Оправдательный приговор

Периодически они отдыхали. Лежа в растекающейся под ней лужице крови, судорожно вздрагивая, она поворачивала голову, и видела, как они курили, плевались, мочились при ней, и весело смеялись. От ужаса, отвращения, вида собственной крови тошнило. Затем они снова приближались, и все повторялось. Дикая боль разорванного тела. Замасленные шершавые руки, вырывающие волосы, лапающие грудь. Отвратительные нависшие лица, не похожие на лица людей, смрадное дыхание сквозь желтые прокуренные зубы.

– Не надо… Мне еще нет восемнадцати…– хрипела она, но в ответ раздавался только довольный смех и нечеловечески гнусные слова.

Глядя сквозь папоротник на облака, она почувствовала, что начала замерзать. Грело только солнце, земля уже по-осеннему студила спину. Вытерев слезы, боясь задеть сломанный нос, осторожно, словно дикое животное, выглянула из своего укрытия. Никого. Низко пригибаясь, кинулась в лес.

Это место показалось ей знакомым. Выросшая в мещерских лесах, она хорошо ориентировалась на местности. Да, именно здесь в прошлом году они с матерью собирали грузди. Вот вырубка, пожарная траншея, железные столбики с номерами, значит, скоро просека и дорога… Она замерла, вспомнив, что они направлялись искать ее в просеке. Ей стало жутко. Вспомнилась ржавая саперная лопата, которую протянул ей усатый, после того, как надругался над ней последний раз.

– Копай! – приказал он ей.

– Что копай? – с трудом прошептала она разбитыми губами.

– Яму копай! – сердито буркнул усатый. – Могилу, поняла?

И она стала копать, неловко, сбивая ногти на правой ноге о сталь лопаты. Получалось бестолково, земля оказалась твердой, проросшей жесткими, как проволока, корнями трав.

– Врежь ей, сучке, пусть поторопится! Че ты с ней возишься, Гена! – развязным, пьяным голосом выкрикнул второй, молодой, отпивая водку из горлышка бутылки.

Удар, и еще удар по голове. Часто-часто задышав, она стала глубже вгонять лопату, не чувствуя боли в разбитой стопе.

«Я сейчас умру и все кончится… Я никогда не увижу маму…» – пульсировала в висках страшная мысль.

Она вдруг вспомнила, как прочитала в одной книге из школьной библиотеки, что в годы войны гестаповцы заставляли пленных красноармейцев рыть себе могилы. В самом кошмарном сне ей не могло бы присниться, что именно это произойдет с ней самой, в мирное время, и могилу ее заставят рыть не какие-то вражеские захватчики, а свои же, советские люди. Впрочем, люди ли это?

Сердце, забившись в горле, словно пойманная птичка, отчаянно протестовало.

«Нет, нет, нет… Жить, жить, жить…»

«Лешка где ты?» – с тоской подумала она, неумело ковыряя рыжий суглинок. Внезапно вспомнилась ей покойная бабушка Дарья, украдкой шептавшая какие-то молитвы перед сном у ее детской кровати. Смешными и глупыми тогда казались ей, пионерке, эти старушечьи бормотания. «Храни тебя Господь и Матерь Божья» – громко шептала бабушка, невзирая на протестующий писк, крестила ее и целовала в пухлую девичью щеку.

Она задрала голову к небу, посмотрела на синий просвет между шумящими кронами сосен.

«Господи… Помоги…» – прошептала она впервые в жизни, до боли в глазах всматриваясь в глубину белоснежного, клубящегося облака. Казалось, что не облако это, а чей-то большой глаз, который, расширяясь, пристально, напряженно смотрит на нее сверху, все чувствуя, все понимая, и словно думая, как ей помочь.

Каким-то непостижимым образом она почувствовала, что эта яма не станет ее могилой. Она уйдет от них, убежит, прямо сейчас. Этого не может случиться с ней.

Искоса поглядывая на своих мучителей, она заметила, что они отошли к «камазу», озабоченно осматривая заднее колесо. Потом они, пошатываясь, обошли машину с другой стороны и скрылись из вида.

Тихо положив лопату, она отошла на цыпочках к лесной опушке и бегом кинулась в чащу. Ноги словно несли ее сами, помимо воли, до тех пор, пока она не почувствовала сильный удар соснового сука по голове.

2

Ясным сентябрьским утром 1982 года, заходя в здание районной прокуратуры, я увидел у своего кабинета заплаканную женщину лет пятидесяти и молодую девушку с головой, не по возрасту закутанной в платок. Девушка старалась скрыть от меня свое лицо, которое, как я заметил, носило следы сильных побоев.

– Доченьку мою изнасиловали! – захлебываясь слезами, голосила старшая из посетительниц. Девушка с кровоподтеками молча смотрела в пол, отворачивая от меня лицо.

Большого труда мне стоило успокоить мать, обезумевшую от горя.

В кабинете, глотая слезы и беспрестанно охая, мать потерпевшей сбивчиво пояснила мне, что менее суток назад ее дочь изнасиловали и попытались убить.

– И убили бы, ироды проклятые, если бы в лесу нашли! Господи, как же нам жить-то дальше, горюшко-то какое! – выла мать, раскачиваясь на стуле, и прижимая кулаки ко рту.

Сидевшая в кабинете на краешке стула девушка по-прежнему безучастно молчала, уставившись в пол.

Почувствовав, что в присутствии матери вразумительных пояснений не получу, я попросил ее оставить нас наедине с потерпевшей.

– Как вас зовут? – спросил я съежившуюся девушку.

– Анненкова Мария – ответила она глухим голосом, продолжая смотреть в пол.

– Маша, посмотри на меня. Ты должна мне все рассказать, все что случилось, чтобы я смог помочь тебе.

Она сняла платок, подняла на меня большие синие глаза, опухшие от слез. На меня смотрела юная, пышноволосая девушка с милыми чертами лица, которые не смогли изуродовать даже обширные гематомы на лице и, очевидно, сломанный нос. Я с трудом выдержал ее взгляд, полный невыразимой печали и отчаяния. Припухшие губы, на которых запеклась кровь, дрогнули в попытке что-то произнести, но сомкнулись. Она вновь опустила голову. На пол капнули две крупные слезы, ударившись с тихим стуком о старый коричневый линолеум.

Я понял, что допрос будет непростым. Подошел к зарешеченному окну, глядя на пыльный двор районной прокуратуры, где водитель прокуратуры, Паша, в старой армейской рубашке, неторопливо мыл из шланга служебный прокурорский «УАЗ», к восторгу местных воробьев, которые с яростным писком купались в большой налитой им луже. Голова Паши совершенно седая, хоть ему чуть за тридцать. Год назад он потерял свою маленькую дочурку, сбитую на обочине уснувшим водителем грузовика. Чудом не сошел с ума. Я помогал ему с похоронами, заказывал маленькое детское надгробье и венки.

«Еще одно горе… Сколько же его в этом мире!» – подумал я. Осенняя муха с назойливым дребезжанием билась об окно, тщетно пытаясь найти выход. Стоял теплый сентябрь, бабье лето, нелюбимая мной погода, с детства нагонявшая тоску. Я открыл форточку, и муха рванула на свободу, растворившись в прозрачном осеннем воздухе. Страшно хотелось курить, но в присутствии Маши почему-то это казалось мне кощунством.

Я был в замешательстве. Она замкнулась, это очевидно. Маша переживала сильнейший психологический шок. При мысли о том, что, ей пришлось вынести, у меня по спине пробегал озноб. Насколько сильно пострадала ее психика? Сможет ли она вспомнить важные для расследования обстоятельства?

В мрачном молчании я мял и крошил в кармане пачку «Беломорканала».

Сел рядом с ней, коснулся ее руки. Она мгновенно отдернула руку, отшатнувшись, уставилась на меня дикими, потемневшими глазами.

– Нет… не трогайте меня – пробормотала она бледными губами.

– Почему?

– Потому что вы мужчина…

– Подожди. Забудь о том, что я мужчина. Пойми, я – следователь. Поняла? Я – это государство, закон. Я – то, что должно настигнуть твоих обидчиков, размазать их по стенке, засадить их в тюрьму, чтобы им было не повадно, поняла?

– Вы… мужчина. Мне страшно с вами рядом.

– Маша, не бойся меня. Я хочу тебе помочь. Ты должна вспомнить. Вспомнить все, в деталях, как это не ужасно, понимаешь. Даже самое страшное и отвратительное. Иначе мне не поймать этих гадов, и не наказать их. Подумай, ведь они могут изуродовать еще кого-нибудь. И только с твоей помощью я смогу это предотвратить. Пожалуйся, вспомни и расскажи мне все с самого начала, как было.

Я включил служебный магнитофон и нажал кнопку записи.

Маша посмотрела на квадратики голубого неба в решетке окна, затем поднесла изодранные ладони к лицу, всматриваясь в них, словно пытаясь вспомнить что-то.

Тихий сиплый звук вырвался из ее груди. Губы искривились в немом плаче.

– Ой… Ой… – в невыразимом горе простонала она беспомощным, детским голоском. Тихо забарабанили по полу слезы.

Глядя на ее худые исцарапанные руки, сломанный опухший нос, я испытал такой приступ жалости и сердечной муки, что отвернулся к окну. Не выдержал, закурил, разгоняя сизый дым рукой. Молча курил, выдыхая в форточку, пока губы не обожгло подкравшимся пеплом.

– Маша!

– Да…

– Знаешь, я тебе хочу рассказать одну историю. Она произошла лет пятнадцать назад, с одной девушкой, которую я хорошо знал. Чем-то похожей на тебя.

Маша тихо шмыгнула носом, утирая слезы, что я воспринял как знак согласия.

– Жила она далеко отсюда. Тихая, задумчивая. Красивая. Любила книги. Мечтала о рыцарских временах, грезила путешествиями в дальние страны. Ей бы следовало родиться в другую эпоху, жить где-нибудь в замке, читать стихи в тени старых дубов. Но она родилась возле нефтеперерабатывающего завода в большом промышленном городе на Волге.

Детство ее протекало в заводском поселке по соседству с так называемыми «бараками». Это были городские трущобы, где клубилась местная шпана – дети алкашей и уголовников. В этой публике там не было недостатка – тюрьмы и исправительно-трудовые лагеря щедро поставляли городу эти отбросы общества. Вот только почему-то они совсем не хотели ни исправляться, ни трудиться.

Местные дворовые хулиганы, лидером которых был ее одноклассник, знали эту девушку и не обижали ее. Более того, они охраняли ее от посягательств чужаков – никто пальцем не мог тронуть на их территории стройную брюнетку с задумчивыми зелеными глазами.

И все же зло в городе творилось постоянно. Вопреки сказкам, которые ей рассказывали в школе, реальная жизнь была совсем иной. Преступность бушевала в ее заводском районе. Молодые выродки сбивались в шайки. Нормальных, семейных мужиков резали среди белого дня – без причин, из хулиганских побуждений. Взрослые люди и дети пропадали без вести. В парках и на ночных остановках шла охота на женщин и девушек. Власти не раз пытались решить эту проблему – в городе вводились комендантские часы, суды выносили убийцам и насильникам смертные приговоры, но все было тщетно – преступлений меньше не становилось.

Однажды, в жаркий летний денек девушка и ее подружка решили покататься на лодке у городского пляжа. Взяли на свои студенческие копейки лодку напрокат. Сначала им было весело, а потом в лодке сломалась уключина и сильное течение стало их уносить от города. Не учли девчонки, что с Волгой шутить опасно. Испугались, стали кричать, замахали руками – да кто услышит…

Вдруг показалась моторная лодка, а в ней – четверо. Как они думали, спасателей. Заметили девушек, взяли курс прямо на них.

Я замолчал, закурив новую папиросу.

– Что было дальше? – услышал я робкий голос Маши.

«Ну, наконец-то, лед тронулся» – подумал я, с облегчением выпуская дым.

– Дальше они увидели четверых бритоголовых мужчин с обнаженными торсами, золотыми фиксами в оскаленных ртах, с руками, густо покрытыми татуировкой. Услышали их смех и негромкий разговор, в котором среди мата с трудом проскальзывали человеческие слова. Сидевшие в лодке уже спорили, кому достанется брюнетка, а кому блондинка – ее подружка.

– Они… не могли прыгнуть в реку? – дрожа всем телом, спросила Маша.

– Ничего они не могли. Понимаешь, их сковал страх. Как у кроликов перед удавом. Открыв рты, девушки смотрели на страшные лица своих палачей, беспощадные лица насильников и убийц с холодным взглядом. Мгновение, и жилистые, синие от наколок руки втащили их в моторную лодку, взявшую курс на большой песчаный остров на реке. По дороге к острову они, не торопясь, обсуждали, что они с ними сделают, кто будет первый, кто последний, как свернут им потом шеи, где закопают тела…

Истерические рыдания подружки-блондинки вызвали довольный хохот четверых уголовников. А у нее самой не было слез. Мысль о неминуемой смерти так поразила ее, что она не могла даже плакать.

Она посмотрела по сторонам, где широко раскинулась Волга, затем запрокинула голову и взглянула в высокое чистое небо. И именно в тот момент почувствовала, что там, в холодной спокойной синеве, что-то есть. Какая-то грозная разумная сила. В школе ее, конечно, учили, что ничего такого там нет, только атмосферные газы и космос. Но в ту минуту, весь ее комсомольский атеизм куда-то испарился, как дым. И тогда впервые в жизни она обратилась к небу за помощью. Своими словами, как могла, она стала умолять его о спасении.

Услышав, как Маша всхлипнула, я обернулся. Закрыв лицо руками, она произнесла плачущим голосом:

– Я ничего, просто вспомнила кое-что …

– И представляешь, спасение пришло – продолжил я свой рассказ. – Ниже по течению Волги со стороны города появилась точка. Она стала расти, и все увидели, что это была другая лодка, которая медленно, но верно стала к ним приближаться.

Подул встречный ветер, на реке вспенились белые барашки волн. Мотор, надрываясь против течения, зачихал и заглох. Преступники занервничали, ругаясь, сгрудились над ним, пытаясь его завести. Это отвлекло их от жертв. И вот тогда девушки прыгнули в реку. Прямо в бурлящий водоворот на стремнине.

– Их … спасли? – еле слышно спросила Маша.

– Спасли, – улыбнулся я. – Иначе бы я не рассказал тебе эту историю. К счастью, девчонки прекрасно умели плавать. Течением их понесло вниз. Прямо к той лодке, которая шла за ними. А в ней оказалось трое крепких рыбаков – отец и двое взрослых сыновей. Увидев перегруженную лодку, они почуяли неладное. Старший из сыновей служил во флоте, и у него при себе был морской бинокль. И когда он увидел в лодке бритые черепа уголовников, а между ними двух девочек, им стало ясно, что произошло. Вот тогда и началась погоня.

Докурив папиросу, я замолчал.

– Этим девушкам повезло – горько скривив губы, произнесла Маша. – Над ними не надругались, как надо мной.

– Да, это так. Но ведь ты осталась жива. Разве это не чудо?

– Что толку, что жива… Я сама себе противна. Хочется мыться все время. А больше хочется умереть. Зачем мне теперь жить?

– Не говори так! Грязь не на тебе, а на них. Помнишь пословицу – «к чистому грязь не пристанет»? Поверь мне, ты все забудешь. Время все излечит. Выйдешь замуж и забудешь.

Маша горько усмехнулась, зажмурив большие синие глаза. С длинных изогнутых ресниц на пол скатились еще две слезы.

– Я знаю, у тебя есть жених. Мама твоя сказала.

Маша судорожно вздохнула, опустив голову:

– Да есть.

– Он в армии сейчас?

– В Рязанском училище. ВДВ.

– Так вот… Дай мне слово, что ты ничего ему не скажешь.

Девушка изумленно посмотрела на меня.

– Но ведь он все равно узнает! Бросит меня. Понимаете, я ведь… Я ведь девочкой была.

– Если любишь человека, какое это имеет значение? Вот и будет ему проверка. Любит по настоящему, значит, будет любить всякую.

– А как мне самой забыть все это? Как я смогу жить с мужчиной, когда я их всех ненавижу?

– Сможешь. Все у вас будет хорошо. Я, знаешь ли, человек грубоватый, вырос в деревне. Скажу тебе просто: грязь отмоется, горе забудется.

Сам не зная почему, я вдруг добавил:

– Родишь ему двойню, и морок этот с тобой пройдет. Начнутся другие заботы, житейские – бессонные ночи, пеленки, коляски. Не до воспоминаний будет.

– Только мне другие напомнят – хмуро сказала Маша. – Городок у нас маленький. Я здесь никому, даже медикам не верю… Особенно женщинам. Раззвонят на всю округу.

– Кстати, насчет медиков. Местные врачи тебя осматривать не будут.

Я снял трубку телефона, набрал телефон руководителя областного бюро судебно-медицинских экспертиз. Кратко изложив суть дела, я договорился, что осмотр потерпевшей и отбор биоматериала для исследования будет проводиться его специалистами.

– Ну, все, Мария – сказал я, положив трубку. – На сегодня хватит. Сейчас поедете с мамой в областное бюро СМЭ на нашей служебной машине, на забор мазка. Эти люди вас не знают, и не будут болтать лишнего. Мать сказала, что ты еще не была в душе, для нас это очень важно. Потом можешь мыться, сколько хочешь. На ночь прими что-нибудь успокоительное. А завтра продолжим.

– Нет – вдруг сказала Маша. – Включайте ваш магнитофон сейчас.

– Ты уверена?

– Да – твердо произнесла Маша. – Вы ведь сами сказали, что нужно их остановить. – Пока они еще кого-нибудь не изнасиловали.

Сглотнув комок в горле, она сказала:

– Запишите номер машины.

Роняя подставку с карандашами, я схватил листок бумаги:

– Говори.

К моему изумлению, Маша запомнила не только модель, но и цвет, и полный номер «камаз», в который ее втащили преступники. Как потом она объяснила мне, у нее была привычка складывать в уме цифры номеров автомобилей, чтобы узнать, счастливое выпало число, или нет. В тот роковой день сумма цифр оказалась несчастливой – тринадцать… Но для меня это было счастье: с такими сведениями мерзавцы почти уже были у меня в руках.

Сбивчиво, заикаясь, она дала мне свои первые пояснения. Сказала, что запомнила их имена. Опасаясь, что она снова замкнется, я просил ее пока не говорить о самых неприятных эпизодах происшествия, описать лишь внешность насильников и общие обстоятельства совершения преступления.

Несколько минут спустя она, обессилев, все же зарыдала.

– Я сегодня не усну, они опять будут мне сниться! – всхлипывала она, давясь слезами.

Я успокоил ее, как мог, и пообещал, что сделаю все возможное, чтобы преступников задержали как можно скорее.

Выходя из прокуратуры, Маша робко оглянулась на меня, и спросила:

– А эта девушка, о которой вы рассказали, что с ней стало дальше?

– С ней все хорошо – улыбнулся я. – Она вышла замуж за студента юридического института. Родила ему двоих сыновей. И они уехали куда-то на север, подальше от заводов и нефтехранилищ.

– Я поняла – улыбнулась она, сверкнув синевой заплаканных глаз. Я увидел в них благодарность и робкую надежду. Похоже, что эта девчушка, дошедшая в своем горе почти до самоубийства, уцепилась за меня, как утопающий за соломинку. Я верил, что здоровая психика и сильный характер не дадут ей сломаться. А главное – между нами установился контакт.

Теперь на мне лежала обязанность во что бы то ни стало раскрыть это преступление. И я подошел к этому со всей энергией и упорством тридцатипятилетнего следователя прокуратуры.

3

В тот же день через областное ГАИ я установил собственника автомобиля. Им оказалась московская автобаза одного из строительных трестов. В справочной службе мне сообщили все ее телефонные номера.

Позвонив в отдел кадров, я получил полные данные водителей, отбывших два дня назад с грузом бетонных панелей, из которых тогда строили типовые девятиэтажки, покрытые мелкой мозаичной плиткой – мечта молодой советской семьи. Панели транспортировались на стройку в Рязань.

«Отлично» – думал я, потирая руки: маршрут негодяев мне известен, главное теперь не спугнуть их.

Я немедленно связался с начальником госавтоинспекции Рязанского УВД, объяснил ситуацию, и предупредил, чтобы груженый панелями «камаз» не останавливали ни под каким предлогом:

– Дайте им разгрузиться, и пусть спокойно едут обратно. Проводите их незаметно на машине без опознавательных знаков ГАИ до границы нашего района, а там мы их возьмем.

Я понимал, что преступники допускали наличие «хвоста» и могли быть настороже. Ведь девушка убежала и наверняка заявила в милицию. А в их отчаянном положении, зная, что им обоим грозят немалые сроки лишения свободы, они могли быть способны на многое. Как взять их незаметно, без погони, стрельбы по колесам, аварий, и прочих эксцессов, способных повлечь тяжкие последствия?

Для этого я разработал следующую операцию.

С помощью сотрудников милиции я инсценировал дорожно-транспортное происшествие на трассе, неподалеку от границы с Рязанской областью.

Мне нашли старый подростковый велосипед, которому погнули колеса, оторвали крылья и бросили его посреди автомобильной трассы, рассыпав вокруг мелкие запчасти. Рядом стояло две машины дежурного патруля с включенным мигалками, чуть поодаль – два милицейских «уаза» и неприметный штатский «жигуль», в котором укрылось четверо работников уголовного розыска. Трое сотрудников ГАИ останавливали каждый большегрузный автомобиль, приказывая выйти водителю. Официальная версия была такой: пьяный водитель грузовика, двигаясь в сторону Рязанской области, сбил подростка на велосипеде и скрылся с места происшествия, останавливаются водители с целью участия в качестве понятых и дачи свидетельских показаний.

Для отвода глаз мы выстроили целую вереницу из «камазов», «зилов» «кразов», «мазов» и прочей грузовой техники. Водители, стоя гомонящей толпой, громко возмущались: «У меня бетон сейчас встанет!» «А у меня куры протухнут! «Гражданин начальник, племенных коров везу, может, пропустите первым!»

Вскоре к этой шумящей толпе присоединилось еще двое негодующих водителей. Один из них был пожилой, усатый, другой – молодой мужчина с наглым лицом и рыжеватой челкой. Громко ругаясь, он подошел к лейтенанту патрульной службы: «Командир, у нас график! Чего тут базар развели!»

– Не переживайте, вас скоро отпустят! – весело подмигнул ему лейтенант. – Если очень спешите, пройдемте вот в эту машину, подпишите протокольчик и все!

– Какой еще протокольчик! – недовольно бурчал усатый. – Знаем вас, ментов, проторчишь здесь до утра, а потом премии из-за вас лишишься!

– Если очень торопитесь, пройдите в эту машину – вежливо указал лейтенант на темно-серую «буханку» – милицейский «уаз», стоявший на обочине трассы.

Войдя в машину, усатый увидел молодого человека в очках и сером штатском костюме, который, сидя, курил крепкую папиросу и что-то писал за небольшим откидным столиком.

– Геннадий Семенович Войков? – спросил я его, пытливо вглядываясь в его маленькие настороженные глазки, спрятавшиеся в мохнатые брови.

– Да… А вы кто? – спросил он настороженно, сунув руки в карманы спецовки.

– Следователь межрайонной прокуратуры – сказал я, предъявив удостоверение. – Как прошла разгрузка панелей?

– Да ничего, вроде все целые довезли… – сказал он, заметно волнуясь.

– Точно все довезли? Ничего по дороге не потеряли?

– Да нет вроде, гражданин начальник – спросил он, и его кадык нервно дернулся при этих словах.

– А девушку в лесу не теряли, случайно?

– Какую девушку? – лицо усатого стало белым, как полотно.

– Которую вы изнасиловали. А потом пытались убить. Или по дороге в Рязань были еще девушки?

На лице у усатого мгновенно проступили капли пота.

– Гражданин начальник, я никого не убивал, не насиловал…

– А откуда эти царапины на лице?

Войков испуганно провел ладонью по свежим царапинам на щеке.

– Я, это, веткой, наверное.

– Раздевайтесь – сказал я ледяным тоном, вставая из-за стола.

– Как – раздевайтесь?!

– Очень просто – снимайте штаны и трусы. – Женя! – крикнул я в окно лейтенанту дорожно-патрульной службы – Позови эксперта!

– Вы не имеете никакого права вот так… раздевать человека догола! – запротестовал Войков, облизнув пересохшие губы.

– А вы, надо полагать, имели право раздевать догола в лесу несовершеннолетнюю девочку? Итак, последний раз предлагаю раздеться добровольно, без помощи.

В этот момент в машину протиснулись двое плечистых сотрудников уголовного розыска, а за ними – интеллигентная фигура Ивана Ивановича, нашего судмедэксперта.

Увидев мрачные физиономии сотрудников, Войков обмяк и подчинился.

– Кровь повсюду – шепнул мне на ухо эксперт, закончив осмотр одежды и тела подозреваемого. – На трусах, на теле – бурые пятна засохшей крови. Надо бы осмотреть и второго, молодого.

С молодым пришлось повозиться – он оказал активное сопротивление, разбил стекло в другом УАЗе и даже попытался заехать кулаком в лицо оперативному работнику, что повлекло небольшую потасовку и применение спецсредств.

Шмыгая разбитым носом, он вошел ко мне уже в наручниках, с громким криком:

– Значит так! Я требую немедленно снять браслеты и вызвать адвоката!

– Дыбенко Эдуард Александрович? – спросил я его, наклонившись над протоколом допроса.

– Да! И вы еще запомните это имя, когда будете отвечать за нарушение закона!

– К вашему сведению, все абсолютно законно. Проводятся неотложные следственные действия.

– Ты, очкарик, понимаешь, с кем связался? – брызжа слюной, кричал и бился Дыбенко, с трудом удерживаемый за шиворот двумя крепкими милиционерами. – Да я тебя засажу, крыса провинциальная… Ты не знаешь, какие у меня связи в Москве!