Храм пустоты

Человек!

55h. В человеке – тайные пласты духовных полезных ископаемых. Сколько силы созидания и разрушения, сколько вибрирующей энергии, превосходящей землетрясение. Человек не знает себя и никогда до конца не познает себя.

56u. Человек может больше, чем ему отведено смелыми мечтами. Безграничный потенциал, нераскрытый, проваливающийся сам в себя, словно звезда. Если бы только человек следовал голосу, ведущему к совершенству! К пустому храму!

57m. Человек боится себя, укрывается за великой стеной рутины, ибо по её границы лежит болезненно прекрасный, нескончаемый рост к божественности. Ежедневные слабости, сопротивление зову храма, страх и пристрастие к стабильной пошлости выживания – это отрицание храма.

58a. Человек смертен, но бессмертен пустой храм в душе его. Умереть – это родиться вновь, засвидетельствовав неизменность бытия, его прежнюю неувядающую свежесть.

59n. Человек не должен верить словам тех, кто кидает камни в спокойствие реки. Одни забавляются словами, другие искажают смыслы. Только непоколебимая внутренняя убеждённость знает правду. Только в стенах храма осталось место для неё.

60i. Человек должен уметь отказываться от всех убеждений. Даже от чрезвычайной ценности жизни: нужно уметь оставлять и собственную жизнь.

61t. Эгоистичность приковывает к вещам, господствующим порядкам и инерции существования. Переоценка собственной значимости приводит к страху. Умереть – это разложиться в космическом порядке. Только въевшаяся под кожу гордость мешает принятию очевидности.

62y. Весь мир, начало и конец жизни – храм пустоты. Но как человеку описать словами то, что не может быть выражено? И всё же человек способен на многое!

63.0. L’uomo oppure un templo vuoto!

Я сел в муравейник. Прямой реэпатаж из муравейника

«Чёрная, белая, чёрная, белая… Сочетания клавиш на небесном синтезаторе пробуждали теорию струн, и она роняла на землю глобулы с разливающейся водой. Кто-то играл, играл, играл… Неустанно импровизировал, пока муравейник повторял судьбу Атлантиды».

Ормига, прогрессивный муравей-изобретатель, скрылся в водонепроницаемом ковчеге вместе с мистером Антом, который постоянно краснел.

– Мой друг, вас скоро депортируют из страны.

– За что?

– За то, что вы красный муравей, идеологический враг, – засмеялся Ормига, поправляя чёрный костюм, из-под которого пылал огонь красного цвета.

– Ничего, вы меня спасёте. Да и к чему эта муравьиная возня, когда с неба что-то капает и капает? Нас так и не станет вовсе. Вот вы всё так поэтично описываете, и я тут задумался: а разве стоит этот космический небесный концерт этого всего, – сказал Ант, и чья-то оторванная нога красного муравья ударилась о плавательный аппарат.

Ормига впился в окно. Дождь взбивал красных и чёрных муравьёв, как миксер. Стихия готовила кровавый десерт. Ормига траурно молчал, но мистер Ант продолжал комментировать матч между Давидом-муравьём и Голиафом-природой:

– Читал, что это всё уже было: Екклесиаст.

– Екклесиастил? Тьфу, читал?!

Что-то изобретателя вывело из равновесия, и он стал Македонским – крушителем стульев:

– gbpltw, kznm! (Маты на муравьином языке. Для перевода необходимо изменить раскладку клавиатуры).

Ант выдавил пару слёз в стакан и предложил Ормиге. В культуре муравьёв предложить напиток из собственных слёз – величайший знак примирения.

– Не македонь, дружище.

– Вода? Как и всё вокруг? Какая же ты незабудка: постоянно солишь раны, всё помнишь.

– Подумаешь, договорились! Я не виноват, что им, муравьям, нужно разделение: литература, музыка, живопись. Ну не захотели они всё получать в одном тюбике Гессе!

– Да ты ещё и гессишь меня! – Ормига заправился водой-бензином и продолжил превышать скорость, подрезая друга на шоссе. – Этот человек только выдумал литературную идею. Фикция. Не существует никакой игры в бисер. А моё изобретение есть. И не надо говорить, что его не приняли: многие передавали друг другу информацию обо всём, что им доступно, лишь в одной химической формуле. Производство развивалось, а эксперименты были весьма успешны, пока не пришли эти чёрные муравьи и не сказали, что все красные – враги.

