Искушение Ксилары. Книга девятая

Глава 1. Цена славы

Воздух Гроунделя был соленым, пахшим гнилыми водорослями, смолой, рыбой и чем-то неуловимо протухшим, что исходило от самых трущоб этого портового города. Не город, а бойлер, в котором кипели чужие грехи, надежды и отбросы. Едва они ступили на скользкие, выщербленные камни мостовой на них обрушился шум: оглушительный гам с причалов, где грузили товары, ругань матросов, визг чаек, раздиравших небо своими кривыми клювами, и назойливый перезвон колоколов на бесчисленных храмах и тавернах.

Ксилара остановилась, делая глубокий вдох, но этот воздух, словно жидкая грязь, не давал желанной свежести. Он был полной противоположностью хрустальной, морозной чистоте Вельгарда, ледяному безмолвию Фильхейма. Здесь жизнь клокотала, булькала и воняла, навязчивая и грубая. После тишины, наполненной лишь шепотом тысяч замерзших душ в ее собственном разуме, эта какофония оглушала.

– Ну, вот мы и дома, – раздался рядом язвительный голос. Зирах стоял, скрестив руки на груди, его демонический глаз, мерцающий словно расплавленное золото, бесстрастно скользил по грязным улочкам, сбегавшим к воде. – Во всяком случае, в одном из таких. Пахнет родным Разломом, только мокрее.

Игнис, шедший чуть позади, издал низкое, похожее на рык ворчание. Его дикая, животная харизма, казалось, сжимала пространство вокруг, заставляя случайных прохожих невольно шарахаться в сторону. – Мне этот запах претит. Он слабый, гнилой. Мои земли зовут, дела не ждут. Но оставлять вас здесь… – Он не договорил, но его горячий взгляд, устремленный на Ксилару, говорил сам за себя. В нем читалось беспокойство, и досада от необходимости улетать.

– Мы справимся, Игнис, – тихо сказала Ксилара, чувствуя, как тяжесть города начинает давить на ее плечи. Она потянулась к внутреннему покою, к тому месту, где хранилась память Йормунда, но вместо тихой грусти и силы наткнулась на рой встревоженных голосов. Души великанов, привыкшие к вечному молчанию льдов, встревоженно шептались, реагируя на хаос внешнего мира. Она сжала виски, заставляя их стихнуть. Это новое бремя – быть Хранительницей целой расы – было подобно ноше из льда, которая то таяла, наполняя ее чужой тоской, то замерзала вновь, сковывая ее собственные эмоции.

– Давайте найдем место, где можно передохнуть, – предложила она, стараясь, чтобы голос звучал твердо. – Прежде чем ты улетишь, Игнис.

Они двинулись дальше, вглубь этого каменного лабиринта, где дома, казалось, росли друг на друге, цепляясь за склоны холма, их кривые стены и покосившиеся ставни создавали ощущение, что весь город вот-вот рухнет в мутные воды залива. Люди вокруг были такими же пестрыми и потрепанными, как и сама архитектура: матросы с кожей, продубленной солнцем и ветром, торговцы в дорогих, но безвкусных нарядах, воры с пустыми глазами, шныряющие в толпе, и местные жители с вечной усталостью на лицах.

Именно тогда ее взгляд упал на него.

Плакат.

Он был наклеен на замызганную стену таверны «Трезубец Нептуна», ярким пятном выделяясь на выцветшей древесине. Стилизованный, почти гравюрный портрет. Ее портрет.

Длинные волосы цвета воронова крыла, ниспадающие волнами на плечи. Ярко-синие глаза, в которые художник вложил смесь вызова и тайны. Аристократичные черты лица, унаследованные от оригинала Ксилары де Винэр. Изображение было умелым, льстивым, но узнаваемым до жути. А под ним – жирный, бросающийся в глаза текст:

«ОПАСНАЯ БЕГЛЯНКА. МАГИЧЕСКИЙ СОВЕТ. ЗА ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ОБРАЩАТЬСЯ…»

Далее следовали контакты, которые, без сомнения, вели прямиком в лапы Совета или, что было еще хуже, к «Серой Сфере».

Ксилара замерла, словно корень, вросший в грязную мостовую. Внутри все похолодело. Это была не просто бумага и краска. Это была ее голова на серебряном блюде, выставленная на всеобщее обозрение. Ее жизнь, ее свобода – оцененные в звонкую монету. Ирония ситуации была столь горькой, что она чуть не рассмеялась. Беглянка. Так оно и было. Она бежала от Лузариса, от Кэлана, от Совета, от самой себя и своего дара. Но теперь ее бегство приобрело официальный статус. Ее лицо, когда-то скрытое в тени аристократических покоев, теперь смотрело на нее с каждого угла.

– Наконец-то, – раздался рядом все тот же язвительный, знакомый до боли голос. Зирах подошел вплотную, его плечо почти касалось ее плеча. Он смотрел то на плакат, то на нее, и на его обычно мрачном лице играла кривая усмешка. – Настоящая звезда. Смотри, даже в этом дерьмовом городе твой портрет висит на самом видном месте. Должно быть, вознаграждение за тебя равно годовому доходу небольшого королевства. Поздравляю, Ксилара. Ты достигла вершин известности.

Его слова, отточенные как кинжал, вонзились в нее больнее, чем она могла ожидать. Она повернулась к нему, и в ее зеленых глазах вспыхнул огонь, на время затмивший ледяной ужас.

– Это не шутка, Зирах, – прошипела она. – Они везде. Каждый встречный может оказаться тем, кто захочет получить эти деньги.

– А ты думала, будет иначе? – Он пожал плечами, но в его золотом глазу не было и тени веселья. Лишь привычная, накопленная за годы выживания в аду Разлома, усталость и цинизм. – Тебя разыскивает самое могущественное магическое учреждение в мире. Рано или поздно они должны были перейти к тактике уличных афиш. Дешево и сердито.

Игнис, нахмурившись, шагнул вперед, заслонив ее своим мощным телом от любопытных взглядов. Его присутствие было подобно разведенному костру в ледяную стужу – жарким, живым, защищающим.

– Этому городу недолго осталось стоять, – проворчал он, и в его низком голосе слышался отзвук драконьего рыка. – Я могу превратить эти плакаты в пепел одним дыханием.

– И тем самым указать им на наше точное местоположение? – парировал Зирах, не сводя с него холодного взгляда. – Блестящий план, ящер. Ты всегда отличался тонкостью стратегического мышления.

Между двумя мужчинами пробежала искра напряжения. Они были так разительно непохожи: полудемон-изгой, чья душа была поломанным сосудом, вмещавшим и тьму, и искру человечности, и дракон-оборотень, дикий и необузданный, подчинявшийся лишь зову крови и собственной чести. Их объединяла только она. И даже эта связь постоянно испытывалась на прочность ревностью, разницей в природе и простым мужским упрямством.

– Хватит, – тихо, но властно сказала Ксилара. Ее собственный голос прозвучал чужим, наполненным той странной силой, которая начала рождаться в ней после Фильхейма. Силой не только дара, но и бремени лидера. – Мы не будем жечь ничего. Мы не будем привлекать внимание. Мы найдем таверну, самую неприметную, отдохнем и составим план. Игнис улетает на рассвете. А мы… мы двинемся дальше.

Она снова посмотрела на плакат. На свое собственное лицо. И этот взгляд был уже другим. Первоначальный шок и страх сменились холодной, тяжелой решимостью. Они боялись ее. Боялись ее дара, ее силы, ее способности нарушать их хрупкий, лживый порядок. И они были правы. Она была опасна. Для них.

Она больше не была той перепуганной девушкой, которая просыпалась в чужом теле и чужом мире. Она прошла через огонь драконьих пиков, хаос Разлома, чистую жертву великана. Она была Хранительницей памяти целого народа. Она несла в себе эхо тысяч замерзших сердец. И они думали, что могут поймать ее, приклеив к стене кусок бумаги?

Уголок ее губ дрогнул в подобии улыбки. Горькой, усталой, но улыбки.

– «Опасная беглянка», – прошептала она, обращаясь к своему изображению. – Они даже не знают, насколько они правы.

Она почувствовала на себе взгляды обоих мужчин. Зирах изучал ее с новым, пристальным интересом, его язвительность куда-то испарилась, уступив место пониманию. Игнис смотрел на нее с тем одобрением, которое драконы даровали лишь равным по силе духа.

– Итак, – Ксилара оторвала взгляд от плаката и окинула взглядом грязную, шумную улицу, ведущую в самое сердце Гроунделя. – Ищем это «убежище». «Кривой Якорь», если я правильно помню название из плана.

– Должно быть, очаровательное место, – проворчал Зирах, но уже без прежней едкости. Он первым шагнул вперед, его темный плащ слился с тенями переулка. – Следуйте за мной. И постарайтесь не смотреть никому в глаза. В городах вроде этого взгляд, полный решимости, привлекает лишь два типа людей – наемников и могильщиков.

