Голоса забытых

…

Бродяга не просто существовал – он был стержнем, вокруг которого вращалась история Лоскутного Мира. Его дела приписывали другим, потому что правда о нём разрушала все построенные на лжи режимы.

Нью-БлэкКрос. Год 3358 после Падения Небес.

Выдержки из книги «Бродяга как реальная и могущественная сущность Лоскутного мира (переработанного и дополненного)».

В рассуждениях о происхождении Бродяги, многие опираются на так называемую «Историю Лоскутного Мира в изложении Бродяги», которая якобы принадлежит перу самого Бродяги, при этом в стане этих «многих», даже среди своих нет единства в отношении данного текста:

– одни признают подлинной всю «Историю», но таких меньшинство и их отношение к тексту носит скорее мистически или религиозных характер;

– вторые признают только те части тексты, которые написаны 3042 года пПН, – ведь как всем известно именно тогда Бродяга вернулся в Пустоту;

– третьи признают лишь те участки, в которых повествование ведётся самим Бродягой.

Нет недостатка и в тех, чья позиция является чем-то средним между тремя вышеприведёнными мной, но не будем в них углубляться.

Важен сам факт существования подобного произведения.

Также важен научно установленный факт – так называемая «История» – новодел (подробный разбор и доказательства можно найти во многих работах, в том числе и в моих собственных, но я бы рекомендовал обратиться к работам Маркуса Линдермеера, во многих смыслах, успевших устареть, но при это наполненные работой с первоисточниками, свидетелями), самые ранние упоминания которого отчётливо фиксируются в 3050-3070 годах пПН.

…

В свете этого единственной правдоподобной причиной появления «Истории» может являться создание мифа о том, что Бродяга ушёл в Пустоту. Мифа о том, что, даже если он и был когда-то – его больше нет. Здесь прослеживается параллель и с Истинным, который оставил Ангелам людей на попечение, а после покинул их, и с Великим Пустым, который удалился в Пустоту после завершения сотворения Десницы и Шуйцы, и с многими иными историями, мифами.

…

«Но, если история о том, что Бродяга ушёл в Пустоту, ложь, тогда где он сейчас?» – может воскликнуть мой читатель.

Ответ на него проще, чем кажется, – Бродяга и раньше пропадал с исторической сцены, иногда на значительные временные промежутки, а нам просто повезло оказаться в том периоде истории, когда о нём ещё помнят, когда деяния его ещё не до конца присвоены более молодыми и менее могущественными сущностями.

И возможно, если провести исторические параллели, даже сам Истинный, а потом и Великий Пустой прошли по такому же пути – и на самом деле они оказались лишь первыми из тех, кто присвоил себе деяния Бродяги в период его ухода от Мира, его сна.

Хейвен. Год 3415 после Падения Небес.

Затерянный среди бескрайних болот штата Мэн городок застыл во времени, став памятником самому себе времён расцвета.

Сильно потрёпанным временем, местам изгнившим, поросшим, как и всё на эти болотах, грибком и мхом памятником.

Основанный три сотни лет назад находившийся на грани разорения лорд Каллахун сумел наладить добычу и продажу торфа. При его внуке, во время промышленной революции, когда спрос на топливо резко возрос, рабочий посёлок разросся до размеров небольшого городка. Появилась даже железная дорога и фабрика, которая сейчас мрачным истуканом стояла на окраине, за чертой города.

Длинное кирпичное здание с выбитыми окнами. В 50-х прошлого столетия там производили обезболивающие и ускоряющие регенерацию тканей препараты на основе местных растений. С 80-х – разрабатывали лекарства для армии. В конце 90-х её закрыли после несчастного случая, который был скорее официальным поводом, чем основной причиной, – дела на фабрике последние годы шли не очень. Не было ни новых контрактов, ни работников, ведь к концу 90-ых от былого величия Хейвена мало что осталось.

Виной тому был переход промышленности на нефть и газ.

Торф стал просто никому не нужен.

За торфом стал никому и не нужен городок, исправно поставлявший его стране больше двух столетий.

Доктор Элиас Вейт появился в Хейвене ранней осенью, когда листья только начали желтеть.

Высокий, сухопарый, в безупречном костюме, скорее офисный сотрудник в приличной фирме, чем доктор, которым он неизменно представлялся.

