Кристалл счастья. Серия «Интеллектуальный детектив»

ГЛАВА 7. Голос из прошлого

Елена Коршунова парила в своем мире – мире цифровых следов, перекрестных ссылок и невидимых нитей, связывающих людей. Кабинет Ильи с его аурой многовековой пыли был для нее одновременно священной обителью и полем для мягкого противостояния. Она ценила его метод, но верила в силу живого слова, в энергию, которую нельзя извлечь из протокола.

Пока Илья и Егор погружались в стерильное бездушие дела, она обрушила на проблему всю мощь своих журналистских связей. Социальные сети, профессиональные форумы, базы данных научных конференций – все было пущено в ход. И вот, после двух дней цифровой охоты, она вышла на человека по имени Семен Игоревич, бывшего коллегу Алексея Белых, ушедшего на пенсию год назад и жившего теперь в тихой подмосковной квартире.

Она уговорила его на встречу, представившись исследовательницей, пишущей статью о забытых научных архивах. Семен Игоревич, сухонький старичок с глазами-бусинками, выглядел настороженно, но дверь открыл.

– Алексей? – он поправил очки на переносице, когда они сидели за чаем в его крохотной гостиной. – Да, мы работали вместе. Лет пятнадцать, наверное. Тихий. Знающий. Знал архивы, как свои пять пальцев.

– А в последнее время? – мягко спросила Елена, делая вид, что записывает в блокнот. – Он не менялся?

Старик помолчал, его взгляд стал неподвижным, уставленным в прошлое.

– Менялся, – наконец выдохнул он. – Месяца за два до… до того, что случилось. Стал другим. Нервозным. Раньше он был как… как книга на полке. Стоит себе, и все. А тут будто током его било. Глаза горели.

– Он говорил, над чем работает?

– Бормотал что-то про Ломоносова. Не про стихи, нет. Про какие-то его секретные изыскания. Говорил, что нашел нить, ведущую к великому открытию, которое все просмотрели. – Семен Игоревич нервно облизал губы. – Он сказал одну странную фразу. «Они искали алмазы, Семен, а нашли дверь. И боятся ее открыть».

Елена перестала писать. «Дверь». Это слово отозвалось в ней тревожным эхом.

– Кто «они»?

– Я спросил. Он посмотрел на меня так, будто я его предал, и прошептал: «Те, кто следят». Потом засмеялся, но смех был какой-то горький. Говорил, что ему кажется, будто за ним ходят по пятам. Что его квартирку кто-то обыскивал, пока он был на работе. Вроде бы ничего не взяли, но вещи были переложены. Он называл это «тихим обыском».

Елена почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это была не паранойя. Это было точное описание профессиональной работы.

– И что он делал?

– Работал днями и ночами. Просиживал в архиве после закрытия. Приносил какие-то старые чертежи, формулы. Однажды я застал его за странным занятием – он рассматривал в лупу какой-то мелкий камушек. Не алмаз, нет. Что-то прозрачное, но с металлическим отливом. Я пошутил, мол, нашел философский камень? Он аж побледнел и спрятал его так быстро, будто это был краденый бриллиант.

Он помолчал, глотнул остывший чай.

– В последний раз я видел его за пару дней до… Вы знаете. Он был в отчаянии. Говорил, что совершил ошибку, что нужно было все уничтожить. Что «дверь» лучше не открывать. Но было поздно. Он сказал: «Они уже здесь, Семен. Они пахнут чужим ветром».

«Пахнут чужим ветром». Елена записала эту фразу, и рука у нее дрогнула.

– Он не назвал имен? Никого не упомянул?

Старик покачал головой, но потом его лицо озарилось смутным воспоминанием.

– Жаловался на одного человека. Говорил, что тот «приходит под маской благодетеля, а в глазах у него расчет». Но имени не назвал. Сказал только, что этот человек связан с каким-то фондом, который спонсировал наш архив. И что он слишком уж интересовался его, Алексея, работой.

Елена поблагодарила его, оставила визитку и вышла на улицу, где ее обдало свежим ветром. Но холодок внутри не проходил. «Дверь». «Тихий обыск». «Пахнут чужим ветром». Слова Алексея Белых складывались в жутковатую мозаику. Это не был бред сумасшедшего. Это был точный отчет человека, осознавшего, что он наткнулся на нечто огромное и опасное. И что за этим «нечто» стоят могущественные силы, не брезгующие ни слежкой, ни убийством.

Она достала телефон и набрала номер Ильи. Ей нужно было срочно поделиться этим. Голос из прошлого только что заговорил. И он говорил о кристалле, который был не счастьем, а ключом. Ключом от двери, за которой, возможно, ждала гибель.

ГЛАВА 8. Улика в метро

Кабинет начальника службы безопасности метрополитена был тесным и душным, пропахшим остывшим кофе и металлической пылью. На столе, заваленном бумагами, стояло четыре монитора, на которых в унылой последовательности сменялись виды платформ и вестибюлей. Егор Волков, занимая собой полкомнаты, смотрел на оператора, пухлого мужчину в потертой форме, с таким видом, будто тот был подследственным, а не коллегой.

– Ну, Андрей Иваныч, показывай свое кино, – прорычал Волков, от которого в тесноте кабинета пахло мятой и властью. – Станция «Полежаевская», 14 марта, интервал с 17:00 до 18:00.

Оператор, наученный горьким опытом не спорить с бывшими (а тем более – с нынешними) силовиками, засеменил пальцами по клавиатуре.

– Сейчас, Егор Петрович, найдем… Камера номер три, центральный зал.

Илья стоял чуть поодаль, прислонившись к косяку. Его взгляд, привыкший выхватывать детали из тысяч одинаковых страниц, безразлично скользил по монотонному потоку серых фигур на экране. Люди спешили, замирали, читали с телефонов – стандартная жизнь подземки.

– Вот, – оператор замедлил запись. – Время 17:22. Ваш субъект появляется на платформе.

Алексей Белых, в своем потрепанном пальто и с кейсом в руке, возник в кадре слева. Он действительно выглядел рассеянным, даже потерянным. Не спеша, он прошел к краю платформы и остановился, уставившись на рельсы. Никакой тревоги, никакого страха в его позе не было. Лишь глубокая задумчивость.

– Ничего особенного, – пробурчал оператор. – Стоит, как все.

– Смотри, – внезапно сказал Илья, делая шаг вперед. Его пальцы уперлись в край стола. – Не на рельсы. Он смотрит на противоположную сторону.

Действительно, взгляд Алексея был направлен не вниз, а через пути. Камера, установленная на их стороне, давала общий план, но детали противоположной платформы терялись в полумраке и потоке людей.

– Есть камера напротив? – резко спросил Егор.

– Есть, но… – оператор переключил вид. Качество было хуже, изображение зернистым. – Она старая, часто шумит.

На экране, прямо напротив Алексея, у колонны, стояла высокая, худая фигура в темном худи. Капюшон был надет, лицо полностью скрыто в тени. Руки были засунуты в карманы куртки.

– Мать твою… – прошептал Волков, придвигаясь к экрану так близко, что его дыхание затуманило стекло. – Кто это?

– Непонятно, – развел руками оператор. – Появился минуту назад. Стоит, не двигается.

Илья не сводил глаз с фигуры. Она была неестественно неподвижна, как столб, в то время как вокруг нее кипела жизнь. И она смотрела. Прямо на Алексея.

– Время? – отрывисто спросил Илья.

– 17:23:04.

На записи с «их» стороны Алексей все так же стоял. И вдруг, его поза изменилась. Он не шатнулся и не шагнул. Он… вздрогнул. Как будто от внезапного оклика. Его голова резко повернулась влево, вдоль платформы, будто он услышал свое имя откуда-то сбоку.

– Стоп! – скомандовал Егор. – Он слышит что-то не от того парня в капюшоне. Тот стоит прямо и молчит.

В этот самый момент, когда голова Алексея была повернута, его тело потеряло бдительность. И в следующую секунду произошло два события почти одновременно.

На записи с противоположной платформы, фигура в капюшоне сделала едва заметное движение – не шаг, а скорее легкий наклон корпуса вперед, будто следя за чем-то.

А на «их» записи, с края кадра, в область спины Алексея врезалась некая быстрая, смазанная тень. Не толчок, не удар. Скорее, резкое, точечное воздействие. Алексей, и без того сместивший центр тяжести, совершил нелепое, неконтролируемое движение – он не шагнул, а именно полетел вниз, на рельсы, с выражением абсолютного шока на лице.

Фигура в капюшоне на противоположной стороне выпрямилась, развернулась и спокойно, не спеша, растворилась в толпе, даже не обернувшись на крики.

А тень, толкнувшая Алексея, так и не попала в кадр.

В кабинете повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь гулом вентилятора.

– Два, – хрипло прошептал Егор, отрывая взгляд от экрана. Его лицо было бледным от ярости. – Их было двое. Один – наблюдатель. Наводчик. Стоял напротив, чтобы контролировать процесс. А второй… второй был оперативником. Работал в слепой зоне камер.

Илья медленно выдохнул. Его пальцы сжались в бессильные кулаки. Это было не самоубийство. Даже не убийство по горячим следам. Это была казнь. Холодная, расчетливая, спланированная операция по ликвидации.

– Они его убили на виду у сотен людей, – сказал Илья, и его голос был страшно спокоен. – И никто ничего не заметил. Профессионалы.

Егор тяжело ударил кулаком по столу, заставив подпрыгнуть мониторы.

– Значит, так. У нас есть невидимка, который толкает, и призрак в капюшоне, который наблюдает. И оба работают так, что у ментов даже вопросов не возникло. – Он посмотрел на Илью, и в его глазах горел знакомый огонь охоты. – Ну что, архивариус, твой «Кристалл счастья» все больше похож на смертный приговор. Теперь мы знаем – за твоим архивариусом охотились волки. И эти волки еще на свободе.

ГЛАВА 9. Алхимия и фарфор

Ночь опустилась над городом, но в кабинете Ильи горел одинокий абажур настольной лампы, отбрасывая теплый круг света на разложенные перед ним документы. Блокнот Алексея Белых лежал справа, слева – стопка распечаток из цифрового архива, а в центре – чистый лист бумаги, на котором Илья пытался выстроить логическую цепь.

Он вновь и вновь перечитывал странные пометки на полях. «Ломоносов. Опыты со светом и цветом. Связь с Виноградовым?» «Фарфор – не глина, а матрица. Секрет в плавне.» «Искомый кристалл – не природный. Искусственный, как и фарфор. Алхимия нового времени.»

Имя Дмитрия Виноградова, создателя русского фарфора, встречалось все чаще. Илья знал его как историческую фигуру, но не видел связи с кристаллографией Ломоносова. Он углубился в архивные каталоги, в оцифрованные подборки писем и черновиков середины XVIII века.

И вот, в переписке Ломоносова с Академией Наук, он нашел упоминание, мимо которого проходили десятки исследователей. В письме, датированном 1752 годом, Ломоносов ходатайствовал о выделении средств на «секретные химические опыты совместно с товарищем Виноградовым по установлению единых природных законов для тел искусственных и естественных».

«… товарищ мой по учебе. Дмитрий Виноградов». Они работали вместе.

Кропотливо, будто алхимик, стремящийся поймать в реторту саму душу материи, Виноградов проводил опыты. День за днем, неделя за неделей, в дымном зареве плавильных печей рождалось его детище. И вот, когда, казалось, были испробованы все возможные сочетания, магия свершилась. Из грубой, безликой глины под его руками воспрял фарфор невиданной дотоле красоты – белоснежный, звенящий, столь же совершенный, как и вожделенные мейсенские творения, что везли из-за границы за баснословные деньги.

Но Виноградов был не просто искусным ремесленником. Он был провидцем. Понимая, что знание – это хрупкое сокровище, способное кануть в Лету, он взялся за перо. Свои открытия, добытые ценой бессонных ночей и тысяч неудач, он скрупулезно запечатлел в рукописях. Однако это был не просто отчет. Опасаясь недобросовестных последователей или просто воров, он облек свои формулы и рецепты в сложную систему шифра. Он не оставлял ключ, а лишь запечатывал тайну, словно в кунсткамеру, доверяя ее бумаге и времени.

Его гений не ограничился одним лишь составом массы. Это был ум, объявший вселенную фарфора от начала и до конца. Он самолично исходил десятки верст в поисках нужных месторождений глин, изучая их душу и характер. Он писал подробнейшие наставления, как промывать и очищать эту глину, будто обучая подмастерьев тонкому искусству обращения с капризной материей. Он экспериментировал с топливом для печей, искал идеальный жар, способный преобразить, но не испепелить. Сам рождал в своем воображении проекты горнов и печей, а после, в поте лица, руководил их возведением, из инженера превращаясь в прораба.

И когда основной состав был найден, его мысль устремилась дальше – к цвету. Он вывел собственные, уникальные формулы красок, которые ложились на белизну черепка сочной, яркой патиной, не блекнув в огне. И на этом его миссия не завершилась. Осознавая, что одно дело – создать шедевр, и другое – поставить ремесло на поток, он стал готовить специалистов. От простых рабочих до искусных живописцев – он щедро делился знаниями, становясь не просто мастером, но и учителем, закладывая фундамент целой отрасли, которая должна была пережить его самого.

Илья распечатал уцелевшие фрагменты лабораторного журнала Виноградова. Строгие колонки с рецептами фарфоровых масс, температуры обжига, описания свойств глазурей. Среди сухих технических записей его взгляд зацепился за одну, повторявшуюся несколько раз с небольшими вариациями: «Плавень №7. С добавлением соли по Ломоносову. Дает необъяснимую твердость и особый блеск, схожий с алмазным.»

«Соль по Ломоносову». Что это было?

Он вернулся к блокноту Алексея. И там, на одной из последних страниц, нашел ответ. Рисунок, на первый взгляд – хаотичное нагромождение геометрических фигур. Но, присмотревшись, Илья узнал схематичное изображение кристаллической решетки, идентичной той, что Ломоносов описывал для кварца. Но с одним ключевым отличием: в узлах решетки были проставлены не только химические элементы, но и буквы «ПЛ» и температурные отметки.

И тут его осенило. Он положил рядом распечатку страницы из журнала Виноградова. Рисунок Алексея и описание «Плавня №7» идеально совпадали по структуре. Алексей не просто изучал теорию Ломоносова. Он пытался воссоздать тот самый «плавень» – вещество-помощник, которое использовал Виноградов в своих фарфоровых массах, но на основе рецепта Ломоносова.

Ломоносов дал теорию – идеальную кристаллическую структуру. Виноградов, гений прикладной химии, предоставил технологию – «плавень», который мог эту структуру вырастить в искусственных условиях. Они работали над созданием не просто нового материала. Они создавали идеальный искусственный кристалл.

Илья откинулся на спинку стула, вглядываясь в ночь за окном. Теперь все обретало смысл. Алексей Белых, копаясь в архивах, наткнулся не на разрозненные записи, а на остатки грандиозного научного проекта, который вели два гения. Проекта, вероятно, засекреченного самим государством и забытого после их смерти.

И он понял главное. «Кристалл счастья» – это не метафора Ломоносова. Это буквальное описание свойств. Ломоносов, с его интересом к физиологии и оптике, мог теоретизировать о влиянии идеального кристалла на психику через зрение или иное излучение. А Виноградов, как практик, пытался этот кристалл «приготовить», как он готовил фарфор.

Алексей Белых был не просто архивариусом. Он был алхимиком, пытавшимся по обрывкам рецептов и чертежей воссоздать эликсир двухвековой давности. И он слишком близко подошел к успеху. Настолько близко, что те, кто знал о существовании этого секрета, не могли ему этого позволить.

Илья взглянул на чистый лист. Теперь на нем были две фамилии, соединенные стрелкой: Ломоносов ↔ Виноградов. А от них – к Алексею Белых. И от Алексея – к таинственным убийцам в метро.

Расследование больше не было делом о смерти одинокого архивариуса. Оно превращалось в охоту за наследием, за секретом, который два гения унесли с собой в могилу. И за которым кто-то очень могущественный охотился и сейчас.

ГЛАВА 10. Решение

Воздух в кабинете «Архивной правды» был густым и тяжелым, словно перед грозой. Собравшиеся здесь трое – Илья, Егор и Елена – сидели в молчании, но тишина эта была взрывоопасной, наполненной отзвуками только что обнародованных фактов. На столе лежали три ключевых доказательства: блокнот Алексея с формулами, распечатка кадров с камер наблюдения и записи Елены с рассказами коллеги о «тихом обыске» и фразе про «тех, кто пахнет чужим ветром».

Егор Волков тяжело поднялся с кресла и подошел к окну. За стеклом сгущались сумерки, первые фонари зажигали в сыром мартовском воздухе мутные желтые пятна.

– Ладно, – его хриплый голос разрезал тишину, как нож. – Давайте расставим все по полочкам. Как на допросе. Илья, твои документы.

Илья Прохоров поправил очки. Его лицо было бледным, но собранным.

– Алексей Белых изучал забытый научный проект Ломоносова и Виноградова по созданию искусственного кристалла с уникальными свойствами. Он был близок к разгадке. Его блокнот – прямое тому доказательство. Он боялся слежки и «тихих обысков». Его последние записи полны отчаяния и предчувствия беды.

– Елена, твои люди, – кивнул Егор, не оборачиваясь.

Елена Коршунова, сверкая глазами, отложила свой вечный блокнот.

– Его коллега подтверждает: Алексей был одержим, нервничал, говорил о «двери», которую лучше не открывать. Он видел у него странный кристалл. И главное – он упоминал человека «под маской благодетеля» из спонсирующего фонда. Это уже конкретный след.

– А теперь моя часть, – Волков развернулся к ним. Его массивная фигура казалась еще больше в сгущающихся сумерках. – Запись с камер. Убийство. Чистой воды. Два профессионала. Один – наводчик, наблюдатель. Второй – исполнитель, работавший в слепой зоне. Никаких следов, никаких свидетелей, понимающих что-либо. Менты даже не копали. Им подсунули красивую версию о суициде, и они проглотили.

Он прошелся по кабинету, его шаги были тяжелыми и гулкими.

– Так. Что мы имеем? Тихий архивариус, который копается в исторических документах. Кому и как он мог помешать? Только в одном случае – если эти документы содержат не просто историческую ценность, а практическую. Такую, что за нее и в наше время готовы убивать.

– Формула, – тихо сказал Илья. – Или сам кристалл. Ломоносов и Виноградов работали над созданием идеального искусственного материала. Возможно, обладающего не только физическими, но и иными свойствами. Психоактивными, как мы предполагали. Или чем-то еще, что представляет колоссальную ценность.

– Ценность, – с усмешкой повторил Егор. – Это либо оружие, либо лекарство. И то, и другое стоит баснословных денег. Или власти.

– Но это же XVIII век! – воскликнула Елена. – Какое оружие из пожелтевших бумаг?

– Не стоит недооценивать гениев, Лена, – покачал головой Илья. – Их идеи могли опережать время на столетия. Алексей, судя по всему, это понял и попытался их материализовать. И за это поплатился.

В кабинете снова воцарилась тишина, на этот раз осмысленная. Все пазлы сложились в одну ужасающую картину.

– Значит, так, – Егор вернулся к столу и уперся в него руками. – Мы официально считаем, что Алексей Белых был убит. Убит профессионалами с целью завладения или сокрытия некоего научного открытия, имеющего отношение к наследию Ломоносова. Версию о самоубийстве мы отвергаем.

Он перевел взгляд с Ильи на Елену и обратно.

– Вопрос в одном. Мы сейчас что делаем? Закрываем эту папку, отдаем все, что есть, в прокуратуру с пометкой «выглядит подозрительно» и забываем? Или мы берем это дело в работу?

Илья снял очки и медленно протер линзы. Перед его мысленным взором проплыли страницы блокнота, испещренные аккуратным почерком Алексея. Он видел в них не просто текст – он видел родственную душу. Такого же, как он, служителя правды, закопавшегося в бумагах. Только этот служитель наткнулся на слишком опасную правду.

– Анна Петровна просила меня посмотреть на это дело, – тихо произнес он. – Не для того, чтобы мы его закрыли от испуга. Она почувствовала несправедливость. И она не ошиблась.

Он надел очки, и его взгляд стал твердым и ясным.

– «Архивная правда» начинает официальное расследование обстоятельств смерти Алексея Белых. Мы обязаны это сделать.

Елена решительно кивнула.

– Я – за. Это уже не архивное дело, это журналистское расследование. И я его проведу.

Егор тяжело вздохнул, но в его глазах читалось не сопротивление, а сосредоточенность.

– Ладно. Значит, война. – Он выпрямился во весь свой внушительный рост. – Я предупреждал, Илья. Муравьи будут крупные. Но раз уж решили, то будем давить. Координаты наводчика в капюшоне я уже начал прощупывать через старые каналы. И про «благодетеля» из фонда надо копать.

Илья Прохоров открыл чистую папку и взял ручку. Он вывел на этикетке каллиграфическим почерком: «ДЕЛО А. БЕЛЫХ. УБИЙСТВО».

Он положил папку в центр стола. Это был уже не просто запрос. Это был вызов. Они только что объявили войну невидимому врагу, который был готов убивать за секреты, пролежавшие в пыли два с половиной века. Расследование началось.