Мир, написанный о ней

© Валерия Гвоздко, 2025

ISBN 978-5-0068-4059-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Вступление к новому миру – окончание старого

Я взял нож и со всей силы замахнулся им перед собой. Свободная же рука впилась в плечо стоящей передо мной девушки. Ее холодная кожа заставляла пальцы каменеть словно от прикосновения к азоту.

Тем временем злость разжигала в теле огонь, испепеляющий остатки рассудка в своих языках, плавил сознание нещадно.

Ее плечо абсолютно белое, отливающее жемчужным блеском, а грудь – умело заправленная в тугой английский корсет. Она смотрела на меня смело, улыбаясь, не страшась лезвия. Ведь оно было теплее, чем она, теплее, чем любая из ее перерождений.

Она знала, кто я такой, и все равно не молила о помощи. Только нагло насмехалась над моим бессилием и страхом. Она красивая даже тогда, когда знает о приближающейся гибели. Потому что знает, что умрет не от ножа.

Собрание, в котором она кружила вальс минуту назад, сейчас погибнет по написанному мною концу. Через какие-то секунды здесь прогремит взрыв заложенной взрывчатки, и настанет конец. Я считаю удар секундной стрелки под звуки менуэта, умоляю собственный сюжет задержаться хотя бы на секунду. Но творение здесь идет против творца.

– как ты назовешься в следующий раз!? – я издаю последний вопль. Лезвие касается обнаженной женской шеи. Но она не думает замирать, а только подается вперед. Ее ключицы выпирают и натягивают кожу, а вместе с тем и соприкасаются с ножом.

– ты сам решаешь как меня назвать. Разве ты забыл об этом?

И мир схлопывается в моей ладони, разрываемый пламенем.

Конец еще одного сюжета уносит жизнь в темное небытие.

Пустой космос расстелился перед взором писателя, и лишь мелкий огонек в ладони мог напомнить ему о схлопнувшейся вселенной.

Писатель был судьей всему. Он осуждал преступников, убивал неправедных Богов, и теперь получил власть над всем тем, чем так гордо владели осужденные им существа.

Космос – покорный слуга писателя, безаговорочно отражая все то, чего желает хозяин.

Творец сжал в руках огонь и зажмурился, выпуская из груди беззвучный крик. С тех пор, как он отыскал ее, убивать миры стало больно. Что-то внутри рвало когтями фенрира, открывая боевые бесформенные раны. Сердце выворачивало и тошнило кровью.

Кто она такая? Как он нашел ее? Не помнит. Это существо было другим, нечеловеческим и являющимся ему во всех придуманных мирах.

Кто она?

Она – ничто, и одновременно – все.

Эта девушка была во всех его сюжетах.

Она пела на сцене.

Кружилась на балах.

Читала стихи в осажденном городе.

Возлагала венец на главу олимпийца.

Умирала

Умирала.

Умирала.

Лицо белое искажалось с течением времени, а в его глазах оставалось вечным: сияющим болезненной бледностью, с покрытой туманной пеленой глазами, с вымученной улыбкой. Усталая перерождаться.

Писатель закрыл глаза и разжал пальцы рук. Огонек выскочил из ладоней, набрал силу и поглотил космос своим жаром.

Да будет новый мир.

3. Старый новый друг

Господин Лит, mr Lit, Monsieur Lith – все от слова «литература». Такое имя я ношу во всех вселенных неизменно.

В новом мире я явился, лежащим в огромной постели с видом на панорамные окна. Никогда не любил ту часть жизни, в которой человек живет беспомощным младенцем или безмозглым подростком. Со временем, все же решился ее уверенно пропускать.

Я вылез из-под одеяла и поднялся, снова привыкая к тяжести живого тела. Сила притяжения давила на плечи, но c этим не так уж и сложно свыкнуться.

Свет залил спальню, выбегая из панорамных окон. Я подошел к прозрачному пластику, чтобы оценить свою новую работу с высоты двухсотого этажа. Голубое безоблачное небо отражалось в стеклянном мегаполисе. Ровные квадратные кварталы удалялись за горизонт, погружая в угрюмую синь верхушки небоскребов. Плоские крыши с ботаническими садами перемежались с килевидными шпилями и не такими высокими, но все же приятными стеклянными кубами. Строгие ряды, укрытые подстриженными кустарниками – успокаивающая красота.

Я посмотрел вниз и неприятно поморщился от давящего ощущения высоты, а после, наконец, собрался с мыслями и вышел в зал собственной квартиры. В гостиной, на белом диване лежала одежда. Я натянул на себя то, что первым попалось под руку, оправился. Черная плотная кофта оказалась просторной. Я надел ее через голову и заправил в форменные брюки. Держаться на талии брюки не хотели, поэтому я открыл первый попавшийся ящик тумбы и вынул оттуда ремень. Металлическая пряжка щелкнула на поясе. На выходе меня ждали крепкие лакированные туфли. Новые, выполненные из натуральной кожи, они уверенно дали стопе скользнуть внутрь. Я в последний раз осмотрел свою квартиру перед тем, как захлопнуть дверь за спиной, хлопнул дверью и зашагал по коридору. Высокие потолки возвращали эхом звук от моего каблука. В руке – дипломат, на пальцах – перстни с лазурью в серебряной оправе. Лифт приехал быстро и бесшумно спустился вниз. Я вышел на первом этаже и, не замечая лишних лиц, прошел на улицу. Там, на дороге около зеленого луга, уже ждал красный порш. Водитель выбросил сигарету в окно, когда я сел на заднее сиденье, и тронулся с места.

«Куда едем, господин Лит?»

«В штаб»

Сейчас я не более, чем владелец агентства недвижимости. У меня есть большой штаб, сотрудников тысяч пятьдесят и вся элитная недвижимость в ладони. В таком мегаполисе нет бедняков и воров. Только рай для тех, чьи карманы рвутся от золота.

Изначально, когда власть была дана мне в руки, я кричал об идеальном мире. Я видел свою миссию, как писателя, в создании сладкой утопии. Я создал несколько миров идеальных, таких, о каких мечтают местные утописты. Такие края были прекрасны. Но их гибель отдавалась в душе скребущим чувством скорби. Кроме того, стада человек – овец без волка, были крайне скучны. Наблюдать за ними – морока.

Здесь же рай состоит из одних волков, и это уже интересно.

Машина затормозила у одного из небоскребов. Водитель завел машину под каменный навес, который неуклюже стоял на тонком строе колонн. Пока колеса со скрипом снижали обороты, я успел оценить капители – с ровным рядом аканта, выдающейся абакой. В прошлый раз, когда мое сознание рисовало опоры, они слились в мраморное нечто, блестящее на свету как намазанное маслом. Теперь же они смотрелись вполне умело.

Я вышел из авто под тень большого навеса, швейцар услужливо придержал мне дверь и провел до администрационного центра. Сотрудники, проходя мимо, поправляли галстуки и снимали шляпы в легком поклоне, неумело здороваясь и тушуясь. В нижнем зале стоял неимоверный гул. Люди в белых воротничках кучковались группками и выходили вон. Все же час дня – обед. Я пожелал, чтобы все они оставили меня одного.

– мистер Лит, будьте так любезны. – сотрудник за стойкой регистрации подоспел ко мне как можно кстати. Мне надо было взять свою карту, пока тот не убежал с ланчем в руках. Молодой мужчина с пластмассовой улыбкой протянул мне в руки пластиковую ключ-карту от офиса. – ваш клиент уже ожидает вас там?

– какой клиент? – я ни к кому не шел. Весь этаж должен быть пуст до самого вечера. Такого сюжетного поворота случиться не могло.

– как же, мистер Лит. – работник растянул свою и без того раздражающую улыбку еще шире и поправил красные манжеты, – прекрасная мадемуазель была записана к вам еще неделю назад. Она очень спешила.

Я сорвался с места и чуть не забыл про сжатую в пальцах карточку. Давно такого не было, чтобы ноги несли сами. Прорвавшись через эхо белого зала с колончатым сводом, я вошел в узкий светлый коридор, забежал в лифт и вжал в стену кнопку последнего двухсот сорокового этажа. Створки быстро захлопнулись и кабина начала с легких гудением подниматься вверх. Мой пыл был неостудим, и чувство ожидания стало неимоверно быстро настаиваться в сошедшихся стенах. Я тихонько постукивал носком ботинка по полу, сначала достаточно сдержанно, а потом все более раздражительно и надоедливо для собственного слуха. Я заходил кругами, ворочаясь между тремя зеркальными стенами. В каждой своим пылающим взглядом меня встречало собственное отражение. Его всклоченные густые волосы с черными глазами и легшей под ними тенью усталости в первом зеркале. Поворачиваю голову и смотрю на искусанные губы с трещинами. Смотрю назад – на грубые черты мужского лица, не до конца сформировавшегося на фоне текущей молодости, романтичное, с вдающимися скулами и невытянутым подбородком.

Лифт остановился, и я снова вернулся головою в реальность. Я сложил свободную от дипломата руку в карман форменных брюк, слушая, как заходится в истерике сердце меж ребер. Двери лифта издали скрежещущий звук, и кабина лифта остановилась. Двери лифта разошлись, и я зажмурился от лучей, проникающих в холл сквозь стеклянную крышу.

Она стояла в центре круглого зала, топая каблуком по начищенному паркету. Сердце пропустило удар. Стук шпильки быстрый, на три доли. Всегда выделяющий именно второй удар. Смещает акцент, делая его динамичнее и набирая страшную силу. Только она так ритмично настукивала менуэты.

Я взял себя в руки и, выдохнув последние искры жара из головы, вышел в солнечный холл. Белые стены, украшенные золоченым плетеньем, как напоминание о моих прежних опытах, окружили бальный зал. Я встал напротив нее. Она же в ответ натянула на голову гнутые поля снежной шляпы и оправила вуаль, спадающую с волос. Я хотел подойти к ней поближе, но ширина пол шляпы все равно не дала бы ее коснуться. Я выдержал расстояние, которое надлежит иметь между благородной мадемуазель и джентльменом. Она впервые отыскала меня сама. Никогда до этого не искала. Намеренно бежала от меня на край света, в другие страны, в чужие постели.

Признаюсь, я крайне растерян

– вы пришли ко мне?

– да. – Она улыбнулась мне. Я точно это знал, чувствовал, как Ее густо накрашенные алые губы тихонько растягиваются. Я знал это, даже если моя сила творца изначально не была способна обуздать Ее дурь. – Вы всегда были так настойчивы, что я решила не томить в этот раз.

Уже через несколько минут Она сидела на кожаном диване в моем офисе, отпивая американо из чашки и любуясь видом из огромных окон. Я налил себе в бокал воды, сел за рабочий стол и, сложив руки, стал поглядывать на сетчатую вуаль. Там, где должны находиться глаза.

– как ты поняла, что это я?

– Твое вместилище никогда не меняет своего прозвища. Мистер Лит, товарищ лит, сеньор Лит – никак иначе ты изменишь многовековым привычкам?

Я поставил бокал на белую столешницу и откинулся в кресле. Неожиданная волна холодного пота пробрала плечи до самых костей, как всегда, перед тем как задать уже очевидный набор вопросов. В этот раз она не стала бегать, не прикинулась больной или слабоумной, что она любила делать ради веселья. Даже не стала врать о том, что совсем меня не помнит. Жаль, что наше общение от этого не становится легче. С каждым разом заговаривать с Ней становится сложнее, будто на голову обваливается каменная лавина.

– кто ты теперь?

– я… богатая дочь. Всего-то ничего – единственная наследница миллиардеров.

– ты недовольна?

– моя роль крайне плоская. Ни драмы, ни проблем, ни внутреннего конфликта. Но жаловаться на такую жизнь – грех. Я ни в чем не нуждаюсь. Ты всегда меня балуешь.

– во всех моих мирах, будь уверена, я дам тебе лучшее место и не заставлю мучиться.

– я могу тебя только благодарить.

Обычно таких диалогов не происходит. Но на этот раз Она даже слишком открыта для общения со мной. Она очень крепко сжимает в руках свою чашку, что всегда говорит о ее нервном состоянии. Она первая начала разговор, поэтому диалог имеет необычный вид. Даже крайне особенный, ведь обычно мне приходилось ловить ее на улице, в переходах, на званом ужине и даже среди древних статуй. Я знал как подбирать слова к началу разговора. Она не умела, и за это время научилась только колко отвечать и смеяться надрывно звонко. Я отпил воды и решил, наконец, вернуть все в комфортное, обыденное для нас, русло.

– как тебя зовут теперь? – это первый вопрос, с которого начинается наш диалог. Она позволяет себе глупую насмешку, которая обозначает, что теперь все снова встало на свои места. Ее явно смешит эта бесконечно повторяющаяся традиция.

– Европа.

– где же мы увидимся в следующий раз, мадемуазель Европа?

Европа стормозила и повернулась всем корпусом туда, где я сидел и вжимал друг в друга пальцы. Она по обыкновению закинула свою ножку поверх другой, при этом выдерживая элегантную диагональ с концом на остром носе каблука.

