Замок из стекла

Грегори Бёрнс был мужчиной средних лет, среднего роста и средней внешности. Все свои без малого тридцать семь лет он прожил в родном городке на берегу холодного северного моря. Этим фактом он был весьма доволен и находил в нём повод для личной гордости, потому что тяга к переменам ему была совершенно чужда. Главным принципом в своей жизни он избрал стабильность. Ещё задолго до того, как Грегори начал считаться взрослым мужчиной, он сделал этот выбор и до сих пор оставался верен себе.

Глупым и бессмысленным фантазиям и домыслам он предпочитал факты, поэтому более двух десятилетий назад он решил связать свою жизнь с профессией журналиста. Должность в местной газете и соответствующий оклад, весьма солидный по меркам небольшого провинциального городка, составляли ещё одну гордость мистера Бёрнса. Его ценили за ответственность и предсказуемость. Коллеги Грегори часто жаловались на то, что в их городке не происходит ничего мало-мальски интересного. Это заставляло их выбирать для своих статей весьма сомнительные темы, а иногда и вовсе печатать выдумки и сплетни. Но Бёрнс находил удовольствие в размеренной и тягучей жизни их неприметного городка. Отсутствие новостей было для него прекрасным поводом рассказать в газете о своих соседях – простых людях, об их судьбах, об их характерах. Эти сюжеты не становились сенсациями и не были наполнены непредсказуемыми поворотами, а язык, которым писал Грегори, был скуп и лаконичен. Но Бёрнс умел рассказать историю там, где другие не увидели бы и короткого рассказа. За долгие годы работы он, можно сказать, приучил жителей родного городка к своему рубленому стилю. А они были благодарны ему за правдивые статьи. Горожане чувствовали себя значимее и важнее, попадая на страницы еженедельной газеты. И Бёрнс знал, что почти в каждом доме хранится вырезка с текстом статьи, которую он написал.

Главный редактор, мистер МакКензи, частенько повторял, что для Бёрнса журналистика – это призвание. Говорил это он всегда с добродушным смешком, а Грегори всегда вежливо улыбался в ответ. Но на самом деле слово «призвание» его безумно раздражало по той простой причине, что он не верил ни в предназначение, ни в судьбу, ни в прочую ерунду, которую так любят сочинять некоторые люди. Он считал, что человек сам в ответе за свои поступки и свой выбор, а искать причины во всяких выдумках – удел людей слишком глупых или слишком слабых.

Да, Грегори Бёрнс был материалистом, что называется, до мозга костей. Журналистика была его работой, и он относился к ней с любовью и уважением. Он и выбрал её своей профессией, потому что в его понимании она являлась олицетворением фактов, не замутнённых фантазиями и предрассудками.

Сейчас Грегори был очень раздражён. И для его раздражения было сразу несколько причин. Меньшей из них был дождь, который с самого утра лил как из ведра. Но Бёрнс, как и все местные жители, с детства привык к пасмурной и мокрой погоде. Поэтому он лишь плотнее прижимал воротник своего серого пальто к шее, чтобы струйки воды не затекали под одежду.

Намного больше дождя его раздражало то, что именно сегодня он собирался сделать предложение выйти за него замуж девушке по имени Мэри Уоллес. Они встречались уже целых три года, а последний год даже жили вместе. Мэри никогда не торопила его с женитьбой, и Грегори был благодарен ей за это. Он не спешил с этим решением и старался убедиться, что они подходят друг другу во всех аспектах совместной жизни. Несколько месяцев назад Грегори понял, что сомнений у него не осталось. Тогда он стал планировать день помолвки со свойственной ему ответственностью и вниманием. Он должен был предусмотреть абсолютно всё. Первым делом он съездил в столицу и заказал у ювелира дорогое обручальное кольцо с крупным драгоценным камнем. Затем он предупредил родителей Мэри о том, что желает пригласить их на ужин. Сделал он это много ранее означенного срока, чтобы мистер и миссис Уоллес смогли спокойно освободить от дел необходимую дату. Далее он почти неделю писал речь, с которой будет просить на ужине руки их дочери. А потом ещё неделю – вторую речь, с которой обратится к самой Мэри. Когда это дело было сделано, он заказал дорогой костюм у местного портного мистера Свифта. Грегори был высокого мнения о его мастерстве, поэтому не стал делать заказ в столице, как поступил с кольцом.

