- -
- 100%
- +
Седой (обращается к дежурной, которая приготовилась его выслушать). Плиз…
Дежурная (улыбаясь). Иес?
Седой (мнется). Плиз…
Дежурная. Лисен ту ю.
Шилов (подключается). Уи вонт тейкс уан рум… Как это… (Щелкает пальцами, пытаясь подобрать нужное слово.) Блин!
Дежурная (переходя на русский язык). Вы русские?
Седой (обрадованно). Я, я, русские!
Шилов (девушке). Только не говорите мне, что вы тоже из России!
Дежурная (говорит по-русски с легким приятным акцентом). Нет. Я из Эстонии. Город Тарту. Работаю здесь по контракту…
Седой. О, Тарту! Город любви! Цветы, девушки!
Шилов (Седому, вполголоса). Чего ты заливаешь?! Ты же никогда в Тарту не был…
Седой (дежурной). У меня старшая сестра – эстонка!
Шилов. Ну, ты вообще! Откуда у тебя, русского, сестра – эстонка?
Седой (также вполголоса). Не знаю… Сводная… Зато я пил эстонскую водку… Лабуда, скажу тебе по секрету!
Шилов. Мадам! Нам нужен номер. На одну ночь.
Дежурная. Один?
Шилов. Один… (Ему кажется, что Дежурная посмотрела на него и Седого многозначительно). Да-да, мы – геи! И дети наши – геи! И внуки – геи! Свободу узникам апартеида! Да здравствует Фидель!
Дежурная (смеется). Кто такой Фидель?
Шилов. Какая разница! Фидель – он и есть Фидель!
Седой. Девушка, он врет!.. В целях экономии валюты… мы вынуждены взять один номер на двоих.
Дежурная что-то записывает в своих бумагах, дает Седому ключ от номера.
Дежурная. Второй этаж, номер сто один. Окна, правда, во двор, но номер хороший…
Шилов и Седой возвращаются на свои стулья.
Шилов (оглядываясь по сторонам). Действительно, приличный номер…
Седой (принюхиваясь). Не чувствую запаха свободы!.. Мы в Хельсинки или в Мухосранске?
Шилов. В Хельсинки, в Хельсинки! Все зависит от тебя. Хочешь быть свободным, будь им!
Седой. Как?
Шилов. Ну, я не знаю… Помочись, к примеру, в ванной на пол…
Седой. Ты чего?!
Шилов. А что?
Седой. Скажут, что у меня поехала крыша.
Шилов. Не волнуйся! У человечества давно крыша поехала! Поэтому можешь смело мочиться на пол! Если, конечно, хочешь быть свободным.
Седой. Ты как-то странно понимаешь свободу…
Из второй комнаты выходят Ремезов и Анна.
Ремезов. Эй, вы, путешественники! Не вздумайте мочиться у меня в ванной! Тетя Маша устроит скандал, а она меня держит за приличного человека. Пользуйтесь нормально туалетом.
Шилов (обращаясь к Седому). Это кто такой? (Кивает на Ремезова).
Седой. Не знаю. Посыльный, наверное. Хочет узнать, не надо ли нам чего в номер.
Шилов (невозмутимо). Закажи ему бутылку водки!
Ремезов. Какой, к черту, посыльный?! Совсем обнаглели! Вы у меня в доме, маргиналы!
Шилов. Брось, мужик! Мы в Хельсинки! Не путай! Тащи лучше бутылку водки!
Анна (Ремезову). Оставь их. Может, они и вправду в Хельсинки.
Ремезов. А тебе пора, иди домой! И подумай серьезно о том, что я тебе сказал. Ни к чему тебе сосунка заводить! Иди!
Шилов. Что ж ты ее, гусь, на мороз гонишь? Не гуманно!
Ремезов. Какой, к черту, мороз?! На улице двадцать четыре градуса тепла!
Шилов. Это я – иносказательно… Вижу, что ты толкаешь ее в ледяную прорубь… (Анне.) Дорогуша, бросай этого матроса, пока он не утопил тебя в ближайших водах! Догоняй нас. И поедешь с нами в Париж! Места в тачке хватит!
Анна (усмехнувшись). Как же вы собираетесь добраться до Парижа, если вы уткнулись в море? Дальше дороги нет.
Седой (задумавшись). Да, действительно. Хельсинки – на берегу Финского залива… Знаешь географию, в отличие от многих неучей?