– А ты с ними сотрудничать стал: коллаборационист.

– Да, я такой. Что, я должен оставить идею ради мнимого деления на красных и чёрных? Где оно сейчас, когда оба цвета кожи наконец-то полностью равны.

Теперь оторванная нога чёрного муравья ударилась о плавательный аппарат.

– Ладно, прости. Нам нечего делить: вероятно, мы вообще останемся одни. У людей такое уже было.

– Всемирный потоп?

– Да.

– Было и было. Теперь и людей-то нет.

– Может, всю их культуру всего-навсего поставили, как городки…

– И как метнули биту!

– Городки разлетелись. Вот и вся цель. А люди теперь думали, что у каждого свой путь и божественное благословение.

Ормига взял пробу воды, напоминавшей кислоту.

– Может, и у нас такая судьба – быть инструментом?

– Грустно.

– Мне кажется, даже инструмент свободен. Более того, он может быть свободнее того, кто его использует.

– Это как?

– Свобода в том, чтобы чувствовать её внутри, будучи полностью предопределённым. Эти люди… Может, они понимали себя, осознавали, что просто неотёсанные куски дерева, из которых случайность что-то выстраивает, чтобы в один прекрасный день…

На ковчег свалилось бревно и пробило обшивку. Вода стала заполнять отсеки.

– Ормига, мы гибнем.

– Нет, это просто бита: нас выбили. Кто-то победил.

– А мы?

– А мы свободны в своём поражении.

Страна муравьёв, распри между красными и чёрными, гениальные изобретения Ормиги, дружба с Антом, ковчег, конструкции, мысли, идеи, дома, материальное, концепции… Буль-буль-буль!

– Яхве, ты скоро? Я закуриваю.

– Да, сейчас. Эта проклятая кока-кола.

– Ха-ха, ну ты и потоп им устроил. Ладно, пойдём.

Абраам бросил в муравейник спичку. Через три минуты с палестинской стороны бросили ракету «кассам».

Из мемуаров неизвестного режиссёра-преступника:

«Это был первый сценарий, который я принёс мастеру. Он сразу же бросил его в урну. Я заплакал. Через пару дней уже его родные плакали над урной с прахом маэстро. Имеем ли мы право бросать, будучи брошенными? И что же это за сила, которая только бросает?»

Люди!

64h. Не в реках крови может купаться планета, но в счастье. Оно бежит с гор, на которых возвышается храм пустоты. Он растопил лёд ограниченности, согрел любовью, расщепил всё сущее: вот откуда проистекает счастье, капля за каплей собирается оно воедино.

65a. Люди! Покиньте клетки городов, вернитесь к воздуху, земле и природе! Всё меньше здоровья в бетонных загонах, всё больше наказаний для вас и потомства. Что делать телам вашим так близко друг к другу, если души разделены и почти похоронены?

66p. Думающий медитирует в одиночестве, устраиваясь среди зелёного цвета лесов и полей. Нарисуйте и вы картины мудрости, украсив пейзажи яркостью внутренней жизни. Что город сейчас? Глупость и пережиток прошлого. Истинный прогресс и будущее – это не заоблачные мечты о путешествиях по вселенной, но реальность уединённых деревень и странствия в бездны себя.

67p. Нет в городах жизни, только лишь её иллюзия. Люди! Не обманывайтесь ложными надеждами и фальшивыми ценностями: нет ничего важного вовне, всё величайшее внутри храма пустоты, возведённого силами размышлений без мыслей.

68i. Люди! Проклято всё популярное, заклеймлено и поругано. Мир сходит с ума по преходящим вещам, по однодневным и обессмысленным поводам. Зачем прикасаться к болезни? Здоровье там, где вечность.

69n. И пусть безумцами в глазах слепых будут те, кто путешествует к храму и не обольщается соблазнительностью ложного. Они подлинно счастливы, и счастье их добродушно смеётся в лицо своим проклинателям.

70e. Счастье постоянно и вседоступно; оно улыбкой зазывает в храм того, кто оскорбляет. Но это не знак слабости, всепрощающая снисходительность – символ высшего существования.

71s. Люди! Вы не представляете блаженства, окутывающего своим туманом храм пустоты! А те, кто представляет, несут другим парящий восторг его.

73s. La gente oppure la letizia!

Словомир

Мы живём в мире. Но так ли это на самом деле? Само утверждение нашего бытия – лишь набор жизненных символов. Что такое «мир», если не слово? И что такое слово, если не весь мир?

Открыть глаза. Пустить лучики света. Увидеть вещи. Объекты ли это? Нет, по-моему, всего лишь слова.

Просыпаемся и засыпаем на словах. Едим слова. Работаем словами. Слова…

Они околдовали Сартра. Они даже сделались его одноимённой книгой. Они захватывают каждого. От них не скрыться.

Скажите, пожалуйста, что такое лес? Это и forest, и foresta, и Wald, и Waud…

Признаемся: мы в действительности не знаем, что такое лес. Мы скармливаем себе лишь слова. А какие они разные и одновременно похожие! И разве они обозначают одно и то же?!

Нет, это чудовищно таинственный вопрос: какую музыку играет каждый «лес»?

Wald – здесь звуки каменного органа.

Foresta – пианино из тропических птиц.

Forest – падение укушенной трубы.

Waud – молчаливый плач шторма.

У каждого народа спрятана в «лесу» своя тайна. Язык создаёт действительность. Он не только способ, но и конечная цель, ибо язык – это и есть сама реальность, изучение которой подразумевает наслоение одной горной породы на другую, что приводит к многомерности восприятия и украшению жизни.

Иностранный язык – театральные подмостки, расширяющие пространство-время: новые личности, новые жизни, новые реальности.

Ваша наличность. Тест на личность

Человек – это идущий в потоке толпы, но личность – это сила, идущая против.

Судьба подарила мне прекрасный вариант теста на личность: затесаться в толпу и проанализировать собственные ощущения. Если вы почувствуете необыкновенное воодушевление и единение с массой, то вам ещё рано произносить гордое «Я» без оглядки на всезнающее и глуповатое «мы». Вы всё ещё прислуживаете роду и его надличностным интересам; вы всё ещё пронизаны биологичностью, перенесённой в сферу социального; вы – шерсть стада, которая чурается свободолюбивого духа и неустанно собирает репейник зависимостей.

В толпе подлинно развитая и гармоничная личность ощутит свою уязвимость, хрупкость и бесполезность. Она, будто огромная хрустальная чаша, отданная на поругание забитому крестьянству, не доставит эстетического наслаждения, не принесёт практической пользы, не выдержит и пары минут, ибо грубость и неотёсанность непременно покалечат произведение искусства.

Настоящий человек, несущий в своей груди песнь «Я», споткнётся тысячу раз о собственную совесть, прежде чем сольётся с толпой в фонтанирующем экстазе единства неравных. Если вам стыдно, если вы бросаете презрительные и уничижительные взгляды на сотни ошалевших, толпящихся и обезумевших шестерёнок системы «мы», то вы вправе изрекать свободолюбивое и волящее «Я», то вы – нечто достойное называться личностью, индивидуальностью, самобытностью.

Итак, человек – это идущий в потоке толпы, но личность – это сила, идущая против.

Ловить на пустоту

74c. Что сделает тот, кто озлобился? Тот, кто забыл о всеобщем принятии? «Я не могу достигнуть пустоты храма, хотя многократно пытался!»

75o. Кровавой пеленой ярость попытки застилает глаза. Неустанное противостояние действительности удерживает собаку на привязи. Извиваться и лаять, рваться на волю и копать под себя – всё это убеждает в бешенстве. Какой разумный хозяин ослабит поводок?

76n. Освобождение требует хоть и смиренных, но неустанных попыток. Рассеивая туман, рыбак спускается ранним утром к реке, закидывает удочку и ждёт.

77f. Но многим нечего предложить, посему вглубь реки ныряет голый крючок. Где же наживка? Разумно ли это? Ловцы оскудели: нет даже хлеба. И всё же они спускаются к реке…

78i. Чего ждут несчастные и обезумевшие? Рыбы. Удить без наживки – серьёзный вопрос веры.

79d. Насекомые съедают, солнце поджаривает, неудачи обескураживают. Кто же здесь рыбак? Не сама ли природа охотится на ловца? Крючок впивается в добычу, но это всего лишь ветка.

80e. Леска запутывается, крючок обрывается, удочка летит в кусты. Рыбак проклинает своё занятие. Он больше не вернётся на реку.

81n. Туманное утро. Прежний рыбак с новой удочкой. Поплавок пускается в пляс: на дне много камней, поедающих голый крючок.

82c. Гнев сломает удочку, а спокойствие сделает новую. Разум запутает леску, вогнав крючок в собственную плоть, а вера однажды поймает рыбу.

83e. На что была поймана самая крупная? На пустоту.

Пустота

– Есть два вида пустоты.

– Предпочитаю творческую. Впрочем, наш век – сплошная пустота места, времени, действия.

– Почему же вы всегда с таким упоением критикуете действительность? Разве не для того, чтобы найти в ней себя, Яо?

– Я давно нашёл себя в пустоте, но какая пустота заботит народ? Пустота ещё не захламлённого дома. Люди переживают, беспокоятся, суетятся. А зачем? К чему заполнять пустоту именно так? Вещи, вещи, вещи…

– А что же тогда пустота времени и действия?

– Время пусто, Гуо, когда не заполнено энергией созидания. Я не говорю о привычном творческом процессе. Я говорю о жизни без игры вдохновения. К чему тяжесть серьёзности и налёт печали, когда теплом идей можно согреться даже в холод?

– О творчестве часто говорят красиво. Как правило, на этом творчество и заканчивается. Пустота действия – бегство элегантности, эстетики и вкуса из алгоритма бытия?

– Именно! Не из жизни, прошу заметить. Из алгоритма. В отточенности действий находится место импровизации. Следовать предписаниям, но делать это с весёлостью. Знать ответ, но решать задачу так, будто ответа и вовсе не существует. Уметь удивляться там, где уже всё известно.

– Видимо, для контрастности впечатлений следует укоротить жизнь. Листок желтеет лишь однажды. Мы же попадаем в вихрь постоянства и монотонности. Разговоры о вечности…

– Которую заполнит алгоритм!

– Разговоры о вечности несостоятельны: срок годности нашей оригинальности – лет двадцать пять, не более.

– Порой и меньше, Гуо. Но есть же способ продления срока годности, есть! Пустота. Творческая пустота. Невозможность сформулировать идею. Заикание мысли. Молчание до отупения. Ужасно? Отнюдь нет. Привычно? Да, для большинства. Исцеляет? Несомненно.

– Созидание – вопрос привычки, инерции. Может, совести.

– Сложно начать движение, но ещё сложнее его остановить. Пустота, однако, подстёгивает.

– Яо! Вот я вас и остановил. А совесть?

– Её не остановить, потому что нельзя остановить то, чего не существует.

– Что же тогда называют совестью? Напоминание о долге?

– Напоминание о человеке.

– Не понимаю.

– Это моя загадка. Совесть – напоминание о человеке.

– Допустим, это голос совершенства.

– Несовершенства, Гуо.

– Как?

– Должен же и я вас удивлять. Если вы разговариваете с совестью, значит, вы провинились. Согласие с самим собой означает молчание голоса недовольства. Когда «нет совести», это первый признак гармонии. А также…

– Совесть – эго, двигающее вперёд. Желание захватывать. Стремление доказывать. Вот поэтому вы и пишете: вас съедает совесть.

– Именно. А ещё – жажда самовыражения, привязанность к наслаждению, борьба за тень оригинальности.

– А всё для чего?

– Для пустоты. Чтобы побороть её внутри, но столкнуться с ней снаружи.

– Творение всегда ждёт пустота общества.

– Не спрашивайте, почему я всё ещё пишу. Пустота творчества переходит в пустоту общества. Пусть. В этом огромный смысл – понять и принять пустоту.

– Насладимся пустотой.

Плантация

– И что же нам делать?

– Разве это проблема?

– На мой взгляд, да. Довольно серьёзная.

– Бросьте, Яо. Проблема рождается со словом.

– Гуо, вы предлагаете не говорить вовсе?

–

–

–

–

–

–

– Знаете, она никуда не ушла.

– Зато мы поговорили молча.

– Но ничего не изменилось!

– Да. А разве что-то меняется от слов?

– Нет. Они только поднимают волны.

– Ничего не изменилось. И не изменится. Никогда.

– Вы уверены?