Восхитительно.

Донце чашки звякнуло. Чашка выскользнула из пальцев, и осколки покатились по полу. Европа вскочила с черных подушек и с гулким стуком приблизилась к столу передо мной. Она залезла на столешницу и встала на коленки, подползла так близко, что у меня получилось сквозь полупрозрачную вуаль рассмотреть накрашенные винные губы. Шляпка небрежно свалилась на пол, и из-под нее выпали белые пряди. Я не мог пошевелиться, разглядывая ровный конур губ и серебреные пуговицы белого жакета. Я бездействовал, и Европе не понравилось мое промедление. Она пододвинула колени и перекинула ножки через столешницу. Теперь она сидела на столе, возвышаясь надо мной.

– мы встретимся тогда, когда ты этого пожелаешь.

Ее руки призрачно очертили мои плечи в миллиметре от тела. Мурашки стаей промчались по спине, и Европа залилась звонким смехом. Она продолжила издеваться, заставляя меня почти вплотную смотреть на Ее бледные щеки. Тонкие пальцы бегали около моего тела, издевательски оставаясь в миллиметрах от ткани одежды. Она будто колдовала, окутывая холодным духом воздух вокруг. Этот мороз танцевал по ключицам, оглаживал лопатки и тенью оставался на костях позвоночника. Она обняла меня и прижалась красными губами к изгибу шеи. А потом встала на ноги и поправила белую мини-юбку. Взяла в руку шляпу и оставила от себя только свежий аромат и фантомный след от помады. Я развалился на кресле и выдохнул весь собравшийся в легких воздух.

Европа.

До свидания, моя Европа.

4. Песня нашей встречи

Европа.

Каждый раз она придумывала себе новые имена. Сколько я ни пытался сам придумать ей имя – она все равно плевала на него, не смотря на документы и в паспорт. Я все время слушал придуманные ей имена и осознавал – не те. Это все не ее имя, не настоящее. Когда-то давно, когда я только получил власть над новыми мирами, я помнил, как ее зовут. Я помнил, какой трепет вызывало у меня созвучие тех славных букв. Теперь я могу наслаждаться только разбитыми и разбросанными по миру осколками прежнего восторга. Она точно помнила свое имя, пронесла его через века и сотни человеческих циклов. Но она отказывалась говорить его мне. А я чувствую, как мне не хватает этого, когда зовешь ее по имени и ощущаешь, как медленно приятная дрожь пронимает тело от затылка до пят.

Европа.

Я долго перекатывал это имя на языке, глядя в белый потолок над постелью. Лежал и смотрел на маленькие светильники над головой. Они звенели мне, как будто на непонятном мне языке пытались рассказать о тайне Ее имени.

– Европа. – вырвалось на этот раз уже вслух. Неожиданно это имя оттолкнулось от стен и в темноте вернулось ко мне же.

Звук неправильный. Не тот, который хотелось бы услышать. Хочется ускользнуть от этих слипшихся слогов. В ответ из окна блеснули молочные звезды.

Я вернулся сюда спустя некоторого времени тяжкого размышления и застал Лита не спящим. И мне теперь не спалось тоже. Бессонница взяла победу и на правах выигравшей имела право мучить пораженное тело так, как заблагорассудится фантазии. Я встал с постели, тяжелый, и в одних пижамных брюках вышел вон из комнаты. На плечи будто положили целый небесный свод к купе со всеми известными звездами. На столе с вечера осталась откупоренная бутылка коньяка. Добротный коньяк, даже слишком благородный, чтобы им напиваться. Голова гудела, а ноги косило куда-то в сторону. Около бутылки – одинокий стакан, рядом с окнами – небрежно придвинутое кресло. Я упал в него, как на белое облако, растекся с покачивающимся в руке стаканом. Луна спряталась от меня высоко в небосвод. Вместо нее стеклянный рай охраняли горящие огни неспящего мегаполиса. Небоскребы зажгли свои огни, пестря рекламами с женщинами в купальниках, с мужчинами и их счастливыми лицами – тонны выработанного света. В садах зажигались прожекторы, освещающие веселящихся людей. Толпы забивали под завязь залы, отрываясь так, как их учила поп-культура. Я смотрел на соседний дом, в окнах которого горели бордовые лампы. За закрытыми шторами извивались безликие тени, а потом угоняли свои гладкие силуэты под руку с другой тенью. Ничего интересного.

В моменты, когда окно перестает быть достойным средством развлечения, а сюжеты за чужими стеклами приедаются, остается только рассматривать свое смутное отражение. Надоело. Вся эта картинка, и этот вечно неуклюже придвинутый стул, и неделю немытый бокал тоже надоел. Окно слегка запотело, но в нем еще можно было рассмотреть очертание впалых глаз, нарисовавшихся под ними и упавшие на щеки мешки и худое угловатое лицо. Мне ничего не оставалось, кроме как махнуть рукой на это лицо и подняться с кресла. Я пошел и, запнувшись о диван, подошел к гардеробу, накинул поверх оголенного торса рубашку.

Мистеру Литу не хотелось пить. Ему хотелось по-свински накидаться, прийти домой на четвереньках и без задних ног уснуть. И выбросить все мысли на помойку вместе с этим несчастным именем.

Европа.

Лит уселся у окна в одном из ближайших баров, где обычно отдыхала всякая молодежь, закидывая третий стакан какого-то пойла. В целом, есть ли важность, что это было. Но, как бы он не пытался, этот образ преследовал его день за днем.

Однажды, в одном из миров, я уже узнавал ее имя. Тогда я, еще молодой литератор, сидел на мраморном блоке, перебирая складки кровавого плаща. Легкая белая тога на мне дарила покой. Взгляд устремился на четкие движения скульптора, с которым я имел честь знаться. Мрамор никогда не привлекал меня своим холодом, но этот художник готов был подарить этому камню все свое тепло. Подобного огня в глазах я не видел ни разу, поэтому скульптор невольно задел мой интерес и впервые привлек все мое существо к мрамору. Я сутки проводил в беседах с этим странным юношей, всматривался в выточенные изгибы. Художник был искусен. Но я не понимал его. А потом он пришел ко мне сам, поздно вечером и, схватив за руку, потащил в мастерскую.

– что ты так неистовствуешь? Что ты хочешь показать мне? – я взмолился, потому что не знал, что этому безумцу так необходимо.

– господин судья, – воскликнул юноша, – я создал шедевр.

Он втащил меня в забитую крошкой мастерскую и поставил перед закинутой вуалью статуей. Я встал впереди и отнял руку от мастера, раздраженный и злой. Я был безумно жесток, ведь до того момента так и не смог отыскать Ее в этом мире. В конце концов было решено унять пыл мастера и позволить ему показать созданную им скульптуру. Я дал знак, что тот может сдернуть вуаль с готовой работы и сбросить пелену с глаз долой. Скульптор вдохнул побольше воздуха в легкие, растянул губы в улыбке, тряхнул черными кудрявыми волосами и дернул за полупрозрачный край.

И я увидел Ее, заключенную в мрамор.

Мастер тогда назвал ее Авророй.

Все это время я, раздраженный мыслями, сидел и смотрел на то, как скульптор высвобождал из мрамора статую женщины, что приходила к нему во снах. я не мог понять, почему этот камень привлек мое внимание, а потом осознал, что этот тончайшей работы мрамор стал Ее новым воплощением. И понял это лишь тогда, когда лицо нашло свое обрамление после ударов клина. Я смотрел на эту женщину, как на самую живую, ведь ее кожа была такой же, как и во всех других мирах. Белая, блестящая жемчужной пылью. Безупречной. Но эти тонкие руки, скрещенные над головой, изогнутый в танце стан, эти полуприкрытые глаза – это все не Авроре.

Я смотрел на статую танцующей жрицы так, будто с меня спали конские шоры. А рядом со мной нежно вздыхал мой молодой скульптор. Он смотрел на эту женщину с такой нежностью, будто эта девушка суждена ему небесами. Он был не женат, и я знал, что всю жизнь свою он готов будет отдать ради пришедшей к нему во сне Авроры. Но в тот день я все же решился поделиться с ним тем, что имя Аврора не должно принадлежать этой танцовщице.

– Аврора, – снова пролепетал юноша, заглядывая в еле проскребленные радужки глаз, – она сама мне сказала.

Меня охватила горечь от того, что Она говорила с ним. Вскоре юноша отказал мне в покупке Авроры, и, наконец, попал под суд за убийство и был осужден на изгнание. Тогда я забрал скульптуру себе и до скончания мира старался заглянуть в ее глаза так, как этот делал молодой мастер. Она так и не пришла ко мне во сне, предпочитая духом пробираться к изгнаннику и лелеять его своими колыбельными.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.