Сказка

В этот вечер я решил, что мое обучение будет гораздо эффективнее, если я воспользуюсь опытом тех, кто умеет это делать. Прежде чем приступлю к занятиям, я заранее приду на городской каток и внимательно буду смотреть на движения катающихся. Запомню все тонкости, а потом буду повторять до мельчайших подробностей.

Давно я не засыпал с таким наслаждением. Усталость, успокоение, сытный ужин, и я уже проваливаюсь в сон. Как с горки качусь. Скорость увеличивается, сердце замирает, дыхание перехватывает от ветра. И вдруг я отрываюсь от земли, и я лечу. Близко-близко от поверхности. Скорость замедляется, тело невесомо. Я не толкаюсь, просто вытягиваюсь, немного наклоняюсь вправо или влево и плыву. Наслаждение невероятное. Изгибаюсь дугой, подлетаю чуть выше, набираю высоту, вот я над крышами, ныряю вниз и камнем устремляюсь к земле…

После смерти отца часть дел по дому была возложена на меня. Весь следующий вечер я помогал матери. Ходил в лавку, носил пакеты с продуктами, наводил порядок, возился с сестрами. Наконец, матушка отпустила меня немного прогуляться. Я сразу же побежал на каток. Появились первые пары. Я с жадностью рассматривал людей, прокручивал в голове, как ставить ноги, как толкаться, тормозить. Поймал себя на мысли, что невольно наклоняюсь, переставляю ноги, выставляю носки. Через час я был на своей обледенелой тропинке. После первых падений стало понятно, что потребуется много времени. Однако так же было ясно: прогресс есть. Я сжал зубы и до дрожи в ногах от усталости до глубокой ночи отрабатывал простые движения на льду. Мать отругала за позднее возвращение, забрала коньки и запретила гулять позже семи вечера. После школы я сразу побежал на каток. Вцепился глазами в катающихся, исследовал каждое движение, каждый манёвр. Особое наслаждение было наблюдать за Лизой с матушкой. Вот уж у кого надо было учиться! Невероятная четкость движений. Я смотрел на неё, сузив зрение до коридора. Я видел только её. Представил себя рядом, будто она крепко держит меня за руку. Так крепко, что не дает мне упасть, не совершить фальшивого шага. Я как на магнитах, как связанный, повторяю шаг за шагом. Два часа наблюдений пролетели мгновением, даже не заметил. Бегом домой, иначе мать не даст коньки, не будет отпускать гулять. Помог девчонкам с уроками, матушка попросила начистить картошки. Работать пришлось в полутьме, на кухне мерцала, еле давая света, старая лампа.

– Ма, почему мы не выкинем эту старую лампу? От неё совершенно нет света.

– Я давно говорила отцу, что толку от неё нет. Но отец был непреклонен. Он утверждал, что лампа непростая и очень ценная. Она досталась ему от деда, а деду – от его деда. Откуда тот взял лампу, уже не известно, но возраст её был огромный. Дед говорил, что лампу выкидывать никак нельзя, ибо в ней скрыта страшная тайна.

Под потолком висела очень старая медная лампа. Она напоминала перевернутый тюльпан, лепестки чуть приоткрыты, и сквозь щели просачивался свет. Висела она на причудливых цепочках. Так вот, эта лампа в последнее время стала ужасно раздражать. Она и так горела очень тускло, так на днях она начала ещё и моргать. Я всерьез решил, если не выкинуть, то отремонтировать её. Прежде всего, надо было заменить электрическую лампочку. Я щелкнул выключателем, чтобы обесточить светильник, но лампа по-прежнему испускала свет, только тусклее. «Странно, – подумал я, – наверное, неисправен и выключатель. Что ж, придется действовать по ситуации». Я надеялся, аккуратно раздвинув лепестки, заменить лампу. Но! Как только мне пришла в голову эта мысль, лепестки сомкнулись. Настала полутьма.

– Да ладно, ерунда какая-то!

Свет всё равно проникал сквозь щели: – «Мистика какая-то!» – подумал я. Придется разбирать. Ещё раз пришло время удивляться, когда, перекусив по одному проводу, чтобы не ударило током, лампа не погасла.

«Кстати, странно, откуда в древние века было электричество? Может, и не лампочка внутри, а что-то, что светит и без силы тока», – размышлял я, пытаясь разобраться с цепочками.

Изрядно повозившись, я отцепил их с крюка и положил «сокровище» на стол для «препарации». Теперь лампа лежала на столе с перепутанными цепочками и еле заметно светила. Звенья цепи были необычными. Они представляли собой искусно сделанных солдатиков- пеших и на конях. Один не похож на другого. Удивительно тонкая работа. Уже поздно, завтра вечером попробую разобраться с ней. Снова повесил её на место.

– Вот смешно! Она приоткрылась и, словно, стала светить немного ярче.

После школы я снова отправился на каток. Я просидел до семи вечера, но Лиза не пришла. Удрученный, отправился на свою тренировку. Ноги по-прежнему разъезжались и ужасно болели мышцы, но у меня однозначно стало неплохо получаться. Завтра обязательно пойду на городской каток, мне не хватает короткой трассы замерзшей тропки. К тому же она прилично разбилась от моей постоянной возни.

Вечер я посвятил распутыванию цепи лампы. Это превратилось в какую-то игру. Каждое действие вызывало то вспышки, то угасания лампы. Бред какой-то, но когда я пытался распутать один узел, в другом месте на моих глазах возникал другой. Занятие меня утомило. Я отправился спать.

После школы матушка попросила помочь ей, и я смог выбраться на каток к самому вечеру. Лизы не было. Я никак не решался выйти на лед. Простоял у края льда минут двадцать, пока смог побороть робость. Дождался момента, когда людей стало поменьше, и я шагнул. Получилось не плохо, особенно первые пять шагов. Конечно же я упал, но мне уже было всё равно, тем более, что на мое счастье рядом упали одновременно со мной ещё парочка неопытных спортсменов. Я встал, и не обращая ни на кого внимания, стал кататься, кататься, кататься.

Утром в школе я очень осторожно, заглянул в младший класс. Лизы не было. В этом классе у меня был знакомый парень. Надо аккуратно узнать у него, куда пропала Лиза.

– Здорово, Ник!

– Привет, Пит!

– У нас половина класса заболела, ходят чихают, кашляют. Боюсь как бы самому не заболеть.

– Как у вас в классе? – начал я.

– Пит, о чем ты? Все здоровы. Я всю неделю катаюсь на катке, а потом пью холодную воду и хожу без шапки. Никакая хворь не берет, хоть тресни. А мне так не хочется ходить в школу.

– Ни капелюшечки, никто не болеет? Может, насморк у кого? – я сделал вторую попытку.

– Что тебе насморк дался, что ты так переживаешь? – с подозрением сказал Ник.

– Ник! Сдается, ты меня обманываешь? Наверняка кто-нибудь у вас в классе серьезно болен, а ты скрываешь это от своего лучшего друга.

– Пит, мы познакомились неделю назад, я рад твоему доверию. Но, право, я начинаю удивляться, с чего-то ты так интересуешься здоровьем моих одноклассников?

– Ты всё неправильно понял. Это я так, просто спрашивал, для поддержания разговора.

– Кстати, я тоже начал кататься на коньках. У меня приличные результаты. Конечно же, я не катаюсь, как ты, но тоже неплохо.

– Я думаю, что ты катаешься лучше всех в этом городе! – сказал я.

– Ха, насмешил! Да я еле стою на коньках. В этом городе все прекрасно знают, что лучше всех катается на коньках Лиза Эк. Я как-то пытался догнать её, куда там, сопли размазал по льду. – весело ответил Ник.

