Хочу с тобой

Глава 7

– Как вообще можно в кого-то влюбиться, когда мир такой большой и красивый! – вещает правду жизни Марина, разламывая последний пирожок пополам. – Будешь?

– Ешь, – снисходительно бросаю я. – У тебя еще всё впереди. Парня встретишь, и как понесется.

– Куда понесется?

Она кусает и начинает интенсивно жевать. С таким аппетитом лопает, что рот вновь наполняется слюной. Но отбирать уже поздно.

– Варя встретила и понеслась в женскую консультацию. Спасибо, обойдусь.

– Не обязательно сразу детей заводить. Можно начать с отношений. Там… романтики.

Марина пожимает плечами.

– Можно, конечно. Но бывает всякое, ни одно средство контрацепции не дает стопроцентной защиты. А отдуваться потом девушке. Мужчины уходят и не возвращаются.

– Не всегда.

– Отец обещал, что приедет за нами. Клялся мне своим здоровьем. И не приехал! – с жаром продолжает она. – Варя тоже доверяла своему парню. Наверное. Ну и где он теперь, когда она изгоем стала? На работе над ней издеваются, соседи смеются и пальцами тычут. Почему он не появится, не спасет ее, не защитит? Имела я в рот твою романтику.

– А кто этот парень?

– Она не говорит. Прикрывает его. Мама отца тоже прикрывала, потом время прошло, за дядю Семёна замуж вышла. Они даже повенчались, всё серьезно. Этот не уйдет. Скорее нас выгонит. Я уехать собираюсь. Поэтому любовь – это вряд ли. Хотя страшно, конечно. Настраиваюсь потихоньку.

– Понятно.

– А ты давно работаешь на хуторе?

– Нет, не очень.

– Вижу, что вроде бы и в теме, и путаешься. Одновременно.

Она широко зевает, прикрывая рот ладонью.

– Там плед есть, поспи. Ехать еще долго. – Я киваю на рюкзак.

– А сам не заснешь? Или отвезешь куда-нибудь, я не замечу. А потом поздно будет.

Бросаю на нее испепеляющий взгляд. Можно подумать, если она заметит, хоть что-то мне сделать может. Баллончик я спрятал от греха подальше.

– Ладно, но имей в виду: Леонидович видел, что ты ехал рыбачить с блондинкой. Он хоть и с похмелья, но расскажет всё. Отчим мой – мент.

– Который работает постфактум, помню.

Она перелезает на заднее сиденье, копошится, доставая плед, укрывается и мгновенно засыпает. В салоне наконец-то становится тихо. Аллилуйя.

Девчонка, кстати, стойкая. Думал, проблемы будут, но карабкалась с сумкой и пакетом еды почти на равных. Не ныла и не жаловалась. Только на обратном пути, когда осталось подняться метров двести и спуститься пятьсот, рухнула на поваленный ствол дерева и расплакалась. Не от обиды, а от изнеможения.

– Минуту дай, – попросила, вытирая щеки. – Ноги гудят, в груди жжет, голова кружится.

– Посиди здесь.

Я забрал у нее пакет, хотел и сумку, но Марина вдруг вцепилась в нее, как безумная, чем изрядно разозлила.

– Я вещи донесу до машины, потом за тобой вернусь, – сказал выразительно. По идее бы сначала ее дотащить, но мы немного заблудились. Так быстрее будет.

– Нет! – взвизгнула она неожиданно неадекватно. – Не уходи! Не вздумай меня бросить! Эй! – Руку мою схватила, потом футболку. Потянула так, что ткань чуть не треснула.

Я сам с полчетвертого на ногах. Собирался рявкнуть, отпихнуть. Но потом в глаза Марине случайно заглянул. В них столько ужаса было, что орать почему-то не вышло. Это я еще с курса психологии в универе отлично усвоил: кричать на людей в стрессе и панике бесполезно – не поймут. И уж точно не успокоятся.

Поэтому просто сел перед ней на корточки.

– Не уходи, пожалуйста. – Она обняла меня за шею. – Пожалуйста-пожалуйста.

Ее всё еще мокрая футболка оставила влажный след на моей высохшей. Минута наполнилась тяжелым дыханием, быстрым сердцебиением и запахом кожи этой красивой юной девушки и потянулась странно долго.

Начинало темнеть. Вокруг, конечно, на километры ни одного фонаря. Я отвык уже, что на юге так рано солнце садится.

– Я приду за тобой, – повторил спокойно и решительно.

Марина пальцы разжала, но головой начала мотать сильно-сильно. Заплакала. Я не такое уж чудовище, но сил и желания с ней разговоры разговаривать часовые не нашлось. Раньше думать надо было. Сама со мной поехала на тракторе, сама к озеру шла. Так что пусть ждет и не парит мозг!

Сейчас еду и в голове кручу ее фразу: мужчины уходят и не возвращаются. Тогда я психанул и тоже ушел. При этой мысли в груди неприятно колет.

Быстро оглядываюсь. Нет, я не герой ее романа. Но в этот раз шаблон сломал и вернулся.

Отнес вещи в машину, перегнал ее поближе к тропинке, а потом не мешкая, уже в потемках, поспешил обратно. Подобрал Марину всё на том же пеньке – какую-то жалкую, беззащитную, напуганную. Она уже не плакала, только всхлипывала.

Дальше хулиганка мне на спину залезла, руками и ногами вцепилась намертво. Ну я и дотащил ее до крузака. Оказавшись в салоне, девица снова быстро освоилась, приободрилась, легко и непринужденно болтала, пока не вырубилась на заднем сиденье, дав мне возможность, наконец, подумать о важном.

Итак, что мы имеем. Рыбачить утром решили на вип-месте у озера Чистого. Товарищи колхозники, как называет местных Марина, заверили, что такой рыбалки в моей жизни еще не было. И не обманули, блть.

Выехали на трех машинах. Со мной сел помощник нашего главного агроинженера Давид Поляков. Я вел машину по знакомому с юности пути, Поляков поддакивал, забывая упомянуть, что старой дорогой уже лет семь как никто не пользуется.

Когда застряли, с час пытались сами выбраться – не вышло. Поляков пошел за помощью и пропал еще на час. Остальные рыбаки выехали раньше и должны были к нашему приезду разложить лагерь, но на озере следов недавнего кемпинга я не обнаружил.

Хотя Чистое большое, мог в теории и не заметить.

И тем не менее, куда делся Поляков? Не похитили же его по пути? Тут по трассе девчонки шастают, и ничего.

Вновь бросаю взгляд назад, словно проверяя, на месте ли хулиганка. Чуть не поимел ее сегодня. Конец лета, цветущая природа, запах воды, густой зелени и костра. Тишина вокруг. Усталость в мышцах и приятное удовлетворение после сделанной работы. Жажда вознаграждения. Ее зазывающие голубые глаза, приоткрытые алые губы, юное тело – сочное, ставшее доступным. В паху стрельнуло от предвкушения девичьей нежности, мягкости, тепла… Банальное отсутствие секса вдруг в списке проблем вышло на первое место.

Делаю глоток воды.

С моими нынешними деньгами, именем и властью ничего бы мне никто не сделал. Ни ее пропавший отец, ни отчим в погонах. Ну пятнадцать лет, ну и что.

Приятно осознавать, что, несмотря на беспринципность, вечное раздражение и равнодушие, какие-то ориентиры в жизни еще остались.

Похвалив себя мысленно, я выжимаю педаль газа.

– Эй, вставай, – бужу Марину, когда мы подъезжаем к ее улице.

– А? Что? – Она подскакивает, трет глаза.

Футболка растянулась, оголив плечо и верхнюю часть груди. Я отворачиваюсь.

– Какой дом у тебя? Улица Вишнёвая, а дальше? Говори скорее.

Молчит. Мне приходится вновь обернуться – на лице Марины паника. Девушка натягивает плед до подбородка.

– Ты с ума сошел?! – пищит она. – Езжай вперед, до самой дальней остановки, которая у старого молокозавода находится.

– Я никуда больше не поеду, устал как лошадь.

– Если кто-то увидит, что меня на тачке с хутора привезли – всё, капец мне будет!

Глава 8

– До чего высоконравственная у нас, блть, станица, оказывается! – саркастически присвистываю.

– Нисколько. – Марина надувает губы. – Но проблем не хочется. С хуторскими катаюсь, а местным отказываю. А мне жить здесь вообще-то еще долго. Данил, пожалуйста, тут два километра в сторону. По-человечески прошу тебя.

– Ровно два километра, – нехотя иду на поводу.

Кое-как найдя безлюдное место, которое удовлетворяет хулиганку, я жму на тормоз. Марина выпрыгивает на улицу.

– Я тебе сдачу не отдала.

– Оставь себе.

Вручаю ей перцовый баллончик и быстро поднимаю стекло. Она смеется.

– Ну пока, – говорит весело.

Напоследок стреляет в меня хитрыми глазищами, а потом, развернувшись, прихрамывая идет в сторону остановки. Я зачем-то с минуту наблюдаю за ней. Изначально Марина казалась мне старше, но чёрт знает этих деревенских, развитых не по годам девок… Она обхватывает себя руками, прижимает к груди сумку.

Я выжимаю газ, «Крузер» трогается. Мой день еще не закончился.

До хутора долетаю быстро, скорость не сбавляю и сбавлять не планирую.

Любому очевидно, что подставили. Специально. По носу щелкнули, как пацана, и на место указали. Почему бы не поржать над тупостью столичного наследника? Возможно, я и сам бы поступил так же, но сегодня я по другую сторону баррикад.

А значит, возвращаться надо так, чтобы запомнили надолго.

Грязный, словно вырытый из земли внедорожник влетает на нашу улицу и с ревом шин резко тормозит у усадьбы, поднимая на небольшой площади пыль и нарушая спокойствие южного сельского вечера. Музыка орет из окон, заглушая местную развлекательную программу. В пятницу здесь всегда топят бани, на площади жарят шашлык, кучкуются, обсуждают тяжелую неделю, сплетничают.

Кафешек и баров на хуторе нет – за этим ездят в станицу или город. Тут все свои.

Я выключаю музыку не сразу. Выхожу на улицу, достаю из багажника мешок с рыбой. И тяжелой походкой иду к зоне барбекю. Целенаправленно.

Ага, все наши сидят. Собутыльники херовы.

Вижу, в котелке что-то варится.

При моем появлении музыку выключают, разговоры прекращаются. Смотрит народ враждебно, но мне уже пофигу.

Злость внутри вновь щупальца выпустила, они лелеют мое эго, детские обиды и просто дрянной характер. Да, я могу попытаться войти в положение и понять многое, но не попытки выставить меня идиотом.

– Уху варите? – бросаю им в лицо вопрос-утверждение.

– Да, вот уже скоро будет готово… – с улыбкой отвечает повар.

– Вы в баню сходите, Данил Андреевич, – по-отечески советует управляющий. Он ровесник и бывший друг моего отца. – И подходите, накормим, напоим. Расскажете про приключения. Вы, кажется, заблудились. Мы вас искали-искали, не нашли. Но это ничего, десять лет прошло, откуда вам помнить. Идите, идите в баньку, – умиляется он мне, как неразумному малышу.

Я беру тряпку, наматываю на ладонь. Подхожу к чану и не раздумывая переворачиваю его! Суп выплескивается на плиту, стол, пол… Народ отпрыгивает, боясь обжечься. Возмущенно вопит, кроет матом.

– Щуку фаршированную приготовь, – рявкаю я, швырнув на стол мешок с рыбой. И смотрю на повара: – Сейчас.

Часы в башке отсчитывают мгновения. Одно. Второе. Третье… Я не двигаюсь, смотрю в глаза. Дернется, откажет, выкажет сомнение – придется увольнять и выгонять. Заступятся за него – драка будет.

Напрягаюсь всем телом, ожидая почувствовать удары со спины, сбоку… Все вокруг чужие. Молчание режет драматическую паузу на лоскуты. Аж физически больно.

– Конечно, Данил Андреевич, будет сделано. – Повар стреляет глазами в пол.

Я выдыхаю. И нет, я не забыл добавить «пожалуйста». И он это понял.

– Зачем же вы так с ухой… – всплескивает руками наш агроинженер, который тоже должен был быть на рыбалке. По ходу, он и был. Только в другом, менее диком месте.

– А где Поляков? – хмурюсь я.

Поднимаю глаза и вижу знакомую фигуру, которая выруливает из переулка, резко поворачивается вокруг своей оси и заруливает обратно. Смотрю на агроинженера. Умный мужик, на нем вся наша техника. Пришел уже после моего отъезда, но работает по совести и исправно. Что же делать?

– Много не пейте, – говорю я. – Завтра в восемь ко мне зайдете.

Тот кивает. Всё еще под впечатлением от моего появления и щук, которых повар одну за другой достает из мешка.

– Одну готовить или… – начинает повар.

– На всех, – перебиваю я. Ищу глазами управляющего: – Баня топится, говоришь?

– Должна быть готова. Сейчас пошлю кого-нибудь проверить, Данил Андреевич.

Я очерчиваю всех глазами, проверяя, может, кому есть что добавить. Отчитывать смысла нет – вокруг взрослые люди, все всё понимают. Киваю своим мыслям и иду в усадьбу.

Срочно помыться и отпариться! От усталости, перенапряжения, да и, чего греха таить, страха пальцы подрагивают. Пот катится между лопаток.

Надеюсь, никто не замечает.

Позади слышны редкие хлопки и перешептывания: «Кулак», «Кулацкий сын», «Заткнись ты», «Прекрати хлопать!», «Он другой, не тянет на Кулака», «Тихо!».

Прищуриваюсь. С отцом меня сравнивать не надо. Новая вспышка ярости такая сильная, что погасить не выходит. Поэтому я спешу скорее в дом.

Злата стоит на втором этаже в белом полупрозрачном платье, которое ей невыносимо идет. Душистая, ухоженная до кончиков пальцев.

– О боже мой, Данил! – Она испуганно хватается за лицо. – Что случилось?! А что с глазами?

– Сейчас помоюсь, расскажу. – отвечаю, поднимаясь по лестнице в спальню. – Долгий был день.

А когда я после душа, взяв свежую одежду и полотенце, иду к выходу, Злата подходит и нежно обнимает за плечо. Опасливо заглядывает в глаза. А у меня в душé… вместо привычного равнодушия, граничащего с ниоткуда взявшимся отвращением, которое она ничем не заслужила, вместо выжженного пепелища вдруг откуда ни возьмись – теплота.

Вернее, отголоски вспыхнувшего еще днем на озере сильного желания. Острого, едва ли контролируемого. Желания брать сильно, чувствовать нежную влажность и слышать девичьи сладкие стоны. Громкие, частые, чтобы до хрипоты, до самого пика…

Желания быть живым.

Злата красивая и неожиданно(?) кажется ласковой. Какой я раньше ее видел. До аварии. Почти такой же.

– После бани вернешься в спальню? – шепчет она. – Я невыносимо сильно по тебе соскучилась.

Глава 9

Варвара сидит на крыльце. Я замечаю ее сразу, едва захожу в ограду. А еще понимаю, что она расстроена. Может быть, даже плачет. Одного мимолетного взгляда на сестру, ее позу, хватает, чтобы понять: опять довели.

Сердце сжимается, а следом и пальцы в кулаки. Гады, ненавижу.

– Ты чего здесь? – спрашиваю я, погладив собаку и подходя ближе.

Плюхаюсь рядом. Варя откидывается на руки, смотрит на темное небо, словно звёзды считает. Пожимает плечами.

– Не хочу домой идти. Тут хорошо, тихо. Яшка на страже. А малыш спит. – Она ведет рукой по животу. – Мне кажется, ему нравится на воздухе.

Я бросаю взгляд на будку, в которой дрыхнет наш пес, и уточняю, чуть понизив голос:

– Ментовский дома?

У нашего отчима фамилия Хоментовский. Учитывая профессию, ясное дело, все вокруг его кличут иначе. Даже иногда в документах ошибаются, это такая потеха! Сам он, правда, со мной не согласится. Психует, если услышит. Но разве его реакция хоть раз кого-то останавливала?

– Дома, ужинает.

– Ясно.

Пару минут мы просто сидим молча. Я чувствую, что сестра не хочет разговаривать, но и бросать её одну здесь не стану. Яшка… он хороший, но старый. Едва ли сможет защитить нас даже от мухи.

– Как у тебя день прошел? – спрашивает Варя.

– Неплохо. Лучше, чем могло быть, – улыбаюсь я своим мыслям.

Может быть, чуть позже расскажу Варе о Даниле. Она поругает, что я так сильно рисковала. Он мог оказаться маньяком. Но не оказался ведь, а значит, ничего страшного.

– А я к маме ездила сегодня. – Варя болтает ногами.

– И как она?

– Нормально, – отмахивается. – В сам санаторий посторонним заходить нельзя, но мы погуляли по территории. Красиво там, мне понравилось. Лавочки кругом, клумбы. Фонтан.

– Она всё еще в депрессии?

– Говорит, что хвойный воздух идет на пользу. Фиг его знает. Она всё время от чего-то лечится. Вообще, я зря поехала, ей только хуже стало от моего вида. – Варя вновь гладит живот.

Последние несколько лет мама пытается родить ребенка Семёну и создать тем самым полноценную ячейку общества. Пока безуспешно, к сожалению, поэтому беременность Вари она восприняла болезненно. Мало того, что дополнительный рот в семье, так еще и статус будущей бабушки ввел ее в печаль. Наш гинеколог в станице тетка классная, но особым тактом не обладает. Сказала напрямую: «Вы уже бабушка, может, хватит пытаться? Нянчите внуков и наслаждайтесь жизнью».

После этого мама неделю не вставала с постели. В данный момент она в очередной раз поправляет здоровье. Варвара на хозяйстве, а я… помогаю добывать деньги.

– Что-то ты поздно, – слышу над головой хриплый голос. – Как рабочий день?

Вслед за отчимом из дома просачиваются запахи драников и супа. Варвара прекрасно готовит.

– Так себе. Не заплатили, дядя Семён. – отвечаю я, оборачиваясь, и поднимаюсь на ноги. – Я говорила, что они мутные. Зря время потратила.

– Вот блин! – всплескивает руками Варвара. – Дядя Семён, давайте Марина больше не будет работать на Глухих! Это ведь не в первый раз у них такое практикуется!

– Совсем не заплатили? Да ладно! Что-то с трудом верится.

Он хватает мою сумку и, не дав возможности пикнуть, открывает. Осматривает содержимое. Находит пятьсот рублей. Ту самую сдачу, что осталась от покупки продуктов и воды.

Блин! Я совсем об этих деньгах забыла! Надо было в трусы перепрятать.

– Это моё, верните!

– Изымаю. Должны были косарь дать, а тут только пятьсот. Где остальные? Спустила на что-то опять? Транжира, мать твою. Всё понять никак не можете, что ваша сытая жизнь давно кончилась. Отец вас бросил, а мы тут – люди честные, позволить роскошь себе не можем. Счета, лечение матери кто-то должен оплачивать или нет? Кормить вас, одевать? Ситуация сложная, Варе нужно собрать сумки в роддом, коляску купить. А ты воруешь! Да у кого? У своих!