Он снял чуть ли не половину фабрики под свои, как сказал исследования. Снял за наличные. Никаких документов, никаких вопросов.

– Я – доктор, но также я исследователь, биохимик. – дал он пояснения шерифу Стиву Каллахану, когда тот, ведомый долгом, заявился на фабрику. – Исследую новые методы обезболивания, и мне кажется потенциал местной флоры недооценён.

Шериф, старый ветеран войны, о которой старался не говорить, с шрамом через левую бровь, крякнул:

– Потенциал и гнилые полы, и крысы… чем только тут питаются, твари… эх… говорю, завалит вас, мистер Вейт, и конец вашему исследованию…

– Мне мистер Стейт говорил тоже самое. Говорил, что в черте города полно зданий в лучшем состоянии. Но деньги всё же взял.

– Городской бюджет сам себя не наполнит. Сами понимаете.

– Поэтому даже не стал торговаться. Заплатил – сколько сказано.

– Наверное, за это мне нужно сказать вам спасибо. – подмигнул шериф исследователю. – Часть тех денег ведь пошла и на полицию, а значит и вашему покорному слуге.

– Не стоит. Я ведь в общем-то, если отбросить шелуху, просто хочу продолжить дело отца.

– И что же, простите, это за дело?

Элиас улыбнулся своими узкими, бескровными губами:

– Мой отец, Джулиус Трош, погиб во время инцидента на фабрике. Ну вы-то должны помнить, того самого…

На одутловатом от злоупотребления вечерним виски лице шерифа отразилось недоумение.

– Моя мать – Марта Трош. Она вышла замуж повторно, удачно, поэтому я Элиас Вейт, а не Элиас Трош. – открыл перед шерифом из несколько своих карт Элиас.

По лицу Стива было видно, что тот пытается вспомнить Марту Трош и был ли у неё сын. Ничего конкретного ему вспомнить не удалось, поэтому шериф повёл разговор дальше, пытаясь докопаться до одному ему известного ответа:

– Думаете из местного мха ещё что-то выйдет? Вы ведь не первый. Приезжали до вас… после инцидента… два… нет, три раза… ничего не нашли, да ещё потеряли одного из своих. Мы неделю потратили на его поиски. Не нашли, понятное дело. Болота. Понимать надо.

– Я бы сказал – испытываю умеренный оптимизм в отношении положительного решения данного вопроса.

О записях отца Элиас умолчал, как и о том факте, что им уже были получены косвенные подтверждения того, что гипотеза о причине снижения полезных свойств местной флоры получила подтверждение.

К следующему осени доктор Элиас Вейт обзавёлся собственной небольшой клиникой в центре города, рядом с ратушею.

Большую часть времени клиника была закрыта, а сам доктор пропадал на фабрике или в болотах, но иногда в городе появлялся человек, который останавливался в единственном отеле, который не ясно за счёт чего существует в этом захолустье. Тогда клиника открывалась, принимала клиента, который помещал её ещё день-другой, а потом уезжал, и закрывалась вновь, когда на неделю, когда на две или три.

Клиентов было не много.

И не похоже, что платили они очень щедро: безупречный костюм доктора за год успел поистрепаться, а сам он стал казаться уже не сухопарым, а истощённым.

Но на продление аренды цехов фабрики и на клинику денег всё же пока хватало.

Артем Гловер двадцати двух лет от роду появится, когда зима уже готовилась заключить землю в свои холодные объятия. Он, как и все пациенты доктора Вейта, поселился в отеле.

Бывший звезда школьной футбольной команды, пока не повредил колено в матче против Ричленда.

Будущее его было разрушено в том матче.

Теперь он ходил сильно хромая и глотал обезболивающие.

Через пару лет начал бы злоупотреблять алкоголем, наблюдая за карьерой своих товарищей по команде.

Но судьба сдала ему редкую карту.

И вот он оказался в Хейвена, в клинике доктора Вейта.

– Доктор, я слышал, вы… помогаете… – пробормотал он, когда Элиас, ознакомившись с его документами отложил их в сторону.

Со стен на них смотрело не меньше дюжины дипломов, среди которых, если приглядеться, были и Харгвард, и Й-ель.

Специалистов с такой квалификацией и в столице было по пальцам одной руки пересчитать.

– Помогаю и, если вы здесь, значит, видели мои работы, но всё же я должен вас предупредить – мой метод экспериментальный, и у меня ещё пока нет полной клинической картины. – Вейт поправил очки. – Но вам нужно чудо, а мне нужны деньги.

– Доктор, мне нужно ваше чудо.

Первая инъекция.

Артем ожидал боли. Вместо этого по телу разлилось странное, неожиданное тепло.

И… и спокойствие…

Через три дня Артем перестал хромать.

Через неделю его тело вернулось к тому состоянию, что было до злополучного мачта против Ричленда.

А потом…

– Доктор, у меня… – он закатал рукав.

Кожа на предплечье шевелилась.

– Интересно. – пробормотал Элиас, осторожно касаясь кожи.

– Интересно?!

– Я предупреждал, что метод экспериментальный, возможны… побочные эффекты… но причин для паники нет – подобное явление уже наблюдалось мной у нескольких пациентов. Должно пройти в течении двух дней.

Через два дня Артём не явился на профилактический осмотр.

В отеле он тоже не появлялся уже день или около того.

Потом пропала овчарка фермера Максвелла.

Потом – его сын.

Шериф Стив Каллахан хотел было запросить подкрепление в соседнем округе, но и сын, и овчарка были случайно обнаружены в болоте, не далеко от фермы.

От тел мало что осталось.

Аллигаторы постарались на славу.

Артема Гловера никто не искал – он скорее всего уехал, как и все до него.

Через у Джерри Максвелла начали образовываться дополнительные суставы на руках.

Кожа Мэри-Энн, школьной учительницы, покрылась чешуёй.

У многих горожан появились пока незаметные изменения в телах, психике.

Подстанция, что питала электроэнергией городок сгорела в туже ночь, в которую и были перерваны линии связи.

Шериф Стив Каллахан и несколько горожан, что поехали с Дер-и, чтобы сообщить о возникшей проблеме, не вернулись.

Вновь начали пропадать люди.

Изнанка находила свои пути проникнуть в Лоскутный Мир.

Дер-И. Год 3421 после Падения Небес.

Эдди Шрайбер третий месяц работал электриком в «Чёрном Лебеде» – бывшей психиатрической лечебнице, которую перестроили под какой-то «научный центр». Платили хорошо. Слишком хорошо, если подумать. Эдди не думал. Он вообще старался не делать лишний движений, руководствуясь старым принципом электриков «работает – не лезь».

До «Лебедя» Эдди работал на заводе, но завод два года назад закрыли.

Работы не стало.

Вообще.

Долги стали копиться, а банк уже готов был забрать дом, когда Синди сообщила, что узнала от сестры своей подруги Муэгги Буль, которая была кузиной Лизи Смит, узнавшей от дяди, что в «Лебеде» освободилась должность электрика.

Собеседование прошло гладко, и вскоре у них в семье вновь появились деньги, чтобы платить по кредитам.

Эдди быстро привык к крикам пациентов, на которых проверяли передовые методы лечения, и странному бормотанию, которое иногда слышалось, стоило остаться в подвале одному.

Пару-тройку раз выслушал он байку о том, что обитатели соседнего городка Хейвена погибли вовсе не из-за выброса болотного газа, а из-за какой-то дряни, исследованием которой теперь и занимаются в «Лебеде». Байка не нашла отклика в его сердце: остаться на старости лет без крыши над головой он боятся куда больше, чем каким-то там монстров.

Странности, если они попадались Эдди, он старался не замечать.

Лужа крови в коридоре. Не пятно – именно лужа, размером с автомобильное колесо. Или не крови? Мало ли что эти в белых халатах могли пролить. Когда потом проходил в том же месте, лужи уже не было.

Другой раз Эдди увидел в том же коридоре силуэт мужчины, который методично бился головой о стену. Когда он подошёл ближе, никого уже не было. Заменил лампу в коридоре заменил – она мигала иногда и из-за этого могло показаться лишнее.

Гул в трубах, похожий на молитву. Мало ли что кому слышится в гуле старых труб?

Однажды ночью Эдди пришлось тащиться на склад. Отдельно стоящее здание, забитое хламом, который, наверное, копился там ещё со времён последней войны. Там опять барахлило видео наблюдение. По мнению Эдди наблюдать там особо было не за чем, а рассчитывать что кто-то позарится на содержимое склада мог лишь параноик с подтверждённым диагнозом, но своё мнение Эдди не высказывал, даже самому себе, а когда оно появлялось – он старался побыстрее его забыть.