Вот оно совсем близко, коньки в очередной раз приближают меня к Лизе.

– Да, точно! Она катается лучше всех. Но что-то её не видно на катке?

– Лиза не приходит в школу второй день! И семья её пропала. Никто не знает куда. А ведь корабли из порта из-за ледяного шторма не выходят вторую неделю.

В этот вечер я не пошел на каток. Я заболел. Поднялась температура, разболелась голова.

Матушка запереживала, приготовила мне горькие отвары трав, окурила дом. Я сидел на кухне, пил чай и читал обрывок старой газеты. Противная лампа жила своей жизнью: то светит, то мигает. Мне надоело щурить глаза, и я опять взялся за старую лампу. Я уже знал, что она не погаснет, когда я отсоединю её от проводов. Положил посреди стола и предельно аккуратно растянул запутавшиеся цепочки. Игра началась. Концов у цепи не было, все концы были прикреплены к корпусу лампы. Начнем по порядку, по одной. Осторожно пройду по её пути и постараюсь освободить от других. Потом ослабить узлы и петли. Постараться убрать перехлесты. Медленно, очень медленно, цепь направо, петля налево. Первую прошел быстро, вторую ещё быстрее. Третья затянута на несколько узлов с четвертой. Один узел, второй. Что за ерунда, первая цепь с всадниками, лежавшая параллельно со второй, перепуталась и связалась с четвертой. Вернулся к первой. Очень медленно. Чуть ли не по звену. Положил слева распутанную цепь с конницей. Теперь справа лежал клубок. Час потратил на вторую цепь. Положил параллельно первой. Чтобы случайно не спутать эти цепи, накрыл их тяжелой доской для нарезки хлеба. Задача, вместо того чтобы казаться наполовину решенной, превратилась в сложнейшую головоломку. На столе лежала косичка из узлов. Несколько часов я убил на нудное занятие. Всё! Передо мной лежали распутанными третья и четвертая цепи. Я поднял доску.

Перед глазами снова была косичка из переплетенных первых цепей. Я вытаращил глаза, я не верил тому, что видел. Я аккуратно положил на распутанные цепи кусок ткани и придавил доской. Занимательное действо по распутыванию, я решил отложить на следующий вечер.

Однако ни на следующий вечер, ни через день я не смог подойти к столу с лампой. Мне пришлось помогать вместе с матушкой внезапно заболевшей теткой. Как только мы вернулись домой, я подошел к столу, поднял доску, убрал ткань. Распутанные цепи мирно покоились на своих местах. И вдруг на стол прыгнул кот и прошел по запутанным первым цепям, коснулся их лапой, и прямо на моих глазах распутанные перехлестнулись. Я аккуратно убрал кота и убрал петлю на первых цепях. На второй паре синхронно убрался перехлест, они снова лежали параллельно. Мистика, подумал я. Надо всё обдумать. Сел на стул и потихоньку перекинул петлю, фокус повторился в другом углу стола. Вгляделся, нет ли каких тонких нитей, паутинок. Нет, а лучше бы были. Конники, солдатики, сплетены невидимыми связями. Меня поразила странная мысль, как будто на столе разыгрывается сражение. Мне, пацану, ещё вчера играющему в солдатики, особенно ясно нарисовалась картина настольной баталии. Вот по правому флангу конница на полном скаку врывается в ряды пеших солдат с обозом, и круша всё на своем пути, прорывается в тыл. Панику останавливает военачальник в золотых (позеленевшая бронза) доспехах. Он четкими жестами, без единого слова, «выхватывает» из резервов тяжеловооруженных ратников и легких пеших кочевников. Те понимают его жест. Ратники неспешно, но очень слаженно, подобно скале сминают конницу. Последней приходится отступать. Кочевники отбивают обоз. Постепенно всё отчетливее я начал распознавать запахи и звуки, не свойственные ароматам и звукам кухни. Резкий запах дыма и пота давно не мытых людей и лошадей. Сладко-приторный запах крови. Конский топот, шаги людей, лязг железа, брань, крики, стон – это не шум в ушах. Слишком громко, слишком близко, и это всё усиливалось со скоростью падения в пропасть.

