поняла…

Ремезов. Ты о чем?

Анна. Ты же сказал, что будешь один. У меня важный разговор…

Ремезов. А я – один.

Анна. А они? (Кивает в сторону Седого и Шилова.)

Ремезов. Не бери в голову! Они в дороге. В Хельсинки едут!

Анна (оглядывает бутылки на столе). В какой – дороге? Вы что тут, все упились?

Шилов. А ты что, гаишник? Самое мерзкое, что есть в природе, – это гаишник в юбке! Фу!

Ремезов встает и, раскинув в стороны руки, шагает ровно по прямой, показывая Анне, что он трезв.

Анна. Верю, что ты как раз еще соображаешь… Но вот они… Я не хочу при них вести этот разговор…

Ремезов. Я тебе уже сказал: парни в дороге… Сейчас миновали границу и едут в сторону Хельсинки.

Анна. Ты меня принимаешь за идиотку?

Ремезов. Ни в коем случае!

Седой. Слушай, подруга, как там тебя? Анна? Тебе же сказали, нас здесь нет, мы в пути, едем по автостраде.

Анна (в растерянности). Я, к сожалению, не посмотрела на вывеску при входе… Вероятно, здесь психушка.

Ремезов. Да ладно, брось! Эти туристы нам не помеха…

Анна. Давай хотя бы перейдем в другую комнату. Я не могу при посторонних вести серьезные разговоры…

Ремезов. У меня там не убрано, бардак! Книги на полу, шмотки – не повернешься. Должна прийти тетя Маша, чтоб уборку сделать. Давай, отложим разговор до другого раза, если он такой серьезный? Чтобы безо всяких…

Анна. Нет уж, я решила – сегодня… Иначе ты найдешь повод и куда-нибудь сбежишь. В очередную командировку! (Садится возле Ремезова на свободный стул. Брезгливо оглядывает шелуху от воблы на столе, пустые бутылки.)

Ремезов (перехватывает ее взгляд). Брось! Это всё частности – стол, бутылки. Этого нет, только видимость… Кальдерон сказал: жизнь – есть сон! (Пытается обнять Анну.)

Анна. Ну-ну-ну! Может, ты мне еще предложишь и в постель лечь при посторонних? (Кивает на Седого и Шилова.) Веди себя прилично!

Ремезов. Аня, они – дым, туман, их нет, это только фантомы… Они давно в дороге.

Седой. Это правда. Нас нет, мы – фантомы…

Анна в растерянности, происходящее ей не нравится.

Анна (Ремизову). Надеюсь, меня здесь не изнасилуют?

Ремезов. Бог с тобой, детка! Это приличные люди, мои приятели. А потом, я сказал тебе, их здесь нет. Это только их образы! Сами-то они уже к Хельсинки подъезжают…

И будто в подтверждение его слов из темноты появляется парень в светлой куртке и клетчатой кепке, надвинутой на глаза. Он поднимает руку, словно пытается остановить едущую мимо машину.

Шилов (парню). Слышь, ты, финн, далеко ли до Хельсинки?

Седой (Шилову). Он не понимает по-русски?..

Шилов. Ду ю спик инглиш?

Парень в кепке. Спик, спик… Ребята, я – русский, из Можайска. Только застрял здесь по недоразумению…

Шилов (обрадованно). О, привет, брателло!

Парень в кепке. С полгода мне еще здесь париться… А меня тоска по родным закоулкам замучала! Березки, щи, картошка с салом… Прямо слезы из глаз! Вся эта Европа – полная фигня по сравнению с Россией!

Седой. Ты прав, прав, брателло! Сразу видно: наша кость!

Шилов (пьяно шмыгнув носом). А чего тебе мучиться?.. Бросай всё к черту, залезай к нам в тачку, мы отвезем тебя в родные пенаты. Только сперва в Париж заедем.

Парень в кепке. Не могу! Отрабатываю карточный долг, я – человек слова. К тому же одну телку надо из говна вытащить, попала здесь по глупости в неприятную историю. Жалко мне ее – достойная коза. Но дурра-дуррой в житейских вопросах!

Шилов. Бла-а-родно! (Вновь шмыгнул носом, роняя пьяную слезу, его тронуло благородство парня в кепке.) Дай обниму тебя, земляк!