И, в последнюю очередь, за три недели до сегодняшнего дня он попросил своего начальника мистера МакКензи предоставить ему один-единственный выходной. И главный редактор его газеты сразу же согласился на это, многозначительно улыбаясь. У Грегори возникло ощущение, что этот тучный и простоватый человек весьма проницательно догадался о цели этого выходного. Впрочем, надо признать, что это ощущение преследовало мистера Бёрнса уже давно. Ему казалось, что и родители Мэри сразу догадались о его намерениях. И сама Мэри уже давно знает о его планах. Не говоря уже о мистере Свифте, который, конечно, не мог не понять, для какого случая предназначается заказанный у него костюм. Да что там! На лицах всех встречных людей ему виделись многозначительные улыбки, которые заговорщицки кривились, когда прохожие приближались к нему. Эти улыбки как бы говорили ему: «Мне ты можешь доверять. Я ведь всё знаю».

Это раздражало Грегори уже давно. А конкретно в этот день причиной его раздражения было то, что мистер МакКензи не сдержал своего слова и заставил его приняться за новую работу. Около двух часов назад Бёрнс получил от него письмо, что само по себе было очень странно, ведь его начальник мог бы просто позвонить по телефону. Но ещё удивительней был длинный текст письма, витиевато объясняющий причины, по которым только Грегори он может поручить это важное дело. Тогда Бёрнс сам решил поднять трубку и набрать номер мистера МакКензи, чтобы объявить ему о том, что у него имеются планы, которые не требуют отлагательств. Но вместо голоса главного редактора Грегори услышал в ответ лишь долгие гудки. Несмотря на негодование Бёрнса, он был вынужден остаться наедине со своими эмоциями.

Но даже не странное поведение МакКензи было главной причиной сегодняшнего настроения Бёрнса. Само порученное ему дело приводило его просто в ярость. Оно не имело ни малейшего отношения к его прямым обязанностям. Грегори нужно было встретить прибывшего в город известного писателя и помочь ему с работой над новой книгой. Почему это должен был сделать именно Бёрнс? Потому что этот автор собрался писать о событиях, которые происходили здесь четверть века назад, и Грегори был непосредственным их участником. Тогда была война и враги пришли в его город. Бёрнс хорошо помнил те годы, хоть ему было всего десять лет. Но копаться в этих воспоминаниях и тем более говорить о них он не имел ни малейшего желания.

Единственная причина, по которой Бёрнс в этот пасмурный день всё же отправился под проливным дождём в кафе старого мистера Карнеги, где ему назначили встречу – это его желание правды. Грегори понимал, что он был одним из немногих, кто ещё помнит те события. Большинство людей уехали из города после войны. Многие умерли в последующие годы. Другие не помнят тех лет в силу малого возраста. А некоторые могут и приврать ради красного словца. И если тот автор собрался писать книгу о его городе, то он напишет её – с Бёрнсом или нет. Но только с помощью Грегори эта история будет правдивой.

Он решительно толкнул перед собой дверь кафе и вошёл внутрь. Под его ногами на сухом полу сразу натекла большая лужа. Грегори неловко улыбнулся мистеру Карнеги. А тот легко махнул рукой и приветливо улыбнулся в ответ.

– Вешай пальто, Грегори, и проходи, – хозяин кафе торопливо вышел навстречу и взялся за швабру.

Незнакомец за дальним столиком был единственным посетителем кафе в этот час, поэтому Бёрнсу не пришлось гадать, с кем у него назначена встреча. Он повесил пальто и шляпу на вешалку и торопливым твёрдым шагом направился к писателю. В первый момент Грегори подумал, что незнакомец похож на бродягу: у него была всклокоченная тёмная борода с седыми прядями, неопрятные волосы, заправленные за уши. Потёртая выцветшая куртка на нём, должно быть, видела много дорог. Казалось, что плечи этого человека сгибаются под весом пыли, глубоко въевшейся в его одежду. А ещё он был стар. Очень стар. Когда Бёрнс подошёл ближе, то писатель поднялся со своего места медленно и с явным трудом, как это делают пожилые люди. Видимо, некогда этот мужчина был весьма высок, но теперь держать спину прямо у него не хватало больше сил. А вот его рукопожатие, к удивлению Грегори, оказалось твёрдым и крепким.

