Хранитель тени

© Василий Попков, 2025

ISBN 978-5-0068-2019-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Особняк Орловых умел хранить секреты. Он впитывал их в свои стены из пористого камня, прятал под шелковыми обоями и хоронил в скрипучем паркете. Он дышал ими – тяжелым, затхлым воздухом, пахнущим застарелым страхом.

И смерть здесь была не гостьей, а привычной хозяйкой. Она гуляла по длинным коридорам, притрагивалась холодными пальцами к хрусталю люстр и оставляла следы на бархате портьер. Ее последним шедевром стал Аркадий Орлов. Седовласый, гордый Аркадий, который однажды вечером полетел с главной лестницы вниз головой. «Несчастный случай», – буркнули в полиции, быстренько оформили бумаги и уехали.

Но дом знал правду. Он помнил каждый звук – приглушенный крик, тяжелый удар о мраморные ступени, а потом – звенящую, абсолютную тишину. Тишину, в которой слышалось лишь удовлетворенное шипение старых теней.

И дом ждал. Ждал, когда появится тот, кто захочет услышать его шепот. Кто разгадает шифр, скрытый в игре света на холстах, и прочтет между строк старых писем не истории о балах и сделках, а хронику молчаливого предательства и тихой мести. А тень в глубине дома, столетиями оберегающая проклятие рода, уже потирала руки в предвкушении.

Игра началась.

Глава 1. Письмо

Солнце в тот день решило, видимо, взять реванш за все хмурые дни начала осени. Оно палило с таким неистовым, почти личным усердием, что раскаленный подоконник в однокомнатной квартире-студии Ильи Прохорова стал абсолютно непригоден даже для королевских возлежаний его шотландской вислоухой кошки Маркизы. Та, изнывая от скуки и духоты, лишь лениво зевала, сверяя свою кошачью вечность с монотонным, раздражающе громким тиканьем настенных часов – подарка от бабушки, который Илья никак не мог заставить себя выбросить.

Воздух в комнате был густым и спертым, пахло пылью и старыми книгами. Пылинки, поднятые с очередного фолианта, плясали в столбе слепящего света, падающего из окна. Илья смахнул со лба капли пота, оставившие влажный след на рукаве старой, затертой до дыр домашней толстовки. Он с наслаждением выдохнул и отложил в сторону папку с завещанием купца третьей гильдии, датированным 1873 годом. Бумага была хрупкой, шершавой на ощупь, а выцветшие чернила складывались в витиеватые буквы, повествующие о раздаче милостыни по приходам и передаче лавки с ситцем племяннику.

Работа была кропотливой, умиротворяющей в своем роде. Она позволяла полностью отрешиться от настоящего, утонуть в чужом, давно отжившем мире. Но оплачивалась она скверно, до неприличия. Мысль о том, что в этом месяце придется снова откладывать на новый принтер – старый уже зажевывал листы с завидной регулярностью, – вызывала гнетущую тяжесть в желудке. Он с тоской посмотрел на стопку неоплаченных счетов, лежавших на краю стола, и почувствовал, как знакомое чувство безысходности снова сжимает горло. Коммуналка, кредит за ноутбук, корм для Маркизы… Иногда ему казалось, что он сам стал живым архивом – хранилищем собственных долгов и несбывшихся надежд.

Его спасал в такие минуты только чай. Ритуал заваривания, медленные, осмысленные движения. Керамическая кружка с изображением Шерлока Холмса, нелепый подарок коллег на тридцатилетие («Чтобы дедукцию включал!»), была его талисманом. Сейчас она испускала стойкий, душистый аромат бергамота, который хоть как-то перебивал запах старины и бедности. Илья сделал небольшой глоток, ощущая, как обжигающая жидкость разливается по телу, и закрыл глаза, пытаясь представить себе туманный Лондон и скрипку в каминной комнате на Бейкер-стрит, а не заляпанную каплями чая клавиатуру и вечно гудящий холодильник.

Именно в этот момент, когда он почти физически ощущал себя на грани побега из действительности, на экране его ноутбука мягко, но настойчиво прозвучал сигнал нового письма. Не спам, не рассылка от интернет-магазина – личный адрес.

Отправитель: Анна Орлова.

Тема: Заказ на систематизацию семейного архива.

