Голоса забытых

Обвиняемый Эрих Фольмер, уроженец Долоро, уличен в антигосударственной деятельности, выразившейся в:

– распространении пораженческих настроений;

– отказе от выполнения гражданского долга;

– организации побега с фермы №32, состоявшегося 17 November 3791;

– связи с ксеносами, включая передачу им сведений, подрывающих безопасность Рейха;

– проявлении дегенеративных умственных отклонений, что подтверждено экспертизой Имперского института расовой биологии.

Принимая во внимание необходимость очищения народа от неполноценных элементов, суд ПОСТАНОВЛЯЕТ:

– лишить Эриха Фольмера статуса «гражданин Райха» с исключением из всех реестров и аннулированием гражданских прав;

– начать расследование в отношении родственников и знакомых Эриха Фольмера с целью определения степени их вовлеченности в вышеуказанные преступления.

Передать Эриха Фольмера в распоряжение Главного санитарного управления для принудительной лоботомии в целях нейтрализации опасности для общества.

После медицинской коррекции направить на принудительные работы.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Нью-БлэкКрос. Год 3794 после Падения Небес.

Из приказа высшего командирования Райха, отдел трудового распределения.

В целях оптимизации трудовых ресурсов, обеспечения бесперебойного функционирования сельскохозяйственных объектов, а также в целях снижения вероятности бунта, надлежит произвести замену текущего обслуживающего персонала ферм на исправленные кадровые единицы из числа военнопленных Федерации, прошедших процедуру идеологической коррекции.

…

2. Кандидаты отбираются из лагерей военнопленных по следующим критериям:

– физическая выносливость (годность к труду подтверждается медкомиссией);

– наличие сертификата о прохождении процедуры идеологической коррекции из основного перечня (см. Приложение 1).

…

4. … процедура дополнительной коррекции включает в себя:

– медикаментозная терапия (препараты серии «Somnium-5», см. Приложение 7);

– аудиовизуальное воздействие (программа «Истина-24», см. Приложение 8);

– тестирование (форма «Вердикт-Р», см. Приложение 9)

…

Заключительный этап – клеймление

…

Особи, не прошедшие коррекцию, подлежат передаче в Sonderabteilung 14, – для окончательного решения вопроса (см. Приложение 14).

Нью-БлэкКрос. Здание радио «Свободный Райх». Год 3861 после Падения Небес.

Кофе-поинт «Свободный Райх» всё пропитано запахом ванили, мёда и чем-то металлическим – как будто кто-то забыл выключить старый радиопередатчик, и теперь его схемы медленно перегорают.

Герхард чешет запястье, чувствуя под кожей знакомое шевеление:

– Scheiße, опять эти пятна.

Он расстёгивает манжет. Под тканью – красные полосы, будто кто-то провёл по коже тупым скальпелем. Из одной сочится густая капля. Жёлтая.

Герхард слизывает её, не моргнув. Сладко.

– По кофе? – спрашивает Дитрих, роясь в ящике стола.

– Natürlich, – вздыхает Урсула, потирая виски, – Без кофе я как Untote.

Дитрих достаёт три кружки – старые, потрёпанные, с потускневшим гербом Райха. Внутри засохшие коричневые разводы. Никто не моет их.

Зачем? Они и так чистые.

Он берёт со стола толстого, бледного червя – одного из тех, что вечно ползают везде, оставляя липкие следы.

– Ты же любишь покрепче, ja?

– Jawohl, – кивает Герхард, – как броня наших танков. Крепче только лбы некоторых volksgenossen.

Дитрих сдавливает червя.

Из раздавленного тельца вытекает густая, янтарная жидкость.

Она наполняет кружку, пузырится.

– Ваниль… – шепчет Урсула, закрывая глаза.

– И мёд, – добавляет Герхард, уже протягивая руку.

Они пьют. Горячо. Сладко. Wahrheit.

– Где Конрад? – вдруг спрашивает Урсула.

Дитрих пожимает плечами:

– Keine Ahnung. Третий день нет.

– Может опять нёс свою Dummheit? И в этот раз его наконец забрали?

– Ja. Говорил, что Herr Direktor – не человек.

Герхард фыркает:

– Ну и? У Herr Direktor всегда глаза блестели как-то… unnatürlich.

– И зубы, – добавляет Дитрих, – мне б такие: белее снега и острее бритвы.

Они замолкают.

За стеной что-то скребётся.

