Водоворот судьбы
Глава 1
Матвей Васильев давным-давно собирался посетить мемориальный комплекс семьи Романовых и Ганину Яму в Екатеринбурге, но все откладывал из-за недостатка свободного времени. В конце концов, он махнул на все дела рукой и отправился на экскурсию.
Был рабочий день и на улицах города автомобилей было немного, поэтому молодой человек довольно быстро добрался до мемориального комплекса. Прибыв на место, Матвей вышел из автомобиля, прошел через врата и по широкой аллее направился к месту, где в 1918 году большевики закопали тела царской семьи и их верных слуг. Через несколько метров Матвей наткнулся на две мраморные плиты.
На одной из них было написано:
“Здесь скрывали от людей останки царской семьи и верных ей лиц, убитых 17.07.18 в Екатеринбурге. Останки найдены в 1978 году А. Н. Авдониным и М. С. Кочуровым. Изъяты в 1991 году при поддержке губернатора Э. Э. Росселя. Захоронены в Санкт-Петербурге в 1998 году при участии президента Б. Н. Ельцина”.
На другой плите стояла надпись:
“Эта земля содержит частицы праха императора Николая II 1868 года рождения, императрицы Александры Федоровны 1872 года рождения. Их дочерей Ольги Николаевны 1895 года рождения, Татьяны Николаевны 1897 года рождения, Анастасии Николаевны 1901 года рождения. Их приближенных Боткина Евгения Сергеевича 1865 года рождения, Демидовой Анны Степановны 1878 года рождения, Харитонова Ивана Михайловича 1870 года рождения, Труппа Аллоизиа Егоровича 1865 года рождения. Вечная им память”.
Молодой человек внимательно прочитал надписи, прошел вперед еще несколько шагов и остановился возле шпал, обложенных каменной плиткой. Матвей молча постоял несколько минут напротив большого черного креста и прошел к месту захоронения цесаревича Алексея Николаевича и великой княжны Марии Николаевны, которое было огорожено металлическими столбиками и крепкой цепью. Внутри ограды стоял небольшой окрашенный черной краской металлический крест.
Матвей несколько минут постоял, не шелохнувшись, раздумывая о горькой судьбе Романовых. Ему было искренно жаль царскую семью и их слуг. Неожиданно он явственно ощутил, что сердце, как будто чем-то придавило. Молодой человек даже невольно сделал плечами движение, чтобы сбросить с него неимоверную тяжесть, но из этого ничего не получилось. Ощущение тяжести Матвея долго не покидало.
– Ну, это еще терпимо, как-нибудь перенесу.
Чтобы отдать дань глубокого уважения погибшим, Васильев склонил голову вначале перед маленьким крестом, потом перешел к большому кресту, сложил голову перед ним и, пообещав, что он еще раз придет к невинно убиенным, вышел за территорию мемориала. Едва Матвей сел в автомобиль, то у него вдруг сильно зарябило в глазах. Васильев почувствовал близость обморока, хотя до этого ничего не предвещало.
Матвей завел автомобиль, включил скорость и, нажав на газ, осторожно повел автомобиль в сторону Ганиной Ямы. Скоро Васильев остановился на площадке, где стояло несколько экскурсионных автобусов. Матвей вышел из автомобиля, захлопнул дверцу и направился в сторону Монастыря Святых Царственных Страстотерпцев. Как только молодой человек прошел под Надвратным храмом в честь иконы Божьей Матери Иверской, его состояние тут же улучшилось, как будто ничего и не было.
– Что происходило со мной? – удивился он.
И хотя Матвею Васильеву показалось, что он подумал об этом, на самом же деле он прошептал эти слова вслух. Молодой человек огляделся вокруг, удивился большому количеству храмов и неожиданно для себя решил вспомнить последний год жизни императорской семьи и вместе с ними прошагать их путь. Это не представляло для него никакой трудности. Он знал про них почти все из воспоминаний и мемуаров участников тех событий. Молодой человек всей душой и сердцем предался воспоминаниям и мысленно перенесся в Ставку Верховного Главнокомандующего…
В тот год зима выдалась суровой. В Могилеве хозяйничал холод и свирепствовали метели. Небо часто скрывалось под толстым слоем серых туч, а холодный ветер с легким визгом бился в замороженные окна.
“Зачем Алексеев вызвал меня в Ставку? Какая была в этом необходимость” – раздумывал Романов, расхаживая по кабинету взад-вперед.
Мягкий ковер глушил его крупные шаги. Когда императору надоело расхаживать по комнате, он сел за массивный стол, откинулся на спинку удобного кресла и властно перекинул тонкий листок календаря. Наступило двадцать восьмого февраля одна тысяча девятьсот семнадцатого года. В это время за окном чернело зимнее утро.
Уже несколько дней в Петрограде на Невском проспекте беспрерывно шли многотысячные митинги и демонстрации под лозунгами “Хлеба, мира, свободы”. Улицы и площади переполнились возбужденными демонстрантами, которые с красными лицами и такими же бантами на груди распевали революционные песни.
Романов в тревожной раздумчивости прикурил папиросу. Огонек от спички на секунду осветил заросшее щетиной лицо и горячие глаза императора. Воздух в комнате пропах табачным дымом, а в висках невыносимо стучала горячая кровь. Как можно устраивать революции во время войны? Вначале с Японией устроили и вот теперь с Германией. Это ж, черт знает, что! Как предательский удар из-за угла в спину.
Народ хочет перемен. А разве он ничего не делает, чтобы изменить Россию? Он же всегда отличался исключительной жаждой деятельности. Создана Государственная дума, построено множество заводов и фабрик. Растет производство сельскохозяйственной и промышленной продукции, а вместе с этим и благосостояние российского народа. Может медленно происходят изменения? Так нельзя резко менять жизнь в стране, которая сотни лет жила при самодержавии. Разве можно круто разворачивать корабль на всем ходу? Судно может легко перевернуться вверх килем. Особенно такой огромный, как Россия.
На какие пойти уступки, куда развернуться, в какую сторону пойти, если со всех сторон его окружили прошлые века? Они встали перед его глазами непреодолимой стеной. Из глубины веков на него строго смотрели: Петр I, Екатерина II и его любимый отец Александр III. Это наследие тяжелым камнем висело на его шее. Ему не под силу было его одолеть. Как преодолеть внутри себя неистребимые противоречия?
Ники притушил папиросу в пепельнице, достал новую и, закурив, вспомнил последние шаги по предотвращению европейской войны. Благодаря ему прошли две мирные конференции в Гааге, чтобы избежать европейской войны. Австрии вместо того, чтобы объявлять войну Сербии, следовало на основе международных конвенций мирно разрешить возникшее противоречие, но вместо этого она предъявила Сербии неприемлемый ультиматум. Австрия словно искала повод для войны.
Разве это он начал войну с Германией? Напротив, он отчетливо понимал, что России как воздух были необходимы мир и покой. Он страстно желал, чтобы государство стало богатым и процветающим, что можно достигнуть только в мирное время. Романов всеми путями пытался избежать войну в Европе, но после того как Германия начала мобилизацию, Россия просто не имела права не замечать ее военных приготовлений. Как ответственный за судьбу всех народов России, царь обязан был объявить мобилизацию, чтобы границы государства не остались беззащитными. В противном случае Германия могла захватить на западе обширные земли российской империи.
Только по этой причине он отказался выполнить требование Германии прекратить мобилизацию, и тогда Германия игнорируя законные интересы России, объявила ей войну. В результате старания Романова в осуществлении мира не увенчались успехом. Было бы исполнено требование Германии или нет, она все равно бы осуществила нападение на Россию. Хотя до этого никто и подумать не мог, что война между Германией и Россией могла стать реальной.
Глубокое раздумье уносило Ники все дальше и дальше. Романов прикрыл глаза и, несмотря на усталость, его голова осталась ясной. Он с выражением разочарования смотрел на происходящие события. Вскоре Романов тяжело передохнул, собираясь с мыслями. Они как потревоженный пчелиный рой теснились в его голове. Государь искал ответы на вопросы, не пытаясь оправдаться. Он хорошо понимал, чем больше будешь оправдываться, тем больше будут считать виновным во всех грехах.
И вдруг сердце Романова стиснула такая ноющая боль, что от нее невозможно было избавиться. Ее можно было вырвать только вместе с сердцем. Император томился о поддержке, но никакой поддержки не было. Взглянув на портрет семьи в красивой рамке, Ники замедленно поднялся, подошел к окну и отодвинул тяжелую занавесь.
Романова растревожила крепость народного восстания. В блуждающих мыслях царя мелькали то страна, то семья, то царская корона. Его издергали последние горячие события. Весь день он с замиранием сердца ждал обнадеживающих вестей из Петрограда, но ничего не приходило. Как там его жена, дети?
В голове Ники продолжили скакать тревожные мысли, в висках появилась тупая боль. Неустойчивое душевное состояние ввергло его в плохое самочувствие. Оглянувшись на иконостас, император вскинул широкие ладони и сдавил ими виски. Затем он с легким шорохом опустился на колени перед лампадами и стал тихо читать простую молитву. Синие глаза Романова заволоклись слезами, а на лбу крупными градинами выступил пот.
После нескольких молитв царь поднялся с колен и продолжил расхаживать в тяжелых раздумьях. Беспокойные думы полностью овладели им. Молитвы не принесли ему никакого успокоения. Он стал думать о том, что может ожидать впереди его самого, его семью и его страну. Но даже завтрашний день ни насколько не просматривался под густой пеленой будущего. Романов никак не мог избавиться от горьких и безрадостных мыслей. Спаситель лишь немного унял у него внутреннее волнение…
Конец февраля выдался сугробистым и вьюжным, последние несколько дней в Петрограде непрестанно шли сильные снегопады. Густой снег бесшумно валил на землю и деревья. Он то шел, то прекращался, то вдруг снова начинался с удвоенной силой. В последние дни снегу выпало невиданное количество. Все пространство оказалось в снежном плену из-за обильного снегопада. Он как будто решил основательно засыпать город. Почти каждый день бушевали метели, образовывая непроходимые сугробы. Из-за этого в город долго не могли доставить муку.
Вскоре начались перебои с белым хлебом и тут же возникли беспорядки, что показалось императору странным, потому что Россия осталась единственной страной, где во время войны не ввели талоны на продукты питания. Романов заподозрил, что чиновники организовали саботаж, потому что когда поставки хлеба возобновились и в газетах появились официальные сообщения, что никаких проблем с хлебом нет, то это уже никого не интересовало. Напротив, сильное брожение среди народных масс только удвоилось, а экономические требования сменились на политические. Толпа кричала лозунги “Долой царя” и “Да здравствует революция”.
Царь приказал командующему Петроградским военным округом генералу Хабалову взять под охрану мосты, вокзалы, правительственные здания, почту, телеграф, перекрыть городские улицы, но это ничего не дало. Демонстранты легко преодолели многочисленные каналы по льду и столица, потеряв покой, пришла в смятение. Хабалов принял дополнительные меры, произвел многочисленные аресты, но и это никак не сказалось на протестах.
В это же время министр внутренних дел Протопопов, обрадовавшись, что ему удалось все спихнуть на Хабалова, слал успокоительные телеграммы в Царское Село и Могилев, явно приуменьшая истинные масштабы революции. Он докладывал так, как будто в империи стояла тишь, гладь да божья благодать. Хотя за окнами наряду с метелью вовсю разбушевалась революция, а на улицах города развернулись такие ожесточенные бои с применением оружия, что его звуки достигли стен Александровского дворца.
В конце февраля обстановка в Петрограде резко ухудшилась. Столица загорелась народным волнением, как подожженная степь. Рабочие окраины ощетинились баррикадами, демонстранты стали захватывать предприятия, государственные здания и главные улицы Петрограда. В городе начались убийства, грабежи и мародерства, возникли пожары и оружейная стрельба. Полицию били и разоружали, а тех, кто пытался остановить хаос, убивали.
Сметая правительственные силы, восставшие овладели зданиями Таврического дворца, Петропавловской крепостью, Главным Адмиралтейством и Зимним дворцом. Двадцать восьмого февраля в полдень пали последние бастионы царского режима. Оставшаяся в одиночестве полиция, не смогла предотвратить надвигающуюся катастрофу. Восстание в Петрограде закончились полной победой революционных сил.
После этого положение в столице стало опасным, начались аресты людей, поддерживавших царя во время беспорядков. Подвалы многих зданий превратились в тюрьмы, они наполнились чиновниками, полицейскими, жандармами и военными офицерами. К первому марта к восставшим примкнул практически весь гарнизон Петрограда, число воинских частей верных императору почти не осталось. А те, кто еще остались верными присяге, разошлись: кто с оружием, кто без оружия. В этот же день под развернутыми знаменами из Александровского дворца ушли почти все русские полки, остались лишь две сотни казаков и батальон пехоты…
Удрученный навеянными мыслями, император всю ночь просидел в рабочем кабинете. Опустошенный и безразличный ко всему Романов сидел на диване с потухшей папиросой. Иногда он подходил к окну и, запрокинув голову, смотрел на яркую россыпь звезд. Ему не один раз становилось не по себе в пустой комнате. Он не понимал, почему на него посыпалось столько несчастий. И хотя можно было еще подремать, но царь курил одну за другой папиросы, раздумывая о горькой судьбе.
О чем только не передумал Романов в часы вынужденного одиночества. Он часто возвращался в мыслях то в прошлое, то в будущее, но больше всего он думал о своей стране, которой отдал много сил. В эту ночь Романов с безошибочным чутьем понял, что уже ничего не поможет и что уже близок конец всему привычному. Это не могло избавить его от постоянной тревоги. В голове Ники все время скакали путанные и неясные мысли. Романов не скоро забылся в легкой дремоте, он запутался в своих взаимоотношениях с окружающим миром.
Матвей Васильев тоже ни на минуту не сомкнул глаз, переживая за царскую семью. Молодой человек не мог остаться безучастным к их жизни и судьбе. Он твердо решил пробыть с Романовыми до конца. Ему хотелось бы пожелать им счастья как самому себе, но перед ним открылся занавес, и трагедия царской семьи началась.
“Можно ли было здесь сделать хоть что-нибудь? Или в страшной истории судьба распорядилась так, что ничего не изменишь?” – подумал Матвей Васильев.
Зима заканчивалась, но было еще по-зимнему холодно. Мороз жалил острыми иголками уши и щеки. Матвей явственно ощутил на себе русский холод.
Глава 2
В последние дни зимы председатель Государственной Думы Михаил Владимирович Родзянко отправил Романову несколько телеграмм, но он их проигнорировал. Не дождавшись ответа от царя, Родзянко позвонил его брату Михаилу Александровичу и сказал ему, что русский народ требует отставки Николая II, поэтому он должен взять высшую власть в стране в свои руки.
Удивленный Михаил Александрович, вежливо высказался, что вначале он должен получить на это согласие Николая Александровича. После беседы с Родзянко великий князь связался с начальником Генерального штаба Алексеевым и попросил его передать Ники, чтобы он немедленно отправил правительство в отставку и не торопился возвращаться в Петроград.
Генерал-адъютант Алексеев явился к Романову, чтобы передать просьбу Михаила Александровича.
– Я со всей серьезностью обдумываю вопрос об отставке правительства, – строго ответил Ники. – Но о том, чтобы отложить мое возвращение в Петроград не может быть и речи! Сложившиеся обстоятельства требуют моего скорейшего возвращения в столицу.
Генерал ушел от императора ни с чем, но, получив удручающую телеграмму от военного министра Беляева о катастрофической ситуации в столице, Алексеев снова явился к Романову.
Окинув его холодным и чужим взглядом, государь хмуро спросил:
– Какие у вас есть предложения, чтобы исправить ситуацию в лучшую сторону?
– Ваше величество у меня готов план подавления восстания в Петрограде. Его суть заключается в том, чтобы вначале сосредоточить сводный отряд в Царском Селе и оттуда начать наступление на взбунтовавшуюся столицу.
Поддержав предложение Алексеева, Романов с подачи генерала Дубенского назначил Н. И. Иванова командующим Петроградским военным округом. Для успешного выполнения задачи император выделил ему с фронта две бригады пехоты и две кавалерийские части общей численностью пятьдесят тысяч человек. Однако изменивших государю солдат и офицеров в восставшем городе насчитывалось около ста шестидесяти тысяч, поэтому надежда на успех выглядела сомнительно.
“Ники этого будет мало, чтобы остановить беспорядки в столице”, – предупредил мысленно царя Матвей Васильев.
Выпроводив Алексеева, Романов вызвал дворцового коменданта Воейкова.
– Предупредите свиту, что мы сегодня отбываем в Царское Село.
В тот день ветер уже ослабел и метели прекратились. Кругом стало чисто, небо очистилось и засияло холодное солнце. День засверкал новыми хрустальными красками, а свежий снег ослепительно загорел. От этого казалось, что в России по-прежнему течет привычная жизнь.
Вечером дворцовый комендант провел переговоры по прямому проводу с Царским Селом и принес Ники тревожную телеграмму от Аликс. Напряженные нервы Романова испытали трепет отчаяния. Чтобы избавиться от беспокойства, он то отдавал приказы, то тут же отменял их. Своими указами государь вносил еще большую сумятицу в беспорядок.
– Господи, лишь бы с женой и детьми ничего не случилось! – мелькнула отчаянная мысль у побледневшего императора.
Скоро из Царского Села пришел запрос: следует ли императрице вместе с детьми покинуть дворец. Романов поручил дать во дворец ответ, чтобы для его семьи поезд держали наготове и что он выезжает в Царское Село. Незадолго до отъезда государь распорядился назначить ответственное лицо за решение продовольственных и транспортных вопросов в столице.
Двадцать восьмого февраля, когда синие императорские поезда с царскими орлами изготовились к движению, к Романову неожиданно принесся Алексеев и стал его уговаривать, чтобы царь не покидал Ставку Верховного Главнокомандования. Но Ники встретил его просьбу сдержанно с едва заметной злостью в глазах.
Генерал говорил осторожно, не очень-то напирая на императора, хорошо понимая, что любой неосторожный шаг разрушит все тайные замыслы. Но Романова насторожило обращение его заместителя, потому что обстановка на фронтах оставалась без каких-либо изменений, поэтому личное присутствие государя в Могилеве не требовалось.
Оставаться в ставке становилось опасным. Заподозрив, что Алексеев замышляет что-то, Романов тем более отказался оставаться в Ставке. К тому же государю, сильно переживающему за семью, оставаться в Могилеве было выше человеческих сил. В его груди, там, где находилось сердце, давным-давно поселилась непрекращающаяся боль. Она торопила и влекла Ники к любимой семье.
Романов долгим взглядом поглядел в глаза генерала, как будто прощупывая ими генеральскую душу. Почувствовав на себе непонимающий взгляд императора, Алексеев принял на лице безразличное выражение и внимательно проследил за выражением лица Романова.
– Неужели вы не понимаете всей опасности создавшегося положения? – с нескрываемым раздражением спросил Ники и, откинув голову на спинку кресла, крепко сомкнул непослушные губы.
– Ваше величество, я вместе с вами возмущен вопиющими беспорядками в столице.
– Думаю, что вы не осознаете до конца ту опасность, которая нависла над нашей страной и народом. Я имею в виду революцию и войну, – произнес император, прикрыв утомленные глаза.
Алексеев с недоумением на лице положил руку на грудь.
– Ваше величество, я думаю, что все образуется с божьей помощью.
– Русские говорят: на Бога надейся, а сам не плошай, – с горькой усмешкой ответил Ники. – Или вы забыли эту поговорку?
Исковерканные в усмешке губы царя ясно сказали о том, что ему странно слышать подобные слова от своего заместителя.
– Мы прилагаем все силы, чтобы вернуть ситуацию в спокойное русло, – с мрачным лицом, ответил генерал-адъютант, но государю почему-то почудился в его словах иной смысл.
К этому часу Романов уже полностью проникся недоверием к своему заместителю, каким-то внутренним чутьем Ники усомнился в его преданности. В этом вопросе у него не осталось малейшего сомнения, поэтому в государе проснулась осторожность.
– Я сомневаюсь в этом, Михаил Васильевич. Вы говорите так, словно хотите туману напустить, – чуть поджав губы, обронил Ники, и Алексеев уловил в его голосе оттенок неудовольствия. – Можете быть свободными!
Романова разозлил разговором со своим заместителем. Он заметил, как переменилось лицо генерал – адъютанта. Царь хотел еще что-то сказать, но не произнес больше ни слова. В эту минуту Ники пожалел, что вовремя не заметил проделанную против него подлость. Романов все время думал, что все случилось с ним правомерно и что он, прежде всего сам виновен в происшедшем. Но после разговора с Алексеевым государь понял, что все неурядицы произошли из-за предательства тех, кому он доверял больше, чем себе. И очевидно это дело уже ничем не могло быть предотвращено.
Матвей в душе воскликнул, чтобы Романов приказал арестовать предателей генералов или они подведут его под монастырь. Но в условиях, когда в Европе полыхала большая война, император твердо решил, что не будет проливать кровь из-за генералов-предателей и что его мысли будут сосредоточены только на этом. Однако Ники ясно понимал, что выбор у него был невелик, чтобы вернуть столицу к прежней жизни.
Матвей Васильев поставил себя на место государя, чтобы понять изнутри, как бы он поступил на месте царя. Он вполне мог арестовать предателей генералов и применить силу в отношении русского народа. Но беда была в том, что Ники никогда бы не принял этих мер в условиях войны. Ход его мыслей пришел к единственному решению: стать сакральной жертвой самому.
В полночь, когда на небо взошла серебряная луна и на искрящийся снег легли темные тени, Романов, не поддавшись на уговоры Алексеева, прибыл на вокзал, где в холодном воздухе густо поднимались дымы и светились желтые огни станционных фонарей. Удобно расположившись в вагоне, Романов вызвал к себе генерал-адъютанта Иванова.
Прибыв к императору, старый генерал лихо стукнул каблуками:
– Здравия желаю, ваше величество!
Приветливый Романов снисходительным жестом предложил генералу сесть в кресло:
– Присаживайтесь, пожалуйста!
Не помедлив, Иванов опустился в мягкое кресло.
– Николай Иудович, возглавите сводный отряд, чтобы навести порядок в Петрограде? – прикурив папиросу, негромко спросил Ники.
Вскочив на ноги, генерал-адъютант вцепился в мундир как коршун.
– Возглавлю, ваше величество, – захлебнулся чувством преданности Иванов.
– Спасибо, Николай Иудович! Я нисколько не сомневался, что вы, согласитесь.
Оправив по армейской привычке китель, Иванов робко спросил государя:
– Разрешите мне сказать собственное мнение, ваше величество.
– Я вас слушаю, генерал-адъютант.
– Ваше величество, я считаю, что одновременно с принимаемыми мерами нужно провести конституционную реформу в стране. Иного способа спасти Россию у нас нет.
Матвей Васильев сильно удивился предложению генерала Иванова. О какой демократии может идти речь, если на Земле идет мировая война. Ники не делай этого! Закончится война, и тогда ты продолжишь улучшать жизнь народов великой империи. То, что предлагают тебе, погубит твою страну, твою семью и твой народ! Народ столько лет жил в самодержавии, что быстрые шаги в сторону демократии погубят всех. Такой вопрос нужно решать медленно и разумно. Нельзя резко освобождать народ, который веками жил в узде, иначе он сметет всех.
Потирая усы, Романов отметил про себя повышенное возбуждение собеседника. Ему была ясна справедливость слов генерала. Ники и сам придавал этому вопросу большое значение, потому что со всей серьезностью воспринял революцию.
– Я раздумываю над этим, господин генерал. Вы хорошо знаете, что меня больше волнует будущее моей родины, чем личная судьба, – Ники поднес сигарету к губам, глубоко затянулся и выпустил длинную струю табачного дыма. – Однако я не уверен, что это принесет спокойствие и процветание моей стране.
– Я охотно разделяю ваше мнение, ваше величество.
Сохранив на лице невозмутимое выражение, Романов плеснул в сторону встревоженного Иванова синими глазами.
– Николай Иудович, я готов идти на любые компромиссы, чтобы утихомирить Россию, но сейчас, прежде всего, нужно восстановить порядок и спокойствие в Петрограде, потому что революция угрожает существованию государства. Еще никогда смертельная опасность не угрожала России, как в сей час.
– Ваше величество, я полностью согласен с вами.
У Ники между бровями и на лбу сложилась упрямая складка.
– Генерал-адъютант восстановите порядок в столице.
– Ваше приказание будет исполнено государь! – приложив руку к сердцу, гаркнул Иванов.
– Я надеюсь на вас, Николай Иудович.
– Ваше величество, я оправдаю ваше доверие!
– Я вам крепко верю, – с горьким чувством ответил Романов и указал вахмистру Пилипенко: – Подайте нам чаю.
Вскоре личный ординарец поставил на стол шипящий самовар с изысканным печеньем. Напившись чаю, генерал стал собираться в дорогу. Расставаясь, император и генерал крепко пожали руки друг другу.
– Только постарайтесь, все решить без единой капли крови, – с отеческой ноткой попросил Ники и притушил папиросу.
Вскинув пышную окладистую бороду, Иванов бросил руки по швам:
– Все будет сделано, как вы мне указали, ваше величество!
Напоследок Ники с тревогой обратился к Иванову с личной просьбой:
– Поторопитесь генерал, там находятся моя жена и дети.
При упоминании о семье у императора до ноющей боли сжалось сердце. В следующую секунду Ники нахмурился, чтобы избавиться от тягостных дум.
– Не беспокойтесь, ваше величество, я обеспечу их безопасность! – пламенно заверил немигающими глазами генерал-адъютант.
– Поезжайте генерал, надеюсь, что мы скоро увидимся, – грубым голосом произнес Ники и беспомощно опустил руки. – Выполните мою волю, Николай Иудович!
Государь неприметным движением потрогал усы и отвернулся, чтобы скрыть от генерал-адъютанта мучившую тревогу. Стукнув пятками, Иванов козырнул Романову и удалился, ясно почувствовав спиной долгий взгляд царя.
В пять часов утра от дебаркадера отошел первый императорский поезд с охраной, придворными, прислугой, канцелярией и железнодорожным батальоном. Через час отправился второй поезд с золотыми орлами на вагонах, уносивший с собой императора, свиту и личный конвой. Разрезая паровозами темную ночь, Романов помчался в сторону Петрограда. Неясное предчувствие гнало императора в Царское Село.
В это время Бледный Алексеев, нервничая и кусая кривившиеся губы из-за неудавшийся попытки задержать царя, не находил себе места в Генеральном штабе. Генерал-адъютант страшился, а вдруг переворот не задастся, что тогда будет?
Опасные мысли в его голове метались вспугнутой птицей. Потом в мутных глазах начальника Генерального штаба затрепыхались недобрые огни, а лицо сделалось старым и злым. У Алексеева испортилось благостное настроение, но затем к нему вернулась полная уверенность.
– Ты уже ничего не сможешь сделать, – с холодной маской на лице прошептал генерал-адъютант, посчитав, что его план восторжествовал.
Первая тревожная остановка императорских поездов случилась на станции Бологое. Офицер железнодорожного батальона сообщил дворцовому коменданту Воейкову, что дальше двигаться опасно. Взволнованный генерал-майор незамедлительно явился к царю, чтобы доложить, что впереди станции заняты революционными отрядами.
– Продолжайте двигаться дальше, – мрачно насупившись, ответил Романов, хотя его голова оставалась холодной, а в выражении глаз не присутствовал испуг.
У него еще оставались силы и бодрость. Поезда прошли выходную стрелку, светофор и быстро набрали ход. Колеса паровоза бешено завертелись.
Испугавшись известия, что Романов с Ивановым выехали в Царское Село, в столице делали все возможное, чтобы не дать возможности императору и генералу добраться до цели. С этой целью комиссар путей сообщения Александр Александрович Бубликов приказал начальникам железнодорожных станций сообщать обо всех передвижениях воинских эшелонов и императорских поездов и не пропускать без его разрешения в Петроград. За этим пристально следил инженер путей сообщения Ломоносов. Он принял все меры, чтобы Романов с Ивановым не сумели добраться до Царского Села.
Утром на станции Малая Вишера комендант Воейков разбудил Романова.
– Что случилось, Владимир Николаевич? – дрогнувшим голосом спросил император.
– Мне только что вручили телеграмму, ваше величество. Заговорщики требуют не пропускать императорские поезда! – протянув государю бумагу, доложил генерал-майор Воейков.
– Этого еще не доставало! – опасливо воскликнул государь.
Стараясь не показать своего недовольства, Романов накинул на крепкое мускулистое тело теплый халат и сонным голосом приказал:
– Владимир Николаевич, направляйте поезда в Псков, мы поедем к Рузскому.
Когда Воейков удалился, император с расшалившимися нервами зашагал взад-вперед по вагону. Потом разделся, лег в постель, однако ни сон, ни дрема его не брали, потому что сказывалась скопившаяся усталость. Через час он прикрыл смятые веки, и в его тревожных мыслях возник ноябрь одна тысяча восемьсот девяносто четвертого года.
В этот месяц состоялась его свадьба с Аликс. Родители вначале выступили против, но, почувствовав непоколебимое желание сына жениться только на Аликс, вынуждены были смириться с его выбором. Правда за это Ники пришлось дать обещание, что он взвалит на свои плечи в будущем тяжелые обязанности императора.
Их свадьба состоялась в Аничковом дворце, в день рождения его матери Марии Федоровны и всего лишь через неделю после смерти его любимого отца Александр III. Венчание прошло в Большой церкви Зимнего дворца. В этот памятный день Ники одел гусарскую форму, а Аликс серебряное платье с бриллиантовым ожерельем, поверх которого была накинута подбитая горностаем золотая мантия с длинным шлейфом.
В знаменательный день народу вывалило на улицы уйма. Праздничные кареты с трудом проезжали сквозь огромную толпу. После состоявшегося бракосочетания митрополит Санкт-Петербургский Палладий вместе с членами Святейшего Синода отслужил благодарственный молебен. Свадьба прошла скромно, без излишних торжеств и свадебного путешествия.