Я очнулся от сильного удара в бок. Боль была настолько резкой, что из глаз брызнули слёзы и перехватило дыхание. Кто-то со всей силы пнул меня. Когда пелена слёз рассеялась, я увидел перед собой грязного, лохматого варвара с кривым куском железа в руках. Это мерзкое чудовище орало на меня и пинало по ногам.

– Вставай, скотина, в бой, или я зарежу тебя! – кричал он.

Даже с расстояния до меня доходило зловонное дыхание, брызги слюны летели мне в лицо. Тычками и криками меня загнали в неистовствующую толпу таких же солдат. Я тоже был одет как и все, так же грязен и вонюч. За спиной был меч, если так можно назвать кривой, с зазубринами тесак. Я бежал вперед навстречу орущей коричневой живой массе, ощетинившейся копьями и мечами. Вдруг в одно мгновение небо потемнело. Мириады стрел закрыли солнце. Темнота была лишь миг. Потом свист, крик, хруст, и вокруг начали спотыкаться, падать люди. От первой крови передовой отряд не испугался, не смутился, он озверел. Этих воинов, не знающих страха, словно пришпорили, они, срывая глотки, трясясь от возбуждения, готовы были разорвать скалы своей злобой. Словно гвоздь, они воткнулись в ряды врага. Я не контролировал себя, я – вчерашний ребенок без капли страха, бежал вперед. В руке у меня был тяжеленный меч. Голос сорвал практически сразу, и поэтому мог издавать только хриплое бульканье. Мне повезло, что пока я увидел первого своего! врага, мой отряд уже смял и опрокинул противника. До меня ему было четыре шага. И он, скорее всего, убил бы меня одним ударом, но его уже обступили «свои» и рубили со всех сторон. Весь в крови, он всё стоял и отбивался, как только мог. Он давно должен был умереть. Почему он не падает? Сначала повисла на остатках рукава перерубленная рука. Однако он делал шаги, что-то крича, навстречу мне. Я видел его столь близко, что мог почувствовать запах его пота и крови. Я вскинул меч. И в этот момент из груди этого жуткого воина медленно показалось кровавое острие меча. Он медленно сел на колени. Все разом прекратили наносить удары. Все молча наблюдали за великим воином. Я скорее от страха наотмашь ударил мечом. Он задел только кончиком, и на коричневой шее появилась тоненькая коротенькая полоска чёрного цвета. Потом полилась кровь. Воин смотрел на меня мутнеющими глазами, грустно улыбнулся и опустил голову на грудь. Он так и умер, сидя на коленях с мечом в руке. Я упал. Меня мутило, как будто я отравился тухлой рыбой. Озноб сменялся жаром. Конвульсии в мышцах не давали прийти в себя. Почему-то казалось, что это состояние вызвано не только тем, что я совершил первое свое убийство, но и тем, что я нанес удар, который наносить уже не было надобности.

В это время отряд отбивал обоз. Мы продолжили преследование и готовы были бежать, пока не прекратит биться сердце. Но короткий сигнал рожка, и всё остановились. Отряд перегруппировался. Подобрали своих калеченых и убитых. Добили раненных врагов. Вывезли то, что осталось от обоза. Теперь стояла задача отойти в овраг, в засаду и ждать сигнала к атаке. Там мы дождались темноты. Первый раз в жизни я увидел смерть так близко. Сердце по-прежнему колотилось в ушах, и я не мог уснуть. Я лежал рядом с небольшим костром и слушал тихие разговоры воинов. Одна история сменяла другую, рассказы, похожие на правду, чередовались с откровенными сказками, но тем не менее слушать было невероятно интересно. Странно, как так могло произойти, что я вдруг провалился в чужую жизнь, полную ужаса? Я не хотел, не желал находиться на не нужной мне войне. Я не знал, с кем воюю и за кого. Я начал понимать одно: судя по разговорам варваров, войско, в котором я сейчас был, враждебно моему существу, моей совести. А находиться я должен по ту сторону бранного поля – с теми, кого днем я готов был разорвать. Темная сила, чёрные люди, и мой меч служит неправому делу.

Утро наступило почти так же неожиданно, как и мое первое появление в этом мире. Только пинок в бок, заменил холодный душ из вылитых на меня помоев. Первые горячие лучи солнца находили застывшую в ночи кожу, отогревая её. От земли валил пар, как в бане. Все торопились строиться, тихо перешептываясь в ожидании самого главного полководца. В тумане не видно фланга построения, но в ропоте голосов появился нестройный топот копыт. Это вождь. Звук усиливался, вот появился эскорт. Крепкие воины, одинаково одетые в одежды из чёрной ткани в коротких вороненных латах, на головах чёрные шлемы, с боку длинные двуручные мечи. Их было порядка ста. Они приблизились, и я смог разглядеть их. О ужас! Их богатая одежда, может, и была когда-то таковой, но сейчас выглядела настолько дряхлой, что назвать это рванье одеждой не представлялось возможным. Вонь от них была столь невыносимой, что даже мои сослуживцы, ни разу не видевшие мыла, заворотили носами. Постепенно воздух начал сгущаться, стал как будто плотным и осязаемым. Темнело на глазах. Наконец он разглядел, что сумрак двигается, он живой. Миллиарды чёрных мух плотной стеной – не тучей – двигались навстречу, закрывая всё небо. Страшный рев от жужжания насекомых оглушил, проникнув в каждую клетку организма, и в ушах засвистел пронзительный свист, как после взрыва. Всё погрузилось на миг во тьму. Чёрные, жирные твари проникали повсюду. Казалось, они хотели заползти в самую плоть. Я не смел вздохнуть, ибо боялся, что мухи мгновенно забьют легкие. Воздух заканчивался – меня мутило, ещё немного, и я не сдержусь и вдохну живой тлен. Однако ещё мгновение, и всё закончилось. Стена пропустила меня сквозь себя и начала удаляться. Под одеждой ползали полчища противных насекомых. Я судорожно сорвал с себя одежду и обувь, пока не остался полностью голым. В пыли земли мои обноски шевелились, как больное животное.

На площади корчились люди, которые не успели закрыть голову или им не хватило дыхания. Одних рвало, другие откашливались. Изо рта сочилась каша из мух и пены.

Охрана поредела. Шли лишь две шеренги. Мух стало меньше, все с облегчением вздохнули. Наконец появился Он. Нет! ОНА, женщина.

