- -
- 100%
- +
Кое-что из сказанного ранее её не оставляло, что-то такое вроде бы мимоходом оброненное Связным не отпускало её.
– Подождите. Вы как-то странно сказали, будто про меня забыли, хотя я уверена, что значима. Хотя бы для нескольких. Или я не так всё поняла?
– Нет-нет, вы правильно уловили, – поспешил он её заверить, хоть никакой радости или намёка как такового не было в его словах. – Знаете, в Приёмной и Диспетчерской, собственно, откуда я, ведётся определённая статистика, а также наблюдения за интересными личностями. Ну, там, писатели, художники, кинематографы, ювелиры, токари и другие творческие знаменатели цивилизации.
– И что же такого знаменательного во мне? – впервые с момента оклика удивилась Марта.
– Вы отчаянная фантазёрка, Марта, – просто и искренне ответил мужчина. Девушке показалось, что напряжение до сих пор сковывавшее его тело, несколько отступило, и фетровая стойка воротника чуток опустилась, обнажив белую в пару миллиметров полоску шеи. – Вы не представляете, какое удовольствие доставляют нам ваши яркие и неординарные мысли, которые вы конспектируете в дневниках. Жаль, что вы не успели их перенести в электронный вид и не дали им хода в интернет – из вас вышел бы интересный писатель-фантаст.
Она и правда держала дома в столе несколько исписанных толстых тетрадей, куда скрупулёзно вносила время от времени мысли, вспыхивавшие солнечными лампочками. Если бы их кто-то прочёл, то решил, что воображение у Марты чересчур пылкое и необузданное, одним словом, странное.
– Я не знала, что кому-то доступно…
– Что ваши мысли можно прочесть? Это пустяки. Когда оказываешься на другой стороне – чтение мыслей живых становится простейшей возможностью. Вот что до сих пор непредсказуемо, так это мышление и поступки. Гадай не гадай, а человек сам себе на уме и порой такое отмочит, что ни с какими прогнозами и близко не вяжется.
– Так значит, предопределение и судьба это блеф?
– Ну как сказать. Это как в метеорологии: делается общий прогноз, но предсказать всё с точностью до минуты и метра невозможно. Всё же остаётся фактор священного, божественного.
Марта задумалась. Выбор есть даже за пределами смерти. Это так импонировало её воображению.
– А если я выберу второй вариант, где есть малый шанс на дальнейшую жизнь?
– Вот как, – голос собеседника выдал лёгкое изумление, хотя лицо мужчины по-прежнему ничего не выражало, кроме сосредоточенности. – А я был уверен, что работа Связного вас заинтересует в большей степени. Вот вам ещё доказательство, что чёткого предопределения как такового нет. Есть предпосылки.
– Так что же?
– Я вам сказал, что вам предстоит от многого отказаться и многое поменять, тогда вам предоставят такой шанс. Это своего рода – жертва.
– А если я захочу стать такой, как вы? Что тогда мне делать?
– Ну. В таком случае, всё проще. Когда вы вернётесь в исходную точку – Трелучье: откуда у вас только три пути – вам следует перед ответственным шагом закрыть глаза и сказать «Нет». Это и станет официальным заключением договора с Диспетчерской. Стоит произнести «Да» и вы отправитесь в Приёмную.
– И всё-таки, я бы желала узнать, что нужно для того, чтобы не оказаться в обоих этих местах.
Связной испытующе смотрел ей в глаза, точно желал знать – уверена ли она? Действительно желает третьего исхода? Наконец, он произнёс:
– Нужно ответить «Или». Но знайте, как только это будет произнесено, у вас не останется выбора, кроме как кардинально поменять свою жизнь. Если вы этого не исполните в течение первого года, договор расторгается, и вы прямиком отправитесь в Приёмную. Я бы вам советовал не мудрить и выбрать Диспетчерскую службу: ровно, гладко и вечно.
– Ну уж дудки, – заартачилась девушка. – Помереть я всегда успею, а вот пожить хоть бы и десять лет – попытаюсь. А в Связных, увольте, не желаю ходить.
– Как пожелаете, Марта, – подвёл свою речь к концу Связной. – Я свою работу выполнил, мне пора. Да и вам тоже. Вам пора, Марта! Пора! Пора…
Двор и мужчина в тёмном пальто вдруг завертелись вокруг неё, всё пространство закружило, сдавливая её тело в одну крошечную точку, а голос Связного обрёл очертания далёкого грома. Девушка крепко зажмурила глаза.