Дитрих допивает кофе, на дне его кружки дёргается половинка червя.

Дверь открывается.

В проёме – Herr Direktor.

Его костюм безупречен. Галстук затянут слишком туго, будто скрывает что-то под тканью.

Глаза – zu glänzend.

Зубы – zu weiß.

– Was besprechen Sie? – спрашивает он.

Голос как всегда – ровный, korrekt. Только вот… нижняя челюсть движется чуть-чуть nicht synchron.

– Nichts! – Урсула слишком быстро отвечает. – То есть… Конрада нет.

Herr Direktor улыбается.

– Конрад скоро будет – позавчера он отправлен на frische Luft. Слишком много глупых мыслей в голове – давно пора было проветрить.

Он кладёт на стол папку. Из-под обложки сочится что-то тёмное и klebrig.

– Übrigens, – добавляет он, – случаи бреда учащаются.

– Весеннее обострение, в апреле всегда так. – тут же говорит Герхард.

– Добавьте в новости предупреждение. – Herr Direktor поворачивается, его тень на секунду задерживается. – Volksgenossen в такое время должны быть внимательнее к тем, кто их окружает.

Дверь закрывается.

Дитрих вытирает лоб.

– Seltsam… мы показалось, что его рот чуть ли не до ушей дошёл.

– Ерунда. – отмахивается Урсула и допивает кофе.

На дне её кружки целый червь.

Где-то в стенах что-то stöhnt.

Но они привыкли.

Герхард берёт нового червя.

– Ещё Kaffee?

Червь извивается в его пальцах, кажется, от удовольствия собственной кончины.

Герхард сжимает сильнее.

Platsch.

Густая жидкость наполняет кружки.

Теперь их четыре.

Четвёртая кружка – с треснувшим гербом Райха.

Конрад берёт свою кружку, ту четвертую.

Его глаза стеклянные, блестящие. Как у Herr Direktor.

Рот Конрад растянут в неестественно широкой улыбке:

– Я вернулся. Свежий воздух оказался очень… питательным.

Нью-Лэнд. Год 3861 после Падения Небес.

Голос диктора, доносившийся из динамика, разгорячал толпу:

– Граждане Райха! Мои возлюбленные volksgenossen! Недавно мне на глаза попалось письмо от Ганса Рихтера, жителя дорогой каждому из нас столицы. Да, да, мои возлюбленные volksgenossen, я без стеснения называю автора письма – его коллеги, его соседи должны знать, кто жил рядом.

Клаус Фогель на секунду отвлёкся от дороги, что по дорожным знакам убедиться в верности пути, отображаемого в навигационной системе автомобиля.

Голос диктора обретал всё большую плотность, всё большую энергию:

– И что же написал в своём письме Ганс Рихтер? Да, да, я буду повторять его имя. Вы, мои возлюбленные volksgenossen, должны его запомнить. Так что же Ганс Рихтер написал в своём письме? А написал этот Ганс Рихтер, мои возлюбленные volksgenossen, всё по методичкам трупоедов Федерации и приложил… мои возлюбленные volksgenossen, мне даже противно это говорить, но я скажу. Я скажу потому что вы, мои возлюбленные volksgenossen, должны знать: лжецы Федерации ни перед чем не остановятся, они готовы замарать грязью даже имя святое для каждого жителя Райха, имя Солдата Вечности.

Слухи о том, что потеря крупного фермерского региона, была не виной Федерации, а результатом действий того самого Виктора Чайки, тоже доходили до Клауса. Помнится, ему пытались показать какие-то видеозаписи, фотографии, но Клаус Фогель был хорошим журналистом, поэтому умел распознавать лживую пропаганду людоедской Федерации.

Голос из динамика заполнил всю машину:

– … мои возлюбленные volksgenossen, Ганс Рихтер, разумеется, признался в том, что действовал по указке кураторов Федерации, и, выдав имена предателей, умолял о лоботомировании, чтобы искупить свой грех перед всеми нами.

Сообщение о том, что очередной Ганс Рихтер, попавшийся на крючок Федерации, раскаялся в своих грехах, Клауса Фогеля не радовало. Не радовало и то, что все родственники, а также многие из коллег и соседей Ганса Рихтера, осознав свою вину в том, что вовремя не выявили ростки предательства, добровольно отправились на коррекцию.

К голосу добавились восторженные аплодисменты:

– … Солдат Вечности – наш герой! Лживые слухи о его переходе на сторону Федерации распространяют предатели и ксеносы…

Клаус Фогель хотел докопаться до правды.