С большого расстояния я смог лишь разглядеть, что Она среднего роста, худощава. Совершенно не понятно какого возраста, голова прикрыта чёрной блестящей тканью. Она полностью закрывает лицо. Небольшие, чуть оттопыренные уши. Шея длинная. Я поймал себя на мысли, что не просто рассматриваю её. Я не могу оторвать от неё глаз, детально изучая. Она была не естественно красива, даже не смотря на закрытое лицо и абсолютную обескровленность её кожи, кожи прозрачной, как стекло. Сквозь красивое чёрное платье четко вырисовывалась фигура сформировавшейся женщины с широкими бедрами и небольшой грудью. Трудно определить её возраст, понятно, что молода, возможно, ровесница. Пояс перевязан верёвкой настолько туго, что кажется, перережет её пополам. Этой верёвкой она волочила по земле ещё живую лошадь, оставляя глубокую борозду. Как, столь хрупкая женщина могла так легко тащить столь тяжелый груз? Всю дорогу она не сказала ни слова, только тихо смеялась. Проходя мимо каждого отряда, она поворачивалась и внимательно разглядывала воинов. Варвары восторженно гудели и бряцали железом. Вдруг её смех внезапно остановился. Спиной она почувствовала, что лошадь, волочившаяся за ней, сдохла. Одним движением она отрезала верёвку. Кажется, смерть животного её сильно расстроила. Она судорожно начала оглядываться, как будто, что-то ищет. Наконец взгляд остановился на наезднике в латах. Она снова противно засмеялась, и парень как, во сне, спустился с коня, подошел к женщине и накинул петлю на свою шею. Другой конец верёвки взяла его госпожа и туго обвязала вокруг пояса. Слева послышался тихий голос: – «Счастливчик. Он всегда будет рядом с ней, пока у него есть силы идти за ней». Я повернулся, чтобы разглядеть сказавшего. Слева за мной стоял старый воин, с плохо выбритым подбородком. Я ночью наблюдал за ним, слушал его истории. Его звали Чет. Имя он получил из-за того, что никто не знал, правду он говорит или лжет, это как гадать чет или нечет. Он мне сразу понравился. Говорил мало, но все его слова для меня были правдой, были ЧЕТ.

– Что ты этим хотел сказать? – спросил я его.

– Она никогда не останавливается надолго. Он будет ходить за ней день, два, может, больше, а потом упадет от измождения, и она будет волочить его по земле, пока он окончательно не сдохнет, – ответил Чет.

– Но почему – Счастливчик?

– У него несколько дней, когда он будет рядом с ней, – ответил он.

Больше я не смог выудить от него ни слова.

Процессия миновала, а на дороге остался лежать труп лошади. На него сразу накинулись и стали рвать на куски. В драке за кусок мяса были заколоты несколько человек и тут же съедены соплеменниками.

Как только всё закончилось, все разошлись по своим норам. В эту ночь я решил – надо бежать. И пусть убьют, пусть плен, главное – не быть вместе с этой мерзостью. Для начала надо было определить расположение собственных войск, чтобы не попасться как дезертир. Потом определить слабо контролируемые участки противника. Далее – места со складками местности, водой и растительностью. По ним проще прятаться. Так же необходимо сделать небольшие запасы еды и воды, хотя бы на два дня.

Поздно вечером я вылез из большого оврага, в котором скрывался наш отряд. В сумерках зажигались огни, а по плотности кострищ можно было определить места скоплений людей. Получалось, что овраг выходил к передовым частям противника по левому флангу. Сразу за полем, на вершине холма, располагалась палатка военачальника противника, об этом говорили кольцами расходящиеся костры от центрального огня. Всюду сновали всадники с факелами. Незаметно я уснул.

Искры из глаз, перехватившее дыхание, страшная боль в боку. Эта скотина, видимо, намеренно пинает в одно и тоже место. Сквозь слёзы я разглядел, как сотник пинками поднимает спящих. Минута, и отряд, тихо бранясь и поскуливая, плотной кучей вжался в уступ под кромкой оврага за плотным кустарником. Приказ – ждать. Нет ничего страшнее, чем ждать смерти. За холмом разом завыл зверь обезумевшей толпы, бегущей в атаку. Вой шел волнами, то почти стихал, и начинали выделяться лязг металла и крики умирающих, то усиливался до оглушающего рева. То с одной стороны, то с другой. Мы сидели в овраге, ничего не видели и не понимали, как развивается бой. Ждать становилось невыносимо. Сердце саднило. Страх свел живот. Челюсть ныла от перенапряжения и тряслась так, что спасением было только закричать, выплевывая легкие. Что бы не выдать себя, многие зажимали в зубах палку. У них, как у бешеных собак, по краям губ стекала пена. Находился и тот, кто был совершенно спокоен. Они ни в чем не бывало ели, спали или точили ножи, мирно разговаривали. Время шло, но приказа вступать в бой не было. Солнце подходило к зениту.