Илья медленно поставил кружку, чтобы не расплескать, и подался вперед. Фамилия «Орловы» была ему знакома не понаслышке. Она красной нитью проходила через учебники по истории края, монографии о местном купечестве и дворянстве. Крупные землевладельцы, меценаты, чье влияние, казалось, должно было бесследно угаснуть после революции, но каким-то чудом тлело до сих пор, как уголек под пеплом. Он щелкнул кнопкой мыши с ощущением, похожим на то, что испытывает археолог, перед которым внезапно открывают вход в нетронутую гробницу.

Текст письма был лаконичным, выверенным, но за строчками угадывалась трепетная осторожность.

«Уважаемый Илья Сергеевич,

Меня зовут Анна Орлова. Ваши контакты мне предоставили в краеведческом музее, и рекомендовали вас как специалиста, способного разобрать и каталогизировать сложные исторические архивы. После недавней кончины моего дяди, Аркадия Петровича Орлова, я столкнулась с необходимостью привести в порядок семейный архив, насчитывающий, по моим оценкам, несколько сотен документов и артефактов XVIII—XXI веков. Работа предполагается в нашем родовом имении «Отрада», расположенном в сорока километрах от города. Условия и оплата – по вашим стандартным расценкам, плюс проживание в гостевом флигеле на территории усадьбы.

С уважением, Анна Орлова».

Илья перечитал письмо еще раз, потом еще. Он вчитывался в каждое слово, пытаясь уловить скрытые ноты. «Стандартные расценки? Проживание?» – эхом пронеслось в его сознании. Это был не просто заказ. Это была соломинка для утопающего, неожиданный выигрышный лотерейный билет, подарок судьбы, на который он уже и надеяться перестал. Возможность на несколько месяцев погрузиться в работу своей мечты, не думая о духоте этой квартирки, о счетах, о том, как к концу месяца сэкономить даже на гречке. И что важнее – это был шанс прикоснуться к живой, дышащей истории, не опосредованно, через пыльные бумаги, а напрямую, в стенах, где эта история творилась.

Он ответил быстро, почти не раздумывая, боясь, что предложение вот-вот исчезнет, как мираж. Предложил встретиться на следующей неделе для обсуждения деталей, стараясь сохранить в тексте деловой тон, хотя пальцы чуть подрагивали от волнения.

Отправив письмо, Илья подошел к раскрытому окну. За время его концентрации на письме погода за окном успела перемениться. Солнце скрылось за набежавшими тучами, и по стеклу застучали первые тяжелые капли дождя. Он чувствовал легкое щемящее возбуждение, предвкушение чего-то большего, чем просто разбор пожелтевших бумаг. Смерть дяди… «Упал с лестницы», – мелькнуло у него в голове, и это словосочетание прозвучало диссонансом к возвышенному настроению. Странная и нелепая смерть для последнего представителя такой семьи. Закономерность? Несчастный случай? Или… первая страница той самой истории, в которую ему предстояло погрузиться?

Дождь усиливался, смывая с города пыль и зной. Илья стоял у окна, слушая его шум, и ему казалось, что этот дождь смывает и его старую жизнь, очищая путь для чего-то нового, тревожного и невероятно притягательного.

Глава 2. Усадьба

Такси, видавший виды седан с пропахшим табаком салоном, резко тронулось, оставив Илью одного у массивных кованых ворот. Они вздымались к серому небу, как черные костяные пальцы исполина, а венчал их облупившийся герб – двуглавый орел, но не гордый государственный символ, а какой-то свой, родовой, с хищно изогнутыми клювами и странным, похожим на кинжал, мечом в лапах. Казалось, сам воздух здесь был гуще, тишина – звенящей, а свет – приглушенным. Дорога от шоссе, покрытая мелким серым гравием, хрустела под колесами просто оглушительно, и этот звук еще долго стоял в ушах, даже когда машина скрылась из виду.

Илья не сразу решился сделать шаг вперед. Он замер на месте, впитывая впечатления, – перед ним предстала не просто усадьба, а призрак былого величия, застывший в камне и дереве. Двухэтажный особняк в стиле классицизма, должно быть, когда-то сиял белизной, олицетворяя собой мощь и достаток. Теперь же он напоминал состарившегося аристократа в потертом сюртуке: штукатурка местами отвалилась пластами, обнажая кирпичную кладку, словно проступающие сквозь одежду ребра. Колонны, поддерживавшие портик, покрыла сетка трещин, и одна из них проседала, придавая всему фасаду едва уловимый, но тревожный крен. Парк, некогда, наверное, подстриженный и ухоженный, теперь зарос буйной, неуемной, почти агрессивной зеленью. Деревья сплелись кронами в непроходимую чащу, кусты разрослись, захватывая тропинки, а по земле стелился плотный ковер из прелых листьев прошлых лет. Воздух был насыщен запахами влажной земли, грибной сырости, тления и чего-то еще неуловимого, но стойкого – запахом забвения, медленного, но неумолимого распада.

Он уже протянул руку к тяжелому, в виде львиной головы, молотку-колотушке, как дверь неожиданно распахнулась сама, беззвучно и плавно, будто ее открыла тень самого дома. На пороге стояла женщина. На вид ей можно было дать лет тридцать пять. Высокая, стройная, с невероятно прямой спиной, она была живым контрастом увядающему окружению. Гладкие каштановые волосы были убраны в строгий пучок, что лишь подчеркивало изящные линии шеи и бледное, утонченное лицо. Оно было красивым, но красота эта была печальной, отмеченной усталостью – усталостью не от бессонной ночи, а от жизни. В больших, темных глазах светилась тихая, затаенная грусть, словно она постоянно о чем-то скорбела. Одета она была просто, даже аскетично: темная водолазка и простые джинсы, но сидело все на ней с неизменной аристократической выправкой.

– Илья Сергеевич? Я Анна Орлова. Проходите, – ее голос был ровным, спокойным, но в его глубине слышалось напряжение, как у струны, готовой дрогнуть.

Она пропустила его вперед, и Илья шагнул в просторный холл. Паркет под ногами, когда-то натертый до зеркального блеска, теперь отзывался на каждый шаг гулким, жалобным скрипом, рассказывая о прошедших по нему тысячах шагов. Воздух был холодным и неподвижным. Анна провела его в кабинет – комнату, поражавшую своими размерами. Высокие потолки с лепниной, некогда золоченой, а ныне потускневшей, стены от пола до потолка были скрыты за книжными шкафами из темного дуба. Но здесь царил хаос: книги лежали грудами, некоторые распахнутыми, на огромном письменном столе горой возвышались папки, связки писем, перевязанные бечевкой, и отдельные листы с пожелтевшими от времени чертежами. Лучи слабого осеннего солнца, пробивавшиеся сквозь высокие, грязноватые окна, подсвечивали мириады пылинок, танцующих в неподвижном воздухе. Пахло старым деревом, воском и пылью – пылью столетий.

– Простите за этот хаос, – сказала Анна, и в ее голосе прозвучала искренняя досада. – Дядя не выносил, чтобы кто-то прикасался к его бумагам. А после… после его смерти как-то не до того было.

Ее слова повисли в воздухе, но им не суждено было долго оставаться без ответа. В кабинет без стука вошел другой человек. Мужчина лет сорока пяти, в безупречно сидящем дорогом костюме, который резко контрастировал с обшарпанным убранством комнаты. Его лицо было маской холодной учтивости, но глаза – светлыми, пронзительными и бездонно холодными. Они пробовали оценить Илью с одного взгляда, словно сканируя на предмет стоимости и полезности.

– Анна Петровна, документы по лесным участкам готовы к подписанию, – произнес он, и его голос, низкий и бархатистый, прозвучал как движение хорошо смазанной задвижки на двери. Затем взгляд этих ледяных глаз переместился на Илью. – «Сергей Воронов, управляющий имением» – представился он.

– «Илья Прохоров, архивариус», – поторопился ответить Илья, чувствуя, как под этим тяжелым, непроницаемым взглядом по его спине пробегают мурашки. Он протянул руку – рукопожатие Воронова оказалось сухим, сильным и кратким, как деловой акт.

– Рад, что нашелся специалист, готовый взять на себя этот… подвиг, – сказал Воронов, медленно проводя взглядом по заваленному кабинету. В его словах сквозила легкая, ядовитая насмешка. – Надеюсь, вы отыщете здесь что-то ценное. Помимо пыли и долгов, разумеется.

Анна поморщилась, и на ее усталом лице мелькнула тень раздражения.

– Сергей, пожалуйста. Илья Сергеевич здесь не для инвентаризации активов.

Воронов лишь слегка склонил голову, снова бросил на Илью короткий, но невероятно тяжелый взгляд, полный скрытой угрозы и предупреждения, и вышел. Его уход был стремительным и бесшумным, но за ним, как шлейф, осталось ощущение внезапно вошедшего в комнату холода. Анна тихо вздохнула.

– Не обращайте на него внимания. Сергей… он человек цифр. Для него все в этом мире имеет цену, и если ее нельзя посчитать, значит, вещи не существует. Флигель для вас готов. Но прежде давайте я покажу вам главную причину вашего визита.

Она подвела его к глухой стене, скрытой за высокими стеллажами с книгами. Илья бы и не заметил ничего, если бы его взгляд не зацепился за едва видимую темную щель за одним из шкафов. Анна с заметным усилием нажала на что-то сбоку, и тяжелый дубовый стеллаж, к изумлению Ильи, бесшумно отъехал в сторону на скрытых роликах, открыв низкий, темный проем.

За ним находилось небольшое помещение без окон, больше походившее на каменный мешок. Оно было заставлено доверху массивными металлическими шкафами с множеством ящиков и старинными деревянными ящиками, почерневшими от времени. Воздух здесь был совершенно другим – спертым, густым, с примесью запаха старой кожи, сухих чернил и чего-то кисловатого, напоминающего о забвении.

– Добро пожаловать в самое сердце «Отрады», – произнесла Анна, и в ее голосе прозвучала горькая ирония. – Сокровищница Орловых. Три века семейной истории. Считайте, что это ваш полигон для раскопок. Только будьте осторожны. Некоторые сокровища бывают… с сюрпризом.

Илья сделал шаг внутрь, и его сердце, сердце архивариуса и историка, забилось с непривычной силой. Но это был не только восторг открытия. Он почувствовал благоговейный трепет перед стариной, и кое-что ещё – тяжелое, густое, почти осязаемое дыхание тайн, которое витало в этом замкнутом пространстве. Он понял, что его работа здесь будет не просто каталогизацией. Это будет попытка разговора с тенями прошлого. И тени, как он уже успел почувствовать, были далеко не безмолвными.

Глава 3. Галерея портретов

Гостевой флигель оказался скромным, но чистым и, что было главным, теплым. Небольшая комнатка с железной кроватью, письменным столом у окна и креслом-качалкой показалась Илье настоящим убежищем после гнетущего простора главного дома. Разложив свои нехитрые пожитки, он почувствовал необходимость вернуться. Не только из-за работы, но и из-за навязчивого чувства, что за ним наблюдают из-за темных окон усадьбы. Тишина здесь была слишком настороженной.

Анна ждала его у главного входа, ее фигура в темном платье казалась хрупкой и одинокой на фоне массивной дубовой двери.

– Я думаю, вам стоит познакомиться с тетей Марией, – сказала она, и в ее голосе прозвучала неуверенность, даже некоторая тревога. – Она… последняя, кто помнит дом таким, каким он был. Сестра моего дяди Аркадия. Живет в восточном крыле. Она редко кого принимает, но для архивариуса… думаю, сделает исключение.

Она повела его не через холл, а через длинную анфиладу парадных комнат. Если кабинет поражал хаотичным наследием недавнего прошлого, то эти залы были похожи на застывшую в янтаре историю. Они шагали по веренице гостиных и столовых, и с каждым шагом время, казалось, текло вспять. Здесь царил строгий, холодный порядок забытого величия: роскошная мебель красного дерева, обитая выцветшим шелком; огромные гобелены с поблекшими охотничьими сценами; хрустальные люстры, в тысячах подвесков которых пыль заменяла собой свет. Паркет скрипел под ногами с таким стоном, будто жаловался на нарушение векового покоя. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь тяжелые портьеры, лежал на полу пыльными прямоугольниками, не в силах прогнать мрак, копившийся в углах.

Они вошли в небольшую гостиную, уютную по замыслу, но леденящую по исполнению. Здесь пахло лекарствами, ладаном и сладковатым запахом старости. В глубоком кресле с высокой спинкой, у камина, в котором ничего не тлело, сидела пожилая женщина. Она была облачена в темное платье старинного, чуть ли не дореволюционного покроя, и ее хрупкая, почти невесомая фигура казалась сросшейся с креслом. Ее худые, почти прозрачные руки с голубыми прожилками вен лежали на коленях неподвижно, как у мумии. Она смотрела в пустоту запыленного окна, но когда Илья переступил порог, ее голова медленно, с трудом повернулась. Бледно-голубые, выцветшие глаза, словно лишенные радужки, уставились на него с призрачной внимательностью.

– Тетя Мария, это Илья Сергеевич, архивариус, – голос Анны прозвучал неестественно громко в этой тишине. – Он поможет нам разобрать архив дяди Аркадия.

Старушка не ответила. Она продолжала смотреть на Илью, и ее взгляд был настолько пронзительным и бездонным, что ему стало не по себе. Казалось, она видит что-то сквозь него.

– Мария Петровна, здравствуйте, – вежливо поклонился Илья, чувствуя себя школьником перед строгой учительницей.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов на каминной полке. Илья уже хотел повторить приветствие, как вдруг губы старухи медленно разомкнулись, и из них вырвался тихий, сухой шелест, похожий на шорох переворачиваемого пергаментного листа.

– Вы похожи на него… – прошепелявила она.

Илья растерялся.

– Простите? На кого?

– На того молодого человека… что приезжал к отцу перед войной. – Ее взгляд стал отрешенным, устремленным в прошлое. – Тоже смотрел умными глазами. На портреты. Все водил пальцем по рамам… искал щелочки.

Она кивнула в сторону стены, где в полумраке, как заговорщики, висели несколько потемневших от времени полотен в золоченых, потускневших рамах. Из сумрака на Илью смотрели строгие, бледные лица офицеров в мундирах и дам в кринолинах, их глаза, написанные давно умершим мастером, казалось, следили за каждым его движением.

– Тетя, это было очень давно, – мягко, но настойчиво вмешалась Анна, и на ее лице мелькнула тень болезненного раздражения. – Тот человек давно уехал.

Но Мария Петровна снова проигнорировала племянницу. Она подалась к Илье, и ее голос понизился до конспиративного, леденящего душу шепота.

– Они все смотрят, понимаете? С портретов. Всё видят. И молчат. Веками молчат. – Она сделала паузу, давая словам проникнуть в самое нутро. – Особенно он… основатель. Он знает все грехи этого дома. Все падения. Все тайны…

Анна резко сжала губы. Ее терпение лопнуло.

– Мария Петровна устала. Ей нужен покой. Простите, Илья Сергеевич, ей иногда свойственно… заговариваться. В последнее время все чаще. Давайте я лучше покажу вам, с чего стоит начать работу в архиве.

Она взяла Илью под локоть и силой, но под маской учтивости, увела из гостиной. На пороге он не удержался и обернулся. Тетя Мария уже не смотрела на него. Она снова уставилась в окно, ее губы беззвучно шевелились, словно она вела беседу с невидимым собеседником. В полумраке комнаты ее фигура казалась совсем бесплотной, призрачной.

Вернувшись в кабинет, Илья не сразу смог приступить к работе. Его тянуло к стене, где висела галерея семейных портретов. Он подошел ближе, чувствуя на себе тяжелые, масляные взгляды чужих предков. Его внимание привлекло самое большое полотно – мужчина в парадном мундире эпохи Александра I, с эполетами и орденами. Лицо его было суровым, властным, а взгляд пронзительным, полным недюжинного ума и несгибаемой воли. «Основатель», – вспомнил Илья слова старухи. Григорий Орлов. Художник изобразил его стоящим у высокого окна, за которым бушевала гроза, а за его спиной, на массивном столе, среди разбросанных карт и документов, лежала странная вещь – не то шкатулка из темного дерева, не то книга в кожаном переплете с массивными металлическими уголками. Она была написана так тщательно, что казалось, вот-вот можно будет потрогать холодный металл.

Илья почувствовал не просто легкий озноб, а настоящую, физическую волну холода, пробежавшую по спине. Атмосфера упадка и запустения, казавшаяся такой очевидной, была обманчива. Этот дом не был мертв. Он дремал. И в этом сне его населяли тени – тени, которые не просто молчали, а шептались за спиной у живых. Первой из них была тень старухи, с ее пугающей проницательностью, видевшей в нем кого-то другого. Второй – тень мужчины с портрета, который, если верить ей, был хранителем всех грехов этой семьи. Илья понял, что его работа здесь обещает быть не просто интересной. Она будет опасным диалогом с прошлым, а прошлое, как он уже успел убедиться, не всегда хочет оставаться в рамках пожелтевших страниц.

Глава 4. Проклятие рода Орловых

Первый день своей работы в усадьбе Илья начал с почти священного ритуала систематизации. Он принес из флигеля целый арсенал архивариуса: стопку чистых папок разного формата, прочные картонные коробки для потенциальных артефактов и толстую, в кожаном переплете, амбарную книгу, где собирался вести подробную опись. Переступив порог архивной комнаты, он снова был поражен ее гнетущей атмосферой. Воздух здесь был спертым и густым, им было трудно дышать, словно время в этой комнате законсервировалось и вытеснило собой кислород. Гробовую тишину нарушал лишь предательский скрип половиц под ногами, каждый звук которого отдавался эхом в каменных стенах, будто предупреждая кого-то о его присутствии.

Он решил начать с самого позднего, понятного слоя – с бумаг Аркадия Петровича. Современные документы казались менее чужими, своеобразным мостом в незнакомый мир. Разбирая завалы на большом дубовом столе в кабинете, он сдвинул стопку старых журналов, и его взгляд упал на современную картонную папку синего цвета с грифом «Инвентаризация 2020», отпечатанным на белой этикетке. Она выглядела чужеродно среди кожаных фолиантов и папок с золочеными обрезами.

Листы внутри, хрустящие и пахнущие свежей типографской краской, содержали сухой, бухгалтерский перечень: «Предмет мебели: стол обеденный, красное дерево, XVIII в. … Картина: „Пейзаж с охотником“, масло, XIX в. … Серебро: сервиз столовый, 124 предмета». Илья, движимый профессиональным любопытством, начал мысленно сверять опись с тем, что он успел заметить во время вчерашней экскурсии по дому.

И почти сразу наткнулся на несоответствие. Согласно документу, в Большой гостиной должно было находиться «16 стульев красного дерева, обитых парчой, наборный стол, диван и две витрины с фарфором». Илья закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти картину. Да, стулья с резными спинками, диван… но их было только четырнадцать, он был почти уверен. Он отчетливо помнил, что два места у стены были пусты. Стол был на месте. А вот одна из витрин… Ее место у дальней стены тоже было пустым. Он вспомнил едва различимый, почти призрачный прямоугольник на потертом паркете, островок более темного и глянцевого дерева, четко обозначавший, где много лет стояла тяжелая мебель.

«Может, переставили в другую комнату? Или отправили на реставрацию?» – попытался найти логичное объяснение его практичный ум. Но, пересмотрев все листы описи, он не нашел никаких пометок о перемещении или списании предмета. Витрина просто числилась в гостиной, но ее там не было. Маленькая, но упрямая заноза засела в его сознании. В таком доме, где каждая вещь была на счету, подобные нестыковки не возникали просто так.

Оставив современные документы, он, наконец, перебрался вглубь самой архивной комнаты, настоящего святилища прошлого. Он выбрал один из деревянных ящиков XIX века, на крышке которого чья-то рука вывела чернилами: «Переписка и дневники. 1840—1860». Ящик тяжело поддался, издав скрип, и запах старого дерева, смешанный с ароматом сухих трав и воска, ударил ему в нос. Внутри, аккуратно переложенные тонкой желтой бумагой, лежали связки писем и несколько кожаных томиков, перевязанных суровой, потертой ниткой.

Верхний дневник был подписан каллиграфическим, с изящными завитками, почерком: «Прасковья Орлова, 1848 г.». Кожа переплета была мягкой от времени, на ее поверхности проступали следы пальцев тех, кто держал его до него. Илья с почти благоговейной осторожностью развязал узел и открыл толстые страницы, пожелтевшие и хрупкие, как осенние листья.

Женский почерк был убористым, нервным, полным энергии. Он пролистал несколько страниц, заполненных описаниями балов, светских визитов и восхитительных нарядов. Мир Прасковьи Орловой казался ярким и беззаботным. Но его взгляд, скользя по строчкам, вдруг зацепился за запись, резко контрастирующую с предыдущими. Датировано 12 октября 1848 года: