Черный квадрат и «белый китаец»

© Виктор Васильевич Кабакин, 2020

ISBN 978-5-0051-6982-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Виктор Кабакин

Черный квадрат и «белый китаец»

(остросюжетная повесть)

«… в нем (черном квадрате) …скроется тайна, а эта тайна так далека и глубока и бесконечна, что скорее достигнешь млечной дороги звезд небесных, нежели углубишься и обследуешь все извилины, находящиеся во мне…; и много людей-мудрецов подымают свои взоры на далекие звезды, смотрят в телескопы, желая приблизиться к ним, и в этот момент забывают, что они сами являются звездами, которые нужно исследовать…».

Казимир Малевич*

* К. Малевич – российский художник-авангардист (1878—1935), основоположник нового направления в живописи, названного им супрематизмом (от латинского слова «супрема», означающего – высший).

Часть первая

Корнев

Андрей Корнев любил в поезде располагаться на верхней полке. Никому не мешаешь, лежишь себе, читаешь или думаешь о чем-то своем под уютный стук колес. Он любил состояние поездного кайфа – этот короткий период беззаботного существования, когда от тебя, собственно, ничего не зависит и ты полностью отдан на волю тех, кто должен заботиться о твоем удобстве в пути и своевременном прибытии на место.

Корнев повернулся спиной к стенке. Сквозь узкие щели черного квадрата окна, закрытого плотной шторой, пробивались тонкие полоски предрассветных лучиков, и на соседней полке в таинственной мгле виднелись контуры стройного тела. В каком-то полуметре от Андрея под легкой простыней лежала молодая женщина. Простыня чуть приподнялась, и открылась обнаженная почти до бедра женская нога.

Еще одно удивительное свойство поездов: незнакомые люди волею случая оказываются в обстановке почти интимной, едят, раздеваются и спят в незнакомом окружении, порой совершают действия, допустимые разве что между близкими.

Андрей почувствовал жаркое волнение. Он знал, что у женщины, лежащей напротив, карие глаза и удивительно рыжие густые волосы, которые крупными кольцами обрамляли ее лицо. Когда Андрей вошел в купе, она сидела у окна, и он ощутил на себе ее внимательный, даже, пожалуй, несколько заинтересованный взгляд. При знакомстве она назвалась Тамарой и протянула руку. Корнев с удовольствием пожал ее маленькую мягкую кисть и чуть задержал в своей ладони. Потом женщина мило с ним кокетничала, и Корневу было приятно общаться с ней. Она была одинока и ехала в отпуск, и в ее глазах Андрей читал невольный вопрос: не случится ли так, что именно он окажется ее избранником на время отдыха и, кто знает, может, на более длительный срок?

Андрей усмехнулся, вспомнив своего коллегу – любителя поездных романтических знакомств. Тот специально копил деньги и, отправляясь в отпуск, брал билеты только в «СВ». Иногда ему везло – соседкой по купе оказывалась молодая женщина, тоже не чуждавшаяся авантюрных похождений. И тогда по возвращении из отпуска знакомый, захлебываясь от восторга, рассказывал об очередном любовном приключении.

Живое очертание женского тела было настолько притягательным, что Корнев, хоть и понимал, что это не совсем прилично, все-таки не мог оторваться от его созерцания. Мы ведь любуемся женскими образами, к примеру, на картинах, фотографиях, размышлял он, словно оправдывая свое повышенное внимание к женщине, сознавая в то же время, что ее стройная фигура вызывает в нем не только эстетические чувства.

Тут женщина повернулась лицом к Андрею, и он увидел, что она тоже не спит. Ее широко открытые глаза, матово блестя в рассветной полутьме, уставились на Корнева. Как-то чуть медленнее, чем надо было бы, она поправила сбившийся халатик, а затем убрала ногу под простыню.

Некое золотистое сияние исходило от женщины, оно окружило Корнева и обволокло его густой медовой патокой. У мужчины внезапно пересохло в горле. Ему вдруг показалось, что сейчас в ее глазах появился намек на нечто сладостно-тревожное, праздничное, на возможность зарождения между ними неких отношений, понятных только двоим. И еще – как бы ожидание от него решительного действия.