– Марта! Марта! Ау!
Налетевший и оглушивший молнией голос напарника по смене вернул её в реальность, а заодно обозначил её местонахождение на пороге рабочего кабинета, через который она занесла ногу, очевидно двигаясь в сторону дома. Она открыла глаза.
– Марта, ты заснула? – за спиной повторился голос с нескрываемым оттенком раздражительности.
– Нет. Просто задумалась.
«Мне всё это приснилось? Но когда? Всё было только что и так реально», – пронеслось в её голове.
– Я и смотрю, всякую фигню несёшь, закрыв глаза.
– И что же я говорила? – с замиранием прислушалась Марта, всё также стоя на середине порога.
– Ты тихо пробубнила что-то вроде – “да или нет”. Не уверен. Да какая разница? Тебе разве не нужно домой? Ты вроде бы так торопилась.
Она громко выдохнула, затем медленно обернулась, обвела невидящим взором небольшую комнату, служившую рабочим помещением ей последние шесть лет и вдруг, широко улыбнувшись, заявила твёрдым голосом:
– Успею я домой. Мне тут кое-что надо сделать, давно хотела, руки как-то не доходили.
Напарник озадаченно наблюдал, как девушка вернулась к своему столу, взяла чистый лист и ручку, а затем что-то писала в течение нескольких минут. Оставив на столе исписанный лист, она с высокоподнятой головой и лёгкой походкой, будто не было этих суток, наконец, перешагнула через порог помещения и скрылась в коридоре.
Мужчина взял в руки лист, посередине с заглавной буквы значилось: Заявление. Марта подала на долгожданное увольнение.
– Что ж, – произнёс напарник голосом Связного, – начало положено, Марта. Ждём продолжения.
Его глаза блеснули чернотой в первых лучах солнца.
Прикосновение свыше
То, что кажется одному нормальным, другой может воспринять как нечто из ряда вон.
Одним особо солнечным июльским днём это познали два существа, когда солнце заняло небосвод ровно по полудню.
1
Когда огненная звезда нагнала середину дня, и тени спрятались под травы, виноградная улитка благополучно доползла в самую гущу цветочной поляны. Для неторопливой путешественницы день выдался не самый лучший: назойливый свет звезды досаждал её слабым глазкам, а душное тепло высушивало влажный липкий след, что тянулся позади блестящей дорожкой.
Другое дело, когда шёл дождь. Как правило, дневная звезда пряталась за небесными травами, наверное, вода вредила её свету и жару. Зато улитка обожала ненастную пору. Нет необходимости прятаться от знойных и слепящих лучей, а тело вдоволь омывалось прохладными каплями падавшей с неба влаги. В такие моменты под витой раковиной сердце отбивало торжественный гимн, и улитка готова была ползти хоть на край света, без устали и без оглядки.
Настал полдень, а звезда и не думала укрываться в тонких белёсых травах небес, и как назло дождь не сходил свыше уже несколько дней. Улитка изнемогала от усталости и зноя, и всё больше помышляла уйти внутрь раковины, чувствуя себя несчастной. Пока не придёт вода с неба, пока дневная звезда не скроется от животворящей влаги.
Но вот земля под раковиной сотряслась. Раз, другой, третий. Сначала слабо, но с каждым заходом сильнее и резче. Улитка сжалась в комочек от греха подальше, втянув рожки́. Грохот, сотрясавший сухую почву, усиливался и учащался. Всё ближе и ближе. Уже совсем близко. Улиткино сердечко трепетало в нехорошем предчувствии.
Вдруг гроханье прекратилось, стало непривычно тихо. Из-под раковины осторожно выпростался один рожо́к, совсем чуть-чуть. Впрочем, сей манёвр оказался напрасным: с рождения улитка была близорука, аки крот, но зато обоняние прекрасно восполняло недостаток.
Как только её глаз показался из ракушки, воздух вокруг огласил чудовищный рокот. Хорошенько испугавшись, улитка тут же втянула отважный глаз и съёжилась ещё сильнее, но было поздно. Налетевший ниоткуда ураган вцепился в раковинку, обхватил её с владелицей и оторвал от земли, подняв на невероятную высь. Сердечко несчастной улитки забилось так быстро, что могло выпрыгнуть из тельца в любой момент.
А жуткий ветер продолжал тянуть пленницу вверх и обрушивал на неё оглушающие раскаты грома. Как ни было страшно, всё ж улитке пришлось приоткрыть глаз, на этот раз другой. Странно, но огненная звезда продолжала невозмутимо восседать на небесах, неистово подогревая воздух, да и белёсые травы оставались покойны и светлы, их сочные стебли не темнели от влаги. Но гром гремел вокруг улитки, а дождя не было. А ведь всем известно: после раскатистого грома грядёт пора, когда с небесных трав сходит вода. Но дождь не подступал, а воздух оставался сух и жарок.
Раковину швыряло из стороны в сторону. Улитка замерла и отдалась судьбе, что бы та ни сулила. Всё равно не в её хлипких силёнках противостоять мощи грозы, хоть и престранной.
Стенка ракушки приняла на себя удар. А затем сверху зацарапал ветер. Улитка сжалась ещё сильнее, сердце остановилось и замерло: если гром пробьёт убежище, жить останется считанные мгновения.
Да, улитка была подслеповата, но, увы, не глуха. Каждый обрушивавшийся на домик порыв урагана оглушал её целиком, ведь она, в отличие от иных существ, ощущала звук всем телом, а не отдельным его участком. С каждым сотрясением ей становилось больнее, и страдание её становилось уже невыносимо, да так, что хотелось покинуть раковину, что была родным домом, но в одночасье превратилась в пасть кровожадного зверя.
Уж улитка знала, каково это – побывать в чьей-то пасти.
Не давеча, как три ночи назад, на болоте, куда она заползла ночью, её схватила сова. Была пора ночной звезды. Та куда больше нравилась улитке, чем её дневная сестрица. Ещё бы! Ни тебе назойливого яркого света, ни жа́ра, что досаждал вечной путешественнице. Белая звезда простирала с ночного неба нежные, хладные воды. Именно так воспринимала лунный свет улитка. Порой она вытягивала рожки́ к небесам, полным тёмных вод и любовалась белой звездой, чьё сияние не обжигало и не раздражало подслеповатые глаза. Улитка толком-то и не видела звезды, но мягкий, матовый свет, доходивший до остывавшей почвы отчего-то притягивал и манил, глаза тянулись и тянулись в высь.
Именно в такой момент у самой болотной кромки, где улитка пребывала в блаженстве, позабыв обо всём, её приметила пролетавшая мимо сова. То ли лунный свет блеснул на гладких завитках ракушки, то ли мерцавшие воды болота привлекли ночную охотницу, но сова, в отличие от улитки, обладала отличным зрением. Ловко подхватив клювом раковину, ночная охотница понесла добычу к более сухому месту. Но вышло так, что раковина выскользнула и упала в густую траву. Описав несколько кругов, пришлось сове лететь дальше и начинать всё с начала. А улитка пролежала ещё долго, сжавшись в комок, прежде чем осмелилась ступить шаг. Она хорошенько запомнила, как затрещали стенки дома, а ведь до того, казалось, что его одолеть ничто не сможет.
Вот и теперь, когда ураган скрёб, бил, сотрясал её убежище и единственную защиту, улитке вспомнился тот случай. Сердце перестало биться. Ещё пара натисков извне и всё пропало.
Но тут гром прокатился поверх урагана, а дальше произошло чудо. Ветер будто сжалился над несчастной улиткой и вернул её обратно на землю. Не швырнул, не размозжил, а положил. А после земля сотряслась вновь, но толчки шли на убыль. Шторм и гром оставляли травы, в которых лежала, замерев от страха, улитка.
Она вновь отважилась подсмотреть, что же произошло, что изменило неизбежную, подобравшуюся так близко погибель. Кругом высились кустистые травы, у оснований которых растеклись тени. Тогда взор улитки обратился к небу. Огненная звезда пропала. Её поглотили серые травы, что неистово колыхались под бурным натиском ветра.
Затем воздух разорвался от громоподобного треска. Крупные капли одна за другой лениво падали на сухую почву, разбиваясь и отскакивая. Несколько шлёпнулись о раковину, сползли и омыли тело улитки. Эти звуки были куда привычнее и желаннее, чем скрежетание пасти. Вскоре из капель выросла молочная стена дождя. Травяной лес на поляне заволновался под натиском бивших наотмашь струй, да и ветер, стихший внезапно, вернулся вновь, но куда злее и яростнее. Улитка подползла к крупному камню, для неё он был точно высокий холм. Оплетенный зелёным бархатом мха по бокам, этот великан скрывал у самого основания неглубокую впадинку, тайную пещерку. Туда-то и забралась улитка, места ей хватило вдоволь. В любопытстве и ликующем желании, она выпросталась из-под раковины, вытянув рожки́. Пришла её любимая пора – время воды свыше. Прямо перед ней с грохотом и урчанием падала белая муть, временами осыпая улитку прохладными брызгами. Воздух от рёва ветра остыл и благоухал долгожданной сыростью.