Хотел узнать, почему почти все документу относящиеся к становлению Райха были либо переписаны позднее, либо засекречены.

Хотел узнать, почему повстанцы писали «жизнь не пахнет ванилью и мёдом, жизнь пахнет потом и болью».

Голос из динамика стал подобен грому:

– Слава Райху! Один мир – одна нация!

– Один мир – одна нация! – на автомате выпалил Клаус Фогель.

Он был истинным volksgenossen и хорошим журналистом, этот Клаус Фогель.

Он просто хотел знать, чуть больше, чем знали другие.

И скоро Клаус Фогель узнает – для этого нужно лишь добраться до конечной точки маршрута, забитой в навигационную систему: Нью-БлэкКрос, проспект Линдермеера, 712.

Нью-БлэкКрос. Год 3861 после Падения Небес.

Так называемый информатор оказался пустышкой, одной из многих, ради которой не стоило гнать в ночь.

Очередной глупец, поверивший трупоедам Федерации, и трясший перед лицом Клауса насквозь лживыми бумагами.

Кажется, он даже упоминал, что работал или работает на радио «Свободный Райх» – журналист перестал вслушиваться в сказанное «информатором» почти сразу как увидел бумаги.

Сотню раз виденная ложь, на столько безумная, что находились даже те, кто в неё верил.

Райх заключил тайный пакт о сотрудничестве с Изнанкой?

Пф… каждый здравомыслящий volksgenossen знает, что Изнанка – ложь, созданная Федерацией, чтобы скрыть свои преступления, своё вероломное нападение…

Нападения и ужасная война четырёхвековой давности не вина ксеносов и Федерации, а Изнанки?

Трижды – пф!.. документальных свидетельств с тех времён даже в свободном доступе более чем достаточно и Изнанка там ни разу не упоминается, а вот ксеносы, Федерация…

Это Райх напал на Федерацию?..

Даже комментировать сил нет.

Разумеется, после беседы Клаус Фогель, как истинным volksgenossen, передал данные «информатора» куда следует – нельзя было позволять этой заразе и дальше расти.

Его поблагодарили и сообщили, что в беспокойстве нет нужды – кто следует в курсе ситуации.

Клаус Фогель хотел докопаться до правды, а с ложью Федерации он как истинным volksgenossen, был намерен бороться до конца.

Нью-БлэкКрос. Год 3862 после Падения Небес.

Когда за ним пришли, Клаус Фогель не удивился.

Когда-то должны были прийти и за ним.

Слишком много неудобных вопросов он задавал, слишком много контактов с теми, кого нельзя было даже с натяжкой назваться честным volksgenossen.

Система пришла за ним в образе пухлого Отто Вайдингер.

Улыбчивый sturmbannführer с порога предложил обращаться к нему «майор» или просто – Отто.

С первого взгляда на него, майор располагал к себе и даже пах как-то по-домашнему, как пахла та булочная из детства.

Ваниль и мёд.

Только Клауса было не обмануть, не отвлечь этой показной мягкостью: двое солдат остались за дверью, курили, о чём-то переговаривались с водителем машины, на которой приехал майор.

Двое солдат, а ездили тройками.

Значит, один где-то на заднем дворе, – ждёт, что Клаус попробует сбежать через дворы.

Нет, удовольствия повалить его в грязь и, а потом на глазах соседей, грязного, избитого заталкивать в машину, Клаус Фогель им не доставит.

– Гер Фогель, не угостите ли меня кексом, что утром испекла ваша дражайшая супруга? Я, как вы можете по мне видеть, испытываю тягу к мучному. А шоколадный кекс с сухофруктами и цедрой лимона… у меня прям слюнки потекли, когда ваше детки расхваливали мастерство вашей супруги.

Во рту у Клауса стало липко.

Они следили за ним.

Давно?

Что успели нарыть?

Жена, дети… они не осуждали его идеи, значит, могут быть признаны соучастниками…

Язык, живой, острый язык журналиста, сделался неповоротливым куском плоти.

Клаус только и смог, что кивнуть.

– Гер Фогель, вы не нервничайте так… я здесь скорее, как ваш друг, а не как официальное лицо. И как ваш друг, я хочу попросить вас о помощи.

Слова майора доносились до Клауса откуда-то издалека.

