Голоса забытых

…

Текст создавался с целью формирования альтернативной, враждебной Райху исторической памяти.

Из доклада Имперского института историографии.

«История Лоскутного Мира в изложении Бродяги» – это не просто собрание лживых сказок. Это сознательная диверсия, разработанная врагами Райха для разложения исторической памяти народа. Текст, насыщенный ксенофильскими вымыслами, является типичным продуктом международного заговора декадентов, стремящихся подменить великую историю Райха бреднями вырожденцев.

…

«Истории Бродяги» – это оружие в книжном переплете, созданное для отравления умов. Толерантность здесь неуместна. Только беспощадное уничтожение этой заразы и её носителей спасет Райх от духовного разложения.

Доклад Имперской академии

Текст содержит 14 «семантических мин»: например, метафора «лоскутного мира» программирует сознание на неприятие иерархии.

…

Рекомендуем: материалы изъять, распространителей отправить на перевоспитание.

Из передачи радио «Свободный Райх».

Гражданский долг каждого истинного volksgenossen кто услышал цитаты из «Истории Бродяги» или заподозрил наличие запрещённых материалов – донести.

Молчание – соучастие в преступлении, предательство нашей славной Родины, предательство Райха. А с предателями необходимо поступать по всех строгости закона.

…

Пример для подражания:

Гражданин М. из г.Дюстерхафен.

Гражданин М. сообщил, что его мать хранит экземпляр «Историй Бродяги».

Гражданин М. – истинный volksgenossen.

Гражданин М. – награждён почётным знаком «За чистоту мысли».

Будь как Гражданин М.

Из письма в редакцию газеты «Фольксштимме».

Мы, рабочие завода «Райхсшталь», требуем ужесточить наказание для распространителей «Истории Бродяги»!

Детский стишок.

Бродяга – враг, Бродяга – ложь, кто его слушает – тот нехорош!

Портсмунд. Год 4103 после Падения Небес.

Городской парк в октябре пахнет гниющими яблоками и почему-то ещё ванилью с медом.

На промозглой скамейке, сжимая в кармане гонорар за рассказ, который редактор «Weird Tales» назвал «дерьмом, даже для наших стандартов», но деньги всё же заплатил, заявив, что это «в последний раз».

Это был шестой или седьмой последний раз, который мог припомнить Герхарт Шрайбикус.

Припоминать выходило с трудом – виной тому была допитая почти до конца бутылка виски, что стояла рядом со скамейкой.

Незнакомец, которого пришлось ждать так долго, что Герхант уже успел убедить себя в том, что большой глупостью с его стороны было поверить в старую городскую легенду, подсаживается без приглашения.

– Вам нужна история? – вопрошает незнакомец.

Аромат ванили и мёда усиливается, стирая все остальные запахи.

Его пальцы, обмотанные грязным бинтом, выстукивают на поверхности ветхого чемоданчика какую-то старинную мелодию.

– Настоящая. Та, что оставит шрам. – уточняет он, и Герхант замечает, что зубы незнакомца необычайно белы и остры.

– Лайонелл Шайти?..

Незнакомец улыбается, услышав одно из тех имён, под которым его знали в этих местах.

– А это так важно?

Нет, для Герханта Шрайбикуса это было не важно.

Незнакомец, получив именно тот ответ, который должно, открывает чемодан и достаёт футляр с выжженной на нём руной. На ощупь руна ещё теплая, будто только мгновение назад была оставлена раскалённым клеймом на поверхности деревянного футляра.

– Нагльфар – корабль с парусами из человеческой кожи. Доски, скреплённые не гвоздями, а сплющенными костяными фалангами. Он тебе нужен?

Герхант мотает головой.

– Те этот Нагльфар. Может быть тогда этот Нагльфар? – незнакомец прячет футляр в чемодан и достаёт другой. – Корабль мертвецов, украденный у самого Всеотца, а капитаном у него Васко Калони. Ты ведь слышал о Злюке?

Герхант мотает головой.

Незнакомец с ощутимым разочарованием прячет и этот футляр, но продолжает рассказывать о том, от чего отказался Герхант:

– Он плывёт до сих пор, – голос незнакомца сливается с шумом листвы, – потому что его ведёт вперёд воля капитана, убившего, как говорят, самого Илисиана Вандорского.

При упоминании Вечного Императора, основателя и властителя Третьего Райха, Герхарт вздрагивает, но нет, не этот корабль он видел в детстве, воспоминания не об этом корабле толкают его писать рассказы, которые скоро уже никто и публиковать не будет.

