Faceless

1992…1993 – Месяц карнавалов

К зиме 1992 года судьба занесла меня на Багамы. Осел в прокате, обслуживал лодки и дайверское снаряжение. Знания, полученные некогда на «Базе 52», оказались кстати. С людьми общался через блокнот и ручку – язык жестов здесь был экзотикой.

Внешне я не блистал: коренастый, крепкий мужик лет тридцати, густо покрытый шерстью, с намечающейся лысиной – типичный образ матроса или заводчанина. Самый что ни на есть непримечательный.

Работал до полудня, затем – сиеста. На островах время течет иначе, без суеты. Обеды коротал под пальмами: полчаса медитации, потом – чтение. Расслабленный ум легко впитывал классику. Телевизора не было, и я пребывал в блаженном неведении о мировых ужасах; искренне полагал, что все «ок».

Месяцы текли. Медитации сменились йогой, йогу вытеснило тенсегрити. Практика магических пассов по Кастанеде пробудила внутри Огонь. Тело наполнилось силой, хотя голос не вернулся, а омоложения не случилось. Усталость отступала, концентрация росла. Именно тогда рука потянулась к кисти – начал рисовать море и его обитателей. Картина с татуированным китом даже ушла в местном сувенирном магазине. На вырученное набил себе первое тату – того самого кита.

В поисках истоков силы обратился к религии: Торе, Корану, Библии. Они укрепили во мне понятия добра, совести, чести, но не дали ответов на интересовавшие меня вопросы. Так я ступил на путь благочестия.

Тенсегрити привело к цигун – эта практика стабилизировала энергию, успокоила разум, вернув из магических далей в реальность. Пора было возвращаться в социум. Отдохнул – можно и поработать.

Шел 1993 год – пик западной поп-культуры, казалось бы, самое безмятежное время. Мода затмила кино и музыку. Живые скульптуры богинь снизошли на землю в лицах: Наоми, Синди, Линда, Клаудиа, Татьяна и Кристи. Их эпоха стала ренессансом, после которого наступили сюрреализм и кубизм глянца. То, что творил Питер Линдберг с Татьяной Патиц, было необъяснимо – идеальный симбиоз формы и перспективы. Целомудрие, пропитанное скрытым сексом.

Чтобы улететь с островов, подрабатывал шкипером на яхтах. Туристы, арендующие судно без навыков, часто нанимали таких, как я. Легкие деньги для меня, приключение для них. Мое молчание было плюсом – я лишь отбрасывал тень, двигался бесшумно. «Молчу, плывем!». Старики любовались видами, купались. Пару раз организовывал им дайвинг.

Одна из таких пар: Кобус и Беатриса Адельберт, голландская пара, лет по шестьдесят. Порох в пороховницах явно был, особенно у Беатрисы. Ее взгляд то и дело цеплял меня.

Ранним утром третьего дня я проснулся от эрекции и… настойчивых ласк миссис Адельберт. «Приятно, но стоп, – пронеслось в голове. – До острова далеко. Омоложусь раньше времени». Сколько это длилось? Ведала лишь Беатриса.

«Уууу», – промычал я в знак протеста. Она подняла глаза, игриво подмигнула и продолжила. Попытался отстраниться, схватив за волосы.

«Ах ты сукин сын! – заорал Кобус, возникнув из ниоткуда. – Инвалидом прикидывается! Убери руки, паскуда!»

Руки убрал, но ситуация не изменилась.

«Я убью тебя!» – кричал старик, бросаясь в каюту.

Тем временем, Беатриса довела начатое до конца, обтерла губы и отошла.

Вот же напасть. Кашу заварила она, расхлебывать – нам. Деду нужно было остаться мужчиной, мне – выжить.

Он выскочил с ружьем для подводной охоты. Дальше – провал.

***

Очнулся. Голова – на женских коленях, лицо щекочут длинные черные волосы. Перед носом – грудь в купальнике.

«Ай, как больно!» – вырвалось у меня.

Она выдернула гарпун из плеча. Успел разглядеть лицо – и снова тьма.

Очнулся голым на белых простынях, прикрытый одеялом. Плечо перебинтовано. Футболка аккуратно лежала на тумбочке. Стыдно признать, но после выстрела Кобуса я оказался в воде без трусов. Неловкость; стыднее было лишь, когда в спальню к пассии ввалился ее малыш, назвав меня будущим папой.

Обернувшись покрывалом, вышел в холл-студию.

Моя спасительница сидела в кружевном белье, с волосами, стянутыми косынкой, сигаретой в зубах. Резала помидоры. Огромная чашка ломилась от спелых плодов. Природная полнота, оформленная спортивным образом жизни, впечатляла. Наблюдать – одно удовольствие. Со сноровкой итальянской домохозяйки она крошила томаты, балансируя сигаретой, чтоб пепел не попал в еду. Дым струился к потолку, сквозь жалюзи пробивалось солнце.

Достал сигарету, чиркнул спичкой. Звук привлек внимание.

– Ааа, проснулся? – подняла она голову. – Давно подглядываешь?

– Только встал, – произнес я. От звука собственного голоса расплылся в улыбке. Бабка омолодила знатно! Спасительница моя.

– Вижу! – иронично окинула взглядом. – А ты сносно выглядишь для парня, которого загарпунили и бросили утопать. Помнишь, кто?

Дорезав помидоры, встала, поставила чашку на стол. Потянулась за фартуком, но передумала, взялась за лук. Утренняя прохлада таяла. Легким движением, не выпуская ножа, вытерла пот со лба. Тело заблестело, веснушки проступили ярче. Кружева и формы заставили присесть. Она ехидно усмехнулась, играя со мной, юнцом. Соблазнительно, но тащить в постель ее было нельзя. Пока что нельзя.

Лук был заправски изрублен, смешан с уксусом, базиликом, тимьяном. Все – к помидорам. Море оливкового масла, щепотка соли – салат готов. Поданный на огромном желтом блюде с колбасками, он утолил голод. Эта женщина знала толк в кухне и получала кайф от процесса.

– Страшная, что ли? – кокетливо бросила она. – А чего глаз не поднимаешь?

– Красивая! – пробормотал с набитым ртом. – Оттого и не смотрю.

– Так ты в глаза смотри! А не на грудь и задницу. Вроде взрослый? – парировала она. – Кабы не хотела, укрылась бы. Вон халат, вон полотенце. Я взрослая, мне нечего стесняться. Многое повидала. Вчера днем, кстати тоже.

– Как рана? Болит?

– Терпимо. Бывало и хуже, – промолвил я.

– Отлежишься, окрепнешь – и домой. Помнишь, кто? Надо в участок, заявить о нападении, пропаже документов.

– Помню. Остался бы у тебя, пока не окрепну, если не против? Полиции лучше не знать. Сам виноват. Урок усвоил. Дальше – проще.

– Как день планируешь провести?

– А есть предложения?

– Слушай, я не работаю. Живу в удовольствие. Дивиденды с недвижимости в Лос-Анджелесе капают исправно. Пишу: статьи, женские романчики, стихи. Могу почитать.

– С удовольствием! Последние годы читал в основном духовную литературу. Слушай, а может, покажешь остров? А вечером по вермуту и поболтаем. Расскажу про Россию.

Через четверть часа отправились гулять. Мою спасительницу звали Нада. Она оказалась изгнанной семьей марокканской девушкой. Сильная, своенравная, бунтовала против догм, навязанных родным обществом и семьей, даже после иммиграции в США.

Гуляли, болтали. Я многое рассказал о прошлом, жизни в СССР, впечатлениях. Она не верила, что столько событий уместилось в жизни юнца. Внешне мне было лет девятнадцать: светлые волосы, тату исчезла, борода и лысина – тоже. Она – тридцатипятилетняя женщина. Я понимал тогда и сейчас: возраст – условность. Старшие прячутся за ним, пытаясь сохранить общественный статус. А в постели все грани стираются.

Проводили время отлично. Гуляли, болтали. Она не лезла в душу, я обходил ее спальню. Но незримая связь возникла. С того момента, как она вытаскивала меня полуживого, делала массаж, искусственное дыхание и вынимала гарпун, она знала: выживу – буду ее. И я был ее. Не мог отойти больше пяти метров, тянуло быть рядом. Чувства и гормоны сдерживал разум, закаленный многими воплощениями. Мое личное колесо сансары.

Она меняла прически, наряды, белье; каждая прогулка была новой. Привлекала внимание откровенностью, паузами, прямым взглядом. Играли в интим без интима, и нам это нравилось.

Рука заживала, приближалось расставание. Нада чувствовала это, в воздухе висела недосказанность и неудовлетворенность.

За день до ухода подошел к ней сзади. Тихо прошептал на ухо, что сегодня вечером мы «будем вместе».

– Может, страшно, – добавил, – но ты вправе остановиться. Рассказывать потом будет нельзя.

Тогда я впервые опробовал инструменты добровольной вербовки, но об этом – позже.

Когда солнце клонилось к закату, повесил на плечо сумку, взял Наду за руку и повел в центр города. Она – в струящемся платье, я – в шортах, гавайке. Смотрелись странно: то ли тетя с племянником, то ли мать с сыном. Но то, как мы держались за руки и смотрели друг другу в глаза, выдавало иное.

На площади достал громкоговоритель:

– Жители и туристы! Выходите! Устройте карнавал!

Шел вдоль кафе и баров, повторяя призыв.

Улицы заполонили люди. Грянула музыка. Девчонки нарядились в костюмы. Сработало сарафанное радио – весь город высыпал на праздник. Хлопушки, фейерверки, реки алкоголя. Я присел на скамейку. Нада смотрела с испугом.

– Сейчас может стать страшно, – предупредил. – Это моя особенность. Когда заставляю людей исполнять волю – старею. Не до старика, но седина – гарантирована.

Она присела рядом. В глазах – не страх, а изумление. Молча наблюдала, как грубеет кожа, проступают морщины, виски и щетина серебрятся.

– Значит, теперь, ну…? – не отводя взгляда, спросила.

– Да. Но завтра мне уезжать.

– Так чего же мы ждем?!

Она схватила за руку и потащила, то срываясь на бег, то останавливаясь для страстного поцелуя.

– Знала, ты не простой! Но не думала, что волшебный. Не может в пацаненке столько мужества.

Отдал бы многое за то чтобы повторить тот вечер! Да, секс был, но дело не в нем. Не в том, что я «трахнул» или она «отдалась». Секс – не главное! В постели все делают одно. Важно то, что было до: взгляды, вздохи, слова. Да и женщины похожи, но истории – разные. Сколько раз входил в эти «липкие воды» – не приелось! Нада отдалась полностью. В движениях не было расчета, лишь жизнь, наполнявшая мой мир. Когда женщина свободна, она – вода. То шторм, то горная река, то извилистый ручей.

Познав Наду, разлюбил юных девчонок. Женщины за тридцать не играют во взрослую жизнь – они в ней по уши. От них бьет ключом подлинности, без прикрас.

Ранним утром я снова был молод. Она лежала нагая, просыпаясь. Слышала, как собираюсь, варю кофе. Контролировала. Не могла отпустить без прощания.

Обернувшись простыней, взяла чашку. Ни грамма сахара – чистый вкус кофе, лишь горечь на губах. Во всем. И в жизни. Она смотрела и видела себя: темные кудри, веснушки… Прошедшие двенадцать часов перевернули ее мир. И я был причиной.

– Как жить? – спросила она. – Хочу быть с тобой! Хотя бы изредка.

– Нада, милая… – начал я. – Я несу беды всем, кто находится рядом. Ты видела. За мной охотится правительство. Не могу подвергать тебя риску. Даже то, что помог им победить коммунизм, не дало свободы. Меня увозили под дулами… Пришлось убить всех, кроме одного, да и тот, наверное, умер…

– Так это ты? – перебила она. – Ты прикончил СССР?

– Формально – не я, но по моей воле.

– Вот именно! – воскликнула Нада. – Что ты наделал? С ума сошел? Был баланс сил – теперь его нет. До 91-го США вели себя сносно, ведь «империей зла» был СССР! Чего теперь ждать?

– Не понимаю, – возразил я. – Миру не грозит ядерная война, нет напряженности, Европа свободна!

– Похоже, образование у тебя так себе… – усмехнулась она.

– А вот это было обидно!

– Угроза ядерной войны тогда и сейчас – одинакова, – продолжила Нада. – Просто огласка разная. В восьмидесятые оправдывали военные бюджеты – вот и нашли врага. После развала Союза риск вырос: ядерное оружие могло оказаться у 15 государств! Что могло взбрести в голову их правителям?

В общем, заболтались, пошли ужинать и я никуда не уехал. Нада выложила весь ужас, постигший Россию и республики после распада: голод, бандитизм, беспризорники, нищета. И самое страшное – все это было сделано моими руками. Проще говоря: меня развели. Человек с невероятной силой стал жертвой самообмана. Меня не убеждали – я сам хотел верить, что борюсь со злом. Отсутствие философской базы не позволило критически взглянуть на свою роль. Я был лишь солдатом. Жалкое оправдание.

Холодная война окончилась разгромом. Роберт Гейтс (тогдашний директор ЦРУ) прошелся с шампанским по Красной площади. «Да, мы прикончили гигантского дракона, – заявил позже его преемник Вулси. – Мы и наши агенты влияния».

Теоретически, у России был шанс сбросить клеймо «империи зла» с меньшими потерями. Если бы Запад принял ее в семью на равных. История могла пойти иначе.

Но не вышло. В 91-м Европа учуяла шанс отыграться за десятилетия доминирования Восточного блока, за войну, за коммунизм, помешавший построить капиталистический «дивный новый мир» в сороковые. Причин много, результат один. К концу 90-х Россия снова стала изгоем. Странно: процветание Европы зиждилось на дешевых российских ресурсах. Конкурентные цены держались за их счет. Европа не усвоила уроки XX века и поплатится в XXI.

С США – отдельно. СССР и Россия – зеркало Штатов. То, что нам не нравится в «них», – не нравится в нас самих. Обе цивилизации – где «рабы» стали господами и жаждут уважения. Родовые травмы не дают стать здоровыми обществами. Будем самоутверждаться снова. Сколько поколений сменится?

Сказать, что был в шоке, – ничего не сказать. Без поддержки Нады не знаю, что стало бы со мной.

Прожил в ее доме еще месяц. И мы гудели напропалую. На острове каждый день были карнавалы. Ну, ты понимаешь… Любвеобильная особа. После каждого раза я собирал вещи, но уехать не получалось. Слишком сблизились.

В то же время начались проблемы: болели суставы, одолевала усталость. Отсутствие смены партнерш привело к накоплению генетических сбоев. Оставаться стало опасно – риск бесплодия, порока сердца, лейкемии, рака рос с каждой связью.

***

Собрал вещи и уехал в Тампу. Искал спутниц среди спортсменок – нужно было «поправить здоровье». Там их было трое. Больше всех запомнилась Вики. Бывшая спринтерша, работала тренером в спортзале. Многие считают таких женщин мужеподобными, хотя женственной в ней было изрядно. Широкая улыбка, голубые глаза, золотые волосы, стянутые в косичку, и очень спортивный зад.

За волевой личиной часто скрывается робкая девчушка.

Пока она играла тренера, все было нормально. Но когда знакомство переросло в нечто большее, стала злиться, психовать. Опыта отношений с мужчинами явно не было. Пришлось искать ключик к ее внутреннему ребенку. Долго не находил. Пока не показала детские фото.

Мы много общались на разные темы и в итоге она раскрылась, перестала все контролировать. Хорошо проводили врем. Рассказала, почему ушла из спорта:

– Годами готовилась, основное упражнение – присед. На старте побежала… на прямых ногах. Пробежала быстро, но убила поясницу. Дорога в большой спорт закрылась.

Удивительная девушка. Я помог ей раскрыться, она вернула мне здоровье.

1993…1995 – Новая жизнь

Перед самым отъездом с островов Нада направила меня к Генри Дидичу. Она верила, что этот человек даст мне недостающие знания и поможет исправить содеянное. Ее уверенность вселяла в меня силы.

После «реабилитации» я обзавелся байком и отправился к Генри. Путь был долгим – две недели вдоль побережья. Таллахасси, Пенсакола, Новый Орлеан, Хьюстон… Города мелькали за спиной. Я ехал почти без остановок, лишь изредка останавливаясь на ночлег. До Далласа оставалось рукой подать.

На подъезде к Мэдисонвиллю стрелка бензобака поползла к нулю. «Заеду на заправку, заодно перекушу», – подумал я.

Заправив бак и откатив мотоцикл на стоянку, направился в закусочную.

Стою на кассе, погруженный в свои мысли, как вдруг – легкий щипок за задницу. Взволнованно оборачиваюсь, готовый возмутиться, и застываю: передо мной белокурая красавица с лучезарной улыбкой.

Женщину, знаешь ли, нужно выбирать по особенности. Широкие скулы, родинка над губой, невероятный изгиб шеи – что угодно. Эта деталь должна притягивать, как магнит, быть маяком, зовущим в объятия.

У этой женщины таким маяком стали ее бёдра. Непропорционально широкие, мощные, они контрастировали с остальными, вполне изящными формами. Пока ее дети копошились у витрины со сладостями, она мастерски подкатила ко мне. Этот игривый щипок – точный выстрел, сразу обозначивший намерения, а улыбка мгновенно разрядила напряжение и расположила. Моя физиономия в ответ сама собой расплылась в такой же слегка ошарашенной улыбке.

– Кофе будешь? – спросила она.

– Да, – ответил я.

Не прошло и десяти минут, а мы уже стояли на улице с бумажными стаканчиками. Марк и Тед исследовали содержимое мусорного бака под бдительным оком Оливии.

– Марк, не ешь козявки! Тед, руки из мусорки! – командовала она.

– Но, ма-ам!

– Мама? – удивился я. – Ты же выглядишь так молодо, я подумал, это племянники.

– Мои сорванцы! – рассмеялась она. – Я рано стала мамой. У нас тут так часто бывает. Про отца не спрашивай, ушел из жизни рано. Теперь одна тяну лямку.

Наш разговор закончился… в роддоме.

Я стал ее мужем на два года. С девяносто третьего по девяносто пятый. Она знала обо мне всё. Редкий секс ее вполне устраивал. Что ж, во многих семьях регулярная близость – редкость. Может, мы были просто обычной парой обывателей. Более того, ради этих редких моментов мне приходилось выезжать в соседний городок и устраивать там массовые акции, стараясь избегать применения «силы» рядом с домом. Ярмарки, представления – там проще скрыть коллективное безумие.

Оливия была настоящей ковбойкой – пышущей здоровьем и темпераментом. Вечно растрепанная коса, джинсы, сидящие как влитые, клетчатая рубашка навыпуск. На голове – то шляпа с широкими полями, то шапка, то бейсболка, смотря по погоде. Пацанка! Она умела всё, что знали местные мужики. Сама управлялась с фермой. Зачем же я был ей нужен?

Через пару дней после моего первого перевоплощения на новом месте детвора меня раскусила. Пришлось все объяснить и ласково попросить хранить секрет. Малыши – народ ненадежный, язык без костей. К моему удивлению, они не стали ревновать мать. Отнеслись по-взрослому. Как-то раз Марк заявил: «Ты любишь ее, она любит тебя, а мы любим вас. Нам хорошо вместе. Мы хотим, чтобы мама была счастлива!» Им было всего по пять лет.

В нашей семье царили мир и покой, а вот за ее пределами зрело недовольство. Мои метаморфозы соседи списали на распутство Оливии: мол, мужиков меняет как перчатки, не может остановиться, каждый месяц нового.

Пришлось созвать общегородское собрание и мягко объяснить всем, как правильно думать о ее личной жизни. Молодцы, поняли с первого раза. Разве могло быть иначе?

Мы много времени проводили вместе, пацаны всегда были рядом. Настоящая семья. Её дети стали моими – может, оттого, что клеймо «матери-одиночки», навешенное обществом, делало наши отношения проще, естественнее. Она не строила из себя невесть что, была собой. Честной и открытой. И я, к своему удивлению, отдавал ее детям то тепло, которого не ждал от себя. Искренне любил их, вкладывался в их воспитание. Смотрел в их глаза и видел отражение себя мальчишкой. Их путь познания мира был мне знаком. То, чего недополучил в детстве сам, старался дать им. Мои юные друзья, едва из-под стола выглядывающие, уже задавали каверзные вопросы: «Откуда берутся дети?», «Почему у мамы живот большой?», «Что вы делали прошлой ночью?». Разное…