– Я очень рад вас видеть, мистер Бёрнс, – произнёс незнакомец уставшим, но глубоким голосом. На его лице, изрытом морщинами, появилась улыбка, которая показалась Грегори удивительно искренней.

– Мой редактор, мистер МакКензи, к сожалению, забыл указать в письме мне ваше имя… – начал было Грегори, но незнакомец небрежно махнул рукой.

– Это пустяки! У главного редактора городской газеты наверняка полно других дел, кроме как запоминать имена всяких приезжих писателей, – засмеялся незнакомец и опустился на своё место.

Грегори присел напротив. Он ожидал, что писатель всё-таки представится. Но тот не собирался этого делать или просто успел забыть об этом.

– Я полагаю, что мистер МакКензи сообщил вам о том, что я работаю над книгой о событиях, которые произошли в этом городке четверть века назад? – спросил он, но дожидаться ответа не стал. – Поэтому мне нужна помощь того, кто хорошо помнит то время. Мне хотелось бы изложить повествование правдиво и обстоятельно. Я думаю, что лучше вас, мистер Бёрнс, с этой задачей никто не справится.

– Раз я здесь, то действительно готов помочь вам с книгой. Но хочу сказать, что сегодня у меня запланирована важная встреча, поэтому…

– Конечно! – всплеснул руками писатель, перебивая Бёрнса. – Конечно, я не собираюсь задерживать вас сверх меры. Это займёт ровно столько времени, сколько понадобится!

Грегори нахмурил брови: формулировка была более чем расплывчатой, но тон незнакомца говорил о том, что спорить он не собирается. Это немного успокоило Бёрнса, и его раздражение слегка поутихло.

– Что вы хотите узнать от меня? – спокойно спросил он, отклоняясь на спинку стула.

– Я знаю, что противники высадились здесь лишь за полгода до окончания войны. Начните с этого момента, мистер Бёрнс, – ответил незнакомец.

Грегори скрестил руки на груди и задумался. Это было очень давно. По дороге сюда он не успел подумать, с чего он может начать свой рассказ. Размышляя над этим, он поймал взгляд светлых глаз незнакомца. Они резко выделялись на загорелом обветренном лице. И Бёрнс поймал себя на мысли, что не может сказать, какого они цвета. Сначала глаза старика казались ему большими и голубыми. Но теперь писатель щурился, и они стали маленькими и зелёными. А когда он смотрел под определённым углом, они становились серыми и почти бесцветными. Но в любом случае взгляд этот был очень цепок и остёр, что совсем не вязалось с нарочитой немощностью этого человека, покрытого морщинами.

Грегори понял, что смотрел на незнакомца слишком долго, сверх всяких приличий, и смущённо отвёл глаза. Краем взгляда он заметил, что его собеседник широко улыбается.

– В те времена это был город стариков и детей, – начал Грегори, подбирая слова. – Все молодые мужчины и многие женщины ушли на фронт. Это место превратилось в серый, мрачный край. Война напрямую не касалась нас. Здесь не было боевых действий. Но каждая семья почувствовала на себе горечь потерь и утрат.

Местоположение нашего города, окружённого с трёх сторон горами, а с четвёртой – океаном, делало его неприметным и незначимым пунктом на планах обеих сторон. Линия фронта всегда была далеко. Поэтому сюда присылали тяжелораненых – тех, кого уже не ждали обратно. Всю войну отсюда уходили молодые и здоровые мужчины и женщины, а в обратном направлении приходили изломанные и разбитые люди… словно выкинутые игрушки.

А потом сюда высадились серые мундиры во главе с капитаном Эдмундом МакТаггертом. Город они взяли без боя. Они объявили, что война ими выиграна. Местным жителям оставалось только поверить им, так как связи с большой землёй у нас не стало. Поэтому большинство людей покорно приняли новую участь и стали работать на врагов. Но одновременно сюда стали завозить продовольствие и медикаменты. Поэтому некоторые горожане усомнились в правдивости слов захватчиков и стали строить планы, как организовать сопротивление.

– Если бы не мисс Грин, ничего этого не было бы… – добавил Грегори, а голос его неожиданно стал глубже и теплее.

– Мисс Грин? – бесцеремонно переспросил незнакомец, ничуть не заметив сокровенности этого имени для Грегори.

– Да, мисс Эйслин Грин. Она родилась в нашем городке. Я не знаю, кем была её мать и что с нею сталось. Но здесь жил её отец. Он был художником, преподавал в местной школе. Я был тогда ещё слишком мал и почти не помню его, но точно знаю, что он был хорошим и добрым человеком. Он запомнился жителям нашего города, они много мне о нём рассказывали.

Когда мисс Грин выросла, то она переехала в столицу. Она пошла по стопам своего отца. Но, конечно, здесь было мало перспектив для юной девушки. Я слышал, что на большой земле она стала известным художником, и её работы стоили баснословных денег. Она стала знаменитостью, вхожей в самые высшие круги.

Мистер Грин оставался здесь и по-прежнему преподавал в школе. А потом началась война. Как я уже говорил, линия фронта была далеко от этих мест. Но она коснулась больших городов. Я не знаю, что пережила тогда мисс Грин. Но знаю, что когда время взяло своё и сердце её отца остановилось, то она не смогла приехать и попрощаться с ним.

Однако она вернулась через четыре года после его смерти. К тому моменту война длилась уже шесть лет. Столица была освобождена и укреплена войсками союзников. Но мисс Грин не осталась там, предпочтя вернуться на свою малую родину.

– Сколько же её не было?

– Я не знаю, – покачал головой Грегори. – Может, ей тогда было двадцать пять, может, тридцать лет. Мне самому тогда было лишь десять, поэтому мне сложно судить о времени. Единственное, что я могу сказать точно, так это то, что уезжала она до начала войны, поэтому она отсутствовала минимум шесть лет.

Старик покачал головой. А Грегори неожиданно для себя самого провалился в свои воспоминания. Он напрочь забыл и о собеседнике, и собственных заботах, и о проливном дожде за окном…

– Мистер Бёрнс?.. Мистер Бёрнс?!

Грегори вздрогнул от громкого голоса незнакомца и понял, что широко улыбается.

– Знаете, я однажды слышал, как она играет на пианино, – неожиданно выпалил Грегори, не дожидаясь вопроса от незнакомца. А потом не сдержал громкого смешка: – Это было ужасно! Тогда мисс Грин призналась, что всю жизнь мечтала освоить какой-нибудь музыкальный инструмент и даже брала уроки игры на пианино. Но война помешала этим планам. С тех пор у неё осталась одна привычка, которую я хорошо запомнил: она очень часто перебирала своими длинными тонкими пальцами, будто наигрывая неведомую мелодию. Признаюсь, я порой долго мог смотреть за её «игрой», как заворожённый, стараясь не потревожить её задумчивость.

Грегори вдруг спохватился и стёр дурацкую улыбку со своего лица. Он понял, что выпалил перед этим человеком нечто совершенно личное, сокровенное. Но незнакомец что-то записывал в свой блокнот с совершенно невозмутимым видом. Только вот уголки его губ слегка дрогнули. Или это показалось Грегори?

– Мисс Грин запомнилась вам этим, мистер Бёрнс? – спросил старик спокойным, бесстрастным голосом. Но Грегори едва не задохнулся от возмущения, прокляв себя за неосторожную откровенность. Ему показалось, что вопрос незнакомца полон сарказма.

– Конечно, нет, – ответил он, постаравшись, чтобы ответ его прозвучал настолько же спокойно. – Видите ли, мисс Грин не относилась к тем людям, которым свойственно плыть по течению. Она была очень деятельной девушкой. А прибыв сюда, она оказалась в месте, совершенно чуждом её собственной натуре… Этот город превратился в тень. Страхи, безысходность – вот что наполняло его.

– И что она сделала? – вкрадчиво спросил незнакомец, когда молчание Грегори затянулось.

– То, что умела, – пожал плечами мужчина и едва улыбнулся. – Она открыла заново кружок рисования. Не только для детей, но и для взрослых. Она стала учителем, как и её отец.