А то, что случилось до того? А что было? И было ли?
Кажется, её коснулось нечто важное, может, небо. Или нечто большее?
2
Когда день достиг полудня, на лужок за домом вышел мальчуган. Дениске накануне исполнился шестой год, и он очень гордился этим фактом взросления.
Мама, конечно же, считала сына ещё недостаточно большим, чтобы самостоятельно разгуливать по поляне. Да и не поляна её беспокоила вовсе, а лес с его болотистой топью, да тропинками, петлявшими, почище пугливого зайца. Сразу за лужком их дома вставала невинной ширмой завеса из тонких берёзок, но эта безобидная лесная ограда не могла сбить с толку взрослого. Мама отлично знала, как легко заблудиться за спинами смирных берёз. Но Дениска был мал, а взрослые часто много чего преувеличивают, а то и выдумывают, лишь бы дети не совали любопытные носы, куда ни попадя.
День выдался жарким, и сталось так, маму разморило от духоты. Вот она, раз сомкнув отяжелевшие веки, и впала в глубокую дрёму в гамаке, на веранде. И, естественно, неугомонный сын тут же воспользовался ослабевшим надзором. Ну а папа? А папа, как назло, рано утром уехал в город, обещав вернуться точно к полудню.
Понимая, что времени в обрез, мальчик торопился, нужно было столько всего успеть. Под присмотром всё не вкусно и не сладко. А тут никого рядом, чтобы осечь строгим: «Не трожь! Нельзя!».
Лужок с его разнотравьем всегда казался Дениске островком сокровищ: тут тебе и пестрые головки цветков, из которых можно наделать неплохие коллекции гербария. И камушков, таившихся в тенистых гущах трав, целая тьма. А уж сколько тут обитало всякой живности! От жуков и гусениц родители с трудом отгоняли сынишку, слишком велик был азарт «охоты». Но надо признать, к чести Дениски, вреда насекомым он не причинял, благо ему привили уважение к чужой жизни, пусть и ничтожно маленькой. Любознательному мальчишке страсть было интересно пощупать, погладить, понюхать, а иной раз и лизнуть приглянувшуюся букашку.
Вот и на сей раз «охота» началась с вереницы муравьёв, спешивших друг за дружкой по своим делам. Понаблюдав за чёрными тружениками с минуту, Дениска утратил к ним интерес и решил двигаться дальше. Неспешно продвигаясь вперёд, он вышел в середину цветистой полянки; берёзы павами стояли у кромки запретного леса и дразнили мальчика белизной стволов. Он уже решил было, дойти до берёз, конечно же, запретных, и обследовать у их изножий землю, – Дениска верил, там много сокровищ, раз туда нельзя ходить, – но тут его взгляд выхватил в траве странный завиток. Тут же позабыв о берёзовых сокровищах, мальчонка склонился и раздвинул травы, средь которых притаился интересный завиток. И завитушка та оказалась частью улиткиной раковины.
Не раздумывая дольше, Дениска ухватил кругляш с завитком и оторвал от земли. Улитка тут же скукожилась и попыталась спрятаться в домик, но ей это не удалось.
– Привет! – выкрикнул довольный Дениска, переворачивая находку ракушкой вниз. – Меня зовут Денис. Я не обижу тебя, не бойся. Я твой друг!
На влажном теле улитки налипла земля, и мальчик решил очистить нового приятеля. Осторожно он поскрёб пальцем по съежившимся бокам улитки, на кончик пальца тут же налипла вязкая слизь вперемешку с грязью.
– Фу! Как сопли! – поморщился он.
Дениска встряхнул испачканной рукой, но слизь не отлетела, тогда он вытер пальцы о траву.
Улитка показала глаз из-под раковины, и мальчик не удержался и погладил её по открытым бокам. Глаз тут же втянулся.
– Ну вот, – разочарованно произнёс Дениска. – Не бойся, выходи. Ну же! Я не обижу.
Он поскрёб завитушку раковины, но улитка не желала показываться. Повертев её так и этак, Дениска смирился и опустил ракушку с её хозяйкой обратно на то место, где нашёл.
– Ну ничего, – подбодрил себя мальчик, – у берёз я точно что-то найду. Может, даже лягушку! Уж она-то не спрячется от меня в ракушке.
Пока он возился с улиткой небо сменило цвета: пронзительно-голубой на грязно-фиолетовый. Это произошло так стремительно скоро, что когда Дениска направился в сторону белых берёз, солнце, так безмятежно взиравшее на землю со своего полуденного постамента, заволокли пиратские тучи. Эти лихие корсары взяли в плен дневное светило и собирались устроить погром на небесах, о чём тут же возвестил трескучий раскат грома, сотрясший воздух.
Дениска замедлил шаг, но продолжал идти. Он боязливо посматривал на мрачное небо и раздумывал: поспеет ли он к берёзам или лучше рвануть со всех ног к дому?
Сокровища таились в тенях берёз, они не отпускали мальчика, и он послушной, но неуверенной походкой приближался к лесу.
Откуда-то со стороны дома послышался тревожный мамин голос. Её разбудил рык грома, и она звала непослушное чадо.
Ветер, что прежде слабо дышал, вдруг в одночасье взбесился и задул в полную глотку. Рёв в ушах стоял просто львиный. Так чудилось Дениске. Воздух звенел и пах металлом. С неба сорвались капли. Вот их уже много.
Он почти дошёл до белых стволов, когда дождь обрушил на него град из водяных капель. Вода била наотмашь, давала пощёчины и раздавала подзатыльники. Это плохой дождь – решил Дениска. Нужно спрятаться от злого дождя. Но тонкие и вшивые с виду берёзки не казались надёжным укрытием, вот в лесу точно можно спрятаться, например, под елью. Благо их много, так папа говорил.
Ветер окончательно рассвирепел, наверное, ему тоже не нравился плохой дождь. Он трепал берёзы, гнул их к земле, словно хотел наказать за свою обиду. А потом он и вовсе взбеленился. Своими воздушными лапищами ветродуй подхватил мальчика и, завертев его со всей мощью, принялся поднимать к небу.
Дениска крепко зажмурил глаза и сжался, прямо как та улитка в его руке. Ветер сатанел и зверел, он сжимал и тряс мальчишку в кулаке, а дождь больно скрёб по нежным детским щекам. Неужели пиратские тучи и его, Дениску, как солнце похитят и утащат в тёмное логово, где его никто не отыщет?
От этой мысли стало очень горестно и обидно. Дениска закричал что есть мочи и замахал руками и ногами, отбиваясь от ветра. И вдруг случилось настоящее чудо: ветер то ли испугался отпора смелого мальчугана, то ли ему просто надоело его вертеть в лапах, но он смилостивился над Дениской и, наградив напоследок слабым пинком, опустил на поляну.
Покружив и сердито бурча, ветер помчался за лес, прихватив безумный дождь. Вместе они всласть оторвались на болотистой топи.
– Денис! Дениска! – раздался взволнованный голос папы.
Оказывается, он приехал точно в срок, и на подходе к дому по садовой дорожке его застал предвестник грозы, протяжённый раскат грома, а как только ступеньки крыльца остались за спиной, хлынул ливень.
– Давненько такого дождя не было. Ух! С грозой и ураганным ветром, – теперь, когда сын оказался в отцовских крепких объятиях, голос папы звучал бодро, залихватски. – Ты весь вымок. Замёрз? Эк тебя зашвырнуло! Я думал, упадёшь – костей не соберёшь.
– Плохой дождь, и ветер злющий! – громко стуча от подступившего озноба, проговорил с обидой Дениска.
Странно, холодно ему не было, хоть одежда насквозь промокла и противно липла к телу, а озноб бил так, будто у Дениски поднялась температура, как было недавней весной, когда он сильно приболел.
– Эх, сына, как же тебе повезло! Ты даже не представляешь, как!
– Повезло?! Это как же?
Денискины глаза округлились от изумления. Папа что-то путал. Как могло повезти ему, Дениске? Он же вымок и скорее всего завтра, но не исключено, что и уже вечером, его одолеет насморк. Да и, кажется, Дениска набил себе шишку, когда плюхнулся на землю. Разве это удача? Ни сокровищ не нашёл, ни лягушки.