В этот момент поезд резко затормозил, и женщина, без сомнения свалилась бы на пол, если бы Корнев, мгновенно среагировав, не подставил свою руку. Его ладонь уперлась в мягкое плечо женщины, поддержала ее и легко отодвинула от края полки. Как бы невзначай рука мужчины задержалась на ее плече. Тамара не шевельнулась. Он медленно, осязая бархатистость ее кожи, провел наэлектризованными пальцами сначала от плеча до сгиба локтя женщины, а затем до запястья. Наконец, взял ладонь Тамары и слегка сжал в надежде ощутить ответное пожатие как знак одобрения его действий. Однако ее пальцы остались безжизненными. Женщина вздохнула, потом взяла его руку, осторожно, но уверенно отвела от себя и отвернулась к стенке.

Корнев почувствовал, как кровь прильнула к его лицу. Ему стало стыдно. Он понял, что попал в сети взбудораженного воображения, миража, вызванного, очевидно, неверным светом, идущим от черного оконного прямоугольника, и замкнутым пространством купе. Короче, неверно оценил обстановку и получил по заслугам. А ведь не мальчик – почти сорокалетний мужик.

Женщина, не сказав ни слова, продолжала неподвижно лежать, словно окруженная черным ледяным вакуумом. Корнев откинулся на спину и, заложив руки за голову, подумал, что он фактически ничего о ней не знает. В дороге люди нередко делятся со случайными попутчиками рассказами о своей личной жизни, причем с такими подробностями, что только диву даешься. Даже не зная, что за человек перед ними. Тамара же очень мало говорила о себе, зато с удовольствием слушала молодую семейную пару, очень симпатичную и словоохотливую, которая ехала в этом же купе и сейчас спокойно спала внизу.

«Интересно, какими глазами она посмотрит на меня утром? – размышлял Андрей, ворочаясь на узкой полке. – Возможно, сделает вид, будто ничего не было. А что, собственно, случилось? Мужчина, можно сказать, спас женщину от неприятности, а потом показал ей, что она ему нравится. Что тут особенного? Ладно, будем считать, что неудачно прикадрился, – он усмехнулся. – Да, что-то не везет ему в последнее время на любовном фронте…».

Так думал Корнев, пока, наконец, не заснул.

* * *

Утром Тамара холодно поздоровалась с ним и почти не разговаривала. После завтрака Корнев с некоторой обидой снова забрался на верхнюю полку и развернул газету. Ночное происшествие казалось теперь далеким туманным сном, словно произошло оно не с ним, а с кем-то посторонним. Однако смутное тревожное чувство все-таки копошилась на сердце. Чтобы избавиться от него, он стал думать о предстоящей встрече с Сергеем Малышенко.

Часа через три он обнимется с другом, которого не видел больше года. И они вместе начнут работать по важным делам, запланированным еще в Москве. Корнев позвонил Сергею, изложил суть предстоящей командировки, сказав, что подробности разъяснит при встрече. Тот в ответ коротко сказал, что рад предстоящей встрече, и чуть подумав, добавил, что у него тоже имеется интересная информация, которую надо обсудить. Таков уж был Малышенко: сдержанный, чуть суховатый, но всегда надежный и очень работоспособный.

То, что напарником будет старый друг, чрезвычайно радовало Андрея Корнева. Это было удобно – в доверительном плане и надежно – в конспиративном. Двум обстоятельствам: доверию к партнеру и конспирации Андрей придавал самое большое значение. Невнимание к ним – основная причина провалов многих операций. А он прекрасно понимал, что масштабы его нынешнего задания отнюдь не ограничиваются только городом Ореховск, куда он сейчас направлялся.

Его размышления прервала оживленная беседа снизу. Сначала Корнев слушал вполуха. Но тема разговора оказалась настолько интересной да и близкой ему, что он стал прислушиваться. Молодой человек, рассказывая, то и дело, словно за подтверждением обращался к своей цветущей супруге Оле. Глядя на эту счастливую пару, никогда не подумаешь, что три года назад оба были законченными наркоманами, судьбы которых могли быть безвозвратно искалечены.

– Поводом, чтобы впервые уколоться, – говорил парень, – обычно является любопытство, желание показать себя не хуже других или не ударить перед друзьями лицом в грязь, наконец – испытать неизвестные ощущения… Правда, Олюша?

