Шарада мертвеца. Книга вторая

Глава 6. Шарада мертвеца

Петербург

Понедельник, утро. Дым от сжигаемых куч из листьев и навоза сгущал утренний полумрак, приглушал голоса ругающихся дворников, мучил ранних пташек хандрой и щекотал разносчиков ознобом.

Дом графа Димитрова занимал срединный участок на Итальянской улице. Он представлял из себя обычный особняк, как в Петербурге говорили, «полтораэтажку образцового покроя». Полицмейстерская канцелярия города не дозволяла строить дома без согласования, а посему за недостатком или дороговизной частных архитекторов будущим домовладельцам предоставлялись заранее готовые чертежи зданий19. Единые размеры и цвет, дворы с фигурными воротами, незамысловатые фасады с трехоконным ризалитом и невысоким мезонином.

Несмотря на центральное положение в городе, «итальянцам» приходилось лишь вздыхать, поскольку парадные окна их домов выходили на унылый пустырь20, а позади их дворов ютились тихие огороды и сады тех особняков, кои смотрели на бурлящий жизнью Невский проспект.

– Дом вполне приличный, но пустует шестой год… сами понимаете-с, – констатировал Краюшкин, плешеватый молодой человек, покрытый веселыми веснушками поверх печальных следов оспы. – Прошу, проходите.

Маркиз де Конн тяжело вздохнул, поиграл тяжелой тростью, будто взвешивая ее перед решительным ударом, воинственно выдвинул вперед нижнюю челюсть и шагнул через порог заброшенного дома.

Когда-то изысканный, а ныне посеревший паркет, местами обвалившаяся лепнина стен и потолков, треснувшие высокие окна, просторные комнаты, наполненные затхлым запахом плесени. Мог ли он представить себе, что будет стоять там, где шесть лет назад в муках тяжелой болезни скончался палач его семьи? В чем была миссия графа Димитрова? Неужели не более чем разбой? Что могли рассказать маркизу сколотые мраморные ступеньки, покрытые копотью вместо флока21 стены, обшарпанные двери и некогда расписной плафон потолка, ныне гниющий от протекающей дождевой воды? Время с настырностью червя точило логово графа Димитрова, словно могилу.

– Дому более пятидесяти лет! – между тем продолжал Краюшкин. Он простуженно сопел, пытался придерживать дыхание, чтобы не шуметь носом, отчего его речь казалась сдавленной и бормочущей. – Венедикт Стефанович Димитров был последним хозяином дома. Купил его лет двадцать назад… Жил расточительно, но взаперти. Гостей не принимал, хотя сам любил необузданно погулять…

– Вам известно, откуда он родом?

– Из шляхты, из Данцига22, а посему, будучи католиком, в сем квартале и проживал…

– У него есть родственники?

Краюшкин вдруг растерянно вытянул лицо, крякнул, притопнул ногой и глянул в потолок, словно из его головы вылетела очень важная мысль и никак не желала возвращаться обратно.

– Я бы знал, если бы он хоть что-нибудь кому-нибудь завещал… – пробормотал он, – но состояние светлейшего оказалось в полном упадке… нет-с, ваше сиятельство, не могу знать.

Ответ не удивил маркиза. Он сам потратил достаточно времени в поисках «родословной» графа Димитрова, пустив в ход все свои придворные связи. Но увы.

– Благодарю вас, вы можете идти, – почтительно ответствовал де Конн. – Я с Шарапой здесь ненадолго задержусь.

– Покорнейше благодарю, но по завещанию графа я должен следовать за каждым, кто войдет в этот дом.

– Ах, вот как! – маркиз поморщился. Он надеялся найти хоть что-нибудь, что указывало бы на деятельность Димитрова, однако вид интерьеров не радовал, а неотступный надсмотр чиновника особых надежд на удачу не вселял. – Но в доме ничего не осталось от предшествующего хозяина.