Шилов (его ничто не смущает). А мы по морю – в Польшу. На пароме или пароходе. Ну и далее – в Германию… Или сразу в Берлин на самолете! А ты как думала? Только так!
Анна. А чего мне думать? Я здесь, с Николаем…
Ремезов. Тебе было сказано: иди домой!
Анна. Грубо!
Шилов (Анне). Ну, как знаешь, девочка!
Анна что-то шепчет Ремезову, увлекает его в другую комнату. Шилов оглядывает стол, находит полбутылки водки, наливает себе и Седому.
Шилов. Пей! Ты же хотел? Теперь мы устроились на ночлег, значит, можно. Отдыхай, водила! (Выпивает).
Седой. Я и отдыхаю… (Выпивает свою порцию.)
Шилов (задумчиво). Счастливый ты, Седой…
Седой. Почему?
Шилов (размягченно). У тебя мать жива… А я свою проморгал… Да-да! А теперь вот… (Не договаривает.) А отец, отец у тебя есть?
Седой. Где-то болтается на просторах родины чудесной. Он нас бросил, когда мне пяти еще не было. Меня отчим вырастил.
Шилов. А я своего папашу совсем не знаю. Даже фотокарточки его нет. Мать о нем никогда не рассказывала. Держала на него обиду, так я думаю. Мне даже имя его неизвестно…
Седой. А отчество? Оно же у тебя есть…
Шилов. Отчество есть. Это было просто. Мать заглянула как-то в газету, а там всё про Брежнева: слева – дорогой Леонид Ильич! справа – дорогой Леонид Ильич! Так я стал Леонидовичем…
Седой. Жениться тебе надо, Шило…
Шилов. Это мы уже проходили!
Седой. То, что было, не считается! Надо – по новой. Чтоб дети, то да сё… По-серьезному.
Шилов. Я для семейных утех человек мало приспособленный. Поваляться с бабой в койке – это еще можно! А вот петлю на шею – это, мужики, без меня! Не просто найти такую, чтоб могла с тобою па-де-де… И понять, что к чему у тебя в душе, и что там кроется в ее недрах…
Седой (усмехнувшись). А там – микроб с планеты Дурь!
Шилов. Может, и так… А твой папаша чем занимается?
Седой. Не знаю. Водку, наверное, пьет. Пенсионер. Раньше он был пескоструйщиком…
Шилов. Это что еще за хреновина?
Седой. Пескоструйщик? Ну, знаешь… Он такой резиновой кишкой, откуда идет под давлением воздух, чистит стены домов.
Шилов. Так он почти герой соцтруда, твой папаша! Можно сказать, с шашкой на переднем крае! Выпьем, Седой, за рабочий класс, будь он неладен! (Наливает в стаканы.)
Седой. Старый, ты чего-то раздухарился! Сбавь обороты!
Подходит к телевизору. Включает его. Погоняв каналы, останавливается на одном из них, где идет какое-то музыкальное шоу.
Седой. Смотри, классные телки! (Включает звук на полную мощность.)
Шилов подходит к нему. Смотрит на экран.
Шилов (без энтузиазма). Нормальные телки, ничего особенного.
Выпивают. Грохочет музыка. Через некоторое время раздается стук в дверь.
Седой. Интересно, кто это? Ночь на дворе!
Шилов. Может, посыльный? Принес заказанную водку?
Из другой комнаты раздается голос Ремезова: «Разбежались! Хрен вам, а не водку!»
Шилов (Седому). Иди, открой.
Седой идет к двери. Открывает ее. На пороге стоит старый седой человек благообразного вида, с усами. Это Маннергейм. На нем шелковый халат, подпоясанный крученым поясом с кистями. На лице – очки с маленькими стеклами.
Маннергейм (сдержанно и сухо). Доброй ночи, господа! Должен вас побеспокоить…
Шилов. В чем дело?
Маннергейм. У вас так громко играет музыка, спать невозможно. Посмотрите на часы: третий час! Вы в отеле не одни. Здесь еще есть постояльцы.
Шилов. А ты кто такой, папаша? Турист? Вижу, говоришь по-русски, а физиономия у тебя не наша – старорежимная, я бы сказал!
Маннергейм. Мое имя – Густав Маннергейм.
Седой. Это что еще за рыба? Какой Маннергейм?
