- -
- 100%
- +
Данил. В чистой одежде. В компании парня, что нас с Варей тогда подвозил, и, кажется… Родиона Миронова, кулацкого сынка. Хотя могу ошибаться. Я плохо знаю хуторских, так что не уверена.
В первую секунду пугаюсь: вдруг Данил подойдет, скажет что-то о дне, что мы провели вместе? Потом улыбаюсь.
Снова становлюсь серьезной. Друзья отчима повсюду – заметят, нажалуются! Опять скандал будет, крики, угрозы, шмон. Божечки!
Но Данил не подходит. Мужчины стоят позади своей кучкой, молчат. Молятся?
Я сильнее натягиваю платок на лицо и украдкой оглядываюсь.
Кара небесная настигает мгновенно. Данил поднимает глаза. На меня прямо. И мимолетно улыбается. Одним уголком губ. Нагло, оскорбительно прямолинейно, как категорически запрещено в храме. А потом еще и подмигивает!
Я быстро отворачиваюсь и начинаю усердно молиться. Обо всём на свете, но главное, чтобы это исчадие ада исчезло из моих мыслей.
Потому что только его мне не хватало для полного «счастья».
В конце литургии я выхожу на улицу, прощаюсь со знакомыми и спешу домой, не оглядываясь. Косой редкий дождик подгоняет, намекая на приближающуюся грозу. Я обещала Варе помочь с выбором приданого. Скука смертная, но куда деваться? Посидим на сайтах, почитаем отзывы. Но сначала посплю хотя бы пару часов.
Знакомый «Солярис» перерезает путь, когда до дома остается чуть больше километра. От неожиданности я на целую секунду замираю, потом нос повыше задираю и иду в обход.
Стекло опускается, Павел подзывает меня жестом. В машине он один.
Я пораженно качаю головой и ускоряюсь. Павел догоняет шагов через десять.
– Погоди, Марин. Эй… Марин, куда так торопишься? Пожар где-то?
– Может быть. Что тебе нужно? – спрашиваю, не сбавляя шага.
– Дело есть.
Он просит мой номер телефона для Данила. Убеждает, что тот всё равно узнает и лучше не упрямиться. Я мешкаю, воровато оглядываюсь. Потом всё же диктую. Быстро, нервно. Тяжелые капли врезаются в лоб, макушку, плечи. Не прощаясь, я бегу домой, прижимая руки к груди и стараясь не думать. Не вспоминать, не мечтать.
Мне нельзя ходить на свидания, нельзя влюбляться. У меня есть планы на будущее, ответственность за сестру. Кто ей поможет, если не я?
После сна мы с Варей забираемся в беседку и полдня пялимся в телефоны. Я увязаю по уши на форуме, где обсуждают подгузники, и даже увлекаюсь, вступив в спор с одной дамой, когда сестра вдруг кидает ссылку.
– Смотри, у нас тут блогерша завелась, – смеется она. – Глянь только, какие пейзажи.
– Эй, ты делом занимаешься или что? – хмурюсь я, но ссылку открываю.
На экране славная блондинка в смешном оранжевом комбинезоне и огромной плетеной шляпе крутится на фоне поля кукурузы под популярную музыку. Я невольно замираю, залюбовавшись. Представляя зачем-то себя на ее месте. Тоже чтобы в комбинезоне и большой шляпе. С беззаботной улыбкой. Крутиться… Какая глупость!
– Это кто? – спрашиваю, листая фотографии.
– С хутора. То ли очередная наследница, то ли девушка одного из наследников. Обживается и транслирует свой быт в инсте[1].
– Тело Кулака еще остыть не успело, а эти уже налетели дербанить. Чувствую, грядут перемены.
– Вряд ли к лучшему. Родион точно здесь не останется после случившегося, – говорит Варя. – Остальные тоже. Распродадут землю и свалят. Что тогда будет – не представляю. Дядя Семён говорит, обнищаем. Кулак хоть и был тем еще подонком, но постоянно помогал школам, садам, больнице.
Полминуты мы молчим.