Краюшкин смущенно пожал плечами и засеменил перед гостями дома. По низким ступенькам они поднялись в залу с чрезвычайно высоким потолком и окнами. Как и полагалось в домах анфиладного типа, все комнаты выходили именно на эту ярко освещенную площадку. Де Конн покрутился на месте, осмотрелся и вдруг ткнул тростью в сторону зеркала, украшавшего один из порталов лепного фриза.

– Знакомая работа! – заявил он. – Шарапа, взгляните.

Гайдук, несмотря на огромный рост, бесшумно приблизился к стене.

– Мануфактуры Камышева, – шипяще процедил он, кивнув на княжескую монограмму в бронзовой раме. – Основанные лет пятнадцать назад…

– А постройка середины прошлого века! – взмахнул тростью маркиз.

Оба многозначительно переглянулись. Де Конн довольно подмигнул. У чиновника вытянулось лицо.

– Зеркала здесь вставлялись Димитровым вместо существующих филенок, – пояснил маркиз, коснувшись набалдашником трости рамы торца. – Очевидно, за какой-то надобностью… Покажите мне, где в этом доме располагались кабинет и библиотека.

Ничего не понимая, Краюшкин сбивчиво защелкал модными высокими каблуками по коридору за гостиной, а оттуда по глухой лестнице на второй этаж левого крыла. После минуты стремительной ходьбы они замерли посередине комнаты, которую, судя по угловому камину, справедливо можно было назвать кабинетом. Де Конн прогулялся по покоям, открывая все двери, проходя по пролетам, заглядывая в отхожие и ванные комнаты, спальню и гардеробную. Пыль взбудораженно поднялась над полом. Местами прогнивший паркет скрипел, как намокшие колеса, а стены, потерявшие краски от вечной сырости, навевали на посетителей странное ощущение того, что и они, являясь неотъемлемой частью дома, тоже вот-вот должны развалиться.

– Вы, я вижу, много плавали, – разбавил напряженное ожидание Краюшкин. Крыша протекала, и он дважды переместился по кабинету, отирая платком плечи. – Шаг у вас очень прочный такой, особый, и уши ваши… видно, что проколоты были-с… – маркиз де Конн усмехнулся, но ничего не сказал, хотя наблюдение чиновника подивило его. Тот продолжал: – Покойный граф носил серебряную серьгу с алмазом в левом ухе, правда, не как у вас, над раковиной, а в мочке, обычненько… Вот мне и вспомнилось.

– Он говорил вам, что она обозначала?

– Да-с, упоминал-с, – молодой человек обрадовался всплывшему интересу гостя. – Мол, экватор он пересек юнгой на каком-то фрегате…

Как могло показаться Краюшкину, гость не искал что-то в пустых покоях покойного графа, но измерял площади комнат, учитывая толщину стен и проходов, и, дойдя до конца анфилады, размер библиотеки.

– Какой формы была серьга?

– Маленькая… женская такая…

– Не пересекал он экватор… – фыркнул маркиз. – Серьги у морских волков круглые, чашеобразные и достаточно большие, чтобы воск на оба уха туда впихнуть можно было… Воск в сражениях затычками служит, – де Конн, наконец, пришел к какому-то выводу относительно своих измерений. Он остановился и тряхнул головой.

– Линия комнат ведет в глубину дома, – произнес он и вдруг постучал тростью о стену библиотеки, – а там, судя по общей высоте здания, должна быть нижняя зала… свод которой продолжается вдоль всей длины этой комнаты, – с этими словами от открыл окно и, выглянув на улицу, выкрикнул: – А вот и нет!

– Нет?

– Между окнами залы и библиотеки расположено ложное окно… За стеной – еще одно тайное помещение, вход в который я пока не нашел, – де Конн поднял руку, призывая к вниманию. Его взгляд прощупывал каждую деталь белых лепных изразцов на весьма большой, упирающейся в потолок полукруглой печи. Она была не отдельно стоящей, а вросшей в массив стены более чем наполовину.

