Пролог. «Криокапсула № 1»
Петербург, 1899 год
Декабрьский туман стелется над Фонтанкой словно саван, окутывая набережную в призрачную дымку. Новые динамо-фонари, недавно установленные городской управой, бросают неровные жёлтые отблески на мокрый булыжник. Их свет, ещё непривычный для старого Петербурга, создаёт причудливую игру теней между колоннами Аничкова дворца и чугунными решётками особняков.
В морозильной палате судебно-медицинского отделения при Военно-медицинской академии царит гробовая тишина. Здесь, среди стеллажей с препаратами в формалиновых банках и рядов медицинских инструментов, стоит предмет, который не вписывается в привычную обстановку морга. Цилиндрическая капсула из кварцевого стекла, высотой в человеческий рост, напоминает одновременно гроб и произведение искусства.
Судебный медик Артемий Фальков медленно обходит капсулу, изучая каждую деталь. Его худое лицо с резко очерченными скулами и впалыми щеками носит печать человека, повидавшего слишком много смерти. Седые пряди в тёмных волосах выдают его тридцать пять лет, а глубокие морщины вокруг серых глаз говорят о бессонных ночах за микроскопом и секционным столом.
Прислонив к порту отбора газа латунный манометр французского производства, Фальков хмурится. Стрелка показывает давление не выше 0,1 миллиметра ртутного столба – практически абсолютный вакуум. Термометр демонстрирует минус двадцать градусов по Цельсию.
– Капиллярный шокохладоген «Аурихлёр» полностью испарился, оставив лишь инеевую корку на внутренних стенках, – негромко произносит он, больше размышляя вслух, чем обращаясь к присутствующему фельдшеру.
Фельдшер Пётр Семёнович Кротов, человек приземистый и широкоплечий, с рыжеватой бородкой и добродушными карими глазами, неловко переступает с ноги на ногу. Двадцать лет службы в военных лазаретах не подготовили его к подобным зрелищам.
– Значит, барин, жертва действительно замёрзла от… от страха? – недоверчиво спрашивает он, косясь на бледное лицо девушки за стеклом.
Фальков поднимает взгляд, в котором мелькает что-то вроде грустной усмешки.
– От испарения хладогена, Пётр Семёнович. Когда «Аурихлёр» переходит в газообразное состояние, он поглощает огромное количество тепла. Страх лишь ускорил дыхание жертвы и усилил эффект вакуумного захвата. Представьте: человек задыхается, паникует, его пульс учащается, а температура вокруг стремительно падает…
Он замолкает, глядя на тонкие царапины на запотевшем изнутри стекле. Ногти жертвы оставили отчаянное послание: «Я вижу ночь вперёд…»
– Доставьте капсулу в секционный зал, – приказывает Фальков, стягивая с рук кожаные перчатки. – И пошлите записку в полицию. Инспектор Гуров должен это увидеть.
Внутри капсулы покоится молодая женщина лет двадцати пяти, одетая в дорогое бархатное платье цвета бургунди. Её тёмные волосы аккуратно уложены в причёску à la Gibson, характерную для светских дам. Лицо сохранило все черты живого человека – розовые губы, длинные ресницы, но кожа приобрела восковую бледность, а в широко раскрытых карих глазах застыл ужас последних мгновений.
Фальков достаёт из жилетного кармана золотые часы – подарок покойного отца, военного хирурга. Полночь. Время, когда мёртвые, согласно народным поверьям, могут говорить с живыми. Но эта мёртвая уже сказала всё, что могла, процарапав предсмертное пророчество на стекле своей ледяной темницы.
Глава 1. «Письмо из зеркального будущего»
Литейный проспект погружается в предзимний сумрак. Газовые фонари ещё не зажжены, и лишь редкие окна особняков освещают заснеженную мостовую. По тротуару, стуча каблучками дамских ботинок, торопится Софья Строганова.
Ей двадцать семь лет, но выглядит она моложе благодаря живому румянцу на щеках и озорному блеску в тёмно-синих глазах. Высокая, стройная, с пышными каштановыми волосами, уложенными в модную причёску с локонами у висков, она привлекает внимание прохожих. Сегодня на ней элегантное пальто из английского сукна с меховым воротником из горностая и муфтой в тон.