Они двинулись за ним, сплетаясь с толпой, стараясь стать ее частью, невидимыми серыми пятнами на пестром полотне портовой жизни. Но Ксилара чувствовала, как на нее смотрят. Не люди – их пока что мало интересовала группа усталых путников. Смотрели они. Ее бумажные двойники. Сотни пар ее собственных зеленых глаз, пригвожденные к стенам, столбам и дверям. Они преследовали ее, безмолвные, навязчивые, напоминая о цене, которую назначили за ее голову. О цене ее славы.

И с каждым шагом вглубь этого города-ловушки холодная решимость внутри нее крепла, закаляясь в огне страха и унижения. Она не была вещью. Она не была наградой. Она была Бурей. И скоро те, кто развесил эти листы, пожалеют о том, что вообще вспомнили ее имя.

Глава 2. «Кривой Якорь»

«Кривой Якорь» оказался именно таким местом, каким и должен был быть – приземистым, темным и дышащим столетними испарениями дешевого эля и человеческой немочи. Он врос в каменный склон над самым обрывом, словно гигантский гриб-паразит, и его покосившаяся вывеска с кривым якорем скрипела на ветру, обещая не столько отдых, сколько забвение.

Зирах, не меняя выражения лица, отворил низкую, обитую железом дверь, и их встретила стена спертого, густого воздуха, пахнущего кислым пивом, потом и жареным мясом сомнительной свежести. Внутри царил привычный для подобных заведений полумрак, пробиваемый лишь тусклым светом масляных ламп, развешанных по стенам, и камина, в котором трещали сырые поленья. Несколько коренных завсегдатаев, сгорбленных над своими кружками, подняли на них безучастные взгляды и так же быстро в них уткнулись, не проявляя ни интереса, ни гостеприимства. Здесь чужаков было много, и ни один из них не нес добра.

– Очаровательно, – процедил Игнис, его ноздри дрогнули от отвращения. – Пахнет как логово больного зверя.

– Здесь нас не станут искать, – коротко бросил Зирах, его опытный взгляд уже оценил планировку, запасные выходы и потенциальные угрозы. – А если и станут, то у нас будет преимущество. В такой тесноте их численность не будет иметь значения.

Он подошел к стойке, за которой стоял хозяин – грузный мужчина с лицом, напоминающим смятый пергамент, и глазами-щелочками, в которых читалась вечная усталость от человеческого дерьма. Не проронив ни слова, Зирах положил на стойку несколько серебряных монет. Хозяин молча сгреб их широкой ладонью, кивнул на темный проход в глубине зала и протянул ему два ключа, болтающихся на грубых железных кольцах.

– Две комнаты. Наверху. В конце коридора. Завтрак не входит, – сипло прохрипел он и отвернулся, демонстрируя, что разговор окончен.

Комнаты оказались такими же, как и все здесь – крошечными, с низкими потолками, с единственным закопченным окном, выходящим на грязный внутренний дворик. В одной стояла узкая кровать, в другой – две, сбитые из грубых досок. Стены были холодными и влажными на ощупь, а в воздухе витала пыль и сладковатый запах плесени.

– Я займу эту, – Ксилара кивнула на комнату с одной кроватью, чувствуя, как стены начинают медленно, но верно сжиматься вокруг нее. Окно было слишком маленьким, чтобы через него выбраться, дверь – единственным выходом. Ловушка. Всегда ловушка.

Игнис, стоя на пороге, всем своим существом выражал недовольство. Его мощное тело, созданное для бескрайних небес и скалистых вершин, казалось, упиралось в тесные стены каморки.

– Я останусь до рассвета, – заявил он, обращаясь к Ксиларе. Его горячий взгляд обжег ее. – Мое присутствие здесь требуется. Драконы не терпят долгого отсутствия своего вожака. Начинаются распри. Мне нужно утвердить свою власть.

– Мы понимаем, – тихо ответила Ксилара, подходя к нему и кладя руку на его напряженную мышцу плеча. Под кожей будто билась раскаленная лава. – Ты и так сделал для нас больше, чем кто-либо. Твои земли и твой народ нуждаются в тебе.

Он наклонился, и его дыхание, пахнущее дымом и горячим камнем, обдало ее лицо.