Маннергейм (с достоинством). Маршал…
Шилов (почесав лоб). Постой-постой… (Седому.) Уж не тот ли Маннергейм, который зафигачил в свое время на границе Финляндии мощную оборону в три линии? Она, кажется, так и называлась: «линия Маннергейма». Об эту «линию» в сороковом году доблестная Красная армия обломала зубы… (К Маннергейму.) Прав я? Было дело?
Маннергейм. Вы абсолютно правы.
Шилов. Ну вот! (Седому.) Эх ты, неуч! Историю надо знать! У меня, между прочим, пятерка по истории была! Еще кое-что помню. Не всё из башки выветрилось… Значит, вы, папаша, Маннергейм?
Маннергейм. Прошу, убавьте музыку! У моей супруги мигрень. В последнее время ее часто одолевают мигрени…
Шилов. Нет проблем! (Седому.) Выруби музыку.
Седой берет пульт, выключает телевизор.
Маннергейм. Благодарствую.
Шилов (словно очнувшись). Позвольте, позвольте… Но вы, папаша, насколько я понимаю, некоторым образом умерли… Причем давно!
Седой (Шилову). Может, это местный артист, работает, так сказать, под маршала? Ходит по номерам, развлекает туристов, пытаясь заработать. А?
Маннергейм. Нет-нет, господа! Я не артист, а именно тот, кем представился. Маршал Маннергейм.
Шилов. Как это возможно? Насколько мне известно, здесь, в Хельсинки, на кладбище у вас, папаша, шикарная могила, мрамор и все такое… Цветы, почет!
Маннергейм. В том мире, где я нахожусь сейчас, одно другому не мешает… Завершив земную жизнь, человек переходит в иное измерение.
Шилов. Не понял! Вы – в другом измерении, а я – в том же, в каком и был. Как же мы, в таком случае, встретились?
Седой (Шилову). Я же тебе говорил: мир познан лишь на самую малость.
Шилов. И все же! Сегодня я встретил мать, теперь вот маршал… Что происходит, кто мне ответит?
Маннергейм. Есть вопросы, на которые нет ответа. В этом случае надо принимать все, как есть.
Шилов (скорбно). Наверное, у меня «белочка»…
Маннергейм (оглядывает номер). Какая белочка? Вы держите в номере грызунов? Это нечистоплотно!
Седой (объясняет Маннергейму). Он имеет в виду белую горячку на почве пьянства…
Шилов (решив проверить свои ощущения). Седой, ты видишь маршала?
Седой. Вижу.
Шилов. У него усы, старорежимный вид… Халат… Это так?
Седой. Так.
Шилов. Значит, «белочки» у меня нет. Или она у нас обоих… Присядьте, папаша, в ногах правды нет. (Подставляет стул.)
Маннергейм. Благодарю. (После некоторого раздумья садится.)
Шилов. Послушайте, уважаемый! Вот вы финн или даже швед… и так удачно говорите по-русски?
Маннергейм. Я тридцать лет состоял на службе в русской армии. Служил при двух государях императорах – Александре Третьем и его сыне Николае, царство небесное обоим! Россия – моя родина… Когда в семнадцатом случился переворот и все рухнуло, я поселился в Финляндии в своем имении. За добросовестную службу имею немало русских наград: орден Святой Анны третьей степени, орден Святого Владимира третьей степени, Святого Станислава первой степени…
Шилов (Седому). Вот где восторг, мои мученья! Папаша-то – герой, орденоносец!
Седой (склоняя голову). Примите наше почтение, ваше высокопревосходительство!
Шилов (расчувствовавшись). А может, по стопочке, господин маршал? По чуть-чуть! Раз такое дело, раз встретились два мира, два Шапиро…
Маннергейм (втягивает носом воздух). Что это? Водка?
Седой (подтверждает). Водка.
Маннергейм. Странное дело: в моем нынешнем положении почему-то острее стал нюх… Напитки, цветы, лошадиный пот и прочие запахи.
Шилов. Так как, начет стопки? За встречу на далеком меридиане!
Маннергейм (не хочет обижать Шилова откровенным отказом). Не уверен… Возможно, как-нибудь в другой раз.
Шилов (убежденно). Раз маршал, то должен быть уверен!
Маннергейм. К сожалению, нет, господа, не могу… Ждет супруга.
Шилов. Странно! Общеизвестно, что финны хлещут водку ведрами!
Маннергейм. Разве? Это легенда, миф. Пьют, конечно, но не больше, чем русские или шведы.
