Кристмас

Шампанское стучало в висках, барышень здесь не было, а нам хотелось каких-нибудь приключений. Кроме того, никто не захотел выказать себя трусом.

Из пяти ямщиков, бывших на станции, согласился поехать самый молодой, и то за огромные деньги – рубль серебром.

Стояла зима, дорогу занесло, и лошадь медленно шла по глубокому снегу. Ямщик стал опасаться, что кобыла сломает себе ногу, и хотел повернуть обратно, но разгулявшийся майор накинул ему еще двугривенный. Темная, пустая деревня и манила, и пугала. Шампанское стало выветриваться, и я, постепенно трезвея, уже начинал упрекать себя в легкомыслии.

Еще издалека мы увидели, что в барской усадьбе мерцает какой-то огонек.

– Странно, – сказал майор, зябко поднимая воротник длинной медвежьей шубы. – Доподлинно известно, что здесь никто не живет.

Ямщик размашисто перекрестился, потом вынул из-за пазухи крестик и поцеловал. Лошадь начала взбрыкивать и ржать, мотая мордой и кося испуганными глазами.

Высокие деревянные ворота открылись при нашем приближении сами собой. Никто не захотел идти первым. Майор огляделся, тоже осенил себя крестным знамением и пошел к крыльцу.

Дверь в дом была не заперта. В гостиной с шипением горели свечи в канделябрах, крышка пианино была открыта, как будто кто-то недавно музицировал. На столе, покрытом зеленым сукном, лежали карты, листок бумаги с расчерченной пулькой. В бокалах искрилось и пузырилось шампанское.

– Здравствуйте, господа! – прозвучало сзади.

Оглянувшись, мы увидели странного человека с седыми волосами в инвалидной коляске. У него было худое лицо в крупных оспинах, кисти рук покрывали разлохмаченные обрывки бинтов. Он улыбался одним только ртом с тонкими, как ниточки, губами. В глазах же был лед. Он указал на стоящую в углу вешалку, верх которой был сделан из лосиных рогов:

– Извините, я не имею возможности содержать слуг, и за вами некому поухаживать. Раздевайтесь, и милости прошу за стол. Вы же мечтали сыграть партию в Чертовке?

Мы заняли места за столом. Туда же подъехал и странный инвалид. Несмотря на забинтованные руки, он с невероятной быстротой перетасовал колоду и предложил снять карты моему товарищу, что тот и сделал.

– Господа! Предлагаю для начала сыграть распасы. Кто набирает больше всех штрафных очков, тот посидит в моем подвале… – хозяин дома задумался, – столько минут, сколько возьмет взяток.

Он разразился неприятным смехом. Мы переглянулись. Всем стало ясно, что мы попали в дом к сумасшедшему. Что нам оставалось делать: повернуться и уйти или развлекать ненормального инвалида?

– Э-э… – протянул майор, – мы уважаем ваше гостеприимство и сами не прочь иногда пошутить. Но нельзя ли без этих экстравагантностей?

– К сожалению, нельзя, – холодно ответил инвалид и начал метать колоду.

– Что у вас с руками? – не выдержал я.

– Порезался – невозмутимо ответил седой.

Я глядел на грязные бинты, неуклюже замотанные на его скрюченных руках, на оспины на его лице и не верил этим словам. В голове крутилось только одно: проказа. Но делиться своими мыслями с друзьями я почему-то не стал.

Я не играл, а хозяин дома сидел на прикупе. Больше всего взяток пришлось на долю моего товарища. Он еще думал, шутка это была или нет, а к столу между тем подошла маленькая девочка, очевидно, больная чахоткой. Она беспрерывно кашляла, а на белом платьице виднелись капельки крови. Лицо девочки было мертвенно-бледно, а черные глаза мерцали неестественным блеском.

– Проводи гостя, пожалуйста, – сказал хозяин дома, обращаясь к ней.

Девочка протянула руку товарищу, он кинул на нас умоляющий взгляд.

– Карточный долг, сударь, – долг чести, – высокопарно напомнил инвалид, и девочка повела моего попутчика куда-то за лестницу.

Я присоединился к игрокам. Снизу донеслись странные звуки, и стало неуютно.

Друг за другом отправились в подвал майор со своим попутчиком. Инвалид неизменно умудрялся взяток не брать, даже при двух тузах на руках.

Оставшись наедине с хозяином дома, я приготовился метать колоду, но странный человек развернулся и поехал прочь от стола.

– Куда же вы? – спросил я с недоумением.

– Игра окончена, – ответил инвалид, ловко взбираясь по лестнице, ведущей на второй этаж.

– А мои товарищи, почему не идут сюда? – Мой голос, казалось, не принадлежал мне более.

– Не хотят! – И странный человек вновь разразился приступом гомерического хохота. – Вот такая вышла занятная партия!

Он скрылся, и свечи мгновенно потухли. Гостиную накрыл мрак, а затем в камине сам собой вспыхнул огонь. В отчаянии я схватил горящее полено и бросился туда, куда отводила моих попутчиков девочка. За лестницей был вход в подвал, и крышка люка была открыта. Я догадывался, что увижу нечто ужасное, но все равно пошел туда, ведомый какой-то неизъяснимой силой. Слабое пламя колыхалось, и темные птицы теней, махая огромными рваными крыльями, разлетались при моем приближении. Свет выхватил из мрака ноги, и я узнал щегольские сапоги майора. Он висел, подвешенный к потолку. На глазах у него были игральные карты. Я поднял полено, и карты, как бабочки, упорхнули прочь, открыв зияющие окровавленные глазницы. Ноги сами понесли меня наверх, и крик застрял в сдавленной ледяным ужасом груди.

Я пришел в себя только тогда, когда вызванные ямщиком солдаты выводили меня из дьявольского дома.

Оказалось, что в усадьбе уже давно никто не живет и там не могло оказаться ни странного инвалида, ни маленькой девочки. Я был обвинен в умышленном и зверском убийстве трех человек, и не миновать бы мне пожизненной каторги, если бы не врачи, обнаружившие у меня явные признаки помешательства…»

Старинная статья произвела на меня двоякое впечатление: с одной стороны, было лестно, что наша семья поселилась в месте, о котором писали еще сто лет назад, в одной из известнейших по тем временам газет; с другой – гнетущее состояние усилилось. Я обвел взглядом комнату и обратил внимание на старинное ободранное пианино, стоявшее в углу. Его крышка, как и тогда, была открыта. Сохранился с тех пор и стол, покрытый зеленым сукном. Запомнилось место в статье, где говорилось о подвале, и мне захотелось проверить, существует ли он на самом деле. Я прошел за лестницу и в самом углу обнаружил тяжелую деревянную крышку на огромных кованых петлях. На полу и крышке были железные кольца, сквозь которые проходила дужка ржавого навесного замка. В замке торчал длинный ключ. Сердце замерло: дом словно перенес меня в те давние времена, когда призрачная девочка водила сюда незадачливых игроков. Я повернул ключ, снял замок и, поднатужившись, открыл крышку.

Запах старины и пыли из подвала начал обволакивать меня со всех сторон. Электрическую проводку в доме делали, видно, в то время, когда в деревнях и селах выполняли лозунг Ильича: «Коммунизм – есть Советская власть плюс электрификация всей страны», и с тех пор не обновляли. Перекрученные провода проходили прямо по стенам. Я пробежал глазами по желтой длинной змейке и обнаружил старый эбонитовый выключатель. При попытке включить свет он отчаянно заискрил, и вскоре в подвале загорелась тусклая лампочка. Вниз вели деревянные ступени, стершиеся от времени. Я спустился и огляделся. Большое помещение было завалено разным мусором и старыми вещами. С потолка, около лестницы, свисал длинный шнур, завязанный петлей. Вспомнился отставной майор. Внезапно в ушах послышались голоса:

«Здравствуй, Борис, здравствуй. Добро пожаловать в Чертовку».

Волоски на всем теле встали дыбом, появилась ноющая слабость. Ноги сами меня вынесли наверх, хотя внутренний голос убеждал остаться.

Остаток вечера прошел скучно. Я неожиданно сделал для себя вывод, что, несмотря на великолепие здешней природы и спокойную атмосферу, целительный воздух и прочее, Лена с Верочкой как-то незаметно отдалялись от меня. Впрочем, я был настолько поглощен изучением истории этого дома, что не придал этому значения.

Этой ночью я впервые спал неспокойно. Я ворочался, стонал и комкал одеяло, отчего Лена, не выдержав, раздраженно сказала, что я мешаю ей спать. Я выпил стакан воды и, чертыхаясь вполголоса, отправился в другую комнату. Там было прохладней, и я быстро уснул.

А под утро произошло нечто страшное, и мой разум до сих пор не в силах дать адекватную оценку происшедшему. Я отчетливо услышал какой-то неясный скрип, будто кто-то двигается в мою сторону. Вскоре до моего слуха донеслось натужное дыхание, запахло протухшей едой. Все еще думая, что это очередной кошмар, я разлепил веки. Надо мной нависла какая-то сгорбленная фигура, сложив перед собой, как в молитве, скрюченные руки. Моего носа коснулась какая-то тряпка, от которой исходила невыносимая вонь. Я полностью открыл глаза и чуть не закричал от ужаса – надо мной, сидя в инвалидной коляске, склонился седой мужчина с худым, ухмыляющимся лицом, а то, что коснулось моей щеки, было обрывком грязного бинта, мокнущего от незаживающих язв сумасшедшего.

Задыхаясь от вони и ужаса, я перевернулся на бок и скатился с кровати, больно стукнувшись локтем об пол. За спиной раздался тихий смех, за которым последовал скрип – Седой выехал из комнаты.

Меня трясло, зубы выбивали отчаянную дробь. Господи, что это, сон?

Галлюцинации? Ведь только совсем недавно я читал записи о странном седом мужчине! И если я действительно видел этого урода, то куда он поехал?!

Пошатываясь, я встал на ноги. На цыпочках подошел к двери и прислушался. Тишина. Я осторожно вышел из комнаты и направился туда, где спала Лена с дочкой. За окном уже светлело, звонкий птичий щебет возвещал о рассвете.

Жена с дочерью мирно спали, Верочка доверчиво прижалась щекой к плечу Лены. Я глубоко вздохнул и потер лоб. Чертовщина какая-то. Одевшись, я, соблюдая все меры предосторожности, обследовал дом. Никаких следов посторонних не было. Оставалось лишь надеяться, что я действительно видел сон. Я очень хотел в это верить, но образ страшного лица с грязными седыми волосами еще долго стоял перед моими глазами.

Примечания