- -
- 100%
- +
Принцесса всегда чувствовала мое настроение. Однажды, помню, я был зол и, кажется, ругался вслух в своей комнате. А Принцесса сидела на окне, которое было открыто. Она выпрыгнула на улицу со второго этажа и убежала. Несколько дней я искал ее. Нашел. Недовольная, она выползла на мой зов из-под какого-то забора, словно нехотя далась в руки. Кошки долго не прощают обиды. Она знала, что я злился не на нее, но в принципе не принимала ни какое зло и грубость. Ей было стыдно, что у нее такое хозяин. Она не смогла этого терпеть. Простила потому, что помнила, может, как я ее нашел в Славкином дворе. Было холодно и метель, как сейчас за окном. Мелкая, недели три, черная вся, несколько белых волосков на грудке, глазищи желтые. Взял ее на руки, она села на моей ладошке, ей там было даже слишком много места – до того она была мала. У Славки с друзьями мы собирались засесть за преферанс, и пока я оставил ее на окне на лестничной клетке. «Жди!» – сказал. Когда игра была закончена, и мы вышли из квартиры на лестницу, я по кошачьим глазам понял: ждет! Сунул за пазуху, она там сразу уснула. Дома устроилась на моем плече и не слезала от туда дня три. Видимо, оценивала качество моей энергетики – подходит ли ей. Видимо подошло. Тогда я был еще ничего.
Опять этот ржачь, даже сквозь наушники пробивает. Студентки. Кто с тетрадкой, кто с ноутбуком. Веселые сильно. Чем там они занимаются? Снял наушники, смотрю: передают друг другу градусник, меряют температуру, смотрят на шкалу на свет и ржут. Подружка, которая рядом с ней, тоже ко мне лицом сидит, в самом деле покрасневшая немного, вид больной. Все равно, смеется, не смотря на температуру. Думаю, около тридцати восьми у нее, не меньше. Сейчас же грипп ходит. Не заразиться бы. Хотя, в принципе, не страшно. Но лучше от нее. Что за дурацкая мысль! Любви ж нет. А болезнь есть. Хоть так. В конце концов, эти вирусы побывав в ней, побывают и во мне. Тоже неплохо. Неплохо тем, что переболел и все закончилось. А когда болеешь всю оставшуюся жизнь, зная, что никогда не сможешь поправиться, и это не лечится… Опять задумался, черт, черт, черт, перестань сейчас же!
А в окне действительно метель. Интересное сочетание. Темная февральская ночь и многочисленные белые блестящие искорки. И ее отражение. Этот ангелоподобный образ. И музыка чудесная. Сказка. Сплю, наверное. Сплю с открытыми глазами. Неужели получается?
Наушники у меня классные. Я вообще приверженец качественного звука. Закрывают все ухо. Но, не смотря на это, пробиваются непонятные слова, явно не соответствующие музыке: «Долго ты будешь на меня пялиться…» Что-то, вроде того. То ли услышал, то ли по губам прочитал – не понял. Образ в окне стал ко мне ближе… Поворачиваю голову. Снимаю наушники.
– А откуда Вы взяли, что я на Вас пялюсь?
– А что, нет?
– Ну… да. Но я ж в стекло. На отражение.
– И что? Это что-то меняет?
– Да. Вы должны были не заметить.
– Я что, дура набитая? Не заметить. Хм.
– Да. То есть, нет… Не похоже. Вы веселая. Я случайно. Угол падения равен углу отражения.
– Что!?
– Это из геометрии, кажется. Но я не люблю математику. Я музыку люблю.
– У меня может муж и парень есть.
– Меня Дима зовут, я рок-музыкант. Вы бы выбрали что-нибудь одно.
– Рок? Или музыканта?
– Мужа или парня.
– А… Меня Лена.
(Господи, какая Лена! Лена ж уехала, она далеко!)
Весь этот диалог как будто из другого измерения. Не поверите, она сидит напротив, это уже не отражение и не сказка, вот она, живая, даже разговаривает. Даже Лена зовут. Эти дурацкие наушники мешаются на шее. В них играет этот долбанный Prowlers… Музыка эта вообще теперь не к месту, я ее голос хочу слышать. Но она молчит, на меня смотрит, а я… А я… Я не знаю, что я. Хочется посмотреть в окно, найти ее отражение там, тогда я отвернусь от нее настоящей, от этих больших глаз, таких внимательных. Обидеться может. Тоже молчу, смотрю на нее, словно удержать хочу какой-то фантом, нереальное что-то, хрупкое, прозрачное, как свет, что в любой момент может развеяться и исчезнуть навсегда, после чего не знаешь, как жить дальше.
А жить дальше в вагоне поезда проще, чем когда никуда не едешь. Движуха момента какая-то происходит и несколько успокаивает. Хотя ничего, в принципе, кроме пейзажа, за окном не меняется. Столбы-березы-дома-метель.
У меня был теплый дом. И я был уверен, что любви нет.
Теперь у меня холодные электрички. И за окном холодно… А Димка, помнится, как-то сказал: «Как же я люблю твою Принцессу!» И в его голосе было непередаваемое тепло. Когда приходил ко мне в гости – брал на ее руки и подолгу гладил.
Как же хороша музыка у этих Prowlers. Живые картины рисует. Только чувствуй и принимай. И не нужны никакие мысли вообще! В принципе не нужны! Но они все равно лезут и лезут, как холодные струйки воздуха из щелей.
Просто потому, что я всегда ругался, что хочу теплый дом, а не холодные электрички, почему-то я перестал нелюбить. И перестал ругаться. Парадокс. Теперь электричка – это Prowlers, это окно. Это Она в этом самом окне. А ведь была и напротив меня. Имя есть. Она мне его сказала. Значит, это все ж реальность была. Теперь, когда я еду в этих… прости господи, электричках, я всегда высматриваю в окне ее образ. И, зачастую, не поверите, я его там вижу.
Кажется, я перестал нелюбить.
Февраль,Сергиев Посад – ЯрославльВоскресение после…
Верка, давясь, ела пирожное, закусывая клубничным вареньем и запивая какой-то мутной жидкостью, в которой Виталик с трудом распознал вчерашний кофейный ликер, в который, по-видимому, была добавлена сгущенка.
Увидав брата, Верка потрясла головой, потом, жуя, выдала:
– Все. Не могу. Будешь?
– Ну, давай. Как оно, после вчерашнего?
Вчерашний свой день рождения Верка помнила лишь наполовину. То есть, школу и домашнее застолье. Дискотеку и гулянку – только фрагментами. Как вспышки света в ночи. Она непроизвольно выдохнула «Ох!» и положила голову на скрещенные на столе руки.
Виталик глотнул мутного напитка из стакана, откусил от Веркиного пирожного и, чувствуя, как внутри организма все стягивается и слипается, пошел за графином воды.
Глядя исподлобья, как стремительно опустошается графин, Верка только застонала.
– Это… – Виталик покрутил пирожным перед ее носом, – надо запивать самогоном. И вообще. Видела бы ты себя вчера. Да и подружек заодно. Все – в хлам. Твоя Маша, отличница, блеванула прямо на веранде перед сценой. Инка отняла у вокалиста микрофон и орала «Наши, ко мне, я здесь…» Она, наверное, думала, что потерялась. Люська на скамейке все танцы мутная просидела. Она какую-то гадость пила, коктейль из пластмассовой бутылки, чтобы не захмелеть.
Верка закрыла лицо руками:
– А я?
– Что ты? Ты пристала к какому-то мужику. Пыталась с ним танцевать. Уж не знаю, что ты ему там сказала, но он резко исчез и больше я его на веранде не видел.
Верка глухо заржала в ладони:
– Знаешь, кажется, я сказала ему, что могу родить двойню. Или тройню. Ну, сколько захочет, короче.
– Это еще что. Когда вернулись во двор, Настя познакомилась с какой-то девицей – пятиклассницей с таксой.
– Чего?
– Ну, с собакой. Таксой. И закорешилась с ней. Обещала ей уроки делать, вместе гулять, ну и все такое.
– Блин. Вообще не помню.
– Девчонка из нашей школы, – стал на пальцах объяснять Виталик, – у нее родители алкаши. Когда пьют, отправляют ее гулять с собакой. Вот она и гуляет… Целыми днями. Настя прониклась, кормить ее начала и жалеть. Кстати, они договорились сегодня встретиться во дворе. В одиннадцать.
– Слушай, пойдем погуляем, а? – попросила Верка. – Не могу, душно, мутно, я сейчас умру, нафик.
– Счастье еще, что в школу не надо. Воскресенье.
– Да… – Верка, покачиваясь, встала из-за стола и направилась в комнату одеваться. – А где родичи? – через минуту раздался из-за двери ее голос.
– Ты не помнишь? У них юбилей предприятия. Банкет, награждения, из Москвы начальство приедет.
– Ааа…
Во дворе было пустынно.
– Куда пойдем?
– Пойдем к Люське, к ней ближе всего.
Люська жила через подъезд. Поднялись на этаж, позвонили. Никто не открыл.
– У мамашки в ЖЭКе, наверное. Ее мамашка с собой берет, чтобы та уроки делала под присмотром. Пошли.
– Что и в воскресенье тоже?
– Всегда. Она троечница. Зато поет.
ЖЭК располагался в доме напротив, в подвале. Виталик вел Верку за руку в полутемном помещении по дощатым мосткам. Пахло сыростью и крысами. За очередным поворотом показалась полоска света. Притормозили, прислушались. За приоткрытой дверью кто-то разговаривал матом. Виталик направился туда, думая заглянуть вовнутрь, но Верка потянула его за руку:
– Не туда… – прошептала она. – Туда.
Они зашли в другую дверь, расположение которой Виталик никогда бы не обнаружил, если б не Веркины подвальные знания. Посередине тускло освещенного помещения за единственным столом, на единственном стуле сидела Люська. Она клевала носом над открытой тетрадкой, листы которой были совершенно чисты.
– Привет! – Верка направилась к ней, обнять.
– Привет… – через паузу машинально сказала Люська, не поднимая головы. Потом открыла глаза: – А, привет!
– Хорошо сидишь! – Верка кивнула на тетрадку. – Знания так и прут толпой…
– Достало уже. Я спать хочу.
– Чем воняет? – поморщился Виталик.
– А, это оттуда. – Люська махнула рукой куда-то в угол.
Пока подружки щедро раздавали друг дружке чмоки, Виталик направился в указанный угол, где обнаружил еще одну слегка приоткрытую дверь. Из проема несло сигаретным дымом и перегаром. Виталик осторожно заглянул.
В свете небольшого оконца, выходящего куда-то под асфальт, он разглядел, как на топчане у стены уютно расположились два тела, заложенные фуфайками и бушлатами. Тела посапывали и похрапывали. Под топчаном и рядом располагалась батарея уговоренных нольпятых бутылок.
Виталик прикрыл дверь и повернулся к девчонкам.
Увидев некое выражение на его лице, которое, вкратце, охарактеризовывалось как «Вот ведь, как оно…», Люська пояснила:
– Сантехники. У них недавно зарплата была. Здесь отмечают.
– И давно?
– Ну, с неделю…
– Вот! Это я понимаю, люди отдохнули… – Виталик сделал девчонкам многозначительный жест. – А вы… после первого же вечера…
– Они – алкаши! – пояснила Люська. – А мы еще…
– Что?..
– Учимся… – и глядя, как от хохота скривило Витаю, Люська многозначительно добавила: – в школе.
– Слушайте, пойдемте на улицу. Я подышать хочу! – взмолилась Верка.
– А как же… – Люська кивнула на тетрадку.
– Пошли, скажешь, вышла проветриться, здесь же кошмар!
– Надо матери сказать…
– А если не отпустит?! Пошли, ученица!.. Блин!
Верка силком выволокла подругу из подъезда, Виталик прикрывал отход, наблюдая за дверью, где осуществлялся разговор с матом. Было такое ощущение, что беседа там никуда не продвигается, так и стоит на месте. Те же выражения, те же слова. Время остановилось.
Виталик, придя к этой мысли, подумал, что время остановилось и для них тоже и хорошо бы чем-то заняться, чтобы оно, наконец, как-то сдвинулось.
Выходя из дверей подъезда, запнулись об собаку.
– Таксик, ко мне, иди сюда! – донеслось из беседки.
– О, нет! – обратилась к небу Верка. – Это что, она? Вообще в упор не помню!
Люська, жмурясь от яркого, как ей казалось, света, присела и стала гладить собаку.
– Настя, привет! – издали поздоровался Виталик и направился к беседке, где сидели Настя и вчерашняя пятиклассница.
На полпути он обернулся:
– Вер, а эту, ну, мелкую, как зовут?
– А я откуда знаю? Настьку спроси.
Виталик, пробурчав под нос что-то типа «Вот, блин!» продолжил движение, на ходу доставая сигареты. Выглаженная Люськой такса потрепала за ним.
– Давно гуляете? – поинтересовался Виталик.
– Только вышли. – Настя жестом попросила сигарету.
– И мне! – потребовала мелкая.
– Рано еще.
– Нефига себе, а вы?
– Тут дяди и тети взрослые.
– Ладно, перестань! – заступилась за девчонку Настя. – Она не курить, она есть хочет. Подтянувшиеся Валька с Люськой услышали.
– Может, к нам? – Верка взглянула на брательника. – У нас недоедок полно, – кивнула на таксу, – и этому… хвосту собачьему найдется. Только подышим.
– Ему вчера торт дали. И шампанского налили! – Не то похвасталась, не то пожаловалась девчонка. Он всю квартиру засрал. Воняло даже на лестнице. – Мелкая гладила Таксика, сажая на поводок. – Вонючка ты, вонючка мой хороший…
Виталик пошарил глазами под крышей беседки, потом взглянул на Настю:
– Может, до ларька дойдем? У меня несколько копеек осталось от вчера. Попить возьмем.
Настя пожала плечами, мол, не против.
– В самом деле, надо смыться, а то Люськина мамашка высунется… Короче, валим. – Веркина команда была выполнена незамедлительно, вся компашка дружно покинула беседку и направилась прочь со двора.
Только зашли за угол дома, Виталик, правда еще не весь, переместился за этот чертов угол, как где-то прозвучало:
– Люська, прибью, сволочь! Домой, погань ты несчастная! – и все такое.
Виталик поспешил спрятать видимый остаток туловища за спасительный угол.
– Заметила? – взволнованно вопросила Люська.
– Вроде нет. Уфф. Крутая у тебя мамашка.
– Она же в ЖЭКе работает, – заметила Верка, – там все так общаются.
Видимо, ЭТИ, которые там спят, только так понимать могут, – не очень понятно высказался Виталик.
– Коля и Иваныч. Нормальные, кстати, мужики. – заступилась все понявшая Люська. – Иваныч задачки мне помогал. Он их щелкает, как орешки. Инженер бывший.
– Ты ж, вроде, говорила, алкаши?
– Так что?
Помолчали. Настя пошла к урне, выбросила сигарету, Виталик достал на ладонь монетки, стал пересчитывать. Мелкая с Таксиком уже топталась у ларька, изучая витрину.
Со стороны предприятия, похоже, тоже к ларьку, тянулась группа нарядно одетых заводчан.
– Пошли, а то очередь образуется! – поторопила Виталика сеструха, и все дружной толпой обступили ларек.
– Бухло, что ли, кончилось у них? – возмущался Виталик, наспех перечисляя продавщице товар из ларька.
– Виталя, сигареты!
– Коктель апельсиновый!
– Жевачку!
– Орешки!
– Пиво светлое.
– Сок!
Подтянулась толпа заводчан:
– А ну, мелочь, расступись!
– Давай, давай шмакодявки! Рассосались, сосунки! Папки идут!
– Тишее, Петрович, это ж наши все ребята. Здорово, Витя!
– Здорово, дядя Захар! – Виталик пожал руку мужчине.
– Это из нашей школы, одноклассники Ваньки моего! – пояснял дядя Захар коллегам, похлопывая Виталю по плечу. – А как хвалили ваш класс на родительском собрании! Как хвалили! – он снова обернулся к заводчанам-собутыльникам: – Какой класс! Все умники подобрались. И играют, и поют, и танцуют, а Маша Зарецкая – отличница – на золотую медаль идет! Молодцы!
– Наша школа!
– Мы наш построим, светлое, етить!
– Женихи где ваши, невесты, одного на всех мало!..
– Наши парни, это наши парни!
– Парни, парни, это в наших силах…
– Молодежь… Раздвинь-сь!..
– Так держать! В светлое идем!.. – и все подобное раздалось из толпы.
Девчонки захихикали.
– Увидишь Ивана, скажи, мы во «Вспомни былое». И сами подходите. Пирожными угостим с лимонадом! – Дядя Захар подмигнул Верке, оставил в покое Виталино плечо и, потеряв всякий интерес к школярам, принялся с коллегами обсуждать чего и сколько.
– Куда теперь? – Виталик обвел взглядом девчонок, сжимая в руках пакет, из-за которого не мог толком прикурить.
– Пойдемте туда! – мелкая кивнула в сторону аллеи, ведущей в парк, где, должно быть, знала укромную лавочку.
Девчонки потянулись следом.
– На лавке что ли? – презрительно протянул Виталик. – Может, к дяде Захару? Я за Ванькой заскочил бы. Посидели б нормально.
Не обращая на него внимания, мелкая с Таксиком впереди продолжала уверенное движение. Девчонки тупо шли за ней строем, как заговоренные. Виталик с тяжелым пакетом замыкал шествие.
Рядом с парком за высоким бетонным забором располагалось трамвайное депо.
– Сюда! – скомандовала мелкая.
Она бегло кинула наметанным взглядом, подошла к забору, отодвинула прислоненную к бетонной плите фанерину. В этом месте в заборе красовалась внушительных размеров дыра. Для увеличения проема в земле дополнительно был вырыт подкоп.
На вопросительные взгляды ответила почему-то Настя:
– В трамвае посидим. Там классно.
– Вы что, уже были здесь? – изумился Виталик.
– Вчера. Светка показала.
– Так ты Светка! – обрадовался Виталик, узнав имя мелкой.
Та, не реагируя, проникла в дыру в заборе даже не нагибаясь и направилась к ближайшему трамваю, передняя дверь которого была приоткрыта.
Расположились на удобных задних сидениях, открыли форточку, закурили.
– Мне кабздец! – сказала Люська. – Мамашка прибьет, когда вернусь.
И завыла «То не клен шумит».
– Приходи попозже, – посоветовала Верка, – у нас посидишь часов до одиннадцати. А там, глядишь, разборки на утро перенесут.
– …Говорили мы… О любвииии с то-обо-о-оооой…
– Посидим, а через часик-два во «Вспомни былое» пойдем, – напомнил Виталик.
– Надо за Машкой зайти. Дядя Захар ей восхищался, – сказала Верка, – она его и раскрутит.
– А этот, который «Так держать!» – на ларек при этом кивнул, заметили? – Засмеялась Настя, вслед за ней – Виталик, а потом и все остальные.
– …А любовь, как со-о-ооон…
– Дай пиво!
– Дай сигарету!
– Стаканчики взял?
– Кажется, вожатая идет.
– Да ладно, она далеко.
– …Стороноооой про-ооошла!..
– Таксик, мой хороший, кушай орешки, кушай… А любовь, как со-о-он…
– …А любовь, как сон…
Для серединки
Правдивые россказни о Бесстрашкиной
(Первая история Бесстрашкиной)
I
Странная это, по сути своей, вещь – обида на себя саму. И ведь самое главное – если другим обиду, эту самую, каналью, легко, в общем-то простить, то себе как-то не всегда и не очень получается. Что-то сродни дебильного долга – сам у себя занял, потратил, сам себе простил – бессмысленная совершенно штука. И, непонятно почему, но на жизненном пути без этого – ну ни как!
Вот спроси ее сейчас любой прохожий: не подскажите, девушка, который час, или, скажем, как пройти туда-то и туда-то – ведь обругала бы, далеко за разными словами противными не лазая. А потом жалела. И поинтересуйся кто – а на что ты, Ольга Бесстрашкина, злишься-то? – Тут так просто сразу и не ответишь Ерунда, короче, какая-то получается. Хотя… Если привлечь к рассуждению еще некоторые категории – духовного порядка – совесть, скажем, то все более менее объяснимо. Правда, опять же самой себе. И ради себя. Кошмар. Неужели, эгоистка?
– Оля! Оль, ну куда ты несешься-то? Кричу вдогонку – летит! Еле догнала.
(Молчать, дура! Чуть не облаяла. Подружка же!)
– Привет, Лен!
– Домой, что ли, торопишься?
(Только без раздражения!)
– Да, закрутилась.
– Уж вижу. Бывает, подруга.
(Бывает, в общем-то, хуже!)
– Позвоню вечерком. Дома будешь?
– Да, звони.
– Пока.
Хорошая подружка Лена, хоть и знакомы недавно. Вот бы у кого рассудительности поучиться. Надо, в самом деле, позвонить ей вечером, в кафешку сходить, или просто погулять – явно на пользу пойдет.
Ольга перешла дорогу и вошла в арку своего пятиэтажного дома. Навстречу попалась соседка.
– Здравствуйте!
– Здравствуй, Оленька!
Ну, вот, как все просто. Главное – не злиться! Соседка смешная. С детства меня знает, до сих пор Оленькой зовет.
Во дворе играли дети – стояла теплая солнечная погода, кто-то гулял с собакой. Собака подбежала, обнюхала Ольгу, и убежала назад, к хозяйке.
(Даже не тявкнула ни разу!)
Поднявшись к себе в квартиру, Ольга только успела скинуть кофточку и умыться, как зазвонил телефон:
– Алло, это электроцех? (Не очень трезвый мужской голос)
– Это брачное агентство. Вам блондинку, или брюнетку?
– Че-оо?
– Не горячо. Всего вам холодного.
Ура! Я почти выздоровела! А это еще что за звуки? А! Кошку случайно закрыла в кладовке. Надрывается, бедолага. Выходи, Найденка. Пошли на кухню. На вот.
Сама голодная. Перекусить что ль? Что в холодильнике? Так. Масло есть. В хлебнице батон был. Отлично! Да здравствует бутерброд, пища студентов! Ольга улыбнулась, припоминая свою защиту два года назад, но потом сразу нахмурилась, ибо перед ее мысленным взором возник он.
Он был Серега. То есть, почему «был»? И сейчас где-то болтается. Занялся после учебы бизнесом, стал неплохо зарабатывать, потом ввязался в какое-то сомнительное предприятие, занял крупную сумму денег непонятно у кого и исчез.
Да, невесело. Ольга вспомнила их последнюю встречу – он так и сказал, что на какое-то время исчезнет так как «пока попал». Она предложила ему немного денег – он не отказался, сказал, что обязательно отдаст. Да ладно, не о нем сейчас речь.
Он-то нарисуется и все вернет (в этом Ольга была почему-то уверена) – а вот самой себе частичку себя вернуть не очень получается. Знать бы, где потеряла.
(Где, где? – в обиде этой проклятой!)
Опять за старое! Ну уж нет! Кофе кипит. Где прихватка? Ага, вот.
До чего же это прекрасно – дымящаяся чашечка ароматного кофе на столе!
Это – поэзия! Нет, это – песня! А предвкушение, а чуть горьковатый вкус! А мысли какие теплые приходят! А уютно-то как! Хоть и на потолке разводы желтые (соседка сверху залила), и окна лет сто не мыла – все равно! Уют и покой на душе!
Через пять минут, пытаясь одновременно зевать и дожевывать бутерброд, Ольга
прошла в комнату, упала на диван и задремала.
II
Дзззы-ынь!!! Дзззы-ынь!!! Дзззы-ынь!!!
– А. Шшет! Ежкин вашу кот! Сплю, не ясно что ли? Телефон, блин, отключить забыла! Время-то хоть сколько? Ох, не фига себе!
Алло? Привет, Лен. Да, помню. Пойдем. Когда?… Сейчас встану, лицо нарисую, оденусь… Через час где-то. Где? Ну, давай там. До встречи!
Ольга в точности исполнила перечень озвученных процедур и собралась уже выходить, как телефон завыл опять.
– Ну, наказанье мое! Алло.
– Алло. Это электроцех?
– Бюро специальных услуг. Вам мальчика, или девочку?
– Чего?
– Всего вам холодного. Мороженого, например, или пивка на опохмел.
(Вона как – даже стихами заговорила!)
Поправив еще раз прическу и сумочку на плече, Ольга выскочила на улицу и метнулась на метро.
Почему-то абсолютное большинство народа нашего предпочитает в метро читать (если не считать тех, кто поутру по пути на работу досыпает) Причем даже в самых неудобных случаях – стоя, полусидя, и изогнувшись удавом.
Ольга же любила незаметно разглядывать людей в вагоне, иногда используя для этого свое косметическое зеркальце. Кто во что одет, как выглядит, черты лица, выражение глаз. Ольга не помнила, когда пришла к ней эта привычка – это произошло как-то постепенно, не сразу, и прижилось.
Народу в вагоне много, почти теснота. Рядом сидит мужчина с лысиной и в очках. Очки постоянно поправляет – не иначе, дошел до эротической сцены в своем бульварном романе. А вон важная дама стоит и все плечами поводит. Не понимает, почему ей, при ее украшениях и прическе, никто место не уступит. (Потому, что читают все, дура, никто не смотрит на твои побрякушки!). Хотя нет, не все. Какой-то парнишка в спортивной куртке бабульке место уступил! Надо же!
Все! Приехали. Я выхожу.
– Разрешите!
– Мы выходим. Кстати, девушка, у нас диспропорция. Друг с подружкой, а я…
– С другом!?
– …Угадали… Не желаете присоединиться? У нас будет белое вино и рыба.
– Рыба тоже белая.
(Ага, друг-то у тебя поинтереснее будет, раз в белом пиджаке белым вином белую рыбу запивает!)
– Нет, спасибо, подружка ждет.
– И подружку возьмем! (уже вдогонку)
– Тогда опять диспропорция! – крикнула Ольга, даже не зная, слышат ее, или
нет.
Вроде ничего ребята. Сколько времени? О! Опаздываю! Ленка уже, поди, ругается. Надо ускорить движение.
III
… – Представляешь… А тогда я сказала, что ухожу совсем! У них там глаза повылезали.
– А шеф?
– Сказал, что ему искренне жаль терять такого ответственного и
исполнительного работника из-за… в сущности, элементарного рабочего момента, обернувшегося не в мою пользу. Так, кажется.
– Ну и правильно сказал. А чем ты недовольна-то?
– Он практически обещал мне прохождение моего проекта.
– Ну и что? Они экономически посчитали, что его проект выгоднее и проще в реализации. Правильно я тебя поняла?