Шилов (философски, предварительно выпив). Вот вы, папаша, – человек, судя по заслугам, бывалый… у финского руля долгое время находились… Меня вот мучает вопрос: зачем человек так жаждет власти? Иного прямо дрожь бьет, как в лихорадке! А цель? Других подавлять? Заставлять их выполнять свою волю? Неужто так сладко – этот чирей расчесывать? И я спрашиваю себя: а стоит ли человека подавлять, лишать воли? Опять же, есть законы, суды… Если плох человек, замазался в подлом деле, суди его… Но подминать под себя всякого, кто иной ход мысли имеет, – не бла-а-родно!
Маннергейм. Я не стремился подминать под себя всякого, как вы сказали… Но вот с бунтарями бороться приходилось, как же без этого? Анархия – большое зло! Что же касается власти… Власть – как девушка на выданье, выбирает в женихи не всякого. Но и избранный ею не всегда оправдывает ее выбор. Вот в чем фокус! Впрочем, я не Господь бог, чтобы знать все ответы… (Встает.) Прошу прощения, господа, мне пора. Еще раз: не увлекайтесь музыкой!
Шилов (пьяно). А может, все-таки по чуть-чуть? Раз вы в другом измерении? А? Маршал! (Протягивает стакан.) Чтобы понять, зачем я здесь, зачем вы здесь, и зачем всё мы вместе?
Маннергейм (борясь с искушением). Нет-нет.
Шилов. Тогда давай споем, папаша, не хочется так быстро расставаться! Все ж мы, можно сказать, соотечественники… (Приобняв Маннергейма за плечи, вполголоса запевает.) «Родина слышит, родина знает, что ее сын в облаках пролетает!..»
Маннергейм (деликатно отстраняется). Прошу извинить меня… Я сегодня не в голосе. Разрешите откланяться! (Уходит.)
Шилов. Жаль, ушел маршал… Боевой старик! Хоть и при царях, но за Россию отличился. Уважаю былых героев!.. Не понимаю, чего про него в учебниках по истории всякую херню понаписали…
Седой. Мне показалось, он – завязавший алкаш…
Шилов. Алкаш! – ну ты скажешь. Солидный мужчина, не нам чета! Вот ты – алкаш, это точно!
Седой. Между прочим, солидные люди тоже бывают алкашами! Химик Менделеев, к примеру, алкашом был! А выглядел – будь здоров, борода лопатой, глаз горит, серьезный, точно Господь бог!.. (С подозрением.) Слушай, а зачем он к нам приходил, маршал?
Шилов (пожимая плечами). Не знаю… Просто так, познакомиться…
Ремезов (подает голос из своей комнаты). Как, зачем? Ну, вы даете, туристы! Чтоб вы музыку вырубили. Не знаю, как у маршала, у меня до сих пор гудит в ушах!
Седой. Музыку, говоришь? Не-ет, музыка – это предлог. Он что-то вынюхивал, ему что-то надо было…
Шилов. Что он мог здесь вынюхивать? Только твои несвежие носки… Слушай, Седой, тебя, случаем, фээсбешники не прикармливали, раз ты такой подозрительный? Неужто мы с Ремезом жабу на груди пригрели?
Седой (не слушая его). Он точно что-то вынюхивал!.. Если он в другом измерении, то думаешь, не сможет пакость сотворить? Сможет! И ему за это ничего не будет!
Шилов. Как это, не будет? У него теперь Бог в начальниках! А это покруче кого бы то ни было!.. Да и не похож он на сволочь… Свой, пушистый!.. (Раздумчиво.) Может, он имел мысль, провести с нами душеспасительную беседу, чтобы впоследствии мы с тобой покаялись?
Седой. Покаялись? В чем?
Шилов. Ну, мало ли… За предков наших, к примеру. За то, что они в тридцать девятом войну против финнов развязали. И народу тогда положили немало! С обеих сторон!.. А что? Скажи, Седой, можешь ты покаяться? Или как?
Седой (скривившись). Или как! С какого такого бодуна я должен каяться за чужие грехи?! Кто грешил, тот пусть и кается! Я за прошлую власть отвечать не желаю!
Шилов (с иронией). Ну, а если твоя жена, к примеру, кого-либо случайно кипятком из кастрюли ошпарит, ты же попросишь у пострадавшего за нее прощение… Или как?
Седой (зевая, он уже хочет спать). У моей жены с головой всё в порядке, и она не станет людей кипятком обливать… (Кладет голову на стол.)
Шилов (упрямо). Ну, а если всё же обольет?
Седой (заторможенно). Брось… И почему за войну с финнами надо каяться? Это ж они ее спровоцировали, разве не так? Кусок территории хотели у нас урвать, а мы им не дали… Этот маршал все же что-то вынюхивал, я уверен… (Зевнув, засыпает.)
Шилов. Хороший ты мужик, Седой, но тупой, как забор в Бутово! С тобой ни под пули, ни на выборы… Вот из-за таких, как ты, свободу в нулевые и просрали!
Шилов тупо смотрит в одну точку. Монотонно гудит вентилятор.
Ремезов (выходя из второй комнаты). Вот всегда так… Сядут мужики водку пить: начнут сначала о бабах, а закончат о политике. Тьфу!
Конец первого действия
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Утро следующего дня. Та же комната. Стол прибран, нет вчерашнего мусора. На столе – две бутылки с пивом и бутылка водки, стаканы, чашки для чая. Ремезов, Шилов и Седой сидят за столом, молча жуют хлеб, намазанный маслом. Анна приносит с кухни сковороду с глазуньей, раскладывает яичницу по тарелкам, потом разливает чай. Наконец, сделав всё это, присаживается к столу. Седой разливает пиво по стаканам.
Ремезов (Анне). Тебе пора.
Анна. В смысле?
Ремезов. Мама, наверное, заждалась.
Анна. Я, между прочим, нормальная дочь. Еще вечером позвонила маме и сказала, что останусь ночевать у подруги.
Ремезов. Родителей обманывать грешно!
Анна. Это не обман, это для ее же спокойствия… Если бы она знала, что я пойду к тебе, и о моих проблемах, с тобою связанных, она сошла бы с ума.
Ремезов (недовольно). Давай обойдемся без драм! Миллионы женщин во всем мире делают аборты, и, как видишь, человечество не стало меньше, а, наоборот, все прибавляет и прибавляет. Ничего с тобой не случится, если ты станешь одной из них. Мне надоело объяснять тебе элементарные вещи! Я не хочу быть отцом. Имею я на это право? Имею! Я и так уже плачу алименты одной выдре…
Шилов (мрачно Седому). Что он сказал, этот сутяга? Я не понял…
Седой. Он сказал, что наш самолет пошел на посадку, и через полчаса мы приземлимся в аэропорту города Берлина.
Шилов. Хорошая новость!
Анна (Ремезову). Давай раз и навсегда решим этот вопрос: я не стану избавляться от ребенка. А ты поступай, как знаешь. Я устала перед тобой унижаться. И если я сейчас уйду, то больше сюда не вернусь.
Шилов (Седому). Что она сказала?
Седой. Стюардесса сказала, что температура в Берлине плюс двадцать один градус, влажность воздуха семьдесят пять процентов, давление семьсот пятьдесят четыре мэмэ…
Шилов. Отличная погода! Возьмем тачку на прокат, это лучше всего.
Седой. Как скажешь.
Шилов. Но сначала зайдем в берлинский зоопарк… Это моя заветная мечта! Медведи, горные козлы, павианы, будь они неладны!
Седой. Почему в зоопарк? Предполагаю, он ничем не лучше московского. Звери, такие же, как и везде.
Шилов. Не скажи! В местном зоопарке не просто звери – а немецкие звери. Понимаешь? Немецкие! Они законопослушные, в отличие от прочих! Обезьяны онанизмом прилюдно не занимаются, верблюд в лицо посетителям не плюет! Так-то, брателло!
Ремезов (Анне). Поступай, как знаешь! (С пафосом.) Только помни, я буду переживать! Не спать по ночам, еще пить начну с горя…
Анна. Ты даже сейчас не можешь быть серьезным!
Ремезов. Я серьезен. Весьма! Только не понимаю, чего ты уперлась с этим ребенком?
Шилов (Седому). Что он сказал?
Седой. Ты что, глухой?.. Он сказал, что наш самолет, следовавший по маршруту «Хельсинки – Берлин», приземлился, и экипаж благодарит пассажиров за полет.
Шилов. Ну что ж, и экипажу спасибо!
Анна (Ремезову). Ладно, я пошла. Будь здоров!
Шилов (Седому). Что она сказала?
