Faceless
- -
- 100%
- +
Но скрыться от собственного страха я не мог.
Как-то в час пополудни, по уже устоявшейся традиции, я зашел в паб «Синий лангуст» неподалеку от доков. В тот день я был молодым парнем лет двадцати – густые черные волосы, белая кожа, которую загар не брал вовсе, а если и брал, то лишь лилово-красным румянцем обгоревшей физиономии.
Я бывал в этом пабе не раз и, как обычно, ожидал увидеть веселую компанию подвыпивших морячков, пару бокалов эля да корзинку луковых колечек. Однако в этот день судьба преподнесла нечто иное. Я был приятно удивлен, увидев на маленькой сцене в дальнем углу юную особу. Имени ее не объявили.
Она бойко наигрывала на синтезаторе разные мелодии, разыгрывалась перед выступлением. Стройная, как лоза, с густыми волнистыми волосами цвета спелой пшеницы. На ней был зеленый вязаный свитер до колен, оттенявший ее бирюзовые глаза. На заднем плане виднелась видавшая виды полуакустическая гитара, а в раскрытом кейсе лежали листки с текстами и аккордами.
Меня охватило странное волнение. Казалось, все пространство сузилось, оставив лишь короткий путь между нами. Не в силах сделать что-либо иное, я оперся плечом о колонну и наблюдал. Стоял и смотрел. Она раскладывала листочки с текстами, от волнения путая страницы, потом снова выкладывая их в нужном порядке. Было забавно и трогательно видеть это волнение – явно выступление было для нее первым или одним из первых.
Когда я окинул взглядом зал, был поражен. Все, как и я, смотрели на нее, не отводя глаз.
С первыми нотами волнение исчезло. И вот она запела. Как же она пела! Сильный, местами чуть грубоватый голос в куплете сменялся надрывным и звонким в припеве. Самобытная музыка бостонских улиц… Три песни под синтезатор, две – под гитару. Успех! Те, кто раньше видел в ней лишь миловидную девчонку, услышали ее душу. Если вам доводилось кардинально менять мнение о человеке, прикоснувшись к его творчеству, вы поймете, о чем я говорю. Весь паб рукоплескал белокурой певице. Это не Ковент-Гарден, но для начала – самое то. Искренне, без прикрас.
Стойко приняв овации, она убрала тексты песен на дно гитарного чехла, а следом и саму гитару.
Закинув чехол на плечо, направилась к выходу, не забыв забрать у бармена свой первый гонорар.
– Постойте! Подождите! – крикнул я ей вдогонку. – Меня зовут Джонатан! Разрешите помочь донести гитару?
Немного запыхавшись, я подбежал. Она обернулась, и наши взгляды встретились.
Для меня это всегда был решающий момент. Раз, два, три… Главное – не отвести взгляд первым. Люблю смотреть девушкам в глаза. Когда видишь, как глазки заметались, а щеки покрылись румянцем, знай – проскочила искра. Гусеницы в животе начинают вить кокон, а ее разум уже рисует картины вашей счастливой жизни. Игра взглядов – первое, что определяет возможную связь. Отведи мужчина взгляд первым – и вам не быть вместе.
– Какая прелестная девушка, – кружилось у меня в голове. – Этот блонд и вздернутый носик добавляли ее внешности особое очарование.
– Вот, возьмите, – протянула она гитарный чехол. – Но вы же не знаете, куда нам идти? Вас это не смущает? – Она лукаво улыбнулась.
Как оказалось, идти пришлось два часа. Она жила на другом конце города. По пути мы болтали. В основном она рассказывала о себе: приходилось работать на двух работах, чтобы прокормиться самой и отложить на учебу. Днем – в пиццерии, по вечерам помогала отцу с отделкой помещений. Он клал плитку в мокрых зонах, а она штукатурила и красила стены в жилых комнатах. Этот нелегкий труд превратил ее пальцы в сухие и мозолистые. В моей голове не укладывалось: эта хрупкая юная особа с лицом ангела и гитарой за спиной вместо крыльев обладала руками, обезображенными трудом. Тогда, юный душой, я воспринял это как изъян и долго потом корил себя за такие мысли. Червячок точил меня изнутри. У людей не бывает внешних изъянов, только особенности. Внешность – штучный товар «ручной работы».
– Не смотри на них так! Не залипай, – отмахнулась она. – Пару недель распаривать да кремом мазать – и придут в норму. Профессиональная деформация – не навсегда.
Мы шли дальше, обсуждая ее будущее. Она думала учиться на химика, но мечтала о музыке. Сара грезила сценой. Музыка была для нее всем. Она музицировала днем и ночью. Весь окружающий мир был ее музой: стук трамвайных колес, шелест листвы, шум машин – гармония улиц, задающая ритм городу. Вырви симфонию улицы из контекста, измени порядок, добавь гитарный ритм, слова – и вот она, новая песня. По одной в день, хоть десять. Она не унималась.
Ту ночь я не забуду никогда. Ангел. Других слов нет. Наши тела сплетались на грязных простынях в ее уютно обустроенном чердаке. Она создавала свой мир как могла – милый, чуть неряшливый. Дай ей пару сотен баксов – и чердак мог превратиться в творческую студию.
Утром я не хотел уходить. И уговора нашего не было – я забыл о нем, прости, Господи. Мы так сблизились, нам было так хорошо вдвоем. Но я должен был уйти. Уйти так же, как и пришел – через дверь.
Стоя у смотрового окна, я глядел на город. Свежий воздух залива нехотя пробивался к этому дому. Я чувствовал запах прохлады, свободы. Этим утром я должен был выйти в море как Джонатан, но в зеркале увидел… маленького Джонни.
В этот раз я впервые помолодел до семи лет. Никакого моря! Мне грозило попасть в приют, а там и до приемной семьи недалеко…
Мои вещи были мне велики. Я натянул одну рубашку, запихал остальное в рюкзак и убежал на улицу.
А она так и лежала на матрасе, едва прикрытая пледом.
Ближайшие два дня я устраивал массовые флешмобы – чтобы люди ничего не заподозрили, не поняли, что ими манипулируют. Мне нужно было всего лишь выйти в общественное место и «попросить» полсотни человек простоять на одной ноге час или прийти на то же место назавтра с зонтиком и открыть его под бой курантов. Так, за два дня, мне снова стало двадцать. И я пошел узнать, как поживает моя Сара.
Она искала меня в доках, спрашивала у моряков. Получив от капитана весть, что я не явился на корабль, потеряла всякую надежду.
Да, я следил за ней. Преследовал.
В какой-то момент она меня заметила. Ну и ссора же была! Девушка отчитала меня так, как не смог бы никто другой. Мне вменили слежку, обозвали маньяком, который целый день преследует ее, чтобы убить и расчленить. Пришлось соврать, что я знаю о ее спутнике, где он может быть. Так себе отмазка, но ее разум цеплялся за любую соломинку. Она уверовала, что сможет найти и спасти его.
Заврался я, конечно, как ребенок. Все лишь для того, чтобы быть к ней ближе. В тот момент я и правда был похож на маньяка… И вел себя соответственно.
Мы ходили с ней по городу от одного места к другому. Я рассказывал ей, кто он, чем живет, чем увлекается. Она прониклась историей Джонатана, но на меня больше не смотрела. А ведь я и был тем самым Джонатаном! Чего она не видела.
Психика Сары начала сдавать. На третий день я застал ее за бутылкой. Пришлось с помощью дара убеждения подстроить ее знакомство с «родителями» Джонатана. Они сказали ей, что он уехал в другой штат и просил передать, что не вернется.
От этого Саре не стало легче. Я же начал стареть и в прежнем облике встречаться с ней уже не мог.
Мне нужно было поставить точку и уйти, иначе мог навредить ей еще больше.
В очередной раз сменив личину, я отправился в «Синего лангуста». Она играла и пела, так же прекрасно попадая в ноты, дирижируя эмоциями зала. Но тон песен был иным. Она изливала скорбь. Репертуар сменили песни о потерянной любви.
Когда она уходила из бара, в зале стояла гробовая тишина. Слова и эмоции были не нужны. Она все сказала. Сказала – и тихо ушла.
Чтобы не доставлять неудобств и лишний раз не пугать назойливой слежкой, я перебрался в Куинси. Далеко уехать не мог – не позволяла совесть. Раз в месяц наведывался к ней. На пятом месяце я понял – она беременна. Срок совпадал. Я должен был стать отцом. В голове крутились мысли, как обеспечить ее. Не мог просто прийти и сказать: «Я отец, вот деньги». Если бы я передавал деньги от имени Джонатана, она верила бы в их любовь и продолжала искать. И знаешь, я же немного гений! В голову пришла идея.
Я отправился в звукозаписывающую компанию, нашел продюсера и… вежливо попросил его явиться в Бостон, в паб «Синий лангуст», в полдень следующего четверга.
Два месяца Сара записывала свой первый сингл. Аванса хватило на роды и первые пару месяцев. Потом случилось чудо: песню начали крутить на радио, она попала в чарты.
Студия предложила записать альбом. И понеслось…
Сара стала жить лучше меня. В ее жизнь пришли новые люди, новые мужчины. А я продолжал из тени следить за ней и… нашим чадом.
Джулия – так звали мою дочь – стала первым ребенком, которому я помогал из тени. Сара не дожила до этого момента. Восьмидесятые и девяностые были непростые, много музыкантов ушло на тот свет. Пагубные привычки, вызванные переживаниями юности, сгубили ее, выжгли до основания.
Джулия, с помощью Деборы (о ней расскажу позже), организовала фонды поддержки матерей-одиночек. Фонд помогал женщинам, оставшимся без кормильцев, в том числе и моим спутницам, родившим от меня детей. Спроси у бабушки, было ли ей легко воспитывать твою маму в одиночку? И это при том, что фонд следил за ней уже с четвертого месяца беременности. Общество не слишком благосклонно смотрит на девушек, родивших вне брака. Печально, но факт.
1984 – Дружба
Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему я не проводил с девушками больше одной ночи? Представь, если бы она проснулась? А если бы я сам попытался рассказать ей всю правду? Какие последствия могли бы быть?
А так – разорвал связь, уехал в другой район или город, и все! Из глаз долой – из сердца вон.
Честно скажу, в юном возрасте устоять было сложно. Гормоны, знаешь ли…
И раз уж я заговорил о череде событий и природе моих ограничений, рассказ будет неполным, если не поведаю тебе о том, как ушел из жизни мой лучший друг и к чему это в итоге привело.
Прошел месяц с рождения Джулии. Пару раз я навещал ее в роддоме. Мне было больно осознавать, что не смогу быть с ними, а раскрыть свою тайну боялся. Так хотелось прижать дочь к груди, обнять Сару, вместе гулять по скверам и паркам с коляской…
К сожалению, этому не суждено было сбыться.
Возможно, я так и остался бы в тени, присматривая за своими девочками, если бы не новость о смерти Александра.
В тот день ничто не предвещало беды. Достал из холодильника банку мороженого и начал уплетать его большой ложкой, смотря какую-то передачу. Банка опустела наполовину, когда начались местные новости. Сначала сообщили о пожаре в доме престарелых, потом – о серьезной аварии на объездной дороге… А затем – сводка с места событий: «На окраине города, в лесном массиве, найдено тело белого мужчины. Предположительно, это Александр Блэк, пропавший без вести пять месяцев назад. Тело направлено на опознание. Более подробная информация – в утренних выпусках. Напомним, Александра искал весь город после его исчезновения в День Независимости. По словам родных, вечером того дня он вышел в магазин и домой не вернулся». На экране мелькнула его фотография.
Увиденное бросило меня в дрожь. Я не находил себе места, слезы катились сами собой. Его это тело или нет – уже не столь важно. Важно, что мой друг пропал, и теперь нашли тело.
Весь следующий день я провел в моргах и полицейских участках. Встреченные мной люди ничего нового не рассказали. Лишь подтвердили: смерть была насильственной. Ему «помогли», а потом спрятали тело в лесу недалеко от шоссе. Кто это сделал – неизвестно.
Через день были похороны. Александр лежал в закрытом гробу. Шел дождь. На кладбище собрались только самые близкие… и один незнакомый мексиканец лет тридцати (то есть я). Все рыдали.
Я знал их всех. Куинси был городом моего детства. Здесь я рос, учился в младших классах. Потом, в десять лет, мы с родителями переехали в Куинс – спальный район Нью-Йорка. Они хотели, чтобы я и мои братья росли в мегаполисе, чего-то добились.
Страшно хоронить друзей. Они – часть тебя, твоей личной истории, несостоявшегося будущего.
Не понимал: за что? За что могли убить его? Он не был замешан в темных делах, не имел отношения к большому бизнесу или власти. Он был просто тридцатилетним парнем, экстремалом, не успевшим насладиться жизнью сполна.
На похоронах я вспоминал себя и свое прошлое. Вокруг – все мое прежнее окружение, включая родителей и сестру. Они приехали поддержать семью Блэков. Получалось не очень, но фраза отца отрезвила меня:
– Горе родителей, переживших своих детей, не знает границ… И потерявших тоже. Теперь вы знаете, где лежат его кости. Вы всегда сможете прийти на могилу, положить цветы, поговорить. А наш дозор не окончен… Завидую вам в этом. Вы знаете, где теперь Александр. Мы же своего, похоже, потеряли навеки.
Я стоял с каменным лицом. С момента моего ухода я ни разу не связался с родными – не звонил, не писал. Меня считали пропавшим без вести, искали все, кто мог. Но, Господи, что я мог им сказать? Как облегчить их горе? Прийти со словами: «Это я – ваш сын»? А перед ними стоит азиат или чернокожий… Что они почувствуют? Что ответят? Зная нрав отца, скорее всего, в меня полетел бы стул и отборная брань.
Так я рассуждал, уходя. А теперь видел их горе – и мне было не по себе. Люди, давшие мне жизнь, открывшие дорогу в будущее, роняли слезы у могилы моего друга, оплакивая не только его, но и меня.
Когда церемония закончилась, большинство отправилось в дом Блэков поддержать семью. Я пошел с ними, представившись семье старым студенческим другом Александра.
Теперь я думал только об одном: как дать родителям знать, что со мной все в порядке, что я жив, здоров, но не могу быть рядом.
В гостиной я нашел лист бумаги и ручку, написал письмо и незаметно сунул его в сумочку матери.
Перед уходом я подслушал разговор родственников: полиция тормозила расследование, почти не участвовала в поисках – хорошо еще, что вообще нашли. Ну да, человек пропал в День Независимости…
Пару дней я слонялся по городу, не зная, чем заняться. Думал о переезде в соседний городок, о том, что же все-таки случилось с Александром и как родители восприняли мое послание?
Меня грызли сомнения: нужно ли было писать? Не лучше ли оставить старую рану в покое? Что подумали отец и мать, прочитав:
«Я вновь чувствую своими пятками ребра Росинанта. Снова, облачившись в доспехи, пускаюсь в путь. Уже пять лет моя нога не ступала на порог родного дома и, думаю, не ступит. Мой мир стал иным. Я не преступил закон, но живу вне его правил. Должен скрываться, чтобы выжить. Прошу принять мой выбор. Знайте, я люблю вас. Не хотел ни вам, ни себе такой участи. Простите и примите. Вечно ваш – Джонатан»
Писав эти строки, я думал, что их будет достаточно. Но потом в голову лезли мысли: «А вдруг не поймут? Или решат, что это чья-то злая шутка?» Отгонял сомнения – верил в лучшее.
***
Через два дня после похорон, когда первая острая боль утраты начала отпускать, я решил выяснить из первых уст, почему полиция не искала моего друга. С раннего утра отправился в участок.
День был солнечным. В душе – буря. Я был готов стереть в порошок любого, лишь бы докопаться до истины.
Со мной был только громкоговоритель – оружие, ставшее на долгие годы моим главным.
Войдя в участок, я скомандовал в громкоговоритель: «Общий сбор! Всем построиться в шеренгу по чину и званию!» Голос эхом разнесся по зданию.
Уже через две минуты полицейские стояли по стойке смирно. Я ходил перед строем, вглядываясь в их лица. Власть над ними была абсолютной, словно я Крысолов из сказки.
– Отвечайте кто знает, что случилось с Александром Блэком? – громко, со злобой в голосе, бросил я в тишину.
– Мы знаем, – хором ответили четверо.
– Ты! – ткнул пальцем в одного. – Рассказывай. Все подробно.
– В тот вечер мы с коллегами праздновали День Независимости. Сидели впятером в баре у автостанции, выпивали, а…
Длинное вступление бесило меня. Я явно терял контроль над эмоциями.
– Не лить воду! Говори, что произошло! – рявкнул я.
– Я убил! – выпалил он. – Мы с ребятами затоптали его до смерти в переулке за углом. Косо посмотрел – вот и поплатился. Мы – блюстители закона! Мы здесь все можем! Все должны нас бояться! – Говорил он с пеной у рта, это был начальник участка.
Я замер от ярости. Не знал, что делать. Полицейские стояли навытяжку. Я метался взад-вперед.
– Бери бумагу и пиши признание! Во всех своих преступлениях! – проорал я ему в лицо через громкоговоритель.
Грузный начальник участка покорно сел за стол рядового и начал писать. Писал минут двадцать.
То, что вышло из-под его пера, повергло меня в шок. Мелким почерком, на трех листах, он изложил признание в курировании местной мафии, отмывании денег, сокрытии убийств, взятках, педофилии, наркоторговле и убийстве моего лучшего друга.
– Отвечай кто твои подельники?! – закричал я в исступлении. Сердце бешено колотилось, слезы текли по щекам. – Кто?!
Пять минут я истерично заставлял остальных стражей порядка, служивших убийце, поставить свои подписи под признанием, подтверждая причастность. На лицах простых полицейских был ужас. Они не понимали, что происходит.
Чтобы признание не «потерялось» после моего ухода, я решил заставить этих оборотней в погонах сдать себя ФБР. Мы зашли в кабинет начальника. Он набрал номер шефа уголовного розыска на громкой связи.
– Привет, Стивен! Я хочу признаться… Я убил Александра Блэка. Раскаиваюсь. Готов понести наказание. Арестуй меня, проведи суд…
– Тихо, тихо, успокойся! – перебил голос из трубки. – Об этом никто не должен знать. Выпей успокоительного, поезжай домой, проспись.
Я резко нажал на рычаг, разорвав связь. Разум отказывался верить. В ФБР знали и покрывали? До какой же степени прогнила система, если под ее крылом орудовала мафия, и все получали свою долю!
– Прекратите дышать, сволочи! – прошипел я и направился к выходу. Делать больше было нечего.
Захлопнув дверь кабинета, я услышал глухой стук падающих тел и грохот опрокидываемой мебели.
– А вы? – крикнул я оставшимся в коридоре. – Забудьте меня и все, что здесь было! И доложите в ФБР о признании вашего шефа! Для верности я через пять дней направил признание в газету с пометкой о причастности к делу начальника уголовного розыска.
В тот же день я уехал из города и «обнулился». События в участке за сутки превратили тридцатилетнего мексиканца в старикашку. Содеянное мной стало карой не только для убийц друга, но и для меня самого. «Обнуление» прошло тяжело… Если вкратце, то будучи стариком, мне пришлось искать для омоложения женщину с дна социальной лестницы. В следующем воплощении это аукнулось серьезными проблемами со здоровьем. Состояние усугублялось жутким эмоциональным откатом после самосуда. Казни без суда и следствия. Я взял на душу грех – и это стало моим крестом.
Я знал, что мои слова обладают огромной силой. И все же отдал приказ. По своей воле я убил их. Кровь этих людей была на моих руках.
Меня гложили мысли: «Как возможно, чтобы в государстве развитой демократии люди, призванные защищать граждан, сами становились убийцами?! Разве система управления не должна это предотвращать? Не должна пресекать саму возможность? Или виновата человеческая природа? Может, это частный случай?». Я размышлял о природе моей силы: «Если она мне дана… Может, я должен ею пользоваться? Должен приносить пользу? Мог бы изменить этот скверный мир?»
В итоге, после долгих раздумий, я собрал волю в кулак и направился в Центральное разведывательное управление. Решил, что в их рядах смогу послужить родине и очистить США от бандитов и наркоторговцев.
ЧАСТЬ 2 – ВЫБОР ПУТИ
1985 – Что к чему?
С 1985 по 1991 год я служил в секретном комитете по делам разоружения стран Варшавского договора и СССР под председательством Уильяма Кейси. В его состав входило около двадцати человек – в основном оперативники ЦРУ, но были и «звездные» фигуры, действовавшие абсолютно секретно и независимо от основной деятельности: политолог Збигнев Бжезинский, банкир Дэвид Рокфеллер, сенатор Джо Байден.
Над миром, разделенным «железным занавесом», нависала тень ядерной войны. Это не то, что побудило меня прийти в ЦРУ, но отзывалось с желанием создать безопасный мир. Обладая уникальными способностями, я видел себя тайным супергероем, способным изменить ход истории.
В свое время политика разрядки дала плоды, но начало войны в Афганистане вкупе с речью Рейгана 3 марта 1983 года, объявившего СССР «империей зла», надолго закрепило этот образ в сознании Запада.
У меня тогда не было сомнений: «Коммунизм – зло», «Советский Союз – тюрьма народов», страна водки, балалаек и медведей на улицах. Так думали многие; информационное поле не оставляло места альтернативным мнениям.
Мои способности оказались как нельзя кстати для этой, пожалуй, главной спецоперации США со времен Второй мировой. Без моего дара убеждения Союз мог устоять, и неизвестно, каким путем тогда пошла бы история человечества.
Расскажу последовательно: сначала о предпосылках операции, затем о подготовке, и вкратце – о моей работе в Союзе.
План и Предпосылки
Комитет, в который я вошел на позднем этапе, должен был завершить план по замене коммунистической идеологии на демократическую и интегрировать страны советского блока в мировую экономику. План разработал Уильям Кейси при непосредственном участии Збигнева Бжезинского (тактика и идеология) и команды Дэвида Рокфеллера (социалка и экономика).
Прямая конфронтация с Советами была невозможна. Это государство обладало огромной военной мощью, сплоченностью, сильной идеологией, системой воспитания и культурой. Его нельзя было расшатать по религиозному принципу – материализм вытеснил Бога, наука стояла во главе угла. Первый человек в космосе, первая станция на Венере… Советские люди совершили множество прорывов. Однако аналитики прогнозировали, что дефицит и коррупция могут настроить народ даже против столь мощной пропагандистской машины. А если удастся перевербовать саму элиту – успех неминуем. Без помощи «верхов» наш план был невыполним, ведь сама структура советской власти вращалась вокруг человека и его жизни. Депутаты избирались и представляли разные профессии и национальности; среди них не было буржуазии или олигархата. Простой человек был куда больше заинтересован в развитии страны, чем обладатель привилегий и статуса. Народ единым порывом строил светлое будущее для потомков.
Если бы партийная верхушка не закостенела в поствоенных догмах…
Если бы реформы Косыгина и Либермана по либерализации экономики были доведены до конца…
Если бы ресурсы ВПК перенаправили на электронику и кибернетику…
Мир мог стать иным. Огромный гуманистический, интеллектуальный и нравственный потенциал СССР 80-х, целое поколение, воспитанное героями-победителями и покорителями космоса, могло вывести человечество в новую эру, минуя череду экономических кризисов и ненужных войн.
Тем не менее, идея Pax Americana должна была восторжествовать. Идея мира под эгидой США – тема отдельного разговора.
Экспансия как Двигатель Истории
Важно понять: история европейской цивилизации – это история экспансии. До XV века – грабеж Африки и Азии в крестовых походах. С XV века – разграбление всей планеты странами Западной Европы. Это и предопределило их экономический взлет и процветание на долгие годы. Сначала пострадали индейцы Америки (и северные, и южные), затем Африка, Индия, эпоха работорговли, Китай и Опиумные войны. Весь мир был поделен на колонии – весь, кроме России, раз за разом отражавшая угрозу с запада.
После Второй мировой колониализм сменился империализмом. Разрушенные страны Западной Европы и США создали оборонительный альянс – НАТО. В тени мощной экономики США Европа не могла быть самостоятельным игроком, а колонии одна за другой выходили из-под власти метрополий. В этих условиях, а также в рамках Бреттон-Вудской системы, НАТО превратилось в инструмент экспансии США в дела всего мира при молчаливом попустительстве союзников.
Послевоенная эйфория и разгром фашизма могли стать стартом для нового, прекрасного мира. Но Запад, чья цивилизация выросла на грабеже, перешел от прямого разорения колоний к рыночной империалистической экспансии.
Шли годы. Рынки лихорадило, кризисы сменяли друг друга. Бреттон-Вудская система трещала по швам, доллар падал. США отказали Франции в обмене долларов на золото, поставив под сомнение всю финансовую систему МВФ. И если бы не Майские события и свержение де Голля, развернувшегося от США к СССР, крах Pax Americana мог наступить уже в 60-х.