Жена… дети… Марта и Труди… неужели это затронет и их?.. нет, не должно.

Этот майор знает своё дело – давит на самое больное, на семью.

– Гер Фогель, я видел ваши статьи, имею какое-то представление о круге ваше общения… и я, в отличие от многих, не осуждаю вас, как раз наоборот, гер Фогель, я вижу в таких как вы будущее Райха. Будущее не за болванчиками, которые по сотому, тысячному разу перепечатывают изъезженные молью тексты, будущее в тех, кто ищет ошибки, несоответствия, ставит под сомнения догматы… ох, до чего изумительный кекс, вы попросите у своей дражайшей супруги рецепт – для меня, для вашего друга… именно такие люди создали когда-то Райх и привели к его расцвету. Гер Фогель, я скажу откровенно, – я был бы искренне рад, если бы вы согласились сотрудничать с нами.

Из папки, что майор в самом начале разговора выложил на стол, торчит край рукописи. Той самой, что Клаус видел недавно у Банге Фюста, которую сегодня должен был у него забрать. Запрещённая «История Лоскутного Мира в изложении Бродяги».

– Гер Фогель, я прекрасно понимаю, что подобное предложение требует времени на его обдумывание, поэтому… до чего же вкусно, обязательно, возьмите рецепт этого кекса, мне бы очень не хотелось, чтобы рецепт этого чуда пропал… поэтому, гер Фогель, я буду ждать вашего решения. Недели вам хватит?

«…мне бы очень не хотелось, чтобы рецепт этого чуда пропал…» – бьётся в голове Клауса.

Жена… дети…

Кивок.

Он даётся неимоверным усилием воли, будто бы Клаус находится внутри медовой бочки.

– Гер Фогель, тогда до встречи через неделю. И вот, – майор достаёт из папки рукопись, – я взял на себя смелость передать вам рукопись. Не стоит вам сегодня ездить к нашему общему другу Банге Фюсту.

Запрещённая «История Лоскутного Мира в изложении Бродяги» ложится на обеденный стол.

На листах видны капли крови.

Что это кровь Банге Фюста – нет сомнений.

– Гер Фогель, как друг скажу вам, – эта рукопись не лучший образец. Завтра вам доставят то, что хранится в наших архивах. Авансом. Я очень рассчитываю на ваш положительный ответ.

Нью-БлэкКрос. Год 3877 после Падения Небес.

Дом на проспекте Линдермеера был особенным.

Арчибальд Кранц, его управляющий, тоже был человеком особенным.

Истинным volksgenossen.

Он распознал в своём сыне гнилые ростки любви к грязной arbeiterin.

«Позволять жить никчёмной поросли, давая ей возможность бессмысленно уничтожать ресурсы, продолжать свой род – это преступление не только перед всеми нами, честными volksgenossen, но и перед нашими потомками». – эта цитата из «Kampf ums Desein» золотыми буквами была высечена на сердце Арчибальда Кранца, поэтому никаких сомнений в принятом им решении не было.

Вскоре после отправки сына на принудительную коррекцию, стало понятно, что жена была тем существом, которое поселило в сердце его сына опасную заразу.

Арчибальд Кранц настоял на том, чтобы жена, минуя принудительную коррекцию, которая помогала в большинстве случаев, сразу была подвергнута лоботомированию и отправлена отрабатывать свой долг перед Фатерляйн.

С тех пор каждый раз проходя мимо существа с пустыми глазами и слюнявым ртом, метущим какой-нибудь из тротуаров на районе, Арчибальд сплёвывал, коря себя за то, что позволил себе завести семью с этим существом.

Люди из мэрии посещали этот дом на проспекте Линдермеера куда чаще остальных.

Это был особенных дом.

Таких в столице было не больше пяти дюжин.

– Чёрт, Арчи, у тебя тут рай! – Мартин потрогал дубовую панель в гостиной.

Человек из мэрии точно помнил, что раньше, лет десять назад, ещё до назначения Арчибальда Кранца управляющим, панели были простые, из сосны.

А теперь – дубовые, с искусной резьбой.

– Для истинного volksgenossen нет ничего невозможного. – отмахнулся управляющий и налил вина.

Где-то в подвале что-то заурчало, а столик, на котором лежала папка инспектора, незаметно придвинулся к управляющему.

– Да, дела новых жильцов. Конечно, можешь ознакомиться. Но там ничего интересного. – махнул рукой Мартин и сделал глоток вина.