Седой. Она сказала, чтобы пассажиры, отправляясь на выход, не забывали свои вещи…
Шилов. Что-то у стюардессы грустный голос? И лицо невеселое. Ее, наверное, обидел командир экипажа… Хлыщ в фуражке с кокардой!
Ремезов (Шилову). Тебе-то что? Долетел, и радуйся!
Шилов (Седому). Давай, возьмем девчонку с собой? Втроем будет веселее.
Седой. Как скажешь.
Шилов (Анне). Тебя как звать-то, летунья?
Анна (хмуро). Я уже говорила: Анна!
Шилов. Значит, так, Анна, Анюта, Энн… Бери сумочку и дуй за нами. Не пожалеешь! За те же бабки увидишь Париж! Сразу хочу тебя успокоить: мы на твои женские прелести покушаться не станем. Верно, Седой?
Седой. Верно.
Ремезов. Послушайте, вы, маргиналы! Сходите с ума сами, а мою девушку не троньте!
Седой. Ты же, вроде, сам от нее отказался?
Ремезов. Я не от нее отказался, а от того, что у нее в животе! А это разные вещи!
Шилов (философски). То, что у нее в животе, это ее часть, сокровенная часть ее самой, следовательно, ты отказался от нее!
Ремезов. Демагог! Нормальные люди, когда выпьют, становятся веселыми, шутят, поют… Ты же становишься дурным! Не забывай всё же, что вы оба находитесь на моей территории!
Шилов. Негостеприимный ты, командир экипажа! (Анне). Ну что, стюардесса, по имени Анна, едешь с нами?
Анна (махнув рукой). Еду!
Ремезов (удрученно). И это называется – друзья!
Раздается звонок в дверь. Ремезов нехотя поднимается, идет открывать. Возвращается с молодой возбужденной женщиной. Это Катрин.
Катрин (увидев компанию). Так ты не один? Жаль!
Ремезов. Не один. Я не успел тебе это объяснить, как ты сразу рванулась из прихожей в комнату! Зачем ты явилась? Могла бы позвонить мне на мобильник.
Катрин. Мобильник у тебя чаще всего отключен или ты не отзываешься на мои звонки…
Ремезов (без энтузиазма). Знакомьтесь, это Катрин, она же – Екатерина… Моя давняя подруга, можно сказать, почти сестра… (Представляет присутствующих.) Это Седой, это Шило, а это Анна…
Катрин (подозрительно глядит на Анну). Понятно… Вы уж извините, что помешала вашему раннему застолью…
Ремезов. Не мучайся, мы переживем.
Катрин (решительно). Мне надо с тобой поговорить.
Седой. Еще одна!
Ремезов. Говори, здесь все свои.
Катрин. Извини, это не для чужих ушей!
Шилов. Послушай, как там тебя? – Катрин? Не бери в голову! Нас здесь нет. Это – иллюзия, оптический обман. Голография! Мы в Берлине. Направляемся в данную минуту в местный зоопарк. И стюардесса с нами. Верно?
Анна. Да-да… в зоопарк.
Ремезов нервничает, ему не нравится решительный настрой Катрин. Он боится, что она скажет что-то лишнее. Но уйти в другую комнату и там с нею объясняться, он тоже не хочет.
Ремезов. Поговорим в другой раз?
Катрин. Нет, сейчас!
Ремезов. Хорошо, слушаю тебя…
Катрин (мнется, недовольная присутствием посторонних, потом все же решается). Мне срочно нужны деньги… Я залетела!
При реплике «Я залетела!» – в первую очередь Анна, потом и Седой с Шиловым устремляют взоры на Катрин.
Ремезов. Залетела? В каком смысле?
Катрин. В том самом! Я беременна. И мне нужны деньги на аборт. Срочно!
Ремезов (хмуро). А я-то здесь при чем?
Катрин. Вот это новость! Как в постель тащить, это пожалуйста, а как отвечать за случившееся – он ни при чем!
Анна. Бог ты мой! И я связалась с этим нечистоплотным типом! (Шилову.) Мама была права, он ей сразу не понравился…
Ремезов (Катрин). Погоди-погоди! Мы виделись с тобою последний раз – дай бог памяти? – около двух месяцев назад… Как это может быть? Я насчет беременности…
Катрин. Может!
Ремезов. И ты всё это время молчала?
Катрин. Думала, что справлюсь сама… Но не получилось.
Анна (Ремезову, иронически). Значит, она – почти сестра?