Торнадо

Когда оперативники ушли, Анфиса, оправившаяся от шока, потребовала у мужа объяснений. «Да, это рукописи Пушкина, – подтвердил Чемоданов и, помня наставления Остапчука, пояснил: – Но они не мои. И сундучок не мой. Это вещи Остапчука. Он просил, чтобы я некоторое время подержал их у себя». И Чемоданов на всякий случай задвинул сундучок ногой под стол. «А твоя бабка здесь с какого боку? Степанида Гавриловна?.. Ее ты зачем к Пушкину присобачил? – нахмурилась Анфиса. – Ты, я вижу, совсем заврался, Чемодан Иванович!» Чемоданов попытался что-то сказать в свое оправдание, но в следующее мгновение в его голову полетела коробка с аптечкой, чего несчастный никак не ожидал – Анфисе не были свойственны замашки базарной бабы, но тут она не смогла сдержаться. Чемоданов уклонился от удара, но коробка всё же задела его по касательной, больно чиркнув по щеке. Зажав рукой пораненное место и сдерживая стон, он опустился на диван, изобразив скорбь на лице, желая тем самым показать, что «Пушкины» по пустякам слез не роняют. Но Анфиса, не знакомая с ночной жизнью Чемоданова, не оценила этого. Ни слова жалости не слетело с ее уст. Она подхватила хозяйственную сумку и ушла в магазин, что помешали ей сделать ранее сотрудники полиции.

К вечеру под правым глазом у Чемоданова образовался большой лилово-черный синяк. И он, не желая смущать дочь и соседа, которого ожидал в гости на партию шахмат, надел на глаза темные очки. Но синяк, словно назло, вылезал своим краем из-под притемненного стекла, придавая Чемоданову вид сбежавшего из-под стражи уголовника.

Самое интересное, что и у Пушкина в картинах сна под глазом образовался синяк. И Натали пыталась выяснить у мужа, как это произошло. «Что случилось, друг мой?» – спрашивала она с перепуганным лицом. Но поэт только пожимал плечами, сам пребывая в недоумении…