Три кита

Романиха

Выйдя на пенсию, решил посетить места, где родился и детство свое провел. Полвека прошло, как я покинул родные края. И хотя возраст ограничивал варианты выбора транспорта для поездки, решил все-таки рискнуть и отправиться в путешествие своим ходом, на автомобиле. Без спешки, за три дня преодолев две с половиной тысячи километров, я почти у цели. Вот сейчас будет мост через нашу речку, и я увижу свою деревню. Проехал мост, небольшой пролесок и … передо мной, вопреки трепетным ожиданиям, было распаханное поле с проторенной по нему дорогой. Сверился по навигатору, курс верный.

Остановился, вышел из автомобиля, стал изучать местность, сверяясь с приметами, которые еще с детства, близкими сердцу образами, сохранились в памяти. Вон там маленькое болотце, рядом когда-то стояла кузница. А это огромная старая груша на дедовой меже. А вот наш заросший пруд – место зимних ледовых развлечений…

Сомнений не было, здесь моя малая родина. Здесь, знойным июньским утром, почти семь десятков лет назад, я появился на этот свет. В последний мой приезд, десять лет назад, еще стояло полтора десятка домов, спрятавшихся в зелени верб и полуодичавших фруктовых деревьев. А сейчас распаханное поле. Сердце защемило. Словно по нему, по живому, а не по полю трактора пахали. Ну вот, страны не стало, в которой родился…, и деревни тоже… Что-то екнуло внутри… неужели…оглянулся… фух! Слава Богу! В метрах пятистах среди поля зеленый островок. Ума и совести хватило кладбище не распахать.

С надеждой найти какие-либо артефакты, стал внимательно осматривать участок свежевспаханной земли, на котором по моим расчетам стоял родительский дом. Не найдя ничего заслуживающего внимания, решил проехать к кладбищу.

Кладбище было небольшое, от края до края не более ста метров. Начиная с крайних рядов, по фамилиям и фотографиям стал вспоминать своих бывших односельчан.

Один на кладбище всегда немного жутковато и настороженно себя чувствуешь. Но когда я услышал покашливание и увидел рядом из ниоткуда появившегося древнего на вид, маленького, сгорбившегося старика с большим желтым пакетом в руке, по телу пробежала электрическая дрожь. Видя мою испуганную реакцию, старик улыбнулся.

–Пришел помянуть, может быть последний раз перед встречей там, – он показал сухеньким пальцем на землю и протянул мне руку. – Анатолий Иванович

Прокопцов…. А вы чей будете?

Я представился.

–Помню, очень хорошо помню ваших. И многим им обязан…особенно Романихе… Она меня с того света и не раз на этот возвращала. Это она в меня силы вселила, что я уже почти до сотни дотянул.

Старик своими сухенькими костлявыми пальцами взял меня за локоть:

–Давайте присядем…вот здесь у оградки Кайтанов, моих кумовьёв. Сели на лавочку. Он достал из пакета бутылку, два пирожка, два яблока, несколько карамелек и пластмассовые стаканчики.

–Остальное я на могилки положил. Одному как-то неудобно было. Вас Бог послал, вот вместе и помянем. Он открыл бутылку и наполнил стаканчики. На мои возражения по причине того, что за рулем, он рассмеялся.

–Мил человек, это вишневый компотик…, неужели бы я вам предложил спиртное, сам я уже лет десять только на Новый Год и в День учителя чисто символически, стопку. Заметьте, не шампанского, а местного самогона, – и, застенчиво улыбнувшись, добавил, – кстати, по полувековой давности рекомендации Романихи, не пить городскую дурь.

Старик встал и произнес поминальные слова, назвав более десятка фамилий, имен и отчеств. Выпили компот.

–Так вот, хочу вам про Романиху рассказать. Я жизнь ее до подробностей изучил. Книгу о ней хотел написать, большой материал собрал от односельчан, родственников и тех людей, кого она спасала от боли и страданий. Одно не смог найти, могилку ее. Муж-то здесь похоронен, а она неизвестно где. Но Бог ее однозначно за добрые дела в Рай определил. – Старик достал носовой платок, вытер заблестевшие на морщинистых, почти обесцветившихся глазах слезы, и продолжил.