Тут подбежала мама и, что-то громко причитая, всхлипывая и утирая наспех слёзы, расцеловала мокрую макушку сына да переняла его из папиных рук. Стало так тепло и уютно сразу Дениске. Он мигом позабыл о плохом дожде и злом ветре, белые берёзы ушли на задворки памяти, до следующего удобного случая. Мальчуган внезапно поразился открытию: родители, которые ему всегда виделись великанами, уподобились юным деревцам, мама и папа во многом уступали могучим лесным деревьям, разве что могли ходить. Впрочем, как знать, возможно, ночью в лесу случаются диковинные чудеса…
А на небе вновь произошли перемены: мрачные корсары-тучи в спешке отступали, выпустив солнечного пленника, торопясь догнать ураган и не упустить новую добычу. Поляна, как ни в чём не бывало, пестрела и переливалась спутанным разнотравьем в россыпи водяных бриллиантов. Былая духота ушла из воздуха, он пах чистотой и свежестью.
Дениска сидел на руках мамы и, прижимаясь к её шее, отпускал недавний страх далеко, за лес. Что только что произошло? Это случилось так быстро, что он и понять не успел.
Кажется, сынишка произнёс вопрос вслух.
– Это тебя, непоседа, коснулся Творец, не иначе, – доброй усмешкой у самого уха прошелестел мамин голос.
Но смысла этих слов Дениска не разобрал, у самого дома его сморил крепкий сон.
По душам
– Неисчислимых лет тебе, звезда. Я странник. Дух. Я блуждаю по бесконечным тропам космоса, я примечаю тёмные закоулки галактик.
– Здравствуй, дух.
– Как зовут тебя, звезда?
– Не знаю… не помню…, словно, горькое, пряное послевкусие обрывок… Эра… или Эрра…
– И ты не помнишь, как родилась в самом сердце галактики? Не помнишь свой первый вдох, Эрра?
– Нет, это я помню, дух, как впрочем, и многое другое…. Как маленькая песчинка взяла начало великого будущего. В космосе много чего носится без дела и цели. А у этой песчинки была Цель, вокруг которой она сплотила целый мир.
– И что же было дальше, Эрра? Я жажду узнать всё – каждую деталь! Любознательность и движет мною, прокладывая пути через галактики, вселенные и даже чёрные дыры.
– Ох уж эта любознательность… Ты мне напоминаешь кое-кого…. Но я отвлеклась. Ты хочешь знать, что случилось дальше? О, дух, это было самое невероятное. В пустоте, коего центром стала песчинка, образовалось ядро, не крупнее ореха. И в нём пульсировала жизнь! И высший разум благословил ядрышко. А оно росло и расширялось. И вскоре это уже была глыба-шар! И ничто не в силах было помешать её росту. Её распирало от гордости и мощи. Но и росту настал конец. Тогда-то эта массивная, необъятных пределов глыба осознала себя, и я стала ею. Цель песчинки внутри меня пульсировала и требовала большего. И мне захотелось куда высшей доли, нежели пребывать бренным куском плоти! Нет, я была рождена не для того.
– Я познал множество звёзд, холодных и мёртвых на горизонте века, распалённых и окружённых ядовитыми испарениями на заре жизни. Но им и на десятую долю не сравниться с тобой. Для чего же ты была создана, Эрра?
– Для созидания! Но тело моё было голо и пусто. Каменные шипы и плоские равнинные песчаники – вот чем я тогда была.
– И что же ты сотворила, Эрра? Ты не похожа на простушку-звезду, впустую прождавшую миллиарды лет долгожданного распада.
– Да, однозначно, ты мне напоминаешь об одном… он…. Так вот, мне нужен был огонь, чтобы разогреть тело, холодное и безжизненное. Мимо проносился юный метеор, я призвала его, и он вошёл в меня, достиг самого центра моих недр, где и пребывает в глубочайшем сне до сих пор. Его огненная душа растопила камень внутри меня и согрела стылое тело. Но этого всё ж было мало.
– Что же ты придумала, Эрра? Мой разум кипит от множества предположений.
– Однако!… Тело моё стало перегреваться от избытка огня и грозило взорваться в любой момент. Его необходимо было охладить. К тому времени вокруг меня образовалась плотная шапка газовых облаков, налитых кислой влагой. И я повелела им исторгнуть всю скопившуюся в них воду на безжизненную, опалённую землю. Они послушались, обрушили потоки дождя, который без передышки шёл несколько лет. Этого оказалось более чем достаточно. Почти всю меня поглотила вода. Она была повсюду. Её пронырливые потоки проникли глубоко внутрь и едва не загасили огонь метеора. Не было больше песчаников. Над водной гладью одиноко возвышались макушки каменных шипов.