Незнакомец улыбнулся, вновь продемонстрировав свои невозможно белые и острые зубы, которые, думалось, должны была резать язык незнакомца всякий раз, когда он решил бы им шевельнуть.

Он провёл ладонью по крышке чемодана.

Новый футляр появился из чемодана, но в этот раз вместе с ним выползли тонкие струйки тумана. Они вились вокруг пальцев незнакомца, как змеи, и Герхарту вдруг показалось, что скамейка под ним стала влажной, липкой, тёплой.

– Тогда, может, «Летучий Голландец»? – прошептал незнакомец, и в его голосе внезапно зазвучали волны, бившиеся о борт. – Капитан его был проклят за то, что убил Тринитаса, и нет ему права ступить на землю, что впитала кровь бога.

Герхант едва заметно качает головой, хотя возможно, это скамейка под ним качается.

– У меня есть и другой «Голландец» – им правит демон, пожравший Бродягу и получивший всю власть, всю силу того бродячего бога, о котором в местных краях ходит много небылиц.

Бинты на руках незнакомца, запутавшись в тумане чемодана, в котором он искал другой футляр, размотались на мгновение, обнажив кожу, покрытую язвами.

Бумажки – деньги, полученные Герхардом, за последний его рассказ становятся склизкими, толстыми, будто это не деньги, а какие-то морские гады, но Герхард не достаёт руку из кармана. Боится увидеть, что так оно и есть.

– Тогда, может быть, один из живых кораблей Изнанки? – новый футляр в руках незнакомца.

Запах мёда и ванили пьянит, усыпляет.

Влажные, тёплые языка тумана, касаясь кожи Герханта будто пробуют её на вкус.

Недопитая бутылка виски перекатывается то вправо, то влево по мягкой, сочной, плоти палубы.

– Живой корабль… – прошептал Герхарт.

Незнакомец прищурился и открыл уже рот, чтобы ответить, но из тумана за его спиной донёсся скрип.

Старый, ржавый.

Хлопанье парусов.

И… и резкие, чёткие команды на языке, который Герхарту был не знаком.

Матросы, корабля, чья история скрыта в минувших веках, брали на абордаж живой корабль Изнанки, который уже был готов поглотить ещё одну душу, сделав её своей частью.

Герхарт Шрайбикус, очнувшийся ближе к вечеру от того, что в него тыкал палкой полицейский, необычайной чётко вспомнил, что на самом деле случилось с его отцом, и что сам он столько лет пытался сказать своими рассказами.

– Не было победы – нас просто продали Изнанке. – пробормотал Герхарт, вспомнив лицо своего отца.

Два слизня недовольно копошились в него в кармане, а в руке со сбитыми костяшками был зажат обрывок бинта.

Дер-И. Год 4105 после Падения Небес.

Герхарт Шрайбикус сидел на койке, сжимая в руках обрывок тряпки.

Он постоянно где-то находил куски ткани и обматывал ею свои пальцы.

– Доктор, вы можете мне верить, – его голос был хриплым, словно он не спал неделями, – но это не отменяет того факта, что они продали нас. Нас всех.

Доктор Мендельсон, молодой психиатр со спокойными глазами, делал заметки в блокноте.

Очередной соотечественник, поддавшийся тлетворному влиянию лжи Федерации, – доктор успел уже на таких насмотреться.

Несут какой-то бред, сами не понимая, что их слова – это отзеркаленная на Райх ситуация в Федерации – это там люди вынуждены жрать друг друга, это там даже после смерти люди должны продолжать служить во славу бесчеловечного режима.

– Герхарт, давайте по порядку. – предложил доктор. – Вы говорите, что в городском парке Портсмунда несколько лет назад разразилось сражение между живым кораблём с Изнанки и кораблём призраком, но вот ведь протокол – вас пьяным задержали в том парке и поместили в камеру.

Герхарт смотрит на истрёпанную бумагу – не в первый раз ему тычут этим протоколом.

И другими – раньше он любил выпить.

Раньше.

– Вам ещё очень повезло тогда – от взрыва болотного газа погибло несколько человек. – распечатки газет легли рядом с протоколом.

Газетный заголовок сообщал о семи погибший и ещё почти трёх десятках пострадавших, многие из которых потом либо скончались, либо пропали без вести.

Герхарт посмотрел на доктора, потом на стену за его спиной – она дышала, и каждый выдох наполнял комнату тошнотворным теплом с запахом ванили и мёда.

– Герхарт, всё в порядке?

– Благодарю, доктор, всё в порядке: ваши таблетки мне помогли.

Герхарт погладил несколько свежих пятен на бинте – всё, что осталось от слизней, которых он должен был утром выпить.

– Тогда, Герхарт, вернёмся к бумагам. Посмотрите на них. И скажите, что вы видите.

– Я вижу, что пьяный писатель-неудачник, чудом выжил при взрыве газа.

– Герхарт, ну зачем вы так?.. да у вас были проблемы, но главное, что вы их осознали, и теперь мы работаем над тем, чтобы они больше не мешали вам жить.

Густая капля едко пахнущей слизи, сорвавшись с потолка, упала на плечо доктора и, медленно впитываясь в его белоснежный халат поползла вниз к нагрудному карману, в которой хранился краткий сборник цитат «Kampf ums Desein» – всё-таки доктор был истинным volksgenossen, решившим посвятить свою жизнь возвращению к свету истины тех сограждан, которые по глупости своей свернули во тьму.

– Доктор, возможно, по мне не видно, но я рад, что оказался здесь. Правда, мне очень нужно было здесь оказаться. – успокаивающе улыбнулся Герхарт, разматывая и вновь наматывая свои бинты.

Если внимательнее приглядеться, то на бинтах можно заметить едва различимую вязь из слов.

Доктор Мендельсон сделал пометку в блокноте.

Пациент явно шёл на поправку – лечение оказалось крайне эффективным, хотя доктору всё же хотелось верить, что отчасти это также была заслуга и святости места – где-то здесь много веков назад брат Фабиан читал свои первые проповеди.

– Это приятно слышать, но давайте продолжим. Герхарт, расскажите, о своих «исследованиях».

Из стены проступают лица.

Некоторые кажутся Герхарту знакомыми – он видел их, когда проводил свои изыскания.

– Герхарт, Герхарт, всё в порядке? Может быть укольчик?

– Благодарю, доктор, сейчас мне гораздо лучше – я уже могу различить, где галлюцинации, а где объективная реальность.

– Не хотите укольчик, вот таблеточки. Выпейте.

Доктор выложил на стол несколько чёрно-желтых личинок и придвинул стакан с водой.

От таблеток нельзя отказываться – всё равно заставят проглотить.

Герхарт привычным движением сделал вид, что глотает таблетки, раздавив их забинтованной рукой, а потом ещё показал рот, демонстрируя, что действительно всё проглотил.

На новые пятна, образовавшиеся на бинтах, доктор внимания не обратил.

– Герхарт, продолжим?

– Конечно, доктор.

– После инцидента на вас вышли люди, сотрудничающие с Федерацией, которые подвергли вас изменениям. Так ведь?

– Они называли это открытие глаз… открыванием глаз…

При упоминании процедуры, доктор Мендельсон скривился: терминология и методы трупоедов Федерации ничего, кроме отвращения не могли вызвать. Отвращение это с каждым годом было всё сильнее, ведь с каждым годом доктор видел всё больше результатов действия этих недолюдей из Федерации. Видел, что они делали с некогда почтенными volksgenossen, во что их превращали.

– Но вам удалось сбежать до её окончания.

– Скорее они меня отпустили, доктор. Отпустили и сбежал – это всё-таки разные вещи.

Откуда-то донеслось влажное хлюпанье и приглушённый стон – то ли боли, то ли удовольствия, не разобрать.

– Можете рассказать о своих «исследованиях»? После побега вы ведь не сразу пришли к за помощью нам.

– Доктор, в прошлом я – писатель-алкоголик, страдающий из-за понимания того факта, что я оказался причиной по которой погиб мой отец; я сегодняшний – нахожусь в реабилитационном центре и от принудительного лоботомирования меня отделяет куда меньше, чем может показаться. Думаю, даже в шутку называть то, чем я был занят «исследованиями» – не стоит. – голос Герхарта всё также выдавал усталость, но в нём послышалась твёрдость.

По стене прокатилась судорога.

Хлюпание стало громче, призывнее, будто голодная тварь беззубым ртом пытается пережевать и поглотить что-то твёрдое.

Слова и тон, с которыми они были сказаны, родили в докторе беспокойство, по крайней мере так решил сам доктор Мендельсон.

Пол под ногами показался ему неестественно мягким и липким.

