Академия Сумеречных охотников. Хроники

Потерянный Эрондейл

Еще до приезда в Академию Саймон Льюис был на сто процентов убежден, что все физруки – демоны, сбежавшие из родных измерений, прижившиеся на Земле и больше всего на свете обожающие наблюдать за мучениями своих подопечных.

А теперь он получил тому доказательство.

Строго говоря, настоящего тренажерного зала в Академии не имелось. Да и Делани Скарсбери, инструктор по физической подготовке, был Сумеречным охотником, а значит, вряд ли мог оказаться демоном. Но его понятия об идеальной тренировке ушли не так уж далеко от демонических: например, выйти на охоту субботней ночью и отрезать пару-другую черепушек у какого-нибудь многоголового адского монстра. И в этом отношении он ровным счетом ничем не отличался от других физруков, с которыми Саймона за его недолгую, но бурную жизнь сводила судьба.

Саймон распластался на полу, не в силах больше отжаться ни одного раза.

– Льюис! – Скарсбери навис над ним. – Чего прохлаждаемся? Тебе что, отдельное приглашение нужно?

Ноги тренера по толщине могли бы спокойно поспорить с парочкой вековых деревьев. Бицепсы тоже не отставали. Пожалуй, только это и отличало его от школьных физруков, большинство которых ничего тяжелее пакетика с чипсами поднять не могли.

Да, и еще: никто из знакомых Саймону учителей физкультуры не носил повязку на глазу и не таскал повсюду устрашающий ангельский меч, изрезанный рунами.

Но в остальном Скарсбери был точь-в-точь как остальные его, за неимением лучшего слова, коллеги.

– Все посмотрели на Льюиса! – рявкнул он, обращаясь к классу. Саймон с трудом приподнялся на локтях, изо всех сил стараясь снова не шлепнуться животом в пыль. – Наш герой даже с собственными ручками-макаронинками справиться не может.

Раздался одинокий смех – отчетливое хихиканье Джона Картрайта, старшего отпрыска выдающегося рода Сумеречных охотников (именно об этом он первым делом сообщал каждому новому знакомому). Парень верил, что рожден для славы и величия, и никак не мог смириться, что Саймон – убогий простец! – его обставил. Как будто Саймон мог что-то с этим поделать.

Именно Джон Картрайт первым стал называть его «наш герой». А Скарсбери тут же с упоением подхватил издевательства своего любимчика – как на его месте поступил бы любой физрук.

Все ученики Академии Сумеречных охотников делились на два потока. Первый предназначался для детей нефилимов, родившихся и выросших в Невидимом мире, – короче, тех, кому на роду было написано сражаться с демонами. Второй – для невежественных простецов, которые, естественно, ни происхождением, ни талантами не могли сравниться с Сумеречными охотниками.

Обычно простецы до изнеможения дрались в спортзале, изучая основы боевых искусств, и усердно зубрили Ангельский Завет – главный закон нефилимов. Сумеречные охотники развлекались метанием сюрикэнов, изучением демонов и выжиганием на себе очередных рун Несносного Зазнайства и фиг их знает чего еще. (Саймон все еще надеялся, что где-нибудь в учебниках нефилимов сыщется и секрет исполнения мертвой вулканской хватки из «Звездного пути». Не зря же их преподы все время повторяют, что все сказки – на самом деле чистая правда.)

Но встречались оба потока ежедневно – по утрам, на восходе, на тренировочной площадке. Каждый ученик, вне зависимости от уровня своих умений, должен был целый час – дьявольски изматывающий час – потратить на физподготовку.

«Как учиться, так мы, типа, разные, – мрачно думал Саймон, чувствуя, что мышцы вот-вот откажут окончательно. – А как отжиматься, так всю школу сюда согнали».

Он вспомнил, как странно посмотрела на него мать, когда он заявил, что хочет поступить в военную академию, чтобы стать сильнее и закаленнее. (Не так странно, конечно, как если бы Саймон сказал, что хочет учиться в школе демоноборцев, чтобы испить из Чаши Смерти, пережить Восхождение в ранг Сумеречного охотника и обрести все воспоминания, потерянные в адском измерении, – но очень близко к тому.) А ведь тот взгляд говорил: неужели мой сын, Саймон Льюис, хочет подписаться на жизнь, в которой придется отжиматься по сто раз перед завтраком?

Он точно знал, что означает этот взгляд – потому что хорошо понимал свою маму. И потому, что, справившись с изумлением, Элейн Льюис спросила:

– Неужели мой сын, Саймон Льюис, хочет подписаться на жизнь, в которой придется отжиматься по сто раз перед завтраком?

И поддразнивающе добавила что-то в духе «уж не одержим ли ты демонами войны?».

Саймон притворно хохотнул, с ужасом пытаясь не обращать внимания на проблески воспоминаний, тут же замелькавшие в мозгу, – воспоминаний из той, другой, настоящей жизни. Из той жизни, в которой он стал вампиром, а родная мать назвала сына чудовищем и забаррикадировалась от него в собственном доме.

Порой Саймон готов был сделать все что угодно, лишь бы вернуть утраченную память. Но в моменты, подобные этим, невольно задумывался, что о некоторых вещах лучше не вспоминать вообще никогда.

Рвение и придирчивость Скарсбери сделали бы честь любому армейскому сержанту. Он так заботился о своих подопечных, что заставлял их делать двести отжиманий каждое утро… хорошо хоть, не до, а после завтрака.

За отжиманиями – приседания. За приседаниями – прыжки. За прыжками…

– После тебя, наш герой, – ухмыльнулся Джон, приглашающе махнув в сторону скалодрома. – Если пустить тебя вперед, по крайней мере, не придется долго ждать, пока ты свалишься.

Сил не осталось даже на то, чтобы ответить ему что-нибудь ехидное. Саймон слишком вымотался. Одолеть эту стену – абсолютно невозможная задача. Поднявшись на пару метров, он остановился, чтобы дать ноющим мускулам хоть немного отдыха. Остальные ученики карабкались мимо, и ни один, похоже, даже не запыхался.

– Побудь героем, Саймон, – горько пробормотал он себе под нос, припоминая, как при их первой встрече Магнус Бейн соблазнительно описывал ему его будущую жизнь. – Рискни, Саймон. Саймон, как тебе идея превратить свою жизнь в бесконечный тренажерный зал?

– Эй, чувак, опять сам с собой треплешься? – на стене рядом замаячил Джордж Лавлейс, сосед Саймона по комнате и единственный его настоящий друг в Академии. – Совсем съехал, что ли?

– Я же сам с собой разговариваю, а не с маленькими зелеными человечками, – огрызнулся Саймон. – В последний раз проверял – вроде пока в своем уме.

– Вообще-то я имел в виду, – Джордж кивнул на потные пальцы друга, побледневшие от усилий, – что ты сейчас съедешь по стене.

– А-а. Да не, я норм. Вообще шикарно. Просто даю вам фору, ребята. В бою первыми гибнут краснорубашечники, типа того.

Джордж недоуменно нахмурился.

– Краснорубашечники? Наша форма вроде черная…

– Ты не понял. Краснорубашечники – это пушечное мясо. Да ладно, ты что, «Звездный путь» не смотрел?

Лавлейс таращился на него совершенно непонимающим взглядом. Саймон вздохнул. Может, Джордж и вырос в какой-то богом забытой шотландской дыре, но что такое интернет и кабельное, он вроде знает. Проблема, видимо, в том, что смотрел он один лишь футбол, а вай-фай ему нужен был, чтобы следить за успехами «Данди Юнайтед» да закупать корма для овец.

– Забей. Я в порядке. Увидимся наверху.

Джордж пожал плечами и полез дальше. Саймон проводил соседа взглядом. Загорелый, накачанный парень, словно сошедший с рекламного постера «Аберкромби энд Фитч», он ловко и без малейших усилий цеплялся за пластиковые захваты, вделанные в камень, – ни дать ни взять Человек-паук. Смешно. Джордж даже не настоящий Сумеречный охотник – по крайней мере, не по крови. Приемный сын нефилимов, но родом из простецов. Впрочем, в отличие от Саймона и большей части остальных простецов, Лавлейс был само совершенство. Мускулистый до безобразия, с великолепной координацией, сильный и быстрый, он лишь самую чуточку не дотягивал до настоящего Сумеречного охотника – на ту самую чуточку, которую дает лишь бегущая по венам ангельская кровь. Короче говоря, спортсмен – он и есть спортсмен.

Жизни в Академии недоставало многих вещей. Саймон раньше думал, что никогда не сможет выжить без компьютеров, музыки, комиксов и «иксбокса». Но за последние два месяца как-то научился без них обходиться, хотя порой ему жутко хотелось занять голову хоть чем-нибудь.

Что ж, задротам-ботанам в Академии Сумеречных охотников не место.

Мама когда-то говорила: больше всего ей нравится в иудаизме то, что можно зайти в любую синагогу на планете и почувствовать себя там как дома – в Индии, в Бразилии, в Новой Зеландии, да хоть на Марсе (Саймон сразу вспомнил самодельный комикс «Шалом, космонавты!», который он собственноручно нарисовал в третьем классе еврейской школы). Евреи везде молятся на одном и том же языке, одними и теми же словами. Элейн Льюис (которая, кстати говоря, никогда не выезжала за пределы двух ближайших штатов) тогда сказала сыну: пока есть на свете люди, которые говорят на языке его души, он никогда не останется один.

И она оказалась права. Пока находились люди, которые говорили с Саймоном на одном языке – языке «Подземелий и драконов» и World of Warcraft, языке «Звездного пути», и манги, и песен типа «Han Shot First» и «What the Frak», – он чувствовал себя среди друзей.

Но не здесь. Не среди Сумеречных охотников. Большинство из них наверняка думают, что манга – это просто какой-нибудь очередной кровожадный демон, мечтающий истребить человечество. Саймон изо всех сил пытался хоть как-то изменить эту ситуацию, но парни вроде Джорджа Лавлейса проявляли к двадцатигранным костям не больше интереса, чем он, Саймон, – к нагрузкам тяжелее прогулки и жевания жвачки.

Как Джон и предсказывал, Саймон оказался последним. Остальные уже добрались до верха, позвонили в колокольчик и спустились вниз по веревке, а он еще не одолел и десяти метров. В последний раз, когда такое случилось, Скарсбери усадил весь класс и заставил наблюдать, как Саймон корячится на стене. Но сегодня инструктор милостиво решил не длить пытку.

– Хватит! – Скарсбери хлопнул в ладоши, и Саймон невольно задумался, известно ли нефилимам о существовании свистков. Может, стоит подарить один Скарсбери на Рождество? – Льюис, прекратите всех нас мучить и спускайтесь уже оттуда. Остальные – марш в оружейную. Выбираем себе мечи и разбиваемся на пары. – Железная рука инструктора легла на плечо Саймона. – Не торопись, герой. Ты остаешься тут.

Саймон спросил сам себя: неужели наконец-то настал тот момент, когда убогое настоящее перевесило его героическое прошлое и его сейчас вышибут из Академии? Но Скарсбери назвал еще несколько имен – Лавлейс, Картрайт, Боваль, Мендоса, – и Саймон облегченно перевел дух. Все – лучшие ученики класса, почти все – Сумеречные охотники. Что бы Скарсбери ни собирался им сейчас сказать, плохое они вряд ли услышат. Иначе среди них не было бы Джона Картрайта, золотого медалиста по подлизыванию к учителям.

– Сядьте, – буркнул Скарсбери.

Все сели.

– Вы здесь потому, что вы – двадцать самых лучших учеников класса, – Скарсбери помолчал, чтобы дать им в полной мере оценить сделанный комплимент.

Почти все тут же расплылись в улыбках; Саймон пожелал себе провалиться сквозь землю прямо здесь и сейчас. Инструктору надо было бы сказать: «Девятнадцать самых лучших учеников класса и еще один, который пытается выехать на своих прежних заслугах». Саймон снова почувствовал себя восьмилетним – именно тогда он подслушал, как мать уговаривает тренера Малой лиги поставить ее сына бьющим.

– У нас тут есть один обитатель Нижнего мира, который нарушил Закон, – продолжал Скарсбери. – Надо с ним разобраться. Наше руководство решило, что это прекрасная возможность вам, парни, стать настоящими мужчинами.

Марисоль Рохас Гарса, худенькая тринадцатилетняя из простецов, громко хмыкнула. На лице девочки, как обычно, играло ироничное выражение – что-то вроде «Я сейчас надеру тебе задницу».

– То есть… мужчинами и женщинами, – скрепя сердце поправился Скарсбери.

Между учеников побежали тревожные шепотки. Все заволновались. Похоже, никто не ожидал реальной тренировки вот так скоро после начала обучения.

Джон, сидевший за спиной Саймона, притворно зевнул.

– Скучно. Я могу укокошить нежить-отступника даже во сне.

Саймон вспомнил свои кошмары, в которых он действительно убивал и нежить, и устрашающих демонов с множеством щупалец, и Отреченных, и дьявол его знает каких еще кровожадных монстров, обступающих его со всех сторон, – и понял, что зевать ему совсем не хочется. Его затошнило.

Джордж поднял руку.

– Э-э… сэр, но ведь некоторые из нас… – он сглотнул, и Саймон в очередной раз задался вопросом, не пожалел ли уже Лавлейс о том, что открыл всем правду о своем происхождении. Все-таки Академия – гораздо менее мрачное место, когда учишься на элитном потоке, и не только потому, что в этом случае не нужно жить в подвале. – …Некоторые из нас – простецы.

– Я это заметил, Лавлейс, – сухо ответил Скарсбери. – Представьте себе, как я удивлен, что отстой хоть на что-то способен. Пусть и не весь.

– Да нет, я имел в виду… – смутился Джордж.

Двухметровому шотландскому секс-богу (по определению Беатрис Велес Мендосы, полностью поддержанному ее узкоротой подругой) не пристало вот так быстро и легко пугаться. Впрочем, он быстро взял себя в руки и ринулся в бой.

– Я имел в виду, что мы – простецы. Нам нельзя наносить руны, пользоваться клинками серафимов, колдовским огнем и чем там еще положено пользоваться Сумеречным охотникам. У нас нет суперскорости и ангельских рефлексов. Устраивать охоту на нежить, когда мы проучились всего-то пару месяцев… разве это не опасно?

На шее Скарсбери тревожно запульсировала вена, а единственный глаз так страшно выпучился, что казалось, сейчас выскочит из орбиты. (У Саймона мелькнула мысль, что, по крайней мере, это объяснило бы происхождение черной повязки на втором глазу.)

– Опасно? – зарычал он. – Опасно? Кто еще тут наделал в штаны?

Если даже такие и были, все благоразумно держали рты на замке – инструктора Скарсбери ученики боялись куда больше, чем любую преступную нежить. Невыносимо долгую минуту висела тишина.

Инструктор снова поглядел на Джорджа и нахмурился.

– Если ты, слабак, боишься опасностей, то ты оказался не в том месте. А что касается остального отстоя… Вот мы и поймем, есть ли в вас то, что нужно, чтобы пережить Восхождение. Потому что если нет, Чаша Смерти вас убьет. И поверьте мне: это куда хуже, чем если вас досуха выпьет какой-нибудь кровосос. – Скарсбери перевел тяжелый взгляд на Саймона – то ли потому, что тот когда-то был кровососом, то ли потому, что он больше прочих смахивал на «досуха выпитого».

На секунду Саймону подумалось, что инструктор выбрал его для этого задания специально – в надежде, что удастся избавиться от самой большой проблемы класса. Хотя… разве Сумеречный охотник, пусть он даже тренер в Академии, опустился бы до такой низости?

Откуда-то из глубин памяти всплыло воспоминание – скорее даже призрак воспоминания. Саймон понял, что ответ на этот вопрос далеко не так очевиден, как кажется.

– Это понятно? – взревел Скарсбери. – Кто-нибудь еще хочет обратно к мамочке с папочкой? Поплакаться им: «Ах, спасите меня от большого злого вампира»?

Мертвая тишина.

– Вот и славненько. У вас два дня, чтобы налечь на тренировки. Можете подбадривать себя тем, как будут впечатлены ваши маленькие друзья, когда вы вернетесь с задания. – Он насмешливо фыркнул. – Если вернетесь.

Зал отдыха встретил всех темнотой, плесенью и редкими мерцающими огоньками свечей. Со стен, из тяжелых позолоченных рам, сердито взирали на них Сумеречные охотники: Эрондейлы, Лайтвуды, Моргенштерны… былые герои кровавых сражений, сейчас едва угадывающиеся в потемневших мазках масляной краски. Это место, конечно, лучше спальни Саймона: оно не в подземелье, здесь нет черной слизи, оно не воняет заплесневелыми носками (или это все-таки трупы бывших учеников, спрятанные под полом?) и не служит пристанищем для огромной крысиной семьи, неистово скребущейся за стеной.

Но, сидя в углу и играя в карты с Джорджем, Саймон той ночью осознал одно неоспоримое преимущество своей комнаты. Ее порог никогда бы не соизволили переступить ни Джон Картрайт, ни его поклонницы.

– Семерка, – сказал Джордж, когда Джон, Беатрис и Жюли замаячили у входа. – Бери карту.

Стоило этой троице появиться, Саймон постарался сделать вид, что чрезвычайно увлечен игрой. Он надеялся, что ему это удалось.

В нормальных школах-интернатах в зале отдыха на стене обычно висит телевизор. Здесь же это почетное место занимал гигантский портрет Джонатана, первого Сумеречного охотника; глаза его сверкали почти так же ярко, как лезвие меча. В нормальных школах слышна музыка, доносящаяся из коридоров и комнат, – временами даже неплохая. В нормальных школах есть электронная почта, мессенджеры и интернет. В Академии же свободное время занять было практически нечем. После уроков студенты изучали «Кодекс Сумеречных охотников», а потом шли спать.

Саймон не играл ни во что уже очень давно и чувствовал, что больше так жить не может. Квесты «Подземелий и драконов» потеряли для него прежнее очарование – оно и немудрено, когда весь день учишься убивать реальных монстров. Так что карты оказались самым близким и простым вариантом решения проблемы. Позвав Джорджа и охотно принимая в компанию каждого желающего, Саймон взялся за старые добрые, полузабытые со времен летнего лагеря «Казино», «Тысячу» и «Свиней».

Он подавил зевок.

Джон, Беатрис и Жюли стояли рядом, молча выжидая, пока на них обратят внимание. Саймон надеялся, что, если продержать их так подольше, они не вытерпят и уйдут. Беатрис, конечно, вовсе не так плоха, но вот Жюли – та словно вырезана изо льда. Она практически не имела физических недостатков: шелковистые светлые волосы, как у куклы Барби, фарфоровая кожа модели с рекламы макияжа, фигура круче, чем у полуобнаженных красоток на плакатах, развешанных у Эрика в гараже, – но хищное выражение ее лица, словно она только что вернулась с задания «найти и уничтожить», напрочь отбивало всякие мысли о слабости этой куколки. К тому же на боку у нее болтался меч.

Ну а Джон – он и есть Джон.

Сумеречные охотники не пользовались магией – в этом заключался один из основных принципов их веры. Так что вряд ли в Академии Саймон выучит какое-нибудь заклинание, позволяющее вышвырнуть Джона Картрайта в другое измерение. Оставалось только мечтать.

Сладкая троица по-прежнему висела над душой. Наконец Джордж, от природы не способный никому хамить, бросил карты.

– Мы можем вам чем-нибудь помочь? – холодность его тона сделала шотландский акцент еще более заметным.

Все дружелюбие Джона и Жюли мгновенно растаяло, стоило им узнать, что Джордж на самом деле из простецов. И хотя шотландец ничем не выказывал своего отношения, было ясно, что он об этом не забыл и прощать их не собирается.