– А вы что ощутили в самый первый раз? – заинтриговано спросила внимательно слушавшая Тамара.

– Я-то? – парень на секунду задумался, но его уже перебила супруга.

– Когда я приняла первую дозу, мне было очень плохо, – заявила она. – Кружилась голова, тошнило. Мне, кстати, предложил заняться этим мой благоверный. – Она кивнула головой в сторону мужа, причем в интонации ее не было ни раздражения, ни попытки обвинить его.

«Так обычно говорят люди, для которых самое ужасное уже позади, когда они все для себя уяснили, все точки над i расставили, а проблему свою, наконец, разрешили», – подумал про себя Андрей.

Оля между тем продолжала:

– У Павла уже был кое-какой опыт в приеме наркотиков, и он мне сказал, что мы оба «полетим». И мы «улетели»: только я в сторону унитаза, так как меня рвало, как из фонтана, а мой супруг в это время «торчал», и ему было плевать на меня. Второй раз я приняла дозу, как говорится, за компанию. Находились мы на какой-то вечеринке, потом все решили оторваться. Тогда я воспарила, но приземление было ужасным, доминировало ощущение, что вместо головы гудящий чугунный колокол, все кости ломило. И у остальных было похожее состояние. «Лечились» снова дозой. А дальше понеслось, как в густом тумане…

– И долго у вас такое продолжалось? – чуть слышно спросила женщина. Как у многих, далеких от наркомании нормальных людей, встреча с ее представителями, похоже, вызывало у нее повышенный интерес, смешанный почти с мистическим ужасом.

– Нынче у меня такое чувство, что тогда была одна сплошная ночь длиною более двух лет, – говорил Павел. – Теряешь счет дням и несешься в темном тоннеле с бешеной скоростью. Окружающее просто перестает для тебя существовать. Весь твой смысл жизни в одном – уколоться. Очень быстро наступает момент, когда очередная доза тебе нужна отнюдь не для того, чтобы получить удовольствие, а чтобы только нормально себя чувствовать. Ибо ты уже в липкой паутине, в страшном ожидании «ломки». А что это такое – описывать наркоману не надо…

– Среди наркоманов популярны рассказы о веселых днях, жизни в кайф, – подхватила Оля. – Но это – ложь! Теряется все: мораль, друзья, жизненные связи… О чем с ними можно говорить? Да ни о чем, кроме иглы, дозы… Деградация неминуема.

– У меня был приятель, – продолжал Павел. – Ты, Олюша, его должна помнить. Так он, чтобы незаметно украсть героин отрастил себе длинный ноготь на мизинце. Незаметно проведет мизинцем по порошку, зачерпнет чуть-чуть…

– Это Вовка Сакетов, – подтвердила Оля. – Он умер от передозировки.

– Да, но незадолго перед этим, обнаружив Вовкину хитрость, его жестоко избили. Переломали все пальцы, а ноготь выдрали живьем. Законы в среде наркоманов волчьи. Наркомания – это, – и тут Павел, оглядываясь по сторонам в поисках верного сравнения, бросил взгляд на квадратное вагонное окно, которое сейчас было ярко освещено солнечным светом, – черный квадрат, внутри которого в отчаянии мечешься до самого скончания века. Так, Олюша?

– Или лабиринт, – подхватила она, – из которого только два выхода: тюрьма или смерть.

– Как же вы выбрались из этого лабиринта? – качая головой, тихо спросила Тамара.

– Сначала мы дошли до самого дна, – продолжал Павел по-прежнему ровным голосом. – У нас забрали ребенка. Мы продали в доме все, что можно, стали занимать деньги, а затем и воровать, только для того, чтобы достать сокровенную дозу. В итоге, я оказался в тюрьме.

– И вы так спокойно об этом говорите? – изумилась женщина.