Софья только что покинула особняк промышленника Кельха на Английской набережной, где проходила частная выставка современного искусства. Её собственные работы – серия литографий «Петербургские тени» – имели успех у публики. Особенно восхитился ими молодой князь Волконский, который долго рассматривал изображения готических силуэтов на фоне городских туманов.
Подойдя к своему дому – трёхэтажному особняку в стиле неоклассицизма, доставшемуся от покойного дяди, – Софья привычно заглядывает в почтовый ящик. Среди обычных деловых писем её внимание привлекает толстый конверт из дорогой бумаги. Он пахнет чем-то химическим – камфорой вперемешку с незнакомым сладковатым запахом.
Поднявшись в свою мастерскую на втором этаже, Софья зажигает керосиновую лампу и садится за письменный стол красного дерева. Комната обставлена с художественным вкусом: стены украшены гравюрами Дорé и Пиранези, в углу стоит мольберт с недописанным портретом, а на полках расставлены гипсовые слепки античных статуй.
Вскрыв конверт, Софья обнаруживает внутри лист плотной бумаги с угольным рисунком. Изображение поражает своей точностью и мастерством: стеклянная капсула, внутри которой лежит человеческая фигура. Под рисунком – знакомый почерк её подруги Агаты Волошиной, пропавшей три недели назад:
«Соня, дорогая! Если ты получила это письмо, значит, время ещё не упущено. Нарисуй мой портрет таким, каким я была вчера вечером – тогда мне откроют стекло. Помни наши детские игры в «пророчицу»? Теперь это не игра. Твоя Агата.»
Софья чувствует, как холодок пробегает по спине. Агата Волошина, дочь известного адвоката, была её близкой подругой ещё с гимназических лет. Три недели назад она исчезла, возвращаясь домой с литературного вечера. Полиция предполагала побег с любовником, но Софья никогда не верила в эту версию.
Она внимательно рассматривает рисунок при свете лампы. Техника безупречна – тонкие переходы теней, точная передача фактуры стекла. Но больше всего поражает выражение лица фигуры в капсуле. Это определённо Агата, но её черты искажены ужасом.
Софья хватает пальто и мчится на извозчике по ночному Петербургу к дому Артемия Фалькова. Она знает судебного медика уже несколько лет – они познакомились на одном из салонов у графини Бенкендорф, где Фальков читал лекцию о применении фотографии в криминалистике. Между ними установились дружеские отношения, основанные на общих интересах к искусству и науке.
Квартира Фалькова располагается на четвёртом этаже доходного дома на Среднем проспекте Васильевского острова. Это скромное, но уютное жилище холостяка: кабинет с медицинскими книгами, небольшая лаборатория и гостиная, где на стенах висят анатомические рисунки Леонардо да Винчи.
Артемий встречает Софью в домашнем халате поверх белой рубашки. Его обычно аккуратно зачёсанные волосы растрёпаны, а глаза покраснели от усталости – он явно провёл весь день за микроскопом.
– Софья! Что случилось? Вы выглядите встревоженной.
– Артемий, посмотрите на это, – она протягивает ему конверт. – Это касается той странной капсулы, о которой писали в газетах?
Фальков внимательно изучает рисунок при свете настольной лампы. Его лицо постепенно мрачнеет.
– Это точная копия криокапсулы, которую мы обнаружили сегодня утром. Детали, которые не знает даже полиция, – он поднимает глаза на Софью. – Откуда у вас этот рисунок?
– От Агаты Волошиной. Помните, я рассказывала вам о пропавшей подруге? Но это невозможно – она исчезла три недели назад, а рисунок выполнен недавно. Посмотрите, уголь ещё не до конца закрепился.
Фальков подходит к окну, рассматривая конверт при свете уличного фонаря. На бумаге видны серебристые искры – микроскопические кристаллики, которые он уже видел сегодня.
– Следы «Аурихлёра», – бормочет он. – Этот рисунок действительно связан с преступлением.
– Что такое «Аурихлёр»? – спрашивает Софья, присаживаясь в кресло напротив.
– Химическое соединение, недавно синтезированное в лабораториях Военно-медицинской академии. При переходе в газообразное состояние оно поглощает огромное количество тепла, создавая эффект мгновенного замораживания. Теоретически это должно было использоваться для консервации анатомических препаратов, но…
– Но кто-то нашёл ему другое применение, – заканчивает Софья, содрогаясь.
– Трупов будет больше, – мрачно констатирует Фальков. – Кто-то превратил науку в искусство смерти, а криогенную технологию – в орудие убийства.
Он наливает себе рюмку коньяка из хрустальной бутылки на сервировочном столике.
– Хотите немного? Это поможет успокоить нервы.
– Спасибо, – Софья принимает рюмку. – Артемий, в письме Агата упоминает наши детские игры в «пророчицу». Мы действительно играли в такую игру… Я рисовала портреты людей, а она предсказывала их будущее. Иногда её предсказания сбывались с поразительной точностью.
– Вы хотите сказать, что ваша подруга обладала даром ясновидения?
– Не знаю, как это назвать. Но она всегда чувствовала что-то… необычное. Может быть, поэтому её и выбрали.
Фальков задумчиво вращает рюмку в руках.
– Если это так, то убийца не случайно выбирает жертв. Он ищет людей с особыми способностями. Вопрос в том, зачем?
За окном начинает падать снег, и Петербург постепенно укрывается белым покрывалом. Где-то в этом спящем городе готовится новое преступление, а в стеклянной капсуле, возможно, уже томится очередная жертва «Хранителя дневников».
Глава 2. «След криохимика»
Утро встречает Петербург серым декабрьским светом, едва проникающим сквозь плотную завесу снежных туч. В здании полицейского управления на Гороховой улице, в кабинете с высокими сводчатыми потолками и портретами императоров на стенах, инспектор Антон Гуров изучает вещественные доказательства.
Гуров – мужчина сорока пяти лет, с окладистой чёрной бородой и проницательными карими глазами. Двадцать лет службы в сыскной полиции научили его видеть то, что упускают другие. Он носит форменный мундир столичной полиции с золотыми пуговицами и аксельбантами, а на столе перед ним лежат предметы, изъятые с места преступления.
Когда в кабинет входит Фальков в сопровождении Софьи, Гуров поднимается из-за стола и галантно кланяется даме.
– Добро пожаловать, господин Фальков. И вы, сударыня, должно быть, художница Строганова, о которой мне рассказывали?
– Совершенно верно, инспектор, – отвечает Софья, снимая соболью шубку. – Я надеюсь, что смогу помочь в расследовании.
Гуров указывает на стулья перед своим столом.
– Прошу садиться. У меня есть новые данные, которые могут вас заинтересовать.
Он разворачивает на столе большую карту Петербурга и отмечает красными булавками несколько точек.
– За последние два месяца мы зарегистрировали четыре исчезновения людей при схожих обстоятельствах. Все жертвы принадлежали к образованному сословию, все имели отношение к искусству или науке. Первой пропала пианистка Мария Левитская, затем – молодой поэт Николай Гумилёв, третьей – ваша подруга Агата Волошина, и наконец – вчерашняя жертва, искусствовед Анна Павлова.
– Каждый случай связан с криокапсулами? – спрашивает Фальков.
– Не каждый. Мы обнаружили только две капсулы: с телом Павловой и… – Гуров делает паузу, – сегодня утром нашли вторую, с останками пианистки Левитской.
Софья бледнеет.
– Значит, Агата и поэт могут быть ещё живы?
– Теоретически да, – отвечает Гуров. – Но время работает против нас. Каждая капсула содержит запас воздуха максимум на неделю, даже при условии пониженного метаболизма от холода.
Фальков наклоняется над картой.
– Какая связь между местами исчезновений?
– Все они находятся в радиусе трёх километров от Васильевского острова. Более того, – Гуров достаёт из папки несколько документов, – каждая капсула содержит смоченную «Аурихлёром» стеклянную сетку, изготовленную по технологии, разработанной профессором Викентием Эйнштейном.
При упоминании этого имени Фальков хмурится.