– Но вообще эта дамочка ничего вроде бы.
В шапке профиля написано: «Я Злата, переехала в село вслед за любимым».
– Просмотров у нее мало, думаю, скоро бросит ерундой страдать. Но страница красивая, есть на что посмотреть. Я даже полайкала.
Я пожимаю плечами, открываю сторис этой девушки. Равнодушно листаю. У Златы спрашивают, надолго ли они в селе.
«Как решит мой мужчина. Сколько скажет, столько и будем», – весело отвечает она.
Следующий вопрос: «Почему вы не показываете своего жениха? Вам есть, что скрывать?»
Злата миленько смеется, убирая прядь волос с лица. Мне вдруг становится не по себе. Странное чувство, будто что-то изнутри царапает и в животе пустота. Пульс начинает частить, я впиваюсь глазами в экран и дыхание задерживаю.
«Его сложно поймать, сегодня чуть свет умчался по делам! Да и… когда я начала вести этот блог, одним из условий было, что жениха в нем не буду показывать. Но давайте попробую, хотя бы кусочек…»
Камера движется в сторону усадьбы. Я напрягаюсь. Вдруг она зацепит Данила? Он ведь там где-то, наверное. Сама тут же злюсь на себя! Решила же не думать о нём!
Телефон звонит, номер незнакомый.
О Господи!
Я едва не роняю его из рук в мокрую траву! Провожу по экрану и прижимаю к уху.
– Да?
– Привет. Это Данил, – быстрый голос.
Бах-бах-бах.
– Какой Данил? – выдавливаю я.
Варя присаживается и смотрит на меня.
– У которого только сегодня первый день глаза не болят, маньячка. – Потом другим тоном и тише: – Я занят. – И снова в трубку: – Увидимся?
Его чуть насмешливый тон заставляет улыбнуться.
– Колхозник, что ли? – говорю я.
– Ага. Милое у тебя было платье сегодня. Оказывается, есть и длинное.
– Дождь опять начинается, я пошла в дом. – Варя поднимается с лавки.
И правда начинается, а я и не заметила.
– Я тоже сейчас подойду, – говорю сестре. Потом в трубку: – Зачем нам видеться?
– Сегодня в семь.
– Зачем? – повторяю важный вопрос.
– Буду ждать там, где оставил тебя в пятницу.
– Я не приду.
Данил молчит пару мгновений.
– Не покусаю, не бойся. Мне пора, до вечера.
С этими словами он кладет трубку.
«Я не приду!!!» – быстро печатаю сообщение и отправляю ему в Ватсапе, но оно так и висит непрочитанным.
Час, второй, третий висит… Вот уже шесть, вот полседьмого.
Вдруг что-то важное сказать хотел? Я хожу из угла в угол. Ментовский разувается в сенях – видеть его не хочу.
Может быть, ничего страшного, если мы с Данилом встретимся еще разок?
Блин!
Я надеваю юбку, хватаю зонтик и, сказав, что до магазина, выхожу на улицу.
Когда добираюсь до молокозавода, дождь хлещет как из ведра. Я нахожу местечко, где крыша целая, и стою, жду. Пять минут, десять… В половину восьмого придет автобус – если что, сяду на него и доеду до дома.
Озираюсь по сторонам, зябко обнимая себя.
Семь двадцать. Я вытираю непрошеные слёзы. Сообщение о том, что не приду, так и висит непрочитанным.
С Данилом ведь ничего не случилось?
Глава 11
ДанилНесколькими часами ранее– Какая же ты скотина, – говорит Родион, неловко поерзав в кресле отца.
Я на пороге кабинета застываю, взгляд в брата кидаю, быстрый и недобрый. Мы не так давно вернулись из станицы – утрясали кое-какие дела. Но толком пока не разговаривали.
– Тебе уступить, босс? – Родион изгибает бровь и разводит руками.
– Да нет, ты ведь мечтал об этом. Посиди пока. – Я гашу ухмылочку, от которой самому тошно.