Грегори поднял взгляд и посмотрел в глаза незнакомцу. Он осознал, что старик не может понять всю важность его рассказа, и с досады покачал головой, стараясь подобрать слова. Воспоминания и эмоции начали захлёстывать его, словно высокая волна. Грегори совсем не ожидал этого от себя, полагая, что давно оставил те образы пылиться на задворках своей памяти. Но сейчас они податливо откликались на прикосновение и начинали сверкать яркими красками.

– Вы понимаете, что я вам говорю?

– Конечно, мистер Бёрнс, – откликнулся старик, делая очередные пометки в своём блокноте. – Конечно, вы говорите о кружке рисования.

– Вы не поймёте. Вы не жили тогда в том городе… вы не были десятилетним мальчишкой тогда… – пробормотал Бёрнс и уже позабыл ругать себя за неожиданную откровенность.

Незнакомец медленно отложил свой блокнот, повернулся прямо к рассказчику и внимательно заглянул в его глаза.

– Конечно, я был тогда гораздо старше, мистер Бёрнс, – проговорил он тихим и спокойным голосом. – Так расскажите, что всё это значило для вас тогда?

– Город, в котором не осталось надежды; город, в котором не осталось и жизни-то толком; город, который превращался в пустоту – вот чем было тогда это место. Да, жизнь ушла отсюда вместе с молодой и сильной кровью. Война забрала всё. Старики, многие раненые и умирающие, отправленные сюда доживать свои жизни, – они ведь не могли научить мальчишек вроде меня ничему, кроме тоски и безысходности. А мисс Грин…

– А мисс Грин?

– У неё глаза другие. Она видит не так. Она рисовала этот город. Но там, где остальные могли видеть лишь серую стену, она видела величественную твердыню. Где мои глаза видели опостылевший пейзаж, она видела чудесные луга. Она рисовала всё это так, как видела сама, и учила нас видеть так же. Нет, не только лишь рисованию она пыталась нас научить! Без неё… я не знаю…

– Вы говорите про надежду, мистер Бёрнс, – вкрадчиво откликнулся незнакомец. – Поверьте, я знаю, что это такое… Радость от настоящего и вера в будущее. Это немногое, но на поверку оказывается самым сложным для людей. Я знаю, что это такое…

На языке у Грегори вертелся миллион слов, но он так ничего и не сказал в ответ.

– Этот кружок… как-то связан с дальнейшими событиями? – тихо произнёс незнакомец, подталкивая Грегори к дальнейшему рассказу.

– Да… – ответил рассеяно журналист, собирая мысли заново. – Когда пришли серые мундиры, многие процессы в городе прекратились. Но кружок мисс Грин остался. Причина этому оказалась весьма проста: капитан МакТаггерт проникся симпатией к мисс Грин и позволял ей многое из того, что было запрещено другим…

– Мисс Грин отвечала на его… эм-м… знаки внимания?

Грегори почувствовал, как у него загораются уши, но постарался ответить спокойно:

– Нет. Мисс Грин не смирилась с оккупацией. Она держала капитана на расстоянии, но принимала то, что было выгодно ей. Кружок оказался идеальным предлогом для того, чтобы люди могли собираться вместе и обсуждать дальнейшие планы. Эйслин не собиралась сдаваться, и она нашла поддержку в некоторых жителях нашего города.

– Она организовала сопротивление? Какие действия они предпринимали?

– Вначале – никаких. Мы думали, что враги действительно победили в войне. В таком положении совершать какие-либо действия кучке людей весьма сложно. Но однажды мисс Грин узнала, что в город доставлены важные документы. Чтобы достать их, она согласилась на свидание с капитаном МакТаггертом. Но в назначенное время наши люди совершили поджог склада с провизией. Это было первое действие нашего «кружка». В возникшей сумятице мисс Грин смогла узнать, что находится в тех документах. Враги планировали переброску крупных сил на наш берег. И капитан МакТаггерт, и его люди должны были подготовить для этого всё необходимое. Нетрудно было догадаться, что это означало: война совершенно не окончена. Это меняло многое.

Но после поджога МакТаггерт был в гневе. Конечно, он не поверил в случайность произошедшего. И понимание того, что в городе есть сопротивление, привело его в ярость. Отныне вводился комендантский час. Никто из местных жителей не мог передвигаться по улицам без пропусков.