– Это межстенная печь, – пояснил Краюшкин, заметив некое недоумение в поведении гостя. – То бишь она как бы круглая, но прорезается в три помещения… своими округлостями…

– Да, любезный, мне известно устройство угловых печей, но откуда она отапливается?

– Наверное, снизу… дом-то старый.

Маркиз недоверчиво качнул головой и жестко отрезал.

– А печь новая!

На что намекал де Конн, Краюшкин понял через несколько минут – после того, как тот, осмотрев весь периметр печи в комнатах, ткнул носком ботинка в еле заметный уступ в ее основании. Средняя часть трубы вдруг дернулась, полукруглый щиток бесшумно откинулся, и глазам посетителей открылось похожее на вертикальный туннель пространство с дверями в сторону «тайного помещения». Но на этом представление не закончилось. Маркиз не торопясь осмотрел пол внутри печи и с довольным смешком выудил скрывающийся в кирпичной кладке металлический ключ. Одно движение, и из-под пола открылась железная винтовая лестница, ведущая вниз.

– Тайный выход из кабинета ведет на задний двор… – маркиз ткнул тростью в противоположную дверь. – Теперь вы понимаете, почему я обратил внимание на зеркала в гостиной?

– Граф основательно перестроил весь дом.

– Верно! Прошу за мной…

Торжество длилось недолго, поскольку они попали даже не в комнату, а в маленькую каморку со стулом в центре. Она представляла из себя обложенный кирпичом каменный мешок не более четырех шагов в длину и трех в ширину. На одной ее стороне чернело узкое, впаянное в стену окно. Но выходило оно не на ту же сторону, что и остальные окна, а вовнутрь дома. Единственно подававший надежду стул указывал на то, что некто, должно быть, сидел здесь довольно долго: вокруг были раскиданы огрызки бумаги, раздавленные кусочки угля, хлебного мякиша и смолы.

– Темная? – предположил Краюшкин, безуспешно вглядываясь в окно. – Без ручек и рам… похоже на зеркало… Экая странная пытка…

Де Конн не отвечал. Он разминал пальцами подобранные крошки, прокручивая челюстью так, будто что-то медленно пережевывал.

– Здесь кто-то работал ивовым углем, – наконец сказал он и обратился к гайдуку: – Шарапа, выйдите и закройте плотно обе двери.

В сжатом пространстве глаза еще не успели привыкнуть к мраку, как блики света протиснулись через узкую полосу стекла. Де Конн и Краюшкин всмотрелись. Окно вело в небольшую гостиную…

– Это диванная за кабинетом графа, – уточнил чиновник.

– Забавно, – раздался смешок маркиза, – такие милые штучки обычно делают в стенах гостевых спален.

После нескольких минут в полнейшей темноте ворвавшийся в проем дверей свет показался ярким до отвращения. Краюшкин зажмурился и сморщился, де Конн отвернулся. Его взгляд упал на стул. Он застыл, вперившись в его поверхность. Перед его глазами красовался странный символ, вырезанный прямо в сидении стула.

– Вроде как ромб с поперечной линией и нечто вроде угловатой волны под ним, – пробубнил Краюшкин. – Как омега… кириллическая…

Маркиза не удовлетворило объяснение чиновника. Он поднял стул, повертел перед глазами, хмыкнул. Вдруг Краюшкин торжественно выпрямился и громко произнес:

– Ваше сиятельство, не обессудьте-с, но я лишь выполняю завещание графа, пожелавшего оставить его на данный случай.

– Какой случай?

– Граф Димитров особо выделил его-с, – чиновник, казалось, собирался с силами. Он виновато кашлянул в кулак и снова глянул в потолок, предварительно притопнув. – Воля графа состояла в том, что ежели в дом завещателя войдет, хм, человек, кожей темный, и, хм, найдет… да-с… обнаружит вот эту самую потайную комнату, то я обязан буду указать ему место, где хоронятся особые вещи…

– Так он ждал моего прихода?

– Вы разве не были знакомы?