Парень в кепке. Не вылезай из машины, береги себя!.. Кстати, мужики, коли у нас так сложилось… Хотите, я вам могилу Гамлета покажу? Обычно вся экскурсия – триста евриков стоит, а я вам по блату – за сто! (Расхваливает то, что можно увидеть.) Там чудесное место… Могила на холме. Дубовый лес рядом. На могильной плите – меч и герб. Поблизости старинный замок…

Седой (непонимающе). Ты про какого Гамлета?

Парень в кепке. Про того самого, про которого Шекспир написал. Сто евро – это почти бесплатно! Мужики!

Шилов. Ты про принца Датского говоришь?

Парень в кепке. Про него, про него. А про какого же еще?

Шилов. Не понял! Он же – принц… датский?

Парень в кепке (занервничал). Ну, датский.

Шилов. А если он датский, то и могила его в Дании!

Парень в кепке (чувствуя, что дело не выгорает). Вот уж не обязательно! Чехов, к примеру, родился в Таганроге, жил в Москве, а умер в Баден-Бадене или где-то в тех краях…

Седой. Но могила-то его в России! Шило! Он держит нас за лохов! Хочет на бабки развести!

Шилов (парню в кепке). Какая же ты – сука! О телке, попавшей в беду, целую поэму сложил! Я даже слезу пустил: какой благородный маэстро, думаю. Лучше бы ты просто так бабки попросил, мы тебе с Седым кое-что отстегнули бы! А то: могила Гамлета, на плите – меч с гербом! Пошел прочь, козлиная шкура, пока я тебе синеву под глазом не нарисовал!

Парень в кепке. Ну и зря! Гамлет здесь похоронен! Здесь! Вот вам крест! (Крестится.) Потом жалеть будете, что не увидели его могилу!

Шилов (приподнимаясь со стула). Вали отсюда!

Парень в кепке скрывается в темноте. Потрясенная Анна всё происходящее наблюдала с открытым ртом. Поднялась со стула, и вновь села на него, пытаясь осмыслить увиденное.

Шилов (Седому). Давай остановимся на пару минут, мне отлить надо… Он меня расстроил до глубин души, этот кидала! (Встает и уходит в сторону туалета.)

Седой. Аферюг развелось, как тараканов, – плюнуть негде! А наши – самые бесстыдные! Уже в Европе промышляют, сучьи дети!

Анна берет Ремезова за руку и уводит его в другую комнату, где в проем двери видна тахта. Оба садятся на нее.

Анна. Ничего не понимаю…

Ремезов. И не надо понимать. Ребята по Европе путешествуют… Я тебе сказал, мы одни. Говори, о чем хотела.

Анна трогает пальцем лоб, смотрит на Ремезова. Тот поднимает с пола книгу, механически стирает пыль с обложки.

Анна (вполголоса, решив не обращать внимания на Седого, который виден ей через дверь). Коля, я залетела… Уже пять недель…

Ремезов (думая о чем-то своем). Куда залетела? Ты о чем?

Анна. Не прикидывайся дурачком!

Ремезов. Так о чем ты?

Анна. Я была у врача.

Ремезов. Ну?

Анна. Я беременна…

Ремезов (наконец сообразил, в чем дело). Вот оно что. От кого?

Анна. От тебя, дурак!

Ремезов. От меня?!

Анна (обиженно). Если я встречаюсь с человеком, то с ним одним, и ни с кем больше!..

Ремезов. Что ж ты так неосторожно… Надо было предохраняться.

Анна. Мне?! Боже мой, и зачем я связалась с тобой!

Ремезов. Ладно, не гони цунами! Обойдемся без драм. Слава богу, медицина нынче на высоте… Сделаешь аборт.

Анна. Не буду я делать аборт… Придется тебе стать отцом.

Ремезов. Посмотри на меня – какой я, к черту, отец?.. Да и тебе сейчас зачем эти проблемы: памперсы, пеленки, бессонные ночи? Хочешь перечеркнуть свою молодость? Глупо!

Анна. Не собираюсь я ничего перечеркивать!

Ремезов. Тогда избавься от ребенка! Сделай для него доброе дело. Если бы он знал, в каком мраке ему придется жить, сам бы попросил тебя об этом. Поверь мне! Может быть, потом, когда-нибудь, когда этот гребаный мир станет лучше, он найдет здесь радость… Пока же лучше оставить его душу там, по ту сторону бытия, где она пребывает сейчас. Если бы мои родители в подобном случае могли бы обратиться ко мне и спросить: желаю ли я идти в эту мясорубку? – я ответил бы: нет, не желаю, лучше я посижу пока в предбаннике – до наступления более веселых времен! Но, увы, меня никто об этом не спрашивал. И вот теперь мне приходится постоянно вкушать людские мерзости и пошлость!