На нашем собрании было решено, что необходимо передать вести о наступлении на большую землю. Но непонятно было, как это сделать. Но шанс выпал сам собою: капитан МакТаггерт покидал город на неделю. Было ясно, что в его отсутствие солдаты непременно ослабят свою бдительность, а патрули реже будут следовать по улицам. Кто-то из нас мог бы попробовать сбежать. Но уже настала ранняя зима, и горы были покрыты снегом. Переход занял бы несколько дней. Исчезновение одного из нас на столь долгий срок не могло остаться незамеченным. Тогда мисс Грин решилась сама отправиться в горы, чтобы встретить войска союзников. Миссис Роуз осталась бы в её доме и сообщила бы, что она больна. В отсутствие МакТаггерта никто не стал бы ломиться в её дом и проверять, на месте ли мисс Грин.

– Значит, это Эйслин отправилась в опасный переход через горы и передала планы противников, с которых должно было начаться их наступление? Значит, именно с неё началась череда событий, которые привели союзников к победе?

– Нет, – ответил Грегори, однако голос его звучал не вполне уверенно. – Эйслин говорила, что не смогла перейти перевал, потому что разразился буран, который преградил ей путь…

– Но тогда как планы врага оказались у генерала третьей армии Нестора Брига?

– Был ещё один человек…

– Как его звали?

– Его звали Аррен, – ответил Бёрнс. – Я не уверен в этой истории. Мисс Грин не рассказывала толком. А он… он говорил, что она его спасла тогда в горах.

Незнакомец глубоко вздохнул и потёр устало глаза.

– Вы с большой неохотой делитесь со мной вашей историей, мистер Бёрнс, – заметил он. А потом извлёк из своей потёртой сумки кипу пожелтевших листов бумаги. Надел на переносицу старые очки с одной треснувшей линзой. На пальцы он не поплевал, а дохнул, чтобы легче было пролистывать старую бумагу. Всё это время Бёрнс наблюдал за ним молча. Старик отыскал необходимые листы, набрал в грудь побольше воздуха и стал читать вслух…

…В минуты смертельной опасности мозг начинает работать очень странно. Когда я летел кубарем по заснеженному склону Карстайна, то моя жизнь не пронеслась перед глазами. Но мой разум стал мыслить короткими, ёмкими образами. Так создавалось впечатление, что я успеваю подумать о многом во время короткого падения…

В первый момент, когда только огромный кусок льда под моими ногами пополз вниз, ускоряясь с каждым мгновением, я подумал, что было бы великой иронией погибнуть здесь, в этих горах. Но эта мысль очень быстро исчезла. И появилась странная уверенность, что Карстайн не собирается отнимать у меня жизнь. Наоборот, каменный исполин в очередной раз пробует меня на прочность. Что он задумал теперь, сбросив меня, как пушинку, со своей вершины?

А потом, когда я катился вниз с безумной скоростью, когда снег залеплял глаза и рот и проникал под одежду, в хрусте наста под собственным телом я будто бы слышал смех Карстайна. Нет, он точно не собирался убивать человека. Он приготовил для меня что-то иное.

Вдруг я резко ударился всем телом обо что-то, и раздался хруст. Это был лёд, который я проломил своим телом. У меня перехватило дыхание от резкого удара, воздух со свистом выбило из лёгких. А потом я чуть не задохнулся от обжигающего холода воды, которая начала медленно, но неумолимо пробираться сквозь мою одежду.

Но и это был не конец: погрузившись в воду почти по плечи, я упёрся коленями в дно. Мои голова и руки остались лежать на снегу. Грудь сковало холодом, продолжать дышать я мог лишь короткими всхлипами. Ноги почти сразу онемели в ледяной воде. Все, что я смог сделать – это отплеваться от снега, который забился в рот во время падения. При этом я чувствовал, что жив и у меня ничего не сломано. Наверное, я даже засмеялся бы, вот только не смог.

Я не понял, сколько прошло времени. Наверное, должно было предстать пред моими мыслями что-то пафосное. Чей-нибудь призрак должен был прийти в мою последнюю минуту и сказать какие-то невероятно сокровенные слова. Вот только кругом была мертвецкая тишина. Тишина и темнота. Только проклятый снег опять неспешно заметал моё лицо.