– Ты – мой народ, – прорычал он так тихо, что услышала только она. – Ты – моя самка. Моя Буря. Я вернусь. С подкреплением. А тот… – Он бросил взгляд на Зираха, который молча разбирал свои немногочисленные пожитки в соседней комнате. – Пусть охраняет тебя как зеницу ока. Или мне придется напомнить ему, чье дыхание плавит камень.

Она почувствовала прилив тепла к щекам. Его примитивная, животная уверенность, которая когда-то вызывала в ней протест, теперь казалась якорем в бушующем море. Но якорь тоже мог удерживать на месте, не давая плыть дальше.

– Он и так это делает, Игнис. Мы – команда.

Дракон-оборотень фыркнул, но не стал спорить. Он провел пальцем по ее щеке, жесткий и требовательный жест, оставляющий на коже невидимый шрам.

– До рассвета, – повторил он и, развернувшись, тяжелыми шагами направился в свою комнату, громко захлопнув за собой дверь.

Ксилара осталась стоять в коридоре, ощущая на себе взгляд Зираха. Он прислонился к косяку своей двери, его поза была расслабленной, но глаза, тот странный дуализм холодного синего и горячего золотого, видели все.

– Ну что, команда, – произнес он без интонации. – Располагайся, «звезда». Пока твой ящер не прожег взглядом пол.

Она вздохнула и прошла в свою комнату, притворив за собой дверь. Одиночество, наступившее после их ухода, было громким. Оно было заполнено скрипом половиц за стеной, доносящимся из таверны приглушенным гулом, собственным неровным дыханием. И голосами. Всегда голосами.

Она села на край кровати, пружины жалобно заскрипели. Она сжала виски, пытаясь заглушить нарастающий шепот. Это были не слова, а ощущения. Воспоминания, не принадлежащие ей. Ледяной ветер, ревущий на бескрайних равнинах Вельгарда. Горечь утраты, такая острая, что ею можно было порезаться. Тихая, всепоглощающая любовь к своему народу, к своему дому, который больше не существовал. Души великанов, чью память она несла в себе, беспокойно ворочались, реагируя на ее собственный страх, на ее ощущение заточения.

Заперта. Снова заперта.

И тогда память, уже ее собственная, хлынула наружу, смешавшись с чужими голосами в один сплошной кошмар.

Лузарис. Дворец герцога Кэлана. Ночь после бала.

Она лежала на шелковых простынях, ее тело, преданное собственным даром, все еще горело от его прикосновений. Каждый нерв пел гимн ему, ее кожа помнила вес его ладоней, власть его пальцев, исследующих ее, будто ценную вещь, которую он только что приобрел. А где-то глубоко внутри, в самом ядре ее сознания, пряталась Маша – перепуганная, униженная, наблюдающая, как ее тело, ее новое, прекрасное и проклятое тело, отвечает на ласки мужчины, который видел в ней лишь инструмент, трофей, средство для укрепления своей власти.

«Золотая клетка», – прошептала она тогда в темноту, и слова повисли в воздухе, густые и липкие, как патока. Она сбежала из опочивальни на рассвете, едва закутавшись в простыню, ее ноги дрожали, а между бедер пульсировала странная, стыдная боль, смешанная с остатками навязанного наслаждения. Она бежала по бесконечным коридорам, сердце колотилось где-то в горле, а в ушах стоял звон. Она помнила, как споткнулась о ковер, как острый край резной тумбы впился ей в бок, и эта физическая боль была такой сладкой, такой настоящей на фоне магического кошмара, в котором она оказалась. Она бежала в Нижний город, в грязь и отбросы, лишь бы подальше от этой позолоченной тюрьмы, от этого мужчины, чье присутствие заставляло ее кровь кипеть, а разум – цепенеть.

Теперь, в душной комнате таверны «Кривой Якорь», она снова почувствовала тот же страх. Тот же вкус несвободы. Плакаты на стенах были лишь другим проявлением той же клетки. Магический Совет, «Серая Сфера»… все они хотели запереть ее, контролировать, использовать. Разница была лишь в цене и в дизайне решеток.

Она сжала кулаки, ее ногти впились в ладони. Нет. Она не позволит. Йормунд доверил ей память своего народа не для того, чтобы она сдалась в первом же вонючем порту. Игнис верил в ее бурю. Зирах… Зирах, несмотря на все свои колкости, стоял за нее горой. И Элриндор… мысль о нем вызвала прилив теплой, щемящей нежности. Его холодный разум и горячее, открытое ею сердце. Он ждал ее. Где-то там.