– В официальных источниках ничего ценного искать смысла не было – это я сразу понял – позволившие себе то, в чём я их намеревался обвинить, просто не могли допустить столь глупую ошибку, как оставить какие-то доказательства. Да даже если бы и оставили – я просто не смог бы её найти. Я ведь никогда не отличался умом. Верить тому, что мне совали под видом агитации из Федерация, я тоже не был намерен – я ведь был законопослушным volksgenossen. Ни добропорядочным, ни тем более образцовым, просто законопослушным.

Стены зашевелились.

Выложенные на стол документы скрылись в его вязкой глубине.

Кто-то куда-то бежал.

Кто-то что-то кричал.

А они сидели друг на против друга: доктор и пациент.

Две почти недвижных фигуры в окружающем хаосе.

– Поэтому, доктор, я поехал в Федерацию. – вязь на бинтах стала ярче, уже можно было различить отдельные слова, фразы. – Не скажу, что мне там понравилось, но что скажу точно – в Федерации умеют воевать с Изнанкой, не с собственными гражданами, не с ксеносами, а с Изнанкой, с Богами Тьмы.

Доктор протёр глаза – они слезились.

Дышать было тоже трудно – воздух стал каким-то горячим, густым.

Слова Герхарта Шрайбикуса доносились до него с опозданием и будто бы приглушённые.

– Теперь же, доктор, после всего, что я совершил и особенно после того, что мне предстоит совершить меня уже не назвать законопослушным volksgenossen.

На плечо доктора легла рука.

Доктор нашёл в себе силы отвести взгляд от пациента и посмотреть в лицо того, что положил ему руку на плечо.

Доктор Мендельсон смотрел на обескровленное, изрезанное посмертными ранами лицо мертвеца.

– Теперь, доктор, я – враг Райха. Райха, не volksgenossen, хотя вам, как представителям Федерации, и не понять разницы.

Запись в судовом журнале исследовательского судна «Кеплер-Процион» №734. Дата по бортовому счёту: 4829.02.27.

Участники: капитан Арья (А), биолог-аналитик Тэн (Т), лингвист-семантик Орсон (О).

Тема: Анализ аномального сигнала.

(возобновление записи)

Т: Капитан… Орсон… я… не знаю, с чего начать.

Этот фрагмент – не просто архив. Это рана, которая не заживает.

Я провёл анализ расшифрованного фрагмента – он касается становления Райха, да, того самого.

В сигнале – множественные голоса, но все они постепенно сходятся к одному: к цивилизации, которая начала поедать саму себя, чтобы не умереть от одиночества. Она создала систему, где каждый человек – ресурс, каждая эмоция – топливо, а память – оружие.

Изнанка здесь не внешняя угроза, как у нас.

Изнанка стала частью общества Райха, самой сутью людей её населяющих.

Многие вещи, о которых я узнал, мне глубоко противны, но имеющиеся исторические данные подтверждают высокую вероятность того, что всё изложенное – достоверно.

Но если прочитать это без подготовки, без этического щита – можно начать верить, что подобные методы оправданы. Что ради выживания можно стереть, переписать память, лишить права на существование целые виды, обратить живых, разумных, существ в нечто на подобии домашнего скота.

И, капитан, эти тексты не случайно нами найдены.

Они отправлены.

Кто-то – или что-то – целенаправленно транслирует этот архив в космос, как маяк.

Причины пока не ясны, но ясно, что Торстон прав – это не ловушка Изнанки.

Это нечто более древнее…

Возможно, мы натолкнулись на оригинальный, полный текст «Истории Лоскутного Мира в изложении Бродяги» или на что-то столь же древнее.

Поэтому, капитан, я прошу, чтобы Орсон помогла мне найти голос Бродяги в этом хаосе. Возможно, именно Бродяга – ключ к пониманию сигнала.

(пауза, шум дыхания)

О: Я готова, капитан.

А: Орсон, можете присоединиться к Тэну. Возможно, вместе вам удастся что-то понять.

(запись приостановлена)

Добр-Янка. Год 47 после Падения Небес.

Грязные, его собратья, отказавшиеся внимать голосу разума, пошли в атаку незадолго до рассвета.

Буревестник в иной ситуации без особых проблем справился б с кучкой головорезов – снежная буря разметала бы их, посекла, обратила льдом их тела, но призвать бурю здесь и сейчас – значило погубить не только грязных, решивших захватить селение, но и истинных людей, жителей Добр-Янки.