Там действительно не было ничего интересного.

Какой-то журналист, позволивший себе в своих статьях, провести параллель с фермами Города, проектами Царствия Истины и фабриками по производству arbeiterin.

Главный редактор газеты, в которой работал тот журналист.

Художник-дегенерат, вздумавший превозносить красоту ксеносов.

– Опять из этих… – брезгливо отбросил дела Арчибальд Кранц.

Одно из дел, оказавшееся на самом краю столика, несколько раз качнулось, раздумывая – упасть ему или нет.

Упало.

– Прошу простить. – хотел было подняться управляющий, чтобы поднять дело.

– Не стоит. – отмахнулся Мартин и сам наклонился за ним.

Мокрый всхлюп, и лишь папка с оставшимися делами да недопитый бока с чем-то тёмных и густым, что не могло быть вином, напоминало о том, что у Арчибальда Кранца только что был собеседник.

Чтобы сад процветал нужно было уничтожать не только сорняки, но и слабые ротки.

Мартин Шольц был слабым.

Сильные не признаются на исповеди, что иногда начинают сомневаться в том, что делают.

Нью-БлэкКрос. Год 3983 после Падения Небес.

Учитель истории в парадном мундире с медалью «За верность Империи» и железным крестом 2-ой степени, с дубовыми ветвями, поднимает руку в приветственном жесте:

– Дорогие ученики! Возлюбленные зерна грядущий побед! Сегодня вы узнаете, как нам повезло родиться в самом сильном, мудром и справедливом государстве Лоскутного Мира – Великой Четвёртой Империи, великом Райхе!

Дети, выстроившиеся шеренгу, звонко отвечают:

– Один мир – одна нация!

Лицо учителя истории, старого Франца Хульберта, сияет восторженной гордостью за себя, за своих учеников, за их общий дом, за Райх.

– Наша сегодняшняя экскурсия начнётся здесь, у подножия монумента «Солдаты Вечности».

– Виктор Чайка… – проносится среди детей подобный весеннему ветру шёпоток.

– Совершенно верно. Тот, что стоит к нам ближе всех – это Виктор Чайка. Во многом благодаря его героизму, его самопожертвованию, его преданности Фатерляйн, Райх вновь поднялся из пепла и руин, как поднимается каждый раз солнце. Раз за разом, чтобы осветить светом Мир, наполнить его теплом и жизнью, испепелить созданий тьмы. – комок подступал к горлу Франца, каждый раз, когда он произносил эти слова, ведь эти слова для него не были просто словами, как и железный крест, крест «За отвагу в бою» был не просто наградой.

Солдат Вечности – Виктор Чайка возвышался над площадью на десяток метров. Лицо преисполненное отвагой и честью. Нога его тело попирала отсечённую голову отвратительного создания, орка, рядом валялись головы, тела других врагов Райха. В руках его был зажат штандарт, увенчанный абвером-орлом. Голова орла смотрела направо, в будущее, светлое будущее всего человечества.

Официальная история стыдливо умалчивала о том, что Виктор был не один, были сотни тысячи Викторов, и о том, что все они были уничтожены в тот самый момент, когда ученные Райха наконец смогли создать Убер-Зольдов, искусственно выращенный солдат нового поколения, способных эффективно бороться с мертвецами Федерации и ксено-тварями разных мастей.

– Виктор Чайка был верным сыном Райха – человеческим идеалом, к которому нужно стремиться каждому, но он был не единственным, он был одним из многих, тех кто остался верен заветам нашего Фюрера, отдавшего свою жизнь за то, чтобы остановить вторжение Тёмного мира к нам, запечатать Город, обитель греха и ксеносов, дать время Райху вновь расправить крылья.

– Брат Фабиан… Маркус Линдермеер… Штраус Зель… – будто листья огромного дерева шелестят детские голоса.

Все они были здесь, увековеченные в камне.

Худой, с просветлённым лицом брат Фабиан, написавший «Kampf ums Desein», «Борьбу за существование», один экземпляр, а то и не один, был в доке каждого законопослушного volksgenossen, соплеменника.

Мудрый, со взглядом устремлённым в будущее Маркус Линдермеер, вернувший нации правду о прошлом, о Империи, Фюрере, о великой миссии, которые проклятие ксеносы и их прислужники скрывали от человечества.

Штраус Зель, отец Убер-Зольдов.

Герои минувших эпох. Символ.

– Совершенно верно. Их имена, их подвиги золотой нитью памяти и гордости вышиты в сердцах каждого volksgenossen. Но орёл Райха смотрит не назад, а вперед. В будущее устремлён взор его немигающего ока. – испытывающий взгляд Франца скользит по лицам детей – поняли ли они, прониклись ли смыслом сказанного.

Прошлое, сколь грандиозно оно ни было бы, должно померкнуть перед грядущими свершениями – в этом Франц Хульберт был уверен.

Его детей, внуков ждала жизнь более сытная и богатая, чем была у него.

И он даже представить не мог – на сколько она будет лучше того, что есть у него, как не мог его дед представить, что у его внука будет arbeiterin эльфийка, такая же молодая и красивая, как и в тот день, тридцать лет назад, когда Францу Хульберту её вручили вместе с медалью «За верность Империи».

– Один мир – одна нация! – звонко выкрикнули дети.

Великая цель для великой нации.

Ни эти дети, ни даже детей этих детей не увидят, как это лозунг станет реальностью, но они продолжат делать всё, чтобы он стал реальностью.

Лик Лоскутного Мира будет очищен от мерзких ксеносов, магов, обитателей Межреальности, трупоедов Федерации, приближающих каждым свои вздохом, каждым своим заклинанием гибель в пучинах Пустоты.

– Один мир – одна нация!

Нью-БлэкКрос. Год 3983 после Падения Небес.

Штурмбанфюрер Райха в отставке Юрген Тодвахтен, вернувшийся в Haus, аккуратно повесил свой старый мундир в шкафу.

Сегодня был славный день.

Сегодня Юрген встретил своего старого боевого товарища – старика Хульберта, который, как и положено достойному volksgenossen, даже выйдя на пенсию продолжал служить во славу Фатерляйн, работая учителем истории.

Сегодня же Юрген получил полагавшуюся ему arbeiterin – молоденькую тифлинг. Одну из тех, кого начали производить на фермах Райха для удовлетворения повседневных нужд volksgenossen.

Дверца шкафа сама собой закрылась, а кресло встало там, где хотел присесть Юрген.

Стакан с виски привычно лёг в руку, но всё же от старого вояки не укрылись нетерпение и дрожь предвкушения.

– Не спеши, мой дорогой Haus, не спеши. – огладил он кожу кресла.

Пальца остановился на мягких, слегка припухших губах, и пока Юрген наслаждался ароматом спиртного, бесцельно водили по ним.

Аромат ванили в воздухе усилился.

– Не спеши. – повторил Юрген, и пальцы его, проскользнув между губ, слегка погрузились внутрь кресла.

К ванили добавился запах мёда, а стены издали едва различимый стон.

Юрген улыбнулся чуть шире, обнажая свои неестественно белые и острые зубы.

Кожа кресла начала умоляюще массировать обнажённое тело старого вояки.

– Не спеши. – Юрген зажал губу между большим и указательным пальцами и сжал их, сильно сжал.

В стене, прямо перед стариком начала распахиваться беззубая, сочащаяся густым, липки соком, пасть.

Юрген скосил взгляд налево, вниз.

Оставленная на коврике в прихожей тифлинг уже была здесь, всё на том же коврике.

Поняв, к кому она попала, девушка истерично билась, пытаясь вырваться из пут, приобретая при это поразительное сходство с рыбой, выброшенной на землю.

– Рыбалка. Haus, напомнишь мне, чтобы на эти выходные я съездил на рыбалку.

Свет едва заметно мигнул – Haus понял, Haus напомнит.

Юрген ощутил, как легко пронимают ему в позвоночник иглы.

Теперь можно было.

Теперь и он получит наслаждение от этой трапезы.

– В следующий раз попробую достать одну из тех, что производят на фермах юга. Говорят, их эльфиек не отличить от диких. Посмотрим, возможно, они просто не попадали к настоящим гурманам. – когда ужин окончен пообещал Юрген.

Haus ответил благодарной дрожью.

Год 4023 после Падения Небес.

Вырезка из газеты «Фольксштимме».

«История Лоскутного Мира в изложении Бродяги» – известная в маргинальных кругах как «Истории Бродяги», представляет собой псевдоисторический компендиум, составленный из разрозненных фрагментов фольклора, апокрифических текстов и откровенных фальсификаций. Настоящий документ доказывает, что данный текст не только не имеет научной ценности, но и содержит опасные идеи, подрывающие основы историографии Райха.