Она заставила себя встать, умыться ледяной водой из глиняного кувшина, съесть кусок черствого хлеба, который Зирах незаметно положил ей на стол, когда она сидела, погруженная в свои мысли. Сумерки давно сменились глубокой ночью. Из таверны доносились уже не гул голосов, а пьяные всхлипы и храп. Игнис за своей стеной, казалось, не спал – она слышала его тяжелые, нетерпеливые шаги. Он ненавидел бездействие так же, как и она.

Наконец, она легла, погасив свечу. Темнота сомкнулась над ней, густая и физически осязаемая. И тут голоса воспряли с новой силой.

«…не оставь нас, Хранительница…»

«…холодно… так холодно…»

«…помни нас… помни имена…»

Это был не просто шепот. Она видела заснеженные перевалы, которых никогда не существовало на картах Олтании. Чувствовала ледяной ветер, выжигающий легкие. Видела лица – великанов с глазами, как голубые ледники, с печалью, способной заполнить океаны. Они тянулись к ней, их души, запертые в вечном льду, цеплялись за ее тепло, за ее жизнь. Они хотели, чтобы она помнила. А помнить – значило чувствовать. Чувствовать их гибель, их одиночество, их отчаянную, пронзительную любовь к тому, что они потеряли.

– Нет… пожалуйста… – простонала она, ворочаясь на скрипящей кровати. Она зажала уши, но это не помогало. Голоса звучали не снаружи, а изнутри. Они были частью ее. – Отстаньте… я не могу…

Ее собственное прошлое смешалось с их памятью. Она снова бежала по темному переулку Лузариса, за ней гнались тени, а впереди сиял призрачный свет ледяных цветов Фильхейма. Кэлан хватал ее за руку, его пальцы обжигали как лед, а глаза Малекара смотрели на нее с холодным любопытством из каждой тени. И сквозь все это проходила нить жгучего, неконтролируемого возбуждения, посылаемого ее же даром, заставляющего ее тело предавать ее снова и снова.

Она вскрикнула, села на кровати, дрожа всем телом. Холодный пот струился по ее спине. Она была одна. Совсем одна. Запертая в комнате, в городе, в своем теле, в своем разуме.

Тихий скрип двери заставил ее вздрогнуть и обернуться. В проеме, освещенный тусклым светом из коридора, стоял Зирах. Он не был разбужен – он был одет в те же темные, практичные одежды, его волосы были в привычном беспорядке, а на лице застыла маска усталой бдительности. Он не спал. Он стоял на страже.

Не говоря ни слова, он вошел, прикрыл за собой дверь и пересек комнату, двигаясь с присущей ему кошачьей грацией. Он сел на край ее кровати, пружины прогнулись под его весом.

– Опять? – спросил он тихо, и в его голосе не было ни насмешки, ни раздражения. Лишь констатация факта.

Она не смогла ответить, лишь кивнула, сжимая простыню в дрожащих пальцах. Стыд за свою слабость обжег ее изнутри. Она – Хранительница, Арбитр Воли, а не перепуганная девочка.

Он молча протянул руку. Не к ее плечу, не к лицу. Он просто взял ее руку, ту, что сжимала простыню, и осторожно, но твердо разжал ее холодные пальцы. Его ладонь была шершавой, покрытой старыми шрамами и мозолями. Теплой. Удивительно живой и настоящей на фоне ледяных призраков, терзавших ее разум.

– Дыши, Ксилара, – сказал он, и его голос был низким, ровным, якорем в бушующем океане ее страха. – Они всего лишь воспоминания. Они не могут тебе навредить.

– Они… они повсюду, – выдохнула она, цепляясь за его руку, как тонущий за соломинку. – Их так много. Я чувствую, как они замерзают. Снова и снова.

– А ты напомни им, что ты – живая, – его большой палец медленно, почти нежно, провел по ее костяшкам. Это был не страстный порыв. Это было утверждение реальности. – Твое сердце бьется. Твоя кровь горячая. Твое дыхание согревает воздух. Они – часть тебя, но не ты – их раба.

Она закрыла глаза, сосредоточившись на его прикосновении. На грубой текстуре его кожи. На исходящем от него тепле. На тихом, ровном звуке его дыхания. Она дышала вместе с ним, глубоко и медленно, заставляя лед в жилах отступать, а голоса – стихать, отступая вглубь, превращаясь из оглушительного крика в далекий, печальный шепот.

Он не говорил больше ничего. Он просто сидел, держа ее руку в своей, безмолвный и надежный, как скала. Он был полудемоном, существом, разрывающимся между двумя природами, несущим в себе свою собственную боль и тьму. Но в этой тишине, в этой темноте, он был самым настоящим, самым прочным, что у нее было.

Прошло много времени. Дрожь в ее теле постепенно утихла. Дыхание выровнялось. Голоса отступили, оставив после себя лишь тихую, знакомую грусть. Она не отпускала его руку, и он не пытался ее высвободить.

– Спасибо, – прошептала она, наконец открыв глаза.

В полумраке его золотой глаз светился мягко, как тлеющий уголь.

– Не за что, – он пожал плечами. – Кому-то же нужно присматривать за «звездой», пока ее дракон разбирается с семейными дрязгами.

В его голосе снова появились знакомые нотки язвительности, но теперь они звучали почти по-домашнему. Почти нежно.

– Ты всегда стоишь на страже, – сказала она, как констатацию.

– Привычка, – он коротко усмехнулся. – В Разломе, если заснешь, можешь не проснуться. А здесь… – Его взгляд скользнул по темным стенам. – Здесь, возможно, опаснее.

Он не уходил. Он продолжал сидеть, его рука все так же лежала в ее руке. Напряжение, которое витало между ними с момента их встречи в Разломе, ссоры из-за Кэлана, горького объятия в пещере у водопада, сейчас преобразовалось во что-то иное. Нечто более глубокое и спокойное. Это не была страсть, что пылала между ней и Игнисом, или интеллектуальная близость с Элриндором. Это было понимание. Понимание двух одиноких душ, выброшенных жизнью за борт, нашедших друг в друге точку опоры.

Ее пальцы слегка сжали его ладонь.

– Останься, – тихо попросила она. Не из страха перед голосами. А потому что в его молчаливой силе она нашла то, чего ей так не хватало – мир.

Он замер на мгновение, его глаз-уголь пристально смотрел на нее в темноте. Затем он кивнул, один короткий, почти невидимый кивок. Он снял сапоги, откинулся на подушку рядом с ней, не выпуская ее руки. Он не обнимал ее, не прижимал к себе. Он просто лежал рядом, плечом к плечу, его тепло проникало сквозь тонкую ткань ее ночной рубашки, а его твердая, шершавая ладонь оставалась в ее руке – живое напоминание о том, что она не одна.

И впервые за эту долгую, изматывающую ночь голоса окончательно умолкли. Их сменило тихое, ровное дыхание Зираха и стук его сердца – неспешный, уверенный ритм, под который она, наконец, закрыла глаза и погрузилась в сон, не омраченный кошмарами.

Глава 3. Ночные гости

Тишина, опустившаяся на «Кривой Якорь» в предрассветные часы, была обманчивой. Даже пьяный храп и бормотание постояльцев из соседних комнат не могли разрядить эту атмосферу. Воздух в крошечной комнате Ксилары был густым от невысказанных слов и тепла, исходящего от тела Зираха, лежащего рядом.

Он не спал. Она чувствовала это по ритму его дыхания – слишком ровному и контролируемому для спящего человека. Его рука все еще лежала в ее руке, якорь, удерживающий ее от погружения в пучину чужих воспоминаний. В этой тихой близости не было страсти, но была бездна доверия, выстраданного в огне битв и отчаяния. Она почти снова начала дремать, убаюканная его присутствием, как вдруг его пальцы внезапно сжали ее ладонь – не нежно, а предупреждающе, словно коготь.

– Тише, – его голос был беззвучным шепотом, едва различимым движением губ.

Она мгновенно пришла в себя, все чувства обострились до предела. Сначала она не услышала ничего, кроме привычного скрипа старого здания и ветра за окном. Но потом до нее донесся другой звук. Не скрип половиц под чьей-то ногой. Это был приглушенный, металлический лязг. Слабый, как шелест, но абсолютно чужеродный в этой атмосфере пьяного забытья. Кто-то двигался внизу с неестественной, профессиональной осторожностью.

Зирах бесшумно поднялся с кровати, его силуэт в темноте казался воплощением готовности к бою. Он скользнул к двери, прильнул ухом к грубой древесине, затаив дыхание.

– Сколько? – так же беззвучно спросила Ксилара, уже поднимаясь на ноги, ее сердце заколотилось, выстукивая тревожную дробь. Страх, холодный и липкий, снова пополз по спине, но на этот раз его теснила знакомая ярость. Они не дадут ей ни минуты покоя. Ни одного проклятого мгновения.