– Эйнштейн… Я знаю его работы. Он защитил диссертацию на тему «Вакуум-криотехника для сохранения биологических тканей» в Военно-медицинской академии. Блестящий химик, но… несколько эксцентричный.
– Эксцентричный – мягко сказано, – добавляет Гуров. – Согласно нашим данным, профессор утверждал, что при резком создании вакуума человеческий страх усиливает выброс адреналина, кровь становится более вязкой и буквально кристаллизуется в сосудах. По его мнению, это создаёт идеальные условия для сохранения тканей.
– Боже мой, – шепчет Софья. – Он что, проводит эксперименты на живых людях?
– Это нам и предстоит выяснить, – отвечает Гуров. – Но есть одна проблема: профессор Эйнштейн официально умер полгода назад от сердечного приступа. Похоронен на Смоленском кладбище.
Фальков задумчиво барабанит пальцами по столу.
– Значит, либо кто-то использует его наработки, либо… его смерть была подстроена.
– Именно к такому выводу я и пришёл, – кивает Гуров. – Вчера я направил запрос в похоронную контору Боткина, которая занималась погребением. Через час получил ответ: гроб профессора Эйнштейна запрещено вскрывать по требованию некоей «научной коллегии», финансирующей его исследования.
– И что это за коллегия? – спрашивает Софья.
– Формально – частная исследовательская организация под названием «Memento Aurum Hominis». Сокращённо M.A.H. Возглавляет её немецкая аристократка, графиня Инга фон Шварц.
Услышав это имя, Софья невольно вздрагивает.
– Графиня фон Шварц? Я встречала её на нескольких светских мероприятиях. Удивительно образованная женщина, но в её обществе всегда чувствуешь какую-то… неловкость. Словно она видит в людях не личности, а предметы для коллекционирования.
– Расскажите о ней подробнее, – просит Фальков.
Софья откидывается в кресле, собираясь с мыслями.
– Инга фон Шварц приехала в Петербург около года назад. Представлялась как специалист по германской философии и коллекционер произведений искусства. Она очень богата – владеет особняком на Английской набережной и, говорят, имеет обширные связи в европейских научных кругах. Но больше всего её интересуют… необычные предметы.
– Что вы имеете в виду?
– Антикварные зеркала с историей, картины художников, покончивших с собой, рукописи мистиков и алхимиков. Она как будто собирает коллекцию человеческих трагедий.
Гуров делает пометки в своём блокноте.
– А профессора Эйнштейна она знала?
– Они встречались на научных конференциях. Помню, как на одном из приёмов у графини Бенкендорф она долго беседовала с ним о возможностях консервации… кажется, речь шла о «сохранении красоты на пороге смерти». Тогда это показалось мне просто философской дискуссией.
Фальков и Гуров переглядываются.
– Полагаю, нам стоит нанести визит графине фон Шварц, – говорит инспектор. – Но сначала я хотел бы показать вам кое-что ещё.
Он достаёт из сейфа небольшой стеклянный пузырёк с мутной жидкостью.
– Образец «Аурихлёра», изъятый из последней капсулы. Наш лабораторный анализ показал, что это не просто химическое соединение, а сложная смесь с добавлением… органических компонентов.
– Каких именно? – спрашивает Фальков, поднося пузырёк к свету.
– Экстракт надпочечников, концентрированный адреналин и… частицы нервной ткани. Словно создатель этой смеси пытался не просто заморозить тело, а сохранить в нём… душу.
Софья содрогается.
– Это же средневековая алхимия в современной оболочке.
– Именно так, – кивает Гуров. – И если наши подозрения верны, то «Хранитель дневников» не просто убийца. Он создаёт своеобразную галерею «живых мёртвых», где каждая капсула – это произведение искусства, а каждая жертва – экспонат его коллекции.
За окном начинает смеркаться, и газовые фонари один за другим зажигаются вдоль Гороховой улицы. Где-то в этом лабиринте петербургских улиц скрывается безумный учёный, превративший человеческие жизни в предмет для экспериментов. А в стеклянных капсулах, возможно, ещё бьются сердца тех, кого все считают мёртвыми.