Эдди был не в том положении чтобы иметь своё мнение.

Когда он открыл дверь, в нос ему дарила сладковатая вонь – как в морге, где Эдди пару лет назад менял проводку.

На полу лежала женщина.

Нет, не так.

На полу лежало то, что когда-то было женщиной.

Её кожа… она двигалась. Будто под ней копошились тысячи червей. Эдди видел, как её рука отделилась от тела и поползла по полу, как паук.

Утром, после смены Эдди получил премию в концерте.

Она примерила его с увиденным ночью.

На войне ему доводилось видеть вещи и пострашнее. И тогда за это не платили.

Приятная пухлость конверта успокаивала, обещала хотя бы иллюзию финансовой стабильности.

Той ночью Эдди во второй раз увидел её – в этот раз она была девушкой с отгрызенной рукой. Девушка смялась, мазала кровью стены.

– Он сказал, я – красивая.

Эдди хотел спросить:

– Кто он?

Но промолчал.

Неприятности ему был не нужны.

Ему нужны были деньги.

Ещё один конверт не помешал бы.

Через неделю Эдди заметил – вода в кранах пахнет медью.

Сантехник Ричи, как бы невзначай бросил тогда:

– Не пей.

Наутро в котельной случилась авария.

Ричи погиб.

Сварился заживо в кипятке.

Эдди начал видеть её во сне.

Она не говорила.

Просто в нём разрасталась, пока он не просыпался.

Синди куда-то пропала.

«Наверное, уехала к матери». – думал Эдди.

Что мать Синди умерла дюжину лет назад Эдди не помнил.

В день, когда Кейн разрезал себе живот, выпал на очередную смену Эдди.

Сработала сигнализация.

Все выходы из здания оказались заблокированы.

Охранник Стэн стрелял в замок. Пули отскакивали, как горох.

Противно выла сирена.

За воем нельзя было различить ничего, но за воем что-то было.

Она пришла вновь.

В это раз Эдди ждал её.

Изнанка прорывалась, где могла.

Ей необходим был плацдарм, с которого она могла бы начать наступление на Лоскутный Мир.

Портсмунд. Год 3453 после Падения Небес.

Доктор Кроу не спал ровно семьдесят два часа.

Не из-за работы. Не из-за кофе.

Из-за голосов.

Они шептались у него в черепе на языке, который он не понимал, но который казался ему жутко знакомым, будто когда-то в детстве он уже слышал эти слова.

Нет, не в детстве.

В молодости.

Когда проходил практику в «Чёрном Лебеде».

Один из пациентов… Уильям Тортон – имя это вспыхнуло у него в мозгу так ярко и так внезапно, что доктор едва не повалился со стула от боли, даже голоса приутихли.

Кроу, морщась, проверил список пациентов своей лечебницы.

Уильям Тортон. Поступил несколько месяцев назад, по решению суда. Лечение результатов не давало. Бред, галлюцинации и тяга к самоповреждению в последнее время даже усилился, и пациент сам выковырял свой же глаз. Теперь содержится в мягкой палате в смирительной рубашке.

Похоже мозг доктора шутил со своим хозяином шутки.

Стена, старая добрая стена из кирпича, за его спиной вздохнула.

Теплый, влажный выдох.

Кроу резко обернулся.

Никого.

Просто стена с его многочисленными наградами и сертификатами.

Но занавески шевельнулись, как кожа.

Протяни руку – коснёшься.

Кроу не стал касаться.

Он закрыл кабинет и направился в бар «Последний рубеж», выстроенный на месте сгоревшего «Пьяного моряка».

Как дошёл до бара Кроу не помнил.

Виски обжёг горло, но голоса не умолкали.

Они становились только громче, перекрывая даже стук его сердца.

– Вы… вы тоже их слышите?

Женщина в углу постукивала длинными ногтями по столу.

Раз. Два. Три. Пауза. Снова три удара. Её глаза блестели неестественно, как у кошки в свете фар.

Кроу хотел было ответить, но увидел бармена.

Он увидел Торнтона.

Только это был не тот Торнтон из «Чёрного Лебедя» и не тот, который сейчас был закрыт в мягкой палате.

Это было существо с его лицом.

И существо улыбалось.

– Они ждут тебя на Изнанке, доктор. – сказало ему существо.