Павел и Ольга посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Вам, наверное, это нелегко понять, – сказал Павел, – но когда возвращаешься из того мира, многое, нет – все в тебе меняется. Если ты сумел пробить черную завесу, то начинаешь понимать истинную ценность жизни. Не подумайте, что это только высокие слова. Я все это перенес на собственной шкуре. Нам с Олей сейчас просто нечего скрывать. Там, за решеткой я впервые понял: чтобы начать новую жизнь, надо полностью очиститься, в первую очередь, душой. Я написал жене, она ответила, и я увидел, что она думает точно так же. Мы поклялись друг другу, что начнем все с чистого листа, в котором не будет места наркотикам. Было трудно, очень. В колонии меня лечили, а через два года условно досрочно освободили. Когда я приехал домой, Олюша, к счастью, тоже избавилась от наркотиков. Радости нашей не было предела…

– Среди наркоманов очень популярна жалость к себе, – заметила Оля. – А нужно совсем другое. Надо разозлиться на самое себя. Ведь я дважды лечилась. Врачи помогали мне выйти из состояния «ломки», ни разу не отказали в помощи. Однако после первого лечения у меня не хватило воли. И как-то в минуту тоскливого одиночества, хотя Павел писал часто и поддерживал меня, я не выдержала и кольнулась. Потом еще раз. И все снова пошло по накатанной колее. Я корила медицину, которая не могла мне помочь. Ругала так называемых друзей, готовых в любой момент предоставить дозу, которым, собственно, нужна была не ты, а твои деньги. Бранила Павла, за то, что посадил меня на иглу, а теперь находился далеко от меня. Пока не поняла, что все зависит только от меня собой. И тогда злость переполнила меня. Я решила: или сейчас, или, если не получится, тогда только один выход – смерть. Я задумалась впервые о самой себе, а не о том, где и как раздобыть дозу, чтобы расслабиться в очередной раз. Задумалась, без всякой жалости. И стали происходить в душе маленькие, но такие нужные перемены. Необходимо было в тот момент заполнить образовавшееся внутри меня пространство важными и серьезными вещами. Я понятно говорю? – спросила она, обратившись к женщине. Та кивнула головой.

– Ко мне вернулись мои старые добрые друзья – книги, – продолжала Оля. – Правда, пришлось как бы заново учиться читать, настолько я от них отвыкла. Через некоторое время смогла устроиться в поликлинику медсестрой, ведь по профессии я – медик. Потом вдруг увидела свою маму совсем другими глазами. Мою высохшую от постоянной тревоги за беспутную дочь, вечно с печальным взглядом маму. Раньше ее заботу и беспокойство я воспринимала как вмешательство в мою личную жизнь. Но теперь испытывала огромную вину перед ней. Это была победа: ко мне вернулись обычные человеческие чувства. И наконец, наступило время, когда мама возвратила мне нашего маленького сына, которого она забрала к себе, полагая, что его жизнь у нас находится под угрозой. Теперь она сказала, что верит мне и может доверить своего любимого внука. И я поняла окончательно, что возврата к прошлому нет. Затем вернулся Павел…

– Увы, дальше многое оказалось не таким простым, хотя самый трудный этап, вроде бы, уже был преодолен, – подхватил Павел. – Первые два месяца мы с Олей упивались упоительными ощущениями свободы, независимости и любви. И, кто знает, я снова, может быть, скатился в пропасть, если бы не моя жена… – Тут он с нежностью посмотрел на Олю. – У меня пошли встречи со старыми дружками, частые застолья, ставшие быстро привычными, и все это едва не ввергло меня в новую пучину. Но в один прекрасный момент я пришел домой пьяный, а дома – ни жены, ни ребенка. Сначала даже не понял, что она ушла, настолько был пьян. Потом нашел записку, где прочитал, что она расстается со мной навсегда… Я вертел записку и чувствовал, что меня как будто ударили по голове обухом. Но именно этого мне в тот момент и не хватало – получить сильнейшую встряску. Потерять Олюшу и сына было смерти подобной. И я сразу протрезвел. Всю ночь промучился, а на другой день кинулся искать ее по всему городу, нашел, но вернулась она ко мне только через два месяца, дав как бы испытательный срок. И вот уже три года живем…

– Душа в душу, – подхватила с улыбкой его жена и, приподнявшись, трижды стукнула по деревянному переплету окна.

– Да, – задумчиво произнесла Тамара, потрясенная их рассказом. – Какое счастье, что все так хорошо кончилось.

– А вы, случайно, не знаете, что такое «белый китаец»? – как бы невзначай вдруг спросил со своей полки Андрей.

– «Белый китаец»? – переспросил удивленно Павел. – Несколько лет назад был, вроде, такой наркотик. Но сам я его никогда не пробовал. Говорят, страшное, убойное зелье. Правда, потом он куда-то исчез. А почему вы спросили и откуда о нем знаете?

– Так, слышал как-то, – небрежно произнес Корнев. – Название чудное, вот и запомнилось.

– Но самого главного мы вам не рассказали, – в нетерпении перебила их разговор Оля. – Как-то мы прочитали в газете «Казенный дом» – есть такое издание для осужденных с не очень греющим душу названием – объявление о том, что одна московская косметическая фирма объявила конкурс на лучший рассказ «За жизнь без наркотиков». Послали туда нашу историю и, представляете, выиграли приз. Целых пять тысяч долларов. И вот, сейчас возвращаемся из Москвы…

– О! От души поздравляю вас, – воскликнула Тамара и спросила с улыбкой: – Что же вы будете с призом делать?

Молодые люди снова переглянулись.

– В ближайший отпуск поедем в Турцию, – деловито пояснила Оля. – Я очень люблю путешествовать.

– Не забудь, что нам надо еще приобрести мебель, новый телевизор, компьютер, – добавил ее муж.

– Всему свое время, – рассудительно заключила Оля.

– Я очень за вас рада, – растроганно сказала женщина.

Она порылась в сумке, достав оттуда пластиковый пакет. Раскрыла его, и на стол высыпались удивительные фигурки зверюшек, каких-то странных, но очень забавных существ. Все они были сделаны из дерева, ярко раскрашены и покрыты лаком.

– Боже, какая прелесть! – воскликнула Оля, с интересом разглядывая игрушки. – Что это такое?

– Ореховская миниатюра, – ответила Тамара. – Когда-то известный народный промысел, а нынче почти забытый. К счастью, нашлись люди, которые решили возродить его. Кстати, скоро мы будем проезжать город, где изготавливают эти фигурки. Скажите, кто вы по знаку зодиака? – спросила она у ребят.

– Мы? – они переглянулись и рассмеялись, – оба – Близнецы. Поэтому все у нас одинаково: и мысли, и чувства, и поступки.

– Вот вам талисман на память о нынешней встрече – сказала женщина и передала им чудесную фигурку. – Да сбережет он вас от всяких бед.

* * *

Незадолго до станции Тамара покинула купе и встала у окна. Андрей собрал свои вещи, попрощался с ребятами, пожелав им счастливого будущего, и тоже вышел в коридор.

– Позвольте принести вам свои извинения, – сказал он своей попутчице. – Иногда, картина, которую рисуешь в своей голове, не совпадает с действительностью

Тамара молчала, лишь в уголках ее глаз мелькнула еле заметная усмешка. Андрей немного помедлил и задал вопрос:

– Вы бывали в Ореховске?

– Зачем вам это знать?

– Просто еду туда в командировку. Услышал из вашего разговора с ребятами название города, вот и спросил.

– Нет, я в этом городе никогда не была, – сухо сказала Тамара.

Андрей пожал плечами. Он хотел было сгладить впечатление от своего ночного поступка. Но, похоже, не получилось, и в ее памяти он так и останется примитивным вагонным волокитой. Ну, нет, так нет. В конце концов, он ни в чем не виноват. Корнев взял сумку, коротко попрощался с Тамарой и направился к выходу. Уже находясь на перроне, бросил взгляд на вагонное окно. Женщина по-прежнему стояла в коридоре и внимательно смотрела на него.

…Как ни странно, но Андрея Корнева не встретили. Собственно, никто, кроме Малышенко, его встречать и не должен был. Только Николай знал, что Корнев приезжает этим поездом. Но всегда отличавшийся пунктуальностью старый друг запаздывал, и это казалось необычным. Андрей походил по опустевшему перрону. Поезд, на котором он приехал, ушел, увезя счастливых молодых людей и странную женщину. Корнев перестал о ней думать, переключив мысли на предстоящие дела. Но где же Николай?

Достав мобильник, Андрей позвонил на квартиру Малышенко. К телефону долго не подходили, Андрей хотел было уже отключить связь, когда, наконец, в трубке раздался тихий женский голос. Андрей сразу узнал жену Николая.

– Марина, это я, Андрей Корнев. Здравствуй. Я приехал. Ты не скажешь, где Николай?

В трубке очень долго молчали. И уже сама эта тишина показалась Корневу тревожной. Потом он услышал звуки еле сдерживаемых рыданий, сквозь которые едва прорывался голос Марины.

– Андрей… Андрей… Николая убили….

Малышенко

Хоронили Николая Малышенко. Отыграла, как положено, траурная музыка, прозвучал российский гимн, отсалютовал почетный караул. Друзья и коллеги Николая поклялись на могиле отыскать убийцу и подвергнуть его самому суровому наказанию. Андрей Корнев тоже поклялся, только не вслух, а про себя.

Он стоял позади всех, стараясь не попадать под объектив видеокамеры, которая снимала процедуру похорон. Иногда сквозь толпу мелькало бледное и осунувшееся лицо Марины, жены Николая, в траурной оправе черного платка. С неземным выражением скорби в глазах она походила сейчас на мадонну.

Глядя на женщину, Андрей начинал чувствовать всю глубину утраты как бы ее сердцем. Перед этим чувством все остальное выцветает и меркнет. Андрей, хотя и хорошо знал Марину, тем не менее, удивлялся тому, с какой стойкостью она себя держала. Молча и отрешенно шла за гробом, с признательностью выслушивала слова соболезнования, словно машинально делала все, что полагалось, ее движения были точны и легки. Когда же гроб опустился в могилу, ни один звук не вырвался из ее уст. Лишь две слезинки, сверкнувшие на солнце алмазами, скатились по щекам. Вся сила сдерживаемой женской боли проявилась в этих маленьких прозрачных каплях…

Дважды Марина встречалась взглядом с Андреем, но ни разу ни жестом, ни словом не показала, что знакома с ним. Таков был их уговор. Андрей мучился от того, что не может поддержать ее на правах старого друга Николая.

Иное дело Эдуард Солнцев. Он все время был рядом с Мариной. Если надо, придерживал ее за локоть. Собственно он многое сделал, чтобы похороны прошли на высоком уровне. И хотя Николаю, офицеру полиции, погибшему, как сказано в некрологе, при исполнении служебного долга, были оказаны со стороны местного управления внутренних дел полагающиеся почести, все это не шло ни в какое сравнение с тем, что предпринял Эдуард. Как-то так получилось, что организация похорон легла на него. И этот дорогой гроб, обитый красным бархатом, и шикарный надгробный памятник, и море венков и цветов, и снятый для поминок лучший ресторан – его рук дело. Андрей был ему за это благодарен, сам он не имел такой возможности.

Много народу пришло на кладбище: и те, кто знал Николая, и те, кто не был с ним лично знаком. Последних привлекла торжественность похорон, а некоторые пришли поглазеть на них, как на некое шоу.

Размышляя об этом, Корнев вспомнил, как с год назад он негласно присутствовал в одном дальневосточном городе на похоронах убитого крупного мафиози. Он – сотрудник управления МВД получил тогда задание вести наблюдение за уголовными лидерами, прибывшими на церемонию. Их действительно приехало со всей России несколько десятков. Пышность процедуры, помпезность, с которой она была обставлена, привлекли внимание всего города. Самые авторитетные преступники России со скорбными лицами несли гроб, заказанный в Германии, чуть ли не равный стоимости «Мерседеса» последней модели. Гроб был перевит траурной лентой с надписью: «Дорогому другу, погибшему за веру, правду и справедливость». Сотни машин, одна за другою, медленно двигались по центральной улице города, сопровождая процессию. На кладбище был установлен трехметровый монумент – крест с распятым Христом, глядя на который, Корнев тогда подумал, что ничего более святотатственнее на свете, наверное, не бывает. Вокруг памятника стоял почетный караул из местных бандитов, и каждый час из-под земли слышались звуки траурной музыки: в гроб был встроен компьютерный музыкальный аппарат.

«Знай наших!» – таков был лейтмотив этого показного роскошного действа. «Вот кто настоящий хозяин на этой земле!» – словно хотели продемонстрировать его организаторы.

Однако истинную цель сборища знали немногие. Под предлогом похорон своего коллеги «крестные отцы» организовали очередную сходку или, как они теперь стали называть подобные встречи – совет лидеров. И речь на нем шла не только о дележе наследства убитого мафиози и пересмотре зон влияния, но и о внесении изменений в так называемый «моральный кодекс» воров в законе.