Подхожу к черному кожаному дивану и плюхаюсь на него. Управляющий Иван Ильич семенит следом. Родион закатывает глаза и бормочет себе под нос:
– Каким был ублюдком, таким и остался.
Неприятный холодок пробегает по спине. Мне не хочется реагировать, но с тех пор, как оказался в этих локациях вновь, не получается.
– Другие обзывалочки за последние десять лет не выучил? – смеюсь я.
– Выучил. Но надеюсь, что они не понадобятся и мы всё решим полюбовно. Сейчас подъедет Шубин с деловым предложением, от которого ты не откажешься. Бабло делим, так уж и быть, пополам, раз батя под конец жизни не смог определиться, кого из нас ненавидит меньше.
– Меня вроде бы. Исходя из последнего завещания.
– Он тебя давно не видел просто. Да и… Кулак его каждый месяц переписывал, тебе всего-навсего повезло, – отмахивается Родион.
Он откидывается в кресле, но как-то уж слишком самонадеянно, поэтому что-то не выдерживает. Брат едва не падает. В последний момент успевает схватиться за стол, который с жутким скрипом подвигается к нему по полу.
Иван Ильич крякает рядом. Я бросаю взгляд на часы. Какой же нескончаемый сегодня день, вашу ж мать! Когда встаешь в пять, всегда так.
Злата, наверное, только-только проснулась, валяется в постели. Утренний секс – ее конек. Можно вообще без прелюдий, как угодно – ей нравится.
И несмотря на мое идиотское тошнотворное равнодушие, которое пока упорно никуда не хочет деваться, как ни пытаюсь от него избавиться, – снять бы, словно заношенную осточертевшую рубашку, смять и выбросить, – именно в данный момент я бы предпочел лежать с ней рядом. С теплой, податливой. И какой-никакой, но моей. Хоть что-то же в этой жизни должно принадлежать мне без борьбы и проволочек.
– Ну и где твой Шубин? – говорю я, вновь взглянув на часы.
– Едет. Расскажи лучше, как твои дела? Обжился? – Родион начинает осматривать бумаги, что лежат на столе. Заглядывать в ящики. – Всё же десять лет прошло, многое поменялось.
Он прижимает платок к лицу и громко чихает.
– Будь здоров, расти большой.
Дверь открывается, заходит Раиса Германовна. Она отвечает за порядок и питание в доме столько лет, сколько я себя помню. Замечательная женщина, в детстве я ее любил. Но сейчас она в глаза мне старается не смотреть. Как, впрочем, и все местные.
– Там приехал кто-то, – говорит отвратительно уважительно. Можно подумать, не она меня веником гоняла по кухне лет пятнадцать назад. – Вы выйдете, или позвать?
– Пусть заходит, дорогу он знает, – распоряжается Родион.
Раиса Германовна кивает и исчезает в дверном проеме. Через минуту появляется высокий мужчина лет сорока. Рыжеволосый, с упрямыми светлыми глазами и тонкими губами. Не нравится мне сразу, в общем.
Шубин присаживается на стул и начинает долго и настойчиво лить воду.
– Таким образом, – заканчивает он, – я не вижу необходимости ждать эти пять месяцев. Заключим предварительный договор, дальше мы с Иваном Ильичом уже продумаем, как что делать. И начнем подготовительные работы. А вы можете быть свободны.
Родион потирает руки.
У Ивана Ильича лицо каменное, но осанка идеальная. Он снова как-то странно крякает, но кивает. Судя по всему, с корабля наш капитан не уйдет, будет тонуть вместе с ним. Блть.
– Предварительный договор купли-продажи составили? – спрашиваю я.
Шубин лезет в портфель, достает кипу бумаг, протягивает мне.
– Вы подумаете или сразу ответите? – улыбается он. – Деньги придут в течение пары часов.
– Дайте нам сутки, Алексей Игоревич, – говорит Родион. – Мы с братом должны тщательно изучить бумаги.
Мой язвительный смешок заставляет всех улыбнуться, а Родиона покраснеть. Пары секунд хватает для того, чтобы понