Октябрьский вальс. Cтихотворения
Издательство:
Автор
- -
- 100%
- +
Иллюстратор Kuratagu
Дизайнер обложки Kuratagu
© Вячеслав Васильев, 2023
© Kuratagu, иллюстрации, 2023
© Kuratagu, дизайн обложки, 2023
ISBN 978-5-0055-2073-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Слово – драгоценная жемчужина. Два слова – волшебная связь. Три слова – божественное ожерелье, сплетённое из лучших жемчужин…
В Исландии в XVII веке ходило множество легенд про так называемых сильных поэтов. Считалось, что строфа сильного поэта могла вызвать проказу или другую тяжелую болезнь, даже смерть, поднимала мертвеца из могилы и творила чудеса. Такие строфы обычно были импровизацией – божественное ожерелье плелось глубоко в сердце.
Вячеслав Васильев – по моему скромному мнению, один из таких сильных поэтов. Каждое его произведение – ожерелье, достойное богов. Его язык интересный, образы яркие, строки наполнены силой и притягательной энергетикой.
Считаю большой честью сотрудничество с Вячеславом. В каждую иллюстрацию я вложила частичку своего сердца.
Окунайтесь в эти строки с головой. Пускайтесь с ними в октябрьский вальс. Примеривайте драгоценное ожерелье неторопливо…
Приятного путешествия!
Kurataguхудожник, иллюстраторОСТРОВ ПАМЯТИ
«Мой город – мир каналов и мостов…»
Мой город – мир каналов и мостов,Раскинувшийся в северных широтах,Моя река – страна безмолвных льдов,Белеющих под серым небосводом —Я вас люблю. Люблю ваш гордый мракИ молчаливый северный характер.Я вас люблю всем сердцем, просто так,За то, что вы вокруг, а не на карте.Мой Невский ветер, как ты, старина?Бок о бок мы прошли по тротуарамДесятки, сотни вёрст… Молчит луна,И подворотни дышат перегаром.Да, где-то здесь почти сто лет назадУшёл из жизни солнечный Есенин.И очень скоро я уйду в закатИ не оставлю миру даже тени,Лишь только строки писем и стиховИ порванные от досады струны…Не надо слёз, не надо лишних слов,Прошу лишь отнести на пристань урну
И над заливом мой развеять прах,В ненастный день смешать его с волнами,Пока я там, на небе, в рай иль в адИду, не торопясь, за ключарями.И, если честно, мне неважно гдеЯ буду вспоминать свой дом и детство.Мне б только видеть с неба блеск церквей,Дворцы, Неву и шпиль Адмиралтейства.
Балтийский хлад
Как ржавый лист, спадающий на грунт,Рыжеет город, тронутый прохладой.И ветвь, под стать гусиному перуВ моих руках, дрожит. И колоннадаКазанского собора стынет наОктябрьском ветру. А лужи, будтоБалтийский хлад, не ведающий дна,Собой являют лёгкую простуду.И глушит насморк громкие словаМоей любви к свинцу, как к части неба.И полон взгляд истлевшего дотлаДа сыростью разбавленного пепла.И жизнь струится лёгким сквознякомМеж старых рам и выпавших в ночь стёкол.И хмурый дождь вновь плачет ни о комПод мерный хрип и кашель водостока.Retrouvailles
Я вернулся туда,Где заря покрывается пеплом,Где тоскует водаПо рыдающим тучам, по белымПростыням декабря,Где нетрудно сказаться простывшимИ смотреть, как горятОдинокие звёзды над крышей.В хмуро-пасмурный деньОтправляется грохот трамвая,Словно чёрная тень,Убежавшая ночью из рая.Застывает земляВ неизменной гримасе удушья,И минорное «ля»Холодит покрасневшие уши.Где-то ветреный вальсИзбегает замученных взглядов,Где-то гаснут сейчасЧьи-то лампы от нежности града,Где-то криком веснаОзаряет младенческий кокон,Где-то мне не до снаВ бесконечном мерцании окон.То ли грусть тяжела,То ли небо упало на плечи,То ли юность прошлаСквозь пустые, но длинные речи,То ли солнце взошло,Полумрак не рассеяв, не тронув,То ли жить хорошоВ колыбели имперской короны.Вот я вновь на бегу,Не лишённый задумчивой маски,Окликаю тоскуИ Неву под мостом Володарским,Окликаю свой крик,Но врезаюсь в бетонную стену.И лишь солнечный бликЗаползает в набухшую вену.Здесь любовь по рублю.Здесь, куда ни посмотришь – разлука.Ветер равен нулю,Ибо осень приходит без стука.Замахнувшись на смерть,Замечаешь лишь тень от испуга —Просто ей умеретьНе такая большая наука.Славься, вечная жизньВ задымлённых и пыльных квартирах!Только б чувства неслисьПо останкам заблудшего мира,Только б было, кудаПоложить, докурив, сигарету,Только б пела водаОб ушедшем вглубь разума лете,Только б знала Нева,Как любил я холодные волны…Смотрит в душу соваИ моргает под стук метронома.Льётся утренний дождь,Размывая надежды слезами,И невольная дрожьГоворит о стихах с небесами.Дорогая странаДолгих зим и короткого лета.Не любовь ли она?Нет – прогнившая насквозь карета.Кони тянут её,Проходя между счастьем и болью,Между ночью и днём,Под моей безответной любовью.Где-то тлеет огонь,И скрипит пара сломанных стульев,Умолкает перронВ дикой страсти своих поцелуев,Где-то кажется, чтоЭта осень милее прошедшей,Где-то вера в ничтоНынче рядом с умершей надеждой.Только чайки кричатПод металл колокольного звона,Только ветру крепчатьПод раскаты далёкого грома.Если где-то ещёПробивается свет через тучи,Значит, всё хорошо.Значит, будет когда-нибудь лучше.«Когда так утомляет подданство…»
Когда так утомляет подданство,Что мысли полнятся безумием,Когда от сорванного голосаПопахивает слабоумием,Когда теряешь равновесиеОт долгого, как вечность, голода,Когда не кажутся чудеснымиБескрайние просторы города,Ты чаще думаешь о равенстве,Чем о прощении и совести,И, кажется, дойти до крайностиНе тяжелей, чем до ЛенобластиИз Петербурга. Не отчаявшись,Нельзя достигнуть просветления.И только в двадцать лет состарившись,Ты ценишь каждое мгновение.Бесспорно, старость окончательна,Она не знает отступления,Как ты не знаешь, что зачатиеЕсть нечто большее, чем трение.Всё потому, что не почувствовалЕщё в груди такого жжения,Что говорит тебе без усталиОставить миру продолжениеСвоих идей и генов. КопитсяЕщё внутри тебя желаниеНе оказаться в одиночествеИз-за большого расстояния,Не оказаться вдруг непонятымВ своё последнее мгновение,Не оказаться вечным подданным,Не оказаться мнимым гением.«Представьте только тихий городок…»
Представьте только тихий городок,Укутанный в октябрьскую морось.Представьте блеск очищенных дорогИ нежный, окликающий вас, голос,Идущий сзади. В свете фонарейПока что мокрых, кажется, что лучшеИ краше мир. И в крыльях голубей,В которых отражаются лишь тучи,Вдруг видишь свет влюблённых в небо глазИ лёгкую улыбку на манящихБольших губах. И, кажется, сейчасОсобенно обидно за незрячих.Представьте только тихий городок,Степенно погружающийся в воду.Представьте, как спускающий курокНадеется на выстрел. В непогодуЯ так же, как и он, надеюсь, чтоОна не прекратится, ибо влагаПодатливее делает пероИ благородней реяние флага.Стук
Стучит по крыше где-то вдалекеНастойчиво, неистово, печально,Стучит, как чей-то палец по рукеВ минуту отрешённого молчанья,Стучит, как раскалённый пулемётВ разгар смертельной битвы за свободу,Стучит подобно сердцу. Дождь идёт.Давай ведро под сладостную воду.На деле всё сложнее, чем в мечтах.Осенние закаты нестерпимыСвоей прохладой, болью в кандалахУснувшего в темнице нелюдима.И даже чайник кажется врагом,Когда шумит на кухне, закипая.Куда ни глянь, лишь всполохи кругомРычащих молний. Дождь не утихает.Скулит под ливень выброшенный пёс,Незнающий, где взять в аренду крышуНад доброй мордой. Знал ли он, что грозНа спину ляжет столько? Только слышит —Стучит по крыше где-то вдалеке,Стучит по тротуарам и аллеям.И катится комета по щеке,Теряя свой огонь и холодея.Во тьме любви запутавшимся жальСвоих сердец, загубленных в страданьях.Ты поправляешь выцветшую шальПод адскую свирель бомбометаний.Я поправляю жизнь, но тяжело —Она не поддаётся уговорам.И, глядя на знакомое окно,Вонзаю взгляд в задвинутые шторы.Молчание парадных, холод лет,Прошедших здесь когда-то, угнетают.В огне от спички виден силуэт,Что машет мне рукой и исчезает.И как всегда средь дыма и планидМне чудится фигура милой девы,Любимая до боли. Не стучитНи где-то, ни в груди, ни в окна веры.«Стираю всё, что написал сегодня …»
Стираю всё, что написал сегодня —Письмо тебе оставить не смогу.Рассвет (зимой обыкновенно сонный)Вновь дарит жизнь замёрзшему окну.В нём виден парк, чуть заметённый снегом,И маленькая церковь, что за ним,Забытая, наверно, целым светом,Как я забыт – недуг у нас один.Из приоткрытой форточки не дует,Что странно. Жизнь привыкла удивлять.Я не могу представить, как целуетТебя другой. Пора всё поменять,Надеть пальто и нахлобучить шляпу,Вспороть ключами внутренность замка.Пусть город провожает меня взглядом,И колокол кричит: «Пока! Пока!»Дождь
В рукав Неву заправить на бегуК иссякшему источнику страданий,Заглядывая в очи старику,Грозящему блокадой изваяньям,Застывшим средь величественных глыб,Обглоданных дождём, как волчьей стаей.Когда залив выплёвывает рыб,Костлявый шторм, не прячась, наступаетНа горло вечным набережным. И,Признаться честно, к этому привыкнув,Уже не просыпаешься в ночиОт грохота прибоя. Ветер, стихнув,От молнии и грома прикурив,Уляжется под аркой, ибо поздно,И шторы глаз свинцовые закрыв,Забудет о горящей папиросе.
Осипшая площадь
IПоколение гордых, ушедших в осень,Представляющих вечность, как цифру «восемь»,Что положена набок, подобно юнойОбнажённой деве, поёт о лунах,Что кружат средь пыли окрест Сатурна,Проходя сквозь кольца, считая суммуНепрожитых лет; и, поскольку холод,Остаёшься вечно румян и молод.IIГолубиный шум над осипшей пьяццаОбращён в мечту, в громыханье плаца,Обращён в любовь ко дворцам и водам.Закури, мой друг, и дыши свободой.Да, заморский дождь не чета родному.Не стыдиться плача в тоске по дому —Не стыдиться жизни. Пальто укрывшись,Смаковать коньяк и гулять по крышам.IIIВыходя в бинтах посмотреть на море,Пропитавшись смертью в густом растворе,Ты выходишь жить, претворяясь, будтоДля тебя вся жизнь не прошла в минуту.Ты глядишь вглубь волн и во мрак гондолы,Не способный ждать и сказать хоть слово.Голубиный шум над осипшей пьяццаНаучил писать, разучил смеяться.IVФонарям подстать, понемногу гаснем.Карнавал нас всех научил жить в масках,Но глаза не скрыть. И, объятый ветром,Колеси по снам, колеси по свету.Если зонт из дыр твой соткали – ладно.Не хочу шагать, а стоять прохладноНа сыром ветру, ибо волны нынчеОживают и ничего не слышат:VНи мольбы людей замереть и стихнуть,Ни печальный выдох того, кто сгинетВ ледяной воде, разносясь по морюБесконечным эхом и ре-минором.Почему всё так получилось? Знать бы…На осипшей пьяцца гуляет свадьба,И смотреть на это из мутной толщиБезразличных вод и грустней и проще.Остров памяти
Я всё бегу на огонёк,Сбивает ветер с ног, пугает.И пройден вдоль и поперёкМаршрут ушедшего трамвая —Он был последним в этот день,И в эту ночь, и в эту зиму.И фонари бросают теньНа реку слёз и керосинаОт дивно сделанных перилСедых мостов, во снег одетых.Я, свет преследуя, курил,Вдыхая душу сигареты,Надеясь встретить отчий домВ потёмках выщербленных улиц.Что делать, если север в томОбличье, в коем он зимует,Похож на место, где я росСвоей печалью и тревогой?Что делать, если мало слёз,Когда их много?Новоявленные чертыДавно заученных каналовУходят в прошлое, в порты,Где даже море снится алымОт предзакатного огня,Во кровь окрасившего воды.Я всё бегу. И пусть меняЗапомнит мир в лучах восхода.Уснули каменные львы,Уснули старые квартиры,Уснули тёмные дворы,Уснули все на шапке мира —Не сплю лишь я в глухой ночи,Бегу на свет, в пальто ввернувшись.Лишь только пёс во тьме кричитО том, что раньше было лучше,Лишь с окон капает стекло,Как будто море вышло в городИ за собою повлеклоРукой за ворот.Я всё бегу на дальний светЗа обезумевшими всуеТенями, вросшими в портретВечно седого поцелуяНемого города с егоНеувядающею ночью.Минуя скверы и кино,Минуя линии (для прочих —Минуя улицы на томТуманном острове с огнямиНа пиках сказочных колонн),Идя дворами и церквями,Я удаляюсь от людейИ исчезаю в переулках.Я всё бегу на зов огнейСквозь ночь, оставленную звуком.И всё мне кажется, что светУходит дальше час от часа.И всё мне кажется, что нетНужды прощаться.«Теперь, когда восторженность прошла…»
Теперь, когда восторженность прошлаВдоль чёрных фонарей, уставив в землюСвой блеклый взгляд, с безмолвия ножаСтепенно каплет розовое зелье.Теперь, когда закаты холодны,А звёзды – что-то большее, чем точкиВ бездонном небе, кажется, что мы —Часть вечности, разорванная в клочья.Не встать ли нам на мрачный постамент,Одевшись в камень? – Время не позволит.Молчание минующих нас летВ парадных отзывается лишь болью.Куда бежать, скрываясь от тоскиСтоль тяжкой, что вздохнуть нам не под силу?Представить, что мы с вечностью близки.Представить, что до космоса лишь миля…Теперь, когда ты где-то далеко,А я всё здесь, представить, что мы вместе.Сползать по стенке горною рекой,Навечно оставаясь бестелесным.Забиться в угол, думать и молчать,Держать в руке трубу от батареи.Любовь острей былинного мечаИ ранит тоже глубже и больнее.Теперь, когда в дыму от сигаретЛениво просыпается мой город,Глядеть в окно. «Дождя, похоже, нет…»Я, как И.Б., тонул и был распорот.А где-то в это время шла война.Минул её – вдыхай же грудью радость!Любовь одна и смерть всегда одна.Одна из уст исходит благодарностьСуровой жизни в северных краях.Мосты стареют, дымкой покрываясь,А в толще вод немые якоряЛежат на дне, хрипя и умирая.На жизнь И.Б.
Немая связь с прошедшею зимой,Всклокоченной и ветреной – излишниПризнания в любви к багряной вишне —Утеряна, как связь с передовой.Лежит листок и вянет на столе,И сигарета тлеет между пальцевУже холодных. Щёки без румянцаБледнеют, словно взоры на Неве.И тянет жизнь куда-то на юга,Туда, где водоёму чужды льдины.И набережной всех неисцелимыхЯ величаю жизни берега.Я не был в клетке, корки не жевал,Гвоздём на стенах буквы не царапал,Не нёс в кармане сладостную граппуНа полный слёз и фальши карнавал.И не держались камушки в парче.И не легло изгнание на спину.И не рыдала дальняя осинаПо мне иль по кому-нибудь вообще.Такси в небо
Мы надеялись в жизни на звон стаканов,Завывания бедных, мычанье пьяных,Потому что жизнь не совсем красива.Погляди в окно – подошло такси, ноНе спеши садиться в его утробу.Мы клялись прохожим в любви до гроба,Разбивали вазы средь толп идущихНа потеху мёртвым и грусть живущим.Мы плевали в небо, в Меркурий целясь —Охладить хотели. Куда все делись?Растворились в мире, как сахар в чае.Начинаешь жить? Так начни сначала.Погляди в окно – подошло такси, да.Захвати багаж и бутылку сидра,Не своё пальто и духи чужие.Вспомнит ль кто-то, что мы когда-то жили?И не в первый раз прохудились туфли.Как забыл я газ отключить на кухне?Обезумел дождь, и октябрь спился.Я тобой дышал, но тебе не снился.Старый город мал для любви поэта.Чем теплей закат, тем прохладней лето.Погляди в окно – подошло такси. ТакВыбегай быстрее, пока не вымок.Одиноко спать средь гвоздей и досок.О тебе мечтал, но остался с носом.Наконец я понял, что ты любилаТолько пару дат на моей могиле.Мы кричали всем, что почти бессмертны.Чем теплей зима, тем прохладней лето.Чем короче жизнь, тем длиннее вечность,Тем мертвее память и мы, конечно.Погляди в окно – подошло такси. НетЛедяная кровь из глазниц не хлынет.Если кто-то ждёт, не сказав ни слова,Значит жизнь пройдёт. И начнётся снова.«Пусть я печален, молчалив…»
Пусть я печален, молчалив,Порой безумен, или странен —Душа полна плакучих ивИ покалечена местами.Но несмотря на жуткий смехСудьбы в лицо моё простое,Я в темноте молюсь о тех,Кого затронул за живое —Простите мне. Из глаз моихКогда-то добрых и лучистыхТеперь в мир рвётся только крикИ боль опавших золотистыхОсенних листьев. Плачет РусьНа год простившись с красным летом,А я лишь молча развернусьНа каблуках перед проспектомИ побреду куда-то вдаль,Растаю в парке близлежащем,И буду ждать, пока февральПокинет выцветшую чащу.И хоть я сам себе не враг,Но позволяю сладкой грустиПорой являться просто такВ моих раздумий захолустье.И каждый раз грущу о том,Что не воспел в стихах и песняхСвои края и отчий дом,Степей бескрайних лик чудесный.Я так неистово хочуВ рассветный час уйти из домаНавстречу первому лучу,Что капнет с неба голубогоНа тело, точно, как водаС ветвей белеющей берёзы,Что днём прозрачна и чиста,А ночью отражает звёзды.Пускай бьёт колокол по мне,Пускай река и ветер свищут.Да, жизнь поэта – сумма дней,Когда он ждёт, грустит и пишет.Освобождение
Дорогая,Я бежал из-под стражи в начале дняВ задымлённый город, скользящий в мореНа имперских лыжах. И чтоб меняРазразило громом, коль вру – без кровиОбойтись не вышло. Конвойный палОт разрыва сердца, увидев это —Я бежал сквозь терний, ведь точно знал,Что за болью ты. И твой голос ветерДоносил в тот миг до моих ушей.Только рвались руки, шипы целуя,И рассветный луч рисовал мишеньНа моей спине. И летела пуля,Утирая слёзы, вдогонку мне,Обжигая воздух холодный, зимний.Я бежал сквозь время к одной тебе,Заливая кровью следы и иней.Дорогая, всё, что проходит – жизнь.Без любви нет смысла дышать и плакать.И, как хвост звезды, что несётся вниз,Леденеет срок на стене барака.Неужели
Неужели снованад тихой болью грохочет осень?Неужели небопокрыто сталью и цветом камня?Над замёрзшей кронойиз гулкой ночи выходит солнце,Протирая лик свой,давно не спавший, от слёз руками.Неужели небостремится к звёздам, как к мачте чайки?Неужели ногивозлюбят землю, лишь дождь проступит?На проспекте юныхс балконной нити свисает майка,И листва кружитсяв извечном танце. Пусть так и будет.Неужели где-тосреди каналов меня запомнят?Неужели правда,что всех отпели, швырнули в ямы?Я остался чем-тоупавшим с неба на мозг Ньютона,Тяготея к жизнина стылых фьордах в любви с морями.Бесконечный зуммергремит над жизнью уставшим эхом.Покрывало стонетпод грузным телом былой печали.Только память жмётсяк витринам мыслей на склоне века,Подгоняя время.Вдруг ноль на башне – и всё с начала.Неужели ветвиберёз угаснут, совсем как свечи?На конечных давки —конец недели, все лезут в норы.Открываешь сумку,и тьма стреляет со дна картечью.Уезжают все,остаются трассы и светофоры.Неужели всё,чего так желалось, вдруг станет былью?Неужели солнцеза нас решило, что греть не надо?На погосте словагрустней не сыщешь, чем слово «были»,Потому и пишутна сером камне одни лишь даты.Письмо из Венеции
Здесь нависает выцветший фонарьНад головою путника. Здесь осеньВплетается меж треснувших колоннИ пыль сдувает с крыльев голубиных.Здесь дождь ныряет в море по утрам,Прорвавшись сквозь туман. Здесь пахнет кофеУ маленьких закусочных, где естьВсегда бутылка виски. Здесь тоскаПриятнее, чем счастье. Под зонтомВсегда найдётся место для второгоПромокшего до нитки беглецаОт пасмурной реальности свободы.Здесь можно быть собою, не боясь,Что кто-нибудь в толпе тебя узнает,Ведь нет толпы. И тени от гондолСкрывают слёзы страждущих. Как будтоКрепчает дождь. Каналам не впервойГлотать сырую воду с небосвода.И тучи безымянных голубейВзлетают в небо, полное печали.Здесь музыка степенна и честна.Здесь хочется кричать о Мопассане.Здесь дама в белой шляпке – сатана,Манящая грехом. Здесь всё, как прежде.И чумный доктор, голову склонив,Стоит себе на набережной, ибоОн временем прощён. И рыжий котНеспешно так гуляет по палаццо.Проспект Непокорённых
Когда рябит с насмешкою и больюВ твоих глазах полуденная блажь,И стук дождя с пульсирующей кровьюТак просто спутать – взять на карандашБезмолвный храм, истерзанный прохладойИ шум реки, закованной в гранит,В чьей серости виднеется блокадаХолодная, как тень могильных плит.Кругом ноябрь. Выцветшие стеныМолчат о страшном прошлом. И у стопТугие волны хрипом белой пеныТвердят о боли, вызвавшей потопИз горьких слёз и крови уцелевших,Ведь мёртвым нечем плакать. Раны ихВсё стынут на морозе. С шагом в вечностьЛишь больше таешь в каплях дождевых.Средь бела дня и пасмурности града,Сухой стеной возросшего пред злом,Я вижу в лужах облики солдат иВ пустых парадных слышу метроном.Да, этот город помнит, ясно помнит,Как дул блокадный ветер, наугадСнося людей, идущих через голод,Тисками сжавший гордый Ленинград.Он помнит их обветренные лицаИ стойкость глаз стеклянных, но живых.Кругом ноябрь. Небо шелушитсяОкопной грязью, кожей рядовых.И жизнь идёт исправными часамиВдоль стылых стен сквозь хладные ветра,И где-то за нигде, за небесамиБлестит улыбка грозного Петра.Тени
Гоняет ветер рвань сырых газет,
Швыряет их на камни тротуара.
Лишь тени шляп на первой полосе
Цепляет взгляд сквозь сумрак перегара.
До слуха вновь доносится стрельба
И бой бокалов в баре недалёком.
Бредёт в ночи, шатаясь, голытьба,
Не чувствуя журчанья кровотока.
И ёжится в кармане портсигар,
В дурмане пахнет высушенной пихтой.
Утратил я главенствующий дар
Нечаянно быть вымытым и сытым.
Домов не счесть, да были бы ключи.
Заря встаёт, как из-под одеяла.
Ты слышишь звон? То колокол кричит
Тебе о том, что времени не стало.
Дальний свет
Я как выпавший в море осадок,Рыжий дождь, растворяющий тучи.Разум раненный брошен в засадеТем приказом, что не был получен.Птицей вьётся над вишнями лето,Пашни пахнут свободой и счастьем.Только тлеет мой век сигаретой,Заплутавшей у дьявола в пасти.Это милое-милое дело —Убегать в зазеркальную вечность.То, что может не вынести тело,На горбу тащит в марево печень.И над всем этим плавится солнце,Загоняя во тьму большеглазых.Ртом хватаешь не воздух, а стронций,Оказавшись без противогаза.Сердце скачет в груди со скакалкой,Жизнь гудит паровозом на север.И мальчишка, потрёпанный палкой,Подорожник меняет на клевер.Лужи пахнут балтийским приливом,Соль вкуснее вдруг стала, чем сахар.И желает семь футов под килемМне раздутый от выпивки пахарь.Ночь советов ложится на город.Лунный свет всё мне кажется дальним.И, скрещённый с серпом, ржавый молотГнёт отчаянных на наковальне.«Если жизнь положить в светло-серый конверт…»
Если жизнь положить в светло-серый конвертИ отправить на юг – не удержит письмаМоей музы ладонь, что при взгляде на светТак же щурит глаза. Нынче радует тьма.Облачённая в боль, она шепчет в ночиО беспечности лет, пролетевших как миг.Если в ржавый замок не влезают ключи,То пора уходить. Только сдавленный крикЗнает всё обо мне, заточённый в груди.Он уверен, что я не вернусь никогда.Если жизнь была сном, он теперь позади,И забыть про него не составит труда.Сырая дрожь
Как только неКричали мне проклятия и цифрыЗалитого, забрызганного шифра,Что на спине,Как знак «инь-ян»,Был выведен автобусу мужчинойДовольно средних лет. И за машинойБежать сквозь Ломоносовский туман —Совсем не то,Чего ты ожидаешь от поездкиТуда, куда-то в сторону по-детскиХудых мостов.И стар и млад,Затихший на продавленных сиденьях,Обузданный злорадствами и ленью,Отставшим рад.Ну что ещёТебе мне предложить, пока не стихлиСлова волхвов над выщерблено тихимЖитьём трущоб?Я молод иЛишён любви к изысканным манерам.В моём окне виднеется фанера,Как орден безразличью на груди.За что люблю —Не в силах рассказать или ответить.Я знаю, жажду жизни или смертиНе утолю.И кровь течётПо жилам рваным, кости согревая.И жизнь идёт, разлуку упираяВ моё плечо.Как стылый дождь,Застывший над Дворцовой, как над гробом,Седой прохожий втискивает злобуВ сырую дрожь.Узреть апрель,Унизанный сверкающим светилом,Растягивать оставшиеся силы,Чтоб не усесться с временем на мель.Я был другим —И это данность, брошенная наземьПред вырванной из дня, невидной глазуТолпой руин.Идут года,Кричат из подворотни: «Будешь водку?»,И я, не надрывая жил и глотки,Шепчу им: «Да».Зимние стансы
Холод струится песней в джазовом клубе. Гостимедленно пьют игристый винный напиток, виски,водку, мартини. Праздно, как за игрою в кости,смерть забирает жизни.Звоном бокалов, светом пыльных плафонов, дымомдлинных сигар и лаком старых гитар покрытый,холод всё знает. Реже знает не всё, как мы, номне им не стать забытым.Старый Чикаго, «Форды», чёрные шляпы, мех наженских пальто, перчатки в порохе, лампы банков,тёплые гильзы, смог и взгляд в середину века,чей номер двадцать. Запахвыпивки, слёз, парфюма, крови, пролитой наземь,кресел и сцен театров, блеск портсигаров, снега.Холод встречает время белой улыбкой, глазом,спущенным с тени века.В тёмной квартире, полной старых открыток, пыльныхчёрных экранов, шатких стульев, скрипучих окон,люди прекрасно знают, сколько они любилии потеряли сколько.Где-то в подъезде мыши вновь исчезают в стенах,в трещинах, коих сотни, и в незаметных лазах.Где-то внутри, под кожей, кровь согревает венысиним цветочком газа.Холод слетает с неба снегом, январским ветроми оседает в лёгких. Сколько же будет боли…Шляпы уходят в полночь, в городе пахнет фетроми океанской солью.Стынет мой кофе. Вечность тихо крадётся в спальню,ищет пижаму, тапки, но не находит оных.Холод терзает душу, сердце покрыто сталью.Сердцу положен отдых.