– Нам не довелось друг другом полюбоваться, – как-то зло ответил маркиз. – Что за вещи?

В ответ Краюшкин попросил гостей проследовать за ним, в вестибюль, где, подойдя к закоптелому камину, нажал на край его полки. Топочная камера бесшумно повернулась, открывая скрытую за ней часть. Там, в довольно чистом и просторном тайнике, скрывался кожаный мешок. Шарапа одним рывком выдернул его и бросил в ноги хозяина. Грязный, похожий на истерзанный солдатский ранец, он вызвал необъяснимое волнение в маркизе. Нет, не страх, но волну воспоминаний, исходящих не из его прошлого, а чужого… Некоторое время все смотрели на хранилище «особых вещей». Чиновник снова кашлянул и притопнул ногой. Взгляды гостей устремились на него. Тот поддернул реденькими бровями, выудив из кармана сюртука конверт.

– Это тоже для вас, ваше сиятельство!

Маркиз молча принял послание, содрал печать и глянул в раскрытое письмо. Наступило то неосознанное безмолвие, в трепетной затаенности которого что-нибудь обязательно должно было прожужжать. Муха или пчела. Или по-особенному скрипнуть дверь в дальнем пролете. Или голубь забиться в стекло. Паук сорваться с потолка, на худой конец. Но ничего не прерывало затянутой паузы, и по зале разнеслось натужное сопение господина Краюшкина. Де Конн поднял на него прицельный взгляд.

– Вы читали эту записку? – спросил он. Тот отрицательно мотнул головой. – Тогда взгляните, любезный.

Обезображенное рубцами лицо чиновника покрылось еще и испариной, как только он бросил свой любознательный взгляд на содержание письма. Совершенно очевидно, Краюшкин не знал, как сдержать изумление, ибо его круглая голова с редкой растительностью над ушами плавно качнулась на короткой шее и принялась покачиваться из стороны в сторону без всякой на то необходимости. Пальцы, обтянутые замшевыми перчатками, дважды выронили бумажку, на белом глянце которой красовалось всего два слова: Nomen Nescio.

– «Без имени»… – выдавил он из себя.

– «Некто», – маркиз подправил улыбкой свою мрачную мину, отчего лицо его приняло выражение голодного хищника. – Вы уверены, что именно это передал мне граф Димитров?

– По-по-позвольте! Письмо было написано и скреплено печатью с его собственного перстня… Я сам был тому свидетелем… ва-ва-ваше сиятельство… Это то самое письмо!

Чиновник начинал краснеть со скоростью краба, брошенного в кипящую воду. Вдруг лицо де Конна расплылось в теплой благожелательности.

– Не расстраиваетесь, – мягко произнес он, хитро ухмыльнувшись. – Скажите лучше, это правда, что, в отличие от каналов Фонтанки и Мойки, Екатерининский был не чем иным, как маленькой речушкой, не подававшей никаких признаков серьезной водной артерии?

– А?! – Краюшкин недоуменно крякнул. Указательный палец его правой руки неосознанно подлетел вверх. – Совершенно верно! Здесь, да-с, именно на сем месте стояло болото, из которого она зарождалась, но настолько незаметно, что исток ее изначально даже не указывался на картах…

– А почему дом сносят?

Резкая перемена темы сконфузила Краюшкина.

– Старый, вышел из моды… – уверенно бросил он. – Ныне, соответственно образцовым проектам Комитета городских строений, в градостроительстве стали допускаться более индивидуальные формы и стили… но фундамент оставят под новый дом, да-с, фундамент отличнейший!

– Пики-чики! – маркиз прищурился. Он всегда сбивал людей иными вопросами, видя, как нараставшее волнение собеседников душило в них любые потуги мыслительного процесса. – Где вы такие замечательные башмаки заказывали?

– У Желтухиных! – молодой человек порозовел от удовольствия, так как обувь – единственное, что не донашивалось им от старшего брата. – Они во Франции сему делу обучались…

– Так я и думал! Носок прекрасно обтянут и каблук хорошо сшит. У вас замечательный вкус! Ну что ж, любезный, можно считать вашу миссию в качестве душеприказчика завершенной…

Оказавшись под крышей экипажа, де Конн устало вздохнул. Он не решался открыть подарок мертвеца. Мешок мрачно покоился у его ног. Маркиз откинулся на подушки, рассеянно уставившись на кожаную обивку стен.

«Серьга в ухе… Цыгане, казаки или поветрие французской революции? Но санкюлоты носили кольца, а не алмазы. Ребячество вора? Возможно, но будет ли вор так кичиться своим сословием перед высшим светом?»

Он медленно потер подбородок, постукивая тростью по носку вытянутой ноги. Краюшкину вспоминалась женская серьга… черт возьми… вряд ли! Хотя… бытовала такая традиция в Петербурге, но в очень короткий период времени. В правление Павла. Да-да! Когда маркиз учился в Медицинской академии, он гулял с одной баронессой. Та подарила ему свои серьги на удачу. Он уже расстался с корсарскими, но вставлять женские де Конн не решился, чем весьма ее обидел… Ох, и наблюдателен же этот Краюшкин, высмотрел!.. Возможно, у Димитрова была любовница настолько близкая, что подарила ему свою серьгу? Вот это могло быть удачной зацепкой!

По возращении на Фонтанку де Конн позвал Охоса.

– Разыщите списки всех, кто когда-либо работал в столичном доме графа Димитрова, – кратко приказал он.

– Как насчет Лаврентия? – резонно предложил секретарь. – Он служил управляющим при его доме…

– Но сейчас он является лакеем моей невесты, и мне бы очень не хотелось навеять ей легкие подозрения относительно того, чем я в действительности интересуюсь.

– Так точно, хозяин.

– Ясное дело, она в любом случае узнает истинную историю… Но не сейчас! – тут же поправился маркиз. Он расхаживал по кабинету и говорил излишне холодно, посматривая на истерзанный мешок Димитрова. Тот валялся неприкаянным в углу, тихо и злобно покосившись, выпячивая когда-то замшевый с бисерной вышивкой, а ныне полуистлевший серый бок. – Узнайте особо, был ли при графе художник… крепостной, свободный или иностранец, но человек, умеющий делать быстрые зарисовки с натуры, причем почти в полной темноте. Углем, ретушью.

– Первым делом, хозяин.

– Возможно, инициалы художника Ф. З. Он, сидя на стуле, вырезал их точильным ножом промеж своих ног. Только художники имеют привычку заключать свои инициалы в некие символы или хитрый рисунок.

– Понял.

– Можете идти.

Как только бодрые шаги секретаря растворились за пределами приемной, де Конн остановился у стола, выдвинул вперед челюсть и глянул на Шарапу.

– Ну что ж, уважаемый, приступим…

Гайдук молча подхватил мешок, сорвал узел, тряхнул истасканную вещицу, как нашкодившего щенка, и вышвырнул все ее содержимое на пол. «Подарков» было немного, всего три: костяная фигурка скелета в ладонь высотой, наручная кукла и колода старых карт. Скелет, в свою очередь, имел шарнирные суставы и очень напоминал марионетку. Кукла представляла собой перчатку красного света с головой криво улыбающегося шута.

– Петрушка, – узнал ее маркиз.

Все вещи были сильно потрепанными, от них пахло дымом и чесноком.

– Символическое послание, – безразлично произнес маркиз. – Скелет – смерть, кукла – слепое подчинение, карты – игра…

– Напоминание о скоротечности жизни, неведении и случайности, – позволил себе предположить Шарапа.

– Число три, – поморщился маркиз. – Предположим, что наш мертвый граф решил связать послание через вещи с символами, кои я смогу прочитать.

Де Конн уселся в кресло и положил перчаточную куклу на стол. Только она олицетворяла «живое» из всего набора. Колода карт легла слева, скелет – справа. Шарапа прищурился.

– Космический механизм причин и последствий?

Де Конн натянул балаганного пересмешника23 на правую руку и пробарабанил пальцами левой руки по дубовому подлокотнику.

– Карты, уважаемый, символизируют выбор судьбы, их перетасовывает некто иной, но игру ведет сам игрок. Кукла – тоже символ игры, но подчиняющийся чужой воле… – де Конн глянул на деревянное лицо раскрашенного молодца, и тот, несмотря на потешную усмешку, жалостливо передернулся на руке своего нового хозяина. Он явно не нравился маркизу. – Скелет с подвижными суставами – тоже кукла, но не внушающая веселья, тем более что на ней нет ни нитей, ни палочек – ничего, что позволяет ею управлять… Идеи?

– Рождение, жизнь, смерть.

– Допустим. Но кого?

Шарапа развел широкие плечи, попеременно наклонил голову в стороны, хрустнув шейными позвонками.

– Если взять «жизнь» исходя из фигуры Петрушки, ненаказуемо едкого обманщика… Карты… Смерть шулера?

Несмотря на смелость предположения, хозяин кивнул головой куклы на своем указательном пальце.

– Скорее всего, карточного предсказателя или гадалки, – уточнил он. – Гляньте в мешок. Мы ничего не пропустили?

Шарапа поднял рюкзак и сунул в его пыльную утробу руку. В пальцах зашуршала тонкая бумага. Пять листов. Что это? Описание следующих друг за другом сцен.

– «Петрушка на ярмарке», – прочитал заглавие маркиз и, пробегая глазами строки, принялся бормотать выдержки из текста: – Покупая лошадь, Петрушка просит цыгана помочь ему оценить ее… ссорится и убивает его, ударив палкой по голове… пытается вскочить на коня, но тот его сбросил… зовут врача, но тот не видит в Петрушке болезни… «Зачем такой врач, который болезнь определить не может?» – кричит Петрушка и насмерть бьет того по голове… – де Конн оторвался от строк. – Очень мило… Ярмарочные представления просто кишат народной мудростью! Так, следующая сцена – «Петрушка и невеста»… Ых… – молча дочитав первый лист текста, де Конн глянул на голову пересмешника. – А вы, наизлейший, приличным пройдохой будете! – произнес де Конн и глянул на Шарапу. – Черт возьми, что значит вся эта шарада?!

Красная перчатка слетела с руки. Деревянная голова Петрушки, ударившись о мраморный пол, раскололась надвое: в одной половине остались шутовской колпак с широко раскрытыми глазами, а во второй – искривленный в уродливой усмешке рот.

Глава 7. Конуевы

После восьми утра де Конн готовился к выходу, приняв бюргерский облик европейского врача. Шарапа, соблюдая все правила осторожности, арендовал для выезда карету у старого приятеля хозяина, тайного советника Хвостовского, жившего на берегу Крюкова канала.

Вид Аглинской линии, набережной, живущей людской суетой и снующими барками, матронами в сарафанах, высматривающих себе женихов среди ярких мундиров, присвистывающих торговцев киселем и калачами, всегда нравился маркизу де Конну. Еще учась в Медицинской академии, он сбегал сюда с Васильевского острова по плашкоутному мосту24, приглашал юных дам в аустерии и проводил с ними теплые вечера под стенами лодочных спусков…

Так, плывя в приятных воспоминаниях, маркиз де Конн оказался перед воротами низенького двухэтажного дома во дворе Галерной. Стук в замершие ворота разбудил снегирей, и его эхо протрезвонило звонкими отголосками птиц в пустой улице. Минута ожидания. Оглянулся. Странное правило строить дома не выше ширины дороги и красить все в один цвет25 создавало странный эффект звенящего простора и тихой дремы одновременно.

«Как в обувной коробке, – подумал маркиз и вдарил тростью по дубовым дверям еще раз. С обратной стороны раздался сонный голос и шаркающие шаги. Он глянул на часы: девять утра. – Спящее царство».