– К сожалению, да. Ни слова, ни молчание – ничто не победит рабство.

– Вы собираете чай. Для вас – это рабство?

– Зависит от моего восприятия. Я не чувствую себя рабом, когда наклоняюсь к земле.

– А с чего начинается рабство?

– С его конца.

– То есть тогда, когда в действительности его уже нет?

– Сбор чаинок – это не рабство. Рабство – это желание вернуться на плантацию.

– Значит, вы любите своё дело.

– Я ненавижу его.

– Но почему же вы хотите вернуться?

– Я люблю его.

– Так вы любите или ненавидите?

– Это одно и то же. Растворите логику. Она бесполезна.

– Не понимаю.

– Яо, вы понимаете только крайности. Неналюбовь – вот то, что возвращает на плантацию.

– Ненависть и любовь одновременно?

– Пусть будет так…

–

–

–

– Вы поняли меня, Яо?

– Молчание способствует пониманию.

– Что делать, когда не работаешь?

– Гуо, отдыхать, чтобы работать завтра.

– Плантации принадлежат не ваши руки, а ваше мышление.

– Вы хотите сказать…

– Плантация – это я сам.

– ?

– !

– …

– С раннего утра и до вечера. Зачем? Чтобы завтра продолжить. Зачем? Чтобы хватало на еду. Зачем?

– Зачем?

– Чтобы работать на плантации.

– Круг рабсары.

–

– 00000

–

– Юани, чтобы жить. Юани, чтобы работать. Юани, чтобы тратить. Юани, чтобы зарабатывать юани. Юани, чтобы юани…

– Чем больше юаней, тем меньше юаней.

– Понедельник. Ли в серой рубашке. Вторник. Ли в серой рубашке. Среда. Ли в серой рубашке. Четверг. Ли в серой рубашке. Пятница. Ли в серой рубашке.

– Суббота. Ли в серой земле.

– Погода меняется. Даже власть меняется. Но Ли в серой рубашке, и через сотню лет будет Ли в серой рубашке.

– Это серая рубашка выбрала Ли, или Ли – рубашку?

– Ли не выбирает. Он раб. Удобство сделало выбор за него.

– Но почему не изменить хотя бы цвет рубашки?

– Цветам плантации изменить невозможно.

– Ритуал постоянства. К чему он?

– Чтобы плантатор видел не Ли, а серую рубашку. Но Ли устраивает быть серой рубашкой. Он не против.

– А вы, Гуо? Вы против? Ведь вы же не Ли, верно?

– Все Гуо, Яо, Ху и другие рано или поздно становятся Ли.

– От чего это зависит?

– Не от вас. Сначала вы исследуете плантацию. Вы на почтительном расстоянии. Затем вы приближаетесь. Она вас не замечает. Вы начинаете её вытаптывать, чувствуя свою безнаказанность. Она молчит. Вы пользуетесь плантацией, вы владеете ею. И вот вы хотите сделать шаг в сторону…

– А она?

– А она не существует. Её нет.

– Где же она теперь?

– Она в вас.

–

– Почему? Почему я радостно иду на плантацию? Потому что меня научили быть рабом.

– Гуо, как же это происходит?

– Монотонность проедает вашу жизнь. Вы перестаёте думать. Каждый день – камень го, выкладываемый на доску не вами. Плантация рассчитала вас как средство, как товар. Вы – эффективная машина по добыванию ресурсов. И вы станете таким, Яо.

– Но я не хочу, Гуо. Что мне делать?

– Перестать думать об этом.

– Это рецепт?

– Необходимость. Ничего не изменить. Рабство пронизывает всю жизнь.

– Плантация?

– Не только. Есть вещи страшнее.

– Какие?

–

–

–

Рабство себя

– Рабство себя.

– Что же это значит, Гуо?

– Главное – не быть собой.

– Но ведь западная мысль учит нас…

– У того, кто отказался от себя, нет ориентиров вовне.

– … быть собой, то есть жить без оглядки на окружение.

– Быть собой? Смешно. Тебя не существует. Твоя мнимая индивидуальность – культурная мешанина. Выдуманная душа – китч. Мысли? Сборник цитат всего мира. Твоё занятие всей жизни? Хобби, навязанное обществом. Ты? Собой? Кто все эти «ты»?

– Быть собой – это жить в согласии с самыми первыми желаниями. Делаем ли мы всё то, что приходит в голову? И если делаем, насколько мы опасны? Или прекрасны? Попробуйте, Гуо, прислушаться к голосу истинных желаний. Попробуйте жить по его велению.

– Масса под влиянием низменных желаний. Страшно представить: насилие и возврат к предкам. Зачем придумано рабство плантации? Оно сдерживает, отвлекает и развлекает толпы животных. Положим, каждый станет собой. Станет «свободным».

– Сколько бед! Сколько безнаказанности…

– Тяжёлый, бессмысленный труд необходим. Он закрепощает рабов. Но он и воспитывает будущих господ. Рождённый смердом рабством насытится. Рождённый свободным от рабства вкусит.

– Смысл жизни – в смерти внутреннего смерда.

– Быть собой – значит быть ограниченным. Одними мыслями. Одними желаниями. Одним телом.

– Вы говорите об отсутствии духовного роста?

– То есть о постоянном пребывании в себе.

– Смысл жизни – раз! – и сор…

…вался с места.

– Смерть себя. Растворение мнимой индивидуальности. Единство с каждым, ибо прохожий – это тоже ты. Дерево, его листок. Это ты. Муравей? И это ты. Ожидание, слёзы, сам свет – это ты.

– Гуо, мы – тени, да? Бессмертные тени человека, ожидающие своего наполнения?

– Мы то, чем хотим быть. Постоянное движение, превращение… Откажись от себя сегодня, чтобы завтра стать другим. Рабство себя – это жить и отказываться от неизведанного.

– Смысл жизни – в бегстве, в пропасти и в бездне.

– Смысл жизни – это умереть безвестным.

– Как?

– Что такое известность? Рабство чужой оценки. Вы, Яо, будете известным. Но это не ваша заслуга. Вас сделала известным толпа обезличенных Ли в серых рубашках. Вас сделал известным массовый человек. Угождать его вкусам? И это ценно? Отнюдь нет. Пошло. К чему известность, когда она – согласие. Только противоречие, только конфликт порождают новое.

– Боюсь, кладбище безвестных талантов слишком велико…

– Да. Подлинное искусство умирает вместе с его создателем.

– Смысл жизни – стать никем, обратиться в прах.

– Смысл жизни – сдохнуть впопыхах.

– Смысл жизни – в сотворении нуля.

– Постой, Яо. Нас кто-то подслушивает.

– Да? И кто же он?

– Может, очередной раб себя?

– Массовый человек?

– Внутренний смерд?

– Пусть решает сам.

– Кто ты?

– Кто ты?

–

–

–

Дебетовая карта

Под забором из комет валялся человек. Он крутился по орбите, будучи никому не нужен. Мимо пролетали экспедиции на другие планеты. Их за гешефт в созвездия превращали поэты. Пишетлец дёрнул траектории вожжей, остановив Пегаса. Переместился к человеку, а его звезда жизни угасла.

Испугавшись, позвал на помощь посторонних. Один из прибывших нет-нет да уронит: «Ты смешон и пытаешься спасти мёртвого ската. Он перестал быть платёжным средством, дебетовой картой».

Пишетлец, махая руками, пояснял, что в его туманности все люди с рождения контурные карты: пусты, не исследованы, требуют нанесения мужества Спарты. С годами становятся континентами и архипелагами души.

Местные обозлились и начали самосуд вершить. Связали пришельца и давай объяснять, что этого человека здесь нет целых минут пять.

– Читай, инопланетная ты голова: дата истечения срока карты – пятое таторарA, – начал пикать агрессивный человек-пластик, открывая цербера цифровые пасти.

– Так при чём здесь срок? – орал Пишетлец.

– Ну и чудак! Ну и делец! Скажи, что, по-твоему, есть человек?

– Космическая пыль и путь к Богу в виде географической карты.

Челюсти народа повисли, как транзакция при медленном интернете. Такого банкохульства они ещё не слышали на этой планете.

Немедленно прибывший антрепренёр начал ликбез: «Номер карты – главное, человек просто живёт при нём и никогда без. Скажем, это ДНК, и его не изменить никак. Платёжная система – ваша религия: вот вам свобода вероисповедания. Банк – государство с правом мирного собрания (ваших средств)».

«Номер, номер на обороте!» – галдела толпа.