Анна. Ты пьян! Я предвидела, что ты станешь говорить мне, узнав о моей беременности… Но знай, аборт я делать не буду!

Появляется Шилов, садится за стол.

Шилов (Седому). Ну, что? Как у нас с горючим?

Седой (посмотрев, есть ли водка в бутылке). Горючее пока есть.

Шилов. Тогда поехали, чего стоим?

Седой (поглядывая по сторонам). Хороший город – Хельсинки. Большой! Я думал, он значительно меньше. Европейские, так сказать, задворки. Аппендикс!.. А тут – всё в наилучшем виде!

Шилов (вдруг что-то увидел). Притормози! Здесь, у бульвара! (Срывается со стула, бросается к немолодой женщине, сидящей на скамейке). Мать, это ты?

Мать. Я, Паша, я…

Шилов (потрясенно). Как это возможно? Ты же на Востряковском кладбище лежишь… Каким же образом ты здесь?

Мать. Вот, оказалась…

Шилов (возбужденно). Что же выходит? Я страдаю, переживаю по поводу ее смерти, а она тут – в Хельсинки! На бульваре сидит, как ни в чем не бывало! Только букета ромашек в руке не хватает для полноты картины! Тебе не стыдно?! Собирайся, поедешь со мной!

Мать. Я не могу, Паша. Теперь это мой мир. Ты – в прошлом, и я о тебе всегда помню. Но мое место теперь здесь.

Шилов. Бог ты мой! (Трогает ее за руки). Но ты же не бесплотная тень, я вижу. И руки у тебя теплые!

Мать. Это в тебе прежние ощущения говорят…

Шилов. Вот, блин! Если бы мы не поехали через Хельсинки, я бы тебя не встретил!

Мать (соглашаясь с ним). Не встретил…

Шилов (нервно). Но почему все-таки Хельсинки?! Седой, ты помнишь мою мать?

Седой. Конечно, помню… (Кивает матери.) Здрасьте, Варвара Петровна!

Мать. Здравствуй, Андрей… Вы, я вижу, опять выпиваете… Вы уже взрослые люди, пора обходиться без этого… Паша, дай мне слово, что не будешь пить!

Шилов. Да разве мы пьем? Так, баловство одно… Пробуем понемножку, чтобы вкус водки не забыть… Как я рад, что тебя встретил! Хочешь, я буду приезжать в Хельсинки каждый год, чтобы встречаться с тобой?

Мать. Это бессмысленно. Я не знаю, где буду в следующий раз…

Шилов. Мать, прости меня! Прости! За детские глупости, за дурные поступки. За то, что помешал тебе выйти замуж за Тимофея… как его?.. Степаныча. За то, что подглядывал за вами, когда вы ложились в постель… Ты могла быть счастлива с ним, и тогда, быть может, дольше прожила бы… Прости за то, что бывал с тобою груб… За то, что забывал о тебе на долгие недели. За все прости! Я мучился все это время, что не успел сказать тебе хороших слов при жизни… (Закрывает лицо рукой, глухо стонет, а когда открывает его, матери уже нет рядом). Где она? (Смотрит на Седого). Где мать?

Седой (пожимает плечами). Ушла, видимо… Я не подглядывал за вами…

Шилов. Что же ты, пес гималайский! Я не успел еще многого ей сказать… Ах ты, боже мой! (Всхлипывает.)

Седой. Ты сказал достаточно, больше и не надо…

Шилов. Тебе-то откуда знать, сколько надо?

Седой. Зачем сейчас, после ее смерти, распинаться перед нею? Желаешь отпущения грехов? (Жестко.) Не получишь! Поп какой-нибудь тебе их отпустит, но не Он! (Указывает пальцем в потолок.)

Анна и Ремезов все это время внимательно наблюдали за происходящим. Анна – с печалью, Ремезов – со скептической гримасой: дескать, рассиропился, слабак!

Анна (жалея Шилова). Если хочешь, я могу стать твоей… приемной матерью! На время, конечно… И ты сможешь исповедоваться, и, тем самым, снимешь свою боль.

Шилов (строго, точно увидел Анну впервые). Ты кто такая?

Анна. Девушка.

Шилов. Вижу, что не зебра! Здесь-то что делаешь?

Ремезов (поясняет). Это моя подруга… Анна… Пришла ко мне по делу.

Шилов (грубо). Вот и занимайтесь делом! Идите за стенку и пилитесь там!.. Мне еще только не хватало, чтобы какая-то неизвестная чува изображала мою мать! (Анне). Ты хоть понимаешь, что сказала?

Анна (с достоинством). Понимаю… Я сама скоро стану матерью, и готова помочь тебе… снять камень с души. Я вижу, тебе плохо.

Шилов (неожиданно смягчился от слов Анны). Ах, ты, радость моя краснощекая! Иди, я тебя поцелую!

Ремезов (возбудившись). Вот только без этого! (Шилову строго.) Не тобою пригрета, и не тебе ее ласкать!

Шилов (размягченно). То, что матерью станешь, это хорошо… Это замечательно, я тебе скажу…

Ремезов. Насчет материнства девушка погорячилась!

Анна. Не тебе решать.

Седой (Шилову). Старый! А чего стоим? Пора ехать, путь не близкий…

Шилов оглядывается в надежде еще раз увидеть мать, но ее нигде нет. В стороне на табурете монотонно гудит вентилятор.

Шилов. Поехали! (Садится на стул возле Седова. Бросает взгляд на Анну.) Может, и краснощекую с собой возьмем?

Седой. Оставь ее, пусть рожает… Не следует каждую юбку за собой тащить!

Ремезов. Что значит: пусть рожает? Сам рожай, если желаешь! Мне только сраных пеленок в доме не хватало!.. А вы в пути, верно? Вот и дуйте по маршруту!

Шилов (задумчиво). Надо же, мать свою встретил… А при этом она там – на кладбище… Скажи, как такое может быть?

Седой. Всякое бывает. Мы слишком мало знаем о нашем мире. И знания эти ничтожны – подобны капле влаги на дне стакана… Не удивлюсь, если в результате дальнейшего хода вещей выяснится, что ты, Шило, к примеру… микроб с далекой планеты Дурь. Или реанимированный гусар из прошлой жизни, которому в пьяной драке пробили башку бутылкой из-под вина…

Шилов. Невежа! Гусары стрелялись на пистолетах, а не дубасили друг друга стеклотарой… Что же касается микроба с планеты Дурь, то скажу так: возможно и такое. Я иногда, веришь, чувствую внутри себя какую-то инородную дрянь, которая, если не влить ей водки, пожрет меня, как воронье подохшую собаку…

Некоторое время молчат.

Седой (Шилову). Может, повернем обратно?

Шилов. Не-ет. Мне нравится путевая жизнь. Надоело сидеть в клетке. По выделенным полосам ходить. Туда нельзя, сюда нельзя… А тут – иная публика, ворох впечатлений, воздух свободы… Мне в Париже с одной интересной женщиной надо встретиться – из наших, бывших… А ты чего решил поехать?

Седой. Как, чего? С тобой за компанию…

Шилов. А если я с моста в Сену брошусь, ты тоже – за компанию?..

Седой. Ты не бросишься… (Смотрит куда-то в сторону.) Смотри, вон приличный отель, можем остановиться там на ночь. Три звезды – нам по карману… Как?

Шилов. И верно, пора отдахнуть. Тормози!

Оба встают, идут в сторону левой кулисы, где из темноты перед ними возникает стойка рецепции.

Седой. Поговори ты насчет номера. А то я в английском – не Копенгаген… Кое-как калякаю на бытовом уровне…

Шилов (с чувством превосходства). Надо было в студенческие годы язык учить, а не с потаскушками по ночам резвиться.

Седой. Какие, к черту, потаскушки! Я в баскетбол на разных турнирах за институт играл… Полезное дело делал!

Шилов. Где ж твои призы, олимпийские награды?

Седой. Увы! Однажды я серьезно повредил ногу. А когда восстановился, прыгучесть уже была не та. Если б не нога, я б и нынче высоко летал!

Шилов. Если бы, да кабы… (Полушепотом.) Поговори с дежурной сам, ты бабам нравишься… Клёвая финка!.. Хотя в постели, наверняка, как полудохлая рыба!..

Седой. Я же сказал: английский – не моя стихия…

Шилов. А ты привыкай общаться. Это же просто: плиз, май бэби, ай вон ту слип, давай перепихнемся! И всё в таком духе.