Я поднимаю руки вверх, сдаваясь, и ухожу к себе.

Ночью просыпаюсь внезапно, сама не знаю почему. Тихо вокруг. Темно. Ни шороха. Но я лежу и напряженно прислушиваюсь. У противоположной стены раздается едва различимый жалобный всхлип, потом еще один.

Выбираюсь из-под одеяла и иду к кровати напротив. Это Варя снова плачет, мы с ней спим в одной комнате.

– Я тебя разбудила? Прости, – шепчет она, поджимая губы. – Не хотела.

– Двигайся, – подталкиваю я ее в плечо.

А потом укладываюсь рядом и обнимаю со спины. Крепко-крепко. Варвара несколько минут тихо плачет, а я молчу. Губы кусаю, щеки. Сердце разрывается, но понятия не имею, что говорить в таких ситуациях! У меня совершенно нет опыта, я… иногда кажется, что я такая глупая.

– Я тебя люблю, – шепчу.

Будить отчима нельзя, а спит он, собака, чутко. Встанет – разорется, что единственному кормильцу спать не дают.

Варя сжимает мою ладонь.

– В следующий раз прячь деньги в трусы, – шепчет она заговорщически.

И я прыскаю! Потому что сама думала о том же самом. Варя поворачивается ко мне, мы утыкаемся лбами и молчим. Когда я родилась, Варвара уже была. Она всегда была в моей жизни, не представляю, как без нее. У нас совсем крошечная разница, но я привыкла к мысли, что она всё знает. Что она умная, рассудительная. Даже новость о незапланированной беременности сестра восприняла спокойно. Не убивалась, имя отца ребенка не сдала. Поэтому, когда Варя плачет, у меня начинается паника.

– Так и сделаю, – шепчу я.

– Нам нужно скопить нужную сумму к следующему лету, – говорит Варя быстро, решительно. – Чтобы тебе было на что уехать и протянуть первое время. Я сегодня нашла местечко, которое никто не обнаружит. Клянусь тебе. Мы там теперь будем прятать.

– Я боюсь, что не поступлю. Что не получится…

Весь прошлый год работала с утра до ночи, и как результат – завалила выпускные экзамены. Это не оправдание, конечно. Могла бы совмещать. Другие бы на моем месте справились. Но я… у меня не вышло.

– Поступишь, – говорит Варя – Вырвешься отсюда, получишь профессию. Ты здесь не останешься, Марина.

– Мы не останемся, – поправляю я.

– Куда мне, с дитем.

– Он не всегда будет маленьким.

– Но пока будет, я работать не смогу. Я его не брошу, Марин. Я его уже люблю. Нет, мне поздно. А ты поедешь в город.

– И потом вернусь за тобой, – говорю, поглаживая сестру по руке. Ребенок толкается: я чувствую, как у Вари живот ходуном ходит. Своих бросать нельзя. Вытираю слёзы. – За тобой и за малышом твоим. Найду работу, сниму квартиру и заберу вас. Ладно у матери крыша поехала рядом с этим, – киваю на дверь, – но тебя я тут не оставлю. Даже не думай сдаваться.

Варвара улыбается и кивает.

– Не обращай на них всех внимания, – продолжаю я, имея в виду сплетников. Варе сейчас даже на рынок сходить проблема: все смотрят, спрашивают. – Дураки.

Сестра снова кивает.

– Боже, ну как я тебя брошу? – вздыхаю я. – Нельзя мне ехать.

– Ты не бросаешь! – тут же возмущается она. – Это план такой. Мы действуем по плану. Если ты не попытаешься, если останешься в этой дыре, я тебя… – Она мешкает, подбирая наказание. – Разлюблю навсегда!

– Да уж, конечно, – закатываю я глаза.

– Обещай мне. Поклянись, что ты уедешь.

– Клянусь, – сдаюсь я, зная, что она не отцепится.

Мы крепко обнимаемся и засыпаем рядышком.

Нам с сестрой давно хотелось уехать из станицы – уж сильная тут царит разруха, дедовщина и коррупция. Кто мог, ушел работать на хутор, но тот тоже не резиновый. Мы мечтали сбежать сразу, как мне восемнадцать исполнится и я школу закончу. Но беременность внесла коррективы, да и тайник наш отчим нашел, денежки себе прибрал.

Кроме того, с моими баллами на бюджет даже пытаться смысла не было. Если бы я только была поумнее… Хотя бы капельку!

– Эй, вставайте! Хватит дрыхнуть! – вырывает из сна голос отчима. За окном светает. – Не поступила никуда, будь добра работай.

– Я не поеду в те же теплицы. Там не платят! – упираюсь я, впрочем, умываться иду.

– Поедешь как миленькая. Я поговорю с Глухим. Что там за беспредел творится.

Всю субботу я работаю, вечером падаю без сил и моментально вырубаюсь. Но на следующий день поспать снова не удается. Наш отчим глубоко набожный и каждое воскресенье тащит всю семью в церковь к семи. Даже малейшее опоздание он воспринимает как неуважение.

Мы втроем, как сонные мухи, выбираемся из его машины и подходим к храму. Мой взгляд равнодушно мажет по припаркованным как попало поблизости машинам. А потом вдруг сердце сжимается. И начинает учащенно биться.

Потому что одну из них я узнаю́.

Глава 10

Будит с утра, блин, не кофе. А грязный черный крузак, стоящий аккурат напротив храма.

От одного вида этой старой, повидавшей на своем веку многое машины меня швыряет в жар и холод. Слишком много мыслей, их целый муравейник! Если есть такой на участке – проще съехать, чем бороться. Упорные, деятельные насекомые. Вот и мне лучше не смотреть на Данила, не думать. А то мало ли. Попробуй потом… вытрави.

Так. Включаем мозг и постараемся им думать. Скорее всего, на внедорожнике приехал один из сыновей Кулака, а Данила поблизости нет. Он или работает, или спит. Выходной же как-никак.

Но глаза мои как-то сами собой распахиваются, спина выпрямляется, а походка легче становится. Даже хромать перестаю. В пятницу, карабкаясь на холм, я порвала босоножку и подвернула лодыжку. Поняла, что всё, больше ни шагу. А когда Данил ушел… решила, что не вернется. И я останусь в лесу одна, без связи, с больной ногой.

Рыба Данилу была важнее, он выбрал ее, потащил в машину. Но потом вернулся. Передумал? Совесть замучила? Кто ж знает?

Я стреляю глазами по сторонам – лица вокруг знакомые. Одни и те же каждую неделю. Самые прилежные прихожане, увидев нашу семью, давят улыбочки и перешептываются. Варвара кладет ладонь на живот и сжимает губы.

Мы с ней надеваем платки и заходим в храм. Здесь красиво. Самое красивое, наверное, место в станице. Но любоваться иконами не хочется.

С ног валюсь от усталости. Через час отчим разрешает Варе уйти и даже отвозит ее домой. Я же продолжаю стоять за всю семью. Смотрю в пол. Иногда в такие часы я действительно молюсь, о чём-то прошу или, напротив, делюсь сокровенным. Составляю планы на будущее, перечисляю фамилии людей, которых хочу поскорее вычеркнуть из своей жизни. Мечтаю.

Но чаще всего голова пустая.

Воскресная литургия длится не меньше трех часов, всё это время кто-то тихонько заходит или, наоборот, уходит. На передвижения грешников обращать внимание не принято – каждый молится по мере сил и возможностей. В какой-то момент я невольно оглядываюсь на очередной шум и быстро отворачиваюсь, вытаращив глаза. Потому что в нашем храме стоит он.