Женщина рассмеялась булькающих смехом.

Будто тонула в вязкой жиже.

Перед ним был уже не бармен, не существо с обликом Торнтона, а пульсирующий тоннель.

Стены, которого дышали.

– Смотри. – хор голосов в голове превратился в вой.

Доктор Кроу смотрел.

Поднимаясь со стула и, собрав остатки своих сил заставляя себя идти к выходу, он смотрел, как в глубине тоннеля люди в чёрных, липких от какой-то жижи халатах, стекавшей по ним, резали плоть тоннеля, стараясь добраться до того, что было спрятано под ней.

Дверь. Тяжёлая. Невозможно тяжёлая.

– Смотри!

Люди в халатах наконец-то добрались до того, что искали и начали отделять его, вырезая из окружающей плоти.

Дверь наконец поддалась.

Он вырвался, не до конца, не весь.

Но теперь он знал, что это за голоса.

А скоро придут те, кто объяснит ему, что делать с этим знанием.

Те, кто заберут его прежнее имя и дадут ему новое – тем именем будет брат Фабиан.

Истмундтаун. Год 3458 после Падения Небес.

Кабинет доктора Мэлоуна.

Очередной пациент с проблемами принятия.

Раньше их было больше.

Теперь остались лишь самые упёртые, как этот Браун.

Мистер Браун был мужчиной пятидесяти лет, ещё крепким на вид, но уже отягощённым двумя разводами, ипотекой и некоторыми чисто физиологическими проблемами со здоровьем. Он щурил глаза, будто свет слишком ярок в кабинете был слишком ярок.

Возможно, он был прав, ведь свет от ламп, отражаясь от стен цвета пожелтевшей кости, казалось, приобретал большую силу, чем тот, что исходил от самих ламп.

К часам, которые тикали то замедляясь, то ускоряясь, пациент уже привык и не обращал на них внимание.

– Я не верю в эту чушь про «контакт». – наконец начал пациент. – Они не спасать нас пришли, не отрыть перед нами ту сторону. Вчера видел, как соседка гладила какую-то… какой-то… как мисси Клейн гладила нечто, и мне показалось, что она с ним общалась.

Доктор Мэлоун делает какие-то пометки в своём блокноте, но буквы стекаются вновь в чернильные капли:

– Мистер Браун, когда вы в последний раз видели птиц?

– При чём тут птицы?! Говорю вам, люди сходят с ума! И пропадают, а из каждого чайника – всё хорошо, с нами делятся культурой. Это новый шаг для общества. Будто… будто эти… эти ксеносы наши спасители….

При упоминании «ксеносов» доктор сделал ещё несколько пометок в своём блокноте. Чернила, которыми были сделаны пометки, также, как и предыдущие стали вновь собираться в чернильные капли.

Доктор улыбается.

Его зубы слишком белые, слишком правильные, будто ненастоящие:

– Мистер Браун, вы всё ещё принимаете те таблетки, которые я прописал?

– Они… шевелятся в упаковке. Как личинки. – старательно смотря куда-то в сторону отвечает пациент.

Вентиляция выдыхает воздух, в котором чувствуется какой-то сладковато кислый запах.

– Мистер Браун, это просто таблетки. Мы же с этого начинали, помните, в самом начале. Вы тоже говорили, что это личинки, а потом, начав принимать, поняли, что это просто таблетки. И они ведь помогали вам, у нас был прогресс.

Пациент, всё также старательно смотря куда-то в сторону и игнорируя слова доктора выдавливает из себя:

– Ваши глаза, доктор… они были карие, а сегодня золотые…

Доктор смеётся.

Звук, как как хлюпанье болотной жижи.

– Мистер Браун, это просто линзы. Прогресс, знаете ли.

– Да прогресс… – кивает пациент, но на доктора старается не смотреть.

Его взгляд бродит по практически пустому кабинету, пытается зацепиться хоть за что-то.

На столике лежит стопка старых, пожелтевших от времени газет.

Их желтизна отличается от желтизны стен.

Это правильная желтизна, хоть и мёртвая.

Судя по датам – им уже больше тридцати лет.

Тогда-то или немногим раньше всё и началось.

Но тогда они ещё не знали, что что-то началось.

Инциденты один за одним, странные, необъяснимые случаи, пожары…

–… как в «Чёрном Лебеде»… – вдруг сумел поймать мысль пациент, и подняв взгляд на своего доктора, произнёс, – вы ведь умерли тогда, в «Лебеде», а видел ваше тело, читал некролог…

Доктор Мэлоун встаёт.

Его тень остаётся на месте.

– Всё верно, мистер Браун, я тогда умер, и раз уж вы это поняли то, похоже, это наш последний сеанс.

Тень на пустом кресле, где сидел пациент.

Доктор наклоняется и погружает свои руки в неё.

Что-то вновь хлюпает.

Не как болотная жижа, как что-то живое.

Дер-И. Год 3471 после Падения Небес.

Короткая заметка в газете «Дер-и ньюз».

ОНИ ЗАБРАЛИ ВСЁ

Вы замечали, что Ваши дети стали болеть чаще, а цены растут? Что воздух жжёт лёгкие, вода оставляет налёт на чайнике?

Это не случайность.

Они делали это тихо. Годами. Пока мы спали.

Кто?

Те, кто тратил наше будущее на свою магию, своё бессмертие.

Но мы узнали правду.

И печи, в которых будет выкован меч возмездия, уже разгораются.

Люди, вспомните о былом величии – Миром должен править человек, а не мерзкий ксенос.

Дер-И. Год 3473 после Падения Небес.

Холодный ноябрьский вечер.

Дождь стучал по жестяной крыше заброшенного склада. Этот склад был единственным, кроме недоброй памяти, что осталось от «Чёрного Лебедя». Внутри собрались они – тридцать семь душ, выброшенных жизнью на обочину. Безработные с завода, вдовы с пустыми глазами, парни с тюремными татуировками. Все они пришли сюда, в это холодное, сырое и пустое место, потому что он сказал им прийти.

Брат Фабиан не вышел на импровизированную сцену – он вытек из теней, как патока. Его кожа была слишком белой, будто вываренной в формалине, а глаза… глаза, как у старой, больной совы.

Он говорил тихо, почти шептал.

И от этого шепота по спине ползли мурашки.

– Вы слышите? – его голос был похож на скрип несмазанных дверей в пустом доме. – Они жрут. Прямо сейчас. Жрут то, что по праву принадлежит вам.

В углу кто-то всхлипнул.

Фабиан медленно провел пальцем своей кафедре, которой служила поставленная на попа бочка, оставив след на пыли.

– Ваши дети будут голодать. Ваши внуки – умрут. И всё из-за того, что они жрут, исползают то, что по праву принадлежит вам.

Он наклонился вперед, и его дыхание пахло гнилыми яблоками и чем-то еще – чем-то металлическим.

– А знаете, кто так безрассудно уничтожает будущее, разрушает сам мир?

Толпа замерла.

– Они.

Он щелкает пальцами, и старый проектор за спиной оживает, выбрасывая на импровизированный экран из полусгнившей простыни, найденной тут же.

Первая фотография: тонкая эльфийка в дорогом платье смеется, попивая коктейль в ночном клубе.

– Они.

Вторая фотография: массивный орк лежит на куче шелковых подушек, сигара в зубах, на цепи две девушки – его рабыни-наложницы.

– Они.

Третья фотография: темноволосый мужчина, маг, с узкими, как у ящерицы, глазами сжимает в руках огненный шар.

– Они.

Толпа застонала.

Фабиан поднял руку, и в ладони у него оказался старый, ржавый нож – откуда? Никто не видел, чтобы он его доставал.

– Они не люди. Они – чужие нам. Они чужие самому этому миру… мерзкие ксеносы… отвратительные мутанты, отринувшие свою человечность…

Кто-то зарыдал.

– Они там, сами своим существованием, своей мерзкой магией пожирают саму основу Лоскутного Мира, а вы тут ждёте, как будут голодать ваши дети, как будут умирать ваши внуки.

Он облизнул губы.

– Вспомните что случилось с Хейвеном. Услышьте голоса погибших здесь, с «Чёрном Лебеде». Услышьте плачь ваших голодных детей. Услышьте последний вздох своих внуков.

Нож скользит по ладони Фабиана.

Крови почти нет.

Она чёрная, густая, как ночной мрак.

В толпе что-то щелкает.

– Смерть мерзким ксеносам!

– Смерть! – откликается тридцать семь глоток и руки со сжатыми кулаками взметаются вверх.