Кристалл счастья. Серия «Интеллектуальный детектив»

ГЛАВА 11. Научный консультант

Кабинет профессора Анатолия Жаркова напоминал лабораторию безумного гения из старых фантастических романов. Повсюду стояли оптические приборы, призмы и линзы ловили скупой московский свет, разбрасывая по стенам радужные зайчики. В воздухе витал запах озона и канифоли. Сам профессор, сухонький старичок с взъерошенной шевелюрой и живыми, не по годам острыми глазами, с интересом разглядывал Елену, перебирая в руках какой-то сложный механизм.

– Коршунова? Из «Архивной правды»? – переспросил он, выслушав ее краткое введение. – Любопытно. Обычно ко мне обращаются студенты или коллеги-физики. А вы, я смотрю, из мира гуманитарного. Чем могу быть полезен?

Елена, чувствуя себя немного потерянной в этом царстве хрусталя и проводов, решила действовать напрямую.

– Профессор, я занимаюсь одним расследованием. Несколько недель назад к вам, судя по нашей информации, обращался мужчина по имени Алексей Белых. Он задавал вопросы о пьезоэлектрическом резонансе.

Лицо Жаркова мгновенно изменилось. Легкая, игривая улыбка сползла, взгляд стал настороженным и тяжелым. Он аккуратно отложил прибор в сторону.

– Белых… Да, помню. Очень странный визит. Обычно ко мне приходят с конкретными техническими задачами: резонансная частота кварца, температурная стабильность. А этот человек… он спрашивал о вещах фундаментальных, почти фантастических.

– Например? – Елена достала блокнот, стараясь не выказывать своего волнения.

– Он спрашивал, возможно ли создать пьезоэлектрик на органической основе. Не на кварцевой или керамической, как обычно, а на… как он выразился… «биометрической». То есть, повторяющей структуру живых тканей. – Профессор скептически хмыкнул. – Я сказал ему, что в теории – возможно всё. Но на практике – это утопия. Органические кристаллы обычно слишком хрупки и нестабильны для серьезного пьезоэффекта.

– Он настаивал?

– Больше того. Он спросил, может ли такой гипотетический кристалл, вибрируя на определенной, тщательно подобранной частоте, входить в резонанс не с другим телом, а с… биополем человека. С нервными импульсами. – Жарков покачал головой, вспоминая. – Я его, конечно, отчитал. Сказал, что это уже не физика, а лженаука, шаманство какое-то. Но он был не из тех, кого легко переубедить. Он показал мне… одну формулу.

Елена замерла с ручкой над бумагой.

– Формулу?

– Да. Очень старую, судя по начертанию символов. Я таких в современных учебниках не видел. И в ней была заложена именно эта идея – синтез кристалла, который был бы одновременно и стабилен, как кварц, и биосовместим, как… ну, не знаю, как кость или зубная эмаль. – Профессор посмотрел на Елену поверх очков. – Я спросил его, откуда у него эти данные. Он сказал, что нашел в архивах. В трудах Ломоносова.

В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь тихим гулом какого-то прибора.

– Ломоносова? – переспросила Елена, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Именно. Я, конечно, рассмеялся. Сказал, что во времена Ломоносова не знали ни о пьезоэффекте, ни о биосовместимости. Но он… он был уверен. Говорил, что Ломоносов и его коллега, Виноградов, работали над этим. Что они подошли к разгадке с другой стороны – не через физику, а через химию и структуру. Через создание идеальной решетки. – Жарков замолчал, его взгляд стал отрешенным. – Знаете, я тогда подумал, что он чудак. Но сейчас, вспоминая ту формулу… в ней был смысл. Странный, опережающий время. Как будто он пытался собрать компьютер по чертежам Леонардо да Винчи. Вроде бы абсурд, но… чертежи-то гениальные.

– И что вы ему ответили? – тихо спросила Елена.

– Я сказал, что теоретически, если такой кристалл и можно создать, то его резонансные свойства будут колоссальными. Он мог бы… – профессор замялся, подбирая слова, – мог бы влиять на любые электромагнитные процессы на микроуровне. Вплоть до… вплоть до нейронных связей. Но это чистой воды фантастика. И очень опасная. Потому что тот, кто научится этим управлять…

Он не договорил, но Елена поняла. Она сама додумала: сможет управлять и сознанием.

– Он испугался? – спросила она. – Белых?

Жарков задумался.

– Нет. Не испугался. Он выглядел… просветленным. Словно получил подтверждение. Он поблагодарил меня и ушел. А на прощание сказал одну странную фразу. Спросил: «Профессор, а вы верите, что счастье можно кристаллизовать?»

Елена почувствовала, как по спине пробежал холодок. «Кристалл счастья». Это было уже не абстрактное название.

– Больше вы его не видели?

– Нет. А через пару недель я прочел в новостях о его смерти. Самоубийство, кажется. – В глазах Жаркова мелькнуло что-то острое, понимающее. – Но вы ведь здесь не поэтому, верно? Вы считаете, что его убили из-за этих его изысканий?

Елена молча кивнула.

Профессор тяжело вздохнул.

– Девушка… Елена. Будьте осторожны. Идеи, опережающие время, как правило, либо губят своих создателей, либо попадают в руки к тем, кто использует их не во благо. Ваш архивариус нашел не просто исторический курьез. Он, возможно, наткнулся на ключ. И как любой ключ, он может открыть как врата рая, так и преисподнюю. И я очень боюсь, что те, кто сейчас охотится за ним, выбрали себе цель вторую.

Он проводил ее до двери, и его последние слова прозвучали как предостережение из другого, более опасного мира, который вдруг ворвался в ее привычную жизнь журналистки. Теперь у них было не просто предположение. У них было научное подтверждение, что «Кристалл счастья» – не метафора, а возможная реальность. И реальность смертельно опасная.

ГЛАВА 12. Фонд «Наследие»

Офис фонда «Наследие» располагался в одной из отреставрированных старинных усадеб в центре Москвы. Высокие потолки с лепниной, паркет, сияющий как зеркало, и строгая, почти музейная тишина. Пахло дорогим деревом и едва уловимыми нотами парфюма. После запыленного кабинета Ильи это место казалось другим миром – миром безупречного, отлакированного благополучия.

Илья и Елена молча ждали в приемной, ощущая на себе взгляд секретарши, которая с холодноватой вежливостью предложила им кофе. Елена, привыкшая к более брутальным офисам новостных агентств, нервно теребила ручку. Илья же сидел неподвижно, его взгляд скользил по стенам, увешанным картинами современных русских художников и старыми картами Урала в золоченых рамах. Вся обстановка кричала о деньгах. Очень больших деньгах, прикрытых тонким флером интеллектуальности и меценатства.

Дверь в кабинет открылась беззвучно.

– Господин Крюков может вас принять, – сообщила секретарша.

Кабинет был еще более впечатляющим, чем приемная. Панорамное окно открывало вид на Кремль, и свет, льющийся из него, подсвечивал фигуру человека, поднимавшегося им навстречу.

Вадим Крюков. На вид ему можно было дать лет сорок пять. Серебро в его темных волосах было не признаком возраста, а модным акцентом. Он был одет в идеально сидящий костюм без галстука, и его улыбка была широкой, обаятельной и настолько отточенной, что на мгновение показалась Илье голографической проекцией.

– Илья Прохоров? Елена Коршунова? – его голос был глубоким и бархатным, он наполнял собой все пространство. – Очень приятно. Вадим Крюков. Прошу, садитесь.

Они устроились в кожаные кресла напротив массивного стола из красного дерева. Крюков занял свое место, сложив руки перед собой. Его движения были плавными, экономичными, лишенными суеты.

– Чем обязан визиту «Архивной правды»? – спросил он, и его взгляд, ясный и пронзительный, перешел с Ильи на Елену. – Ваше агентство, если не ошибаюсь, занимается восстановлением исторических фактов. Благородное дело.

– Мы расследуем обстоятельства смерти Алексея Белых, – без предисловий начал Илья. Его тихий, ровный голос контрастировал с бархатным баритоном Крюкова. – Он работал с архивом Демидовского общества, оцифровку которого спонсировал ваш фонд.

На лице Крюкова на мгновение мелькнула искренняя, как показалось Илье, тень огорчения.

– Да, трагическая история. Я был шокирован, когда узнал. Алексей Борисович был уникальным специалистом. Энтузиастом. Таких людей, преданных своему делу, осталось мало.

– Вы лично были с ним знакомы? – встряла Елена, доставая диктофон. Крюков с легкой, снисходительной улыбкой кивнул на него, давая разрешение.

– Конечно. Я лично курирую все проекты фонда, связанные с наукой и историей. Мы несколько раз встречались, обсуждали детали работы с архивом. Он консультировал нас по ряду вопросов. Невероятно эрудированный человек.

– А что именно вас интересовало в архиве? – спросил Илья. – Конкретно.

Крюков слегка откинулся в кресле.

– Фонд «Наследие» видит свою миссию в сохранении и популяризации великого научного и культурного достояния России. Ломоносов – наш титан. Наша цель – сделать его наследие, его черновики, доступными для всех исследователей. Мы не скрываем этого.

– Алексей Белых, по нашим данным, в последние недели перед смертью был сильно взволнован, – продолжил Илья, внимательно следя за реакцией Крюкова. – Он говорил о каком-то важном открытии, связанном с Ломоносовым. Он не обсуждал это с вами?

Лицо Крюкова стало серьезным.

– Обсуждал. Более того, он приходил ко мне примерно за неделю до… несчастного случая. Был очень возбужден. Говорил, что нашел некие уникальные заметки Ломоносова о свойствах кристаллов. Что это может перевернуть современные представления о материалах. – Крюков развел руками. – Честно говоря, я отнесся к этому скептически. Вы знаете, у многих увлеченных исследователей бывают периоды одержимости. Я предложил ему оформить заявку на грант для более глубокого изучения, пообещал поддержку. Но он… он казался напуганным. Говорил, что «не те люди» могут проявить интерес.

– И кто эти «не те люди»? – быстро спросила Елена.

– Он не сказал. Бормотал что-то о «конкурентах», о «тех, кто ищет только выгоду». Я успокаивал его, говорил, что фонд обеспечит ему защиту и необходимые ресурсы. – Крюков вздохнул. – Видимо, этого оказалось недостаточно. Его параноидальные настроения, увы, взяли верх. Психика – хрупкая вещь.

Илья почувствовал, как по спине пробежал холодок. Крюков был идеален. Слишком идеален. Его история была выстроена безупречно: он представал понимающим меценатом, а Алексей – сумасшедшим гением, доведшим себя до паранойи. Все сходилось. Слишком уж сходилось.

– Вы не знаете, куда он мог деть свои исследования? – спросил Илья. – Блокноты, образцы?

– К сожалению, нет. После его смерти мы предлагали помощь его семье в разборе архива, но нам вежливо отказали. – Крюков снова улыбнулся, но на этот раз в его улыбке было что-то ледяное. – Если вы найдете что-то, связанное с его изысканиями, фонд «Наследие» будет крайне заинтересован в сотрудничестве. Мы готовы выкупить эти материалы для дальнейшего изучения. Чтобы труд Алексея Борисовича не пропал даром.

В его словах прозвучала почти неуловимая нота крайней заинтересованности. Мимоходом. Но Илья ее уловил.

Они пробыли в кабинете еще несколько минут, обмениваясь ничего не значащими фразами. Когда они вышли на улицу, их обдало порывом холодного ветра.

– Ну? – спросила Елена, закутываясь в пальто. – Что думаешь?

Илья молча шел несколько метров, его лицо было мрачным.

– Он знал, – наконец произнес он. – Знает о кристалле. Знает, что Алексей был близок. И он очень хочет это заполучить.

– Но он такой… благородный, – с иронией заметила Елена.

– Именно поэтому он и опасен, – тихо сказал Илья. – Волк в овечьей шкуре – это клише. Но волк в шкуре самого хитрого охотника – это уже нечто иное. Он не отрицает, он предлагает помощь. Он не скрывает интереса, он делает его благородным. Он идеально выстроил свою легенду.

Он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на величественное здание фонда.

– Мы нашли «благодетеля», Лена. И я почти уверен, что мы только что посмотрели в глаза человеку, отдававшему приказ о ликвидации Алексея Белых. Только доказать это будет почти невозможно.

ГЛАВА 13. Ночной визит

Глухой ночной звонок вырвал Илью из тревожного сна, в котором ему мерещились формулы, танцующие в свете метро. Он снял трубку домашнего телефона, еще не до конца придя в себя.

– Сигнализация, – сухо произнес голос оператора службы безопасности. – Объект «Архив-1». Причина – срабатывание датчика движения в основном зале.

Ледяная волна пробежала по спине Ильи. Он бросил трубку, не слушая подробностей, и стал быстро одеваться. Через десять минут он уже сидел в такси, мчавшемся по ночному городу, сжимая в кармане ключи от агентства. По дороге он набрал номер Волкова.

– Егор, – сказал он, едва тот поднес трубку к уху. – В агентстве сработала сигнализация.

Хриплое ругательство на том конце провода было ответом.

– Буду минут через пятнадцать. Не лезь один, слышишь?

Но Илья уже выходил из машины. Улица была пустынна и тиха. Фасад здания «Архивной правды» стоял темный и, казалось, нетронутый. Ни разбитых стекол, ни следов взлома на входной двери. Он отключил сигнализацию с брелока и, взяв в руку тяжелую металлическую линейку – единственное подобие оружия, что было под рукой, – медленно вошел внутрь.

Воздух в помещении был неподвижен и холоден. Ничего не кричало о присутствии чужого. Он включил свет, и люминесцентные лампы, поморгав, зажглись, заливая белым светом знакомый до мелочей кабинет. Все было на своих местах. Стеллажи с папками, столы, компьютеры.

Илья стоял посреди комнаты, медленно поворачиваясь, его зрение, отточенное годами работы с текстом, сканировало пространство. И тогда он заметил.

Пыль. На краю его собственного стола, где лежала стопка неразобранных писем, тончайший слой пыли был слегка смазан. Не стерт, а именно смазан, будто кто-то провел рукой в перчатке, отодвигая стопку, чтобы заглянуть под нее.

Он подошел к картотеке с делом Алексея Белых. Папка лежала на своем месте. Но металлическая защелка на документах, которую он всегда застегивал, опуская ушки вниз с легким щелчком, была откинута. Он открыл папку. Все документы были на месте. Но они лежали не в том порядке, в каком он их оставил. Он всегда клал самые старые бумаги вниз, а свежие – сверху. Теперь все было перемешано.

Он прошел к стеллажу с архивными коробками, связанными с Демидовским обществом. Коробки стояли ровно. Но одна из них, та, что была ближе к краю, оказалась вдавлена глубже других, нарушая идеальную линию. Кто-то выдвигал ее, чтобы заглянуть внутрь, а затем поставил на место, но не с прежней точностью.

В этот момент снаружи раздался резкий сигнал автомобиля. Через мгновение в дверь властно постучали.

– Прохоров! Открывай, это я!

Илья впустил Егора. Тот был в накинутом на плечи пальто поверх пижамы, но в руках держал пистолет.

– Ну? – бросил он, окидывая взглядом помещение.

– Кто-то был, – тихо сказал Илья. – Ничего не тронул. Но все осмотрел.

Волков молча прошелся по кабинету, его опытный взгляд выхватывал те же детали, что и у Ильи: смазанную пыль, смещенную коробку.

– Профи, – констатировал он, опуская пистолет. – Не громилы. Искали что-то конкретное. Документы. Не стали брать все подряд, чтобы не привлекать лишнего внимания. Сработала сигнализация – значит, торопились или допустили мелкую ошибку. Возможно, с датчиком движения переборщили.

Он подошел к двери, осмотрел замок.

– Взломан. Электрическим отмыкателем. Бесшумно и быстро. Ни царапин, ни сколов. Работа чистая.

Илья почувствовал, как по телу разлилась знакомая холодная ярость. Его пространство, его святилище, было осквернено. Кто-то входил сюда, дышал этим воздухом, прикасался к его документам.

– Они знают, что мы копаем, – произнес он. – И они ищут то же, что и мы. Блокнот Алексея. Или уже найденные нами улики.

– Естественно, – хрипло ответил Егор. – После нашего визита к Крюкову они не могли не среагировать. Ты же не думал, что он поверит в нашу версию о «случайном интересе»? Они прочесывают поле, убирая за собой.

Он подошел к Илье и положил тяжелую руку ему на плечо.

– Слушай, архивариус. Это уже не игра в кошки-мышки. Это прямое предупреждение. Они показали, что могут прийти в твой дом в любое время. И в следующий раз они могут не ограничиться бесшумным обыском.

Илья отвел его руку. Его лицо в холодном свете ламп было похоже на маску.

– Я понял, – сказал он. – Значит, мы на правильном пути. Их напугало то, что мы можем найти. И мы найдем.

Он подошел к своему столу, открыл потайной ящик, куда убрал блокнот Алексея и самые важные распечатки после визита к Крюкову. Все было на месте.

– Они ничего не получили, – тихо сказал Илья. – Но они себя обнаружили. Теперь мы знаем, что наш противник реален, могущественен и действует без лишнего шума.

Он посмотрел на Егора.

– С этого момента ни один документ по делу Белых не остается здесь на ночь. Мы работаем в режиме конспирации. Они сделали свой ход. Теперь наш черед.

За окном начинало светать. В тихом, оскверненном кабинете два человека – архивариус и бывший следователь – понимали, что перешли незримую грань. Теперь отступать было некуда. Война объявлена открыто.

ГЛАВА 14. Линия Крюкова

Студия телеканала «Культура» была ярким, бездушным пространством из стекла и хрома. Под софитами, превращавшими любое лицо в гладкую маску, Елена Коршунова чувствовала себя одновременно и в своей тарелке, и чужеродным элементом. Напротив, в кресле гостя, расположился Вадим Крюков. Он выглядел так, будто родился здесь, под этими лампами. Его темный костюм идеально сидел, улыбка была расслабленной и располагающей.

«Вечерний диалог» – программа об искусстве, науке и благотворительности. Идеальная площадка для такого человека, как Крюков.

– Вадим Сергеевич, ваш фонд «Наследие» известен поддержкой масштабных культурных проектов, – начала Елена, придерживаясь утвержденного сценария. – Оцифровка архивов, реставрация усадеб… Что для вас лично стоит за этим? Долг мецената или нечто большее?

Крюков мягко улыбнулся, глядя прямо в камеру, словно обращаясь к каждому зрителю лично.

– Елена, вы знаете, я считаю, что у нации без прошлого нет будущего. Мы не просто спонсируем проекты. Мы пытаемся восстановить связь времен. Вернуть ту нить Ариадны, что ведет нас через лабиринт истории к пониманию самих себя. Каждый отсканированный документ, каждая отреставрированная картина – это еще один шаг из тьмы незнания к свету.

Елена кивала, делая вид, что захвачена его речью. Он был блестящим оратором. Его слова лились плавно и убедительно, складываясь в идеальную картину благородного служения.

– Один из ваших последних проектов – оцифровка архива Демидовского общества, – плавно перевела она разговор. – Это же колоссальный пласт истории российской науки. Связан ли он с именем Ломоносова?

Тень чего-то острого и внимательного мелькнула в глазах Крюкова, но лишь на мгновение.

– Безусловно! Ломоносов – наш универсальный гений. Его наследие, к сожалению, еще не осмыслено до конца. Мы надеемся, что, открыв доступ к этим документам, мы поможем новым исследователям найти вдохновение в его трудах.

– Говоря об исследователях… – Елена сделала паузу, создавая эффект невольного воспоминания. – Недавно трагически погиб архивариус, работавший с этим архивом, Алексей Белых. Вы были с ним знакомы?

Воздух в студии, казалось, сгустился. Оператор невольно придвинул камеру ближе. Крюков снова улыбнулся, но на этот раз в его улыбке появилась нотка легкой, интеллигентной грусти.

– Да, это ужасная потеря. Алексей Борисович был настоящим энтузиастом. Мы несколько раз общались. Он горел своей работой. Такая преданность делу – большая редкость в наше время.

– Наши зрители, возможно, не в курсе, но Алексей Белых, по некоторым данным, как раз и занимался изучением наследия Ломоносова, – не отступала Елена, глядя ему прямо в глаза. – Говорили, он был на пороге какого-то интересного открытия, связанного с… кристаллографией. Он не делился с вами своими находками?

Крюков слегка наклонил голову, его выражение лица стало сочувствующим и немного покровительственным.

– Елена, знаете… У многих талантливых людей, погруженных в свои изыскания, бывают периоды… скажем так, повышенного увлечения. Алексей Борисович действительно говорил о неких гипотезах Ломоносова. Но, честно говоря, я, как человек далекий от фундаментальной науки, не смог оценить их значимость. Я видел перед собой увлеченного человека, и этого было достаточно, чтобы предложить ему поддержку.

Он мастерски уходил от ответа. Не отрицал, но и не подтверждал. Переводя все в плоскость личных качеств Алексея – «увлеченность», «энтузиазм». Создавая образ чудаковатого ученого, чьи идеи были интересны лишь ему самому.

– То есть, если бы его открытие было реальным, фонд «Наследие» был бы им заинтересован? – настаивала Елена.

– Фонд «Наследие» интересуется всем, что составляет славу русской науки, – парировал Крюков, снова обращаясь к камере. – Но мы – не эксперты. Наша задача – создать условия для работы. А уж оценивать результаты – дело академического сообщества. К сожалению, трагическая смерть Алексея Борисовича поставила крест на его изысканиях. И это, повторюсь, большая потеря.

Он снова свел все к трагедии отдельной личности, аккуратно обойдя суть. Интервью подходило к концу, и Елена понимала, что не выжала из него ничего конкретного. Но она решила сделать последнюю попытку.

– Вадим Сергеевич, а вам не кажется, что смерть такого человека, как Алексей Белых, требует более пристального внимания? Ведь если он был так близок к открытию…

Крюков посмотрел на нее с мягким укором, словно на непослушного ребенка.

– Елена, я понимаю ваш журналистский интерес. Но давайте не будем спекулировать на трагедии. Следствие закрыло дело. Не будем бередить раны его семьи. Наша задача – помнить о таких людях и продолжать их дело. Светлая память Алексею Борисовичу.

Этой фразой, высокой и ничего не значащей, он поставил точку. Запись закончилась. Софиты погасли. Крюков поднялся, все так же улыбаясь, и пожал Елене руку.

– Благодарю за беседу, Елена. Всегда рад продуктивному диалогу о просвещении.

Когда он вышел из студии, продюсер подошел к Елене.

– Отлично, Коршунова! Крюков – просто золото. Какой посыл! Какая глубина!

Елена молча собирала вещи. Глубины не было. Была идеально выстроенная стена. Она вышла на улицу, где ее уже ждал Илья, прислонившись к стене.

– Ну? – спросил он, шагнув ей навстречу.

– Ничего, – с раздражением закуривая и выдохнув дым, ответила Елена. – Ни единой зацепки. Говорил об идеалах, о свете, о памяти. Как будто заучил речь. Когда я спросила про архив и открытие, он просто… обернул это в красивую упаковку и отложил в сторону. Сказал, что Алексей был «увлеченным» человеком. Намекнул, что я спекулирую на трагедии.

Илья молча кивнул, разгоняя дым от сигареты рукой.

– Я и не ожидал другого. Он не тот человек, который станет оправдываться или нервничать. Он просто создает нужный нарратив. И делает это блестяще.

– То есть, мы ничего не получили?

– Напротив, – Илья поморщился от дыма. – Мы получили подтверждение. Подтверждение того, насколько он опасен. Дилетант стал бы нервничать, оправдываться, врать. Профессионал – создает альтернативную реальность, в которой он благодетель, а мы – охотники за сенсациями. Он не просто скрывает правду. Он подменяет ее. И это куда страшнее.

Он посмотрел на Елену, и в его глазах она холодную решимость.

– Мы на правильном пути, Лена. Он боится. И теперь он будет действовать. А значит, совершит ошибку.

ГЛАВА 15. Тень Громова

Дождь, начавшийся еще днем, к вечеру превратился в назойливую морось, застилавшую город грязной пеленой. В баре «У Геннадия», что притулился в арке старого дома, пахло дешевым табаком, пережаренным маслом и влажной шерстью – от старой маленькой собачки, дремавшей у входа. Это было одно из тех мест, где время текло по своим, особым законам, а за столиками собирались люди, предпочитавшие оставаться в тени.

Егор Волков сидел в углу, медленно помешивая ложкой густой темный чай в стакане. Перед ним, ссутулившись, сидел мужчина лет пятидесяти пяти, в потертой куртке и с вечно усталым выражением лица. Это был «Костыль» – бывший коллега Егора по органам, а ныне – частный консультант по вопросам безопасности, знавший обо всем, что происходило в определенных кругах.