–Я сам из местных, даже дальний родственник Романихи. Она в девичестве тоже Прокопцовой была. После института, пять лет по распределению в Сибири, а потом пятьдесят лет учительствовал в этих краях. А Романиха жила в этой деревне, деревни уже нет, но в моих глазах она стоит. Месяц назад последние дома бульдозерами снесли. Гришкин сын, президент наш, приказал все заброшенные деревни с землей сравнять. Бог ему судья. Помните Гришку? Домик его вот здесь в ста метрах от кладбища стоял, как бы на отшибе. Странный и загадочный был мужик этот Гришка. Никто о нем толком ничего не знал. А я его однажды разговорил. Все выспросил, откуда и что привело его в наши края. И знаете, я уверен, что сегодняшний наш президент, сын этого Гришки. Да, да, Гришка бросил жену с маленьким сыном в

Могилевской области и приехал в эту деревню с молодой рябой и сварливой бабой…

Старик замолчал, и словно забыв о моем присутствии, смотрел себе под ноги и почесывал за ухом свою редковолосую седую голову. Молчание продолжалось уже несколько минут. И оно, вот это затянувшееся молчание, подтверждало, что есть люди, с которыми даже молчание кажется душевным разговором. Продолжая бессловное общение, я встал и пошел по кладбищу. Когда вернулся к старику и присел рядом с ним на лавочку, старик похлопал меня по колену, – Ты же внук Романихи. И знаешь про свою бабушку не меньше, а то и больше, меня.

С Анатолием Ивановичем мы провели полдня. После кладбища побродили по улице несуществующей деревни и окрестностям. Вспомнили о многих событиях и людях из его молодости и моего детства. Оказалось, что он уже тридцать лет проживает у дочери в областном центре, а сюда ежегодно, два-три раза, приезжает на поезде. И дочери объявил, чтобы похоронили его здесь, даже место себе присмотрел. Ближе к вечеру я отвез Анатолия Ивановича на железнодорожную станцию и посадил его на поезд.

До ближайших родственников, которых я предупредил о своем визите на родину, предстоял еще путь в сто с небольшим километров. Поначалу хотел остановиться и по свежей памяти описать события прошедшего дня. Но заявляться в гости поздним вечером посчитал не совсем приличным. Нужно ехать. Закрепил перед собой на панели диктофон и тронулся в путь, громко рассказывая не только о событиях сегодняшних , но и о давнишних детских впечатлениях.

…Самым авторитетным и известным далеко за пределами нашей деревни человеком была моя бабушка, баба Ганна, в простонародье Романиха, милая, конопатая, дородного телосложения старуха. Почти все роды в округе проходили с участием и помощью Романихи-повитухи. По роддомам раньше наши бабы не разъезжали. Семьи были большими, по пять-семь детей в среднем. За редким исключением, дети и повзрослевшая молодежь нашей деревни красотой своих пупков были обязаны Романихе. Сама она родила десятерых детей, десять сыновей, но после войны осталось только четверо. Она была не только повитухой, но и излечивала от недуга и немощные тела, и больные души. Принимала она всех, но не всех лечила, иногда довольно грубо отказывала, просто говорила пациенту, что он сам виноват в том, что она не может его лечить, и больше ничего не объясняла. К ней бежали, шли, ползли при незначительных болячках, и при серьезных недугах, когда не останавливалась кровь из разбитого носа, распухали руки от тяжелой работы, скрючивало в клюку спину, при женских и мужских недугах, при разладе в семье и при всех прочих напастях. И не только из ближайших сел и городов, даже из Киева, Минска, Питера и Москвы приезжали за помощью. Всем помогало ее участие. Бесплатно лечила только деревенских. С остальных, пришлых и приезжих, брала небольшие деньги или какие-нибудь приношения.

У Романихи было два штатных помощника, ее муж Роман и, ее старший внук. Роман в определенное супругой время, ходил в лес за чудодейственными травами и кореньями, принимал участие в приготовлении лекарств. А дело это было непростое: и в печке сутками томили, и в землю на несколько дней закапывали, и другие премудрости применяли, о которых никто другой не знал и не догадывался даже. Внук же был, так сказать, ассистентом. Прием бабушка вела без посторонних, а я должен был находиться в сенях или под окнами, чтоб на первый оклик мог тотчас явиться пред глазами ее. Иногда я проявлял непорядочность и тайком подслушивал разговор, такой интерес у меня стал проявляться после того, как однажды, невзначай, услышал наставления одной молодице, которую муж собирается бросить и уйти к другой. Бабкины « рецепты» касались отношения мужчины и женщины не только на бытовом уровне, но и в постели, с довольно деликатными подробностями. В таких случаях в конце приема целительница почти всегда говорила одну и ту же фразу: – Я тебе дам зелье, наливай по пять капель в пустую рюмку. А потом туда маленько водочки или вина и подавай мужу с доброй улыбкой во вторник, четверг, субботу и воскресенье перед ужином. И так, пока зелье не закончится, но главное делай все, что я тебе сказала. Хоть один день пропустишь, все напраслиной будет, и ко мне тогда больше не приходи, не приму. Кликала внука, выходила в сени, доставала с верхних полок свои баночки или горшочки, в бутылочку – четвертинку капала несколько капель своего зелья. – Налей воды из ведра, кинь пять яблочных зернышек, пять ягод черемухи с земли и заткни мхом. Выполнять такие и другие странные поручения, приходилось довольно часто. Иногда к ней привозили на санях, телеге или на автомобилях больных с очень тяжелыми недугами, громко стонущих и кричащих от боли. Таких Романиха лечила по несколько дней не только разговорами и молитвами, но и с помощью настоев, примочек и бани. А может быть использовала и еще какие-нибудь неведомые премудрости? Главное, от нее пациенты уходили своими ногами и в настроении на долгую полноценную жизнь.

На праздники в застолье ей не было равных в песнях и плясках, а уж если Романиха какую-нибудь историю или случай вспомнит и начнет рассказывать, тут все замирали, чтобы потом хором вздохнуть или до слез рассмеяться. В теплые летние вечера выйдет из дома и только сядет на завалинку семечек пощелкать, детвора тут как тут и умолять начинают, чтоб сказку рассказала. Сказок она знала тысячи, а может быть сама придумывала, потому что они никогда не повторялись, а если кто просил повторить год-два назад услышанную, говорила, что не помнит. И кто-нибудь начинал вспоминать, к творческому процессу подключалась вся присутствующая ребятня. Романиха как учительница слушала юных рассказчиков, разрешая им спорить и подсказывать друг другу, лишь изредка делая образные поправки.

Грамоте она никогда не училась, читать и писать не умела. Но денежные купюры и монеты считала безошибочно. Роман с четырьмя классами церковно-приходской школы в этой арифметике ей уступал, и поэтому сделки купли-продажи с неповторимым умением торговаться на базаре совершала только она.

К Романихе приезжали не только больные, но и гости, в основном люди, которым она помогла сохранить семью или излечиться от тяжелых недугов. Приезжали с детьми или внуками. Привозили подарки. Но самыми странными гостями были высокий слепой монах и маленькая старушка–поводырь. Каждое лето в пост, перед яблочным Спасом, они пешком приходили из Киево-Печерской Лавры, более чем за сотню верст. В первый день на исповедь и на напутствие к монахам Романиха приглашала взрослых по одному, а детей только с родителями. После приема всех желающих, монахи вместе с Романихой уединялись и почти неделю читали молитвы и чем-то разговаривали. Роману не позволялось тревожить гостей и он ночевал у старшего сына, благо у того изба была напротив. В обратный путь монахи тоже уходили пешком, отказываясь от многочисленных предложений подвезти их хоть немножко.

У Романихи мечта была, чтобы ее любимый внук стал священником, а еще лучше монахом и дослужился до епископа, а может быть даже до патриарха. Она очень переживала, что никто из ее оставшихся в живых сыновей не стал священнослужителем, а все ушли в коммунисты. Последней надеждой был внук-помощник. Но внуку не очень хотелось, будучи монахом, ходить пешком до Киева. Да и церкви, куда они довольно часто ходили пешком за семь километров, он почему-то страшился, молитв, песнопений не понимал. После того какВасю приняли в пионеры, бабка перестала брать его в церковь и разговоров на церковные темы не заводила. Повзрослев, Вася стал все чаще критиковать ее за фанатичную религиозность и стыдился ее знахарской популярности.

Романиха была старше мужа на пять лет, но выглядела, несмотря на то, что муж был в свои за шестьдесят с небольшим, статным, моложавым мужчиной, даже моложе его. Две войны, безвременная потеря шестерых сыновей были тяжелейшим испытанием на прочность их брачных уз, но они пережили все беды и невзгоды, сохранив любовь и безграничное уважение друг к другу.

По сложившейся за последние годы традиции и уже будучи на пенсии в погожие сентябрьские дни, на бабье лето, Роман всегда рано утром уходил в лес за ягодами и корнями для лечебных настоев, возвращался к полудню. В один из сентябрьских дней в середине шестидесятых, уйдя в лес, он не вернулся ни к полудню, ни к сумеркам. Плохое предчувствие не давало покоя, Романиха побежала по соседям, собирать мужиков на поиски мужа. Романа нашли утром, с явными признаками насильственной смерти.

Неожиданная потеря мужа стала для нее вселенской катастрофой. Вместе с ним она как будто похоронила и себя. Уединившись в избе, она никого не хотела видеть, ни с кем не разговаривала. На настойчивые просьбы о помощи при недугах отвечала:

– Я всю жизнь вам помогала, а в благодарность вы убили моего Романа. Помощь моя грешна, за что и наказал меня Господь Бог, не буду я больше этим грешным делом заниматься. Через короткое время после гибели мужа, умер, пришедший израненным с войны ее старший сын. И Романиха ушла из деревни. Кто-то ее видел нищенкой просящей милостыню в дальних деревнях и городе, некоторые убеждены, что она ушла в монастырь, из которого приходили к ней монахи. Все старания родных найти ее оказались безуспешными…. По прошествии двух часов я уже был на месте. Меня ждали. За празднично накрытым столом, собралось много родни. Вечер прошел замечательно, разошлись далеко за полночь. Несмотря на нелегкий день, уснуть никак не мог. Включил диктофон и с удовольствием прослушал свою дорожную запись. На мой взгляд, получился неплохой рассказ о замечательном человеке, моей бабушке Романихе.

Кароль и Лиза

В семье панского конюха Митрофана, в маленькой хатке рядом с именьем пана Прикоты, в канун нового 1900 года родился пятый ребенок. Митрофан был несказанно рад, что наконец-то после четырех девок, у него появился сын. Имя было давно приготовлено, но рождались девки одна за другой. На последней чуть не сорвался. Хотел Каролиной назвать, но поп при крещении отговорил. И вот, наконец-то Бог услышал его молитвы и подарил сына, Кароля, помощника и наследника.

Кароль рос шустрым и смекалистым пацаном. Работой отец любимца особо не нагружал, договорился с прислугой из панского дома, умеющей писать и читать, чтобы и сына его хоть немножко грамоте обучили.

Пана Прикоту Кароль видел часто, тот почти каждый божий день, по полудню, с ведомой только ему целью, пешком обхаживал окрестные леса и поля. Это был высокий человек, с лицом, безобразно изъеденным оспой, что не давало возможности хоть приблизительно определить его возраст. Жена его, красивая, стройная, чем-то напоминающая цыганку в имении бывала редко, в основном вместе с детьми жила в Варшаве или Петербурге. Детей у них было трое, два сына и дочь. Молодых панычей Кароль никогда не видел. А вот дочь Лизу в каждый ее приезд в имение он видел ежедневно. Это были не встречи или совместные игры. Просто, каждый раз, услышав от отца, что приехала панночкаа с дочкой, Кароль прятался за оградой и почти целыми днями с утра до вечера, не сводя глаз с парадного входа, ждал, когда выйдет в сад Лиза. И это несмотря на то, что за все годы его наблюдений Лиза появлялась в саду в одно и то же время. Ближе к полудню, вместе с высокой дамой в длинной черной узкой юбке и маленькой собачкой с лохматой мордой, она с полчаса гуляла по главной аллее парка. Вечером, вместе с родителями до сумерек бродила вокруг главного дома, пила чай в белой каменной беседке. Этот распорядок нарушался лишь в ненастную погоду. Но после случая, благодаря которому Каролю удалось пообщаться с юной панночной, он постоянно тешил себя надеждой на новую встречу. А случилось следующее…

В одну из прогулок собачка с лохматой мордой бросила своих попутчиков и вместе с поводком устремилась за пределы чугунной изгороди. Высокая дама замахала руками и кричала в адрес собаки строгие команды вернуться обратно. Лиза бросилась вслед за собакой, но ее путь преградила изгородь. Кароль, увидев происшедшее, покинул свой замаскированный наблюдательный пост и стремглав побежал к месту происшествия.

–Дана, ко мне! Дана, на место! Ай-Айай-Айай ! – не сходя с аллеи, маша длинными костлявыми руками, как крыльями, кричала высокая дама.

–Дана! Данечка! – схватившись за металлическую изгородь, жалобно звала Лиза.

Кароль, не добежав метров пятьдесят, остановился, отдышался и, засунув руки в карманы не первой свежести порток, с безразличной миной на лице подошел к Лизе, – Чего кричите, паннишна?

–Данька убежал. Собачка такая маленькая. Самая моя любимая…

–Далеко не убежит, вернется. Собака не потеряется, она дом всегда найдет,– уверенно, со знанием дела, изрек Кароль.