– А вдруг без нас, вдруг мы побеждаем, и наша помощь не нужна, что скажешь, Чет? – прошептал я.

– Сиди! – резко отрезал он.

– Чет, но мы же не проиграем с ней? Она же колдунья, у неё есть сила. С ней простой человек не справится? – то ли с надеждой, то ли с горечью спросил я.

– Она спасение, а может, и наоборот… – недоговорил он.

После этих слов я кожей почувствовал странную вибрацию. Потом воздух наполнился усиливающейся дробью. Земля задрожала. Все приподнялись, в ужасе ожидая страшного.

Резко потемнело, и нам на головы лавиной выплеснулось море бешеных лошадей.

Они были обезумевшие, раненые, загнанные, вражеские и наши. Они объединились в единое племя, бросив своих живых и погибших хозяев. Теперь они один народ, одна семья. Ослепшие, оглохшие, получившие свободу, без дороги и направления мчались до разрыва сердца- нам в овраг, перемолачивали в кашу людей, поднимая перед собой волну из тел. Живая пенившаяся масса из лошадей, людей, доспехов. Некоторые воины, защищаясь, успевали нанести несколько смертельных ударов коням. Но как можно мечом остановить реку? Толпа людей уплотнилась так, что стало трудно дышать. А лошади всё напирали, как жернова перемалывая копытами впередистоящих. Под ногами противно захлюпала горячая липкая кровь. Вот она уже по щиколотки. Я не мог не то что бы двинуться, но и вытянуть зажатую телами руку. Тиски толпы сдавливались. На головы полетели брызги крови, лошадиной слюны, куски плоти. Ничего вокруг не слышно от страшного рева. Казалось, каждый живой, выпучив глаза, отдавал последний в жизни выдох. Кровавая пелена застилала глаза. От недостатка воздуха всё вокруг закружилось. В непроглядной тьме показались вспышки света. Я ослаб и зажмурился.

Не знаю, сколько прошло времени, как стало немного легче дышать. Я разомкнул глаза. Я сидел за столом, на котором лежала лампа. Цепочка из коней спуталась с цепочкой пехотинцев. Реакция мгновенная, я кинулся распутывать переплетение. Пальцы сразу покрылись не понятно откуда взявшейся кровью. Лампа медленно дышала светом. Из лампы на меня был устремлен пристальный взгляд. Он не изучал, он знал и понимал меня. Я не видел глаз, лишь мерцающий свет, но такого жжения от взгляда не спутать ни с чем. Я убрал отвертку, к ней я больше не прикоснусь.

– Что же ты, или кто? – очень тихо прошептал я.

Конечно же, ответа не последовало. Я взял тряпку, вытер руки, стол и цепочки. Первая мысль, которая пришла в голову, – это отрезать кусачками цепочки – разрубить «Гордиев узел». Уроки в школе не прошли даром. Но пока я искал кусачки, я подумал, что это не избавит тот мир от зла, лишь отсрочит момент схватки. Мало того, я боялся прикасаться к волшебству, ведь я был не сторонним зрителем. Я был реальным участником, где рядом находится настоящая смерть. Я аккуратно взял лампу и повесил её на свое место. По привычке решив выключить её, щелкнул выключателем. Странно – свет погас.

– Живой, дышит.

– Пит, ты в порядке?

– Руки, ноги целы? – голос Чета звучал, как из бочки.

Я открыл глаза. Я лежал в густой, как студень, крови так, что торчало только лицо. Мне сильно повезло, что я не захлебнулся, пока был без сознания. Чет помог мне приподняться. Я был абсолютно цел. Ни царапины. Чет с рукой на перевязи, весь в порезах. Сквозь засохшую чёрную кровь проступал огромный синяк под глазом. Он улыбнулся разбитыми губами, довольный, увидев меня невредимым. Я ответил тем же. Чет не знал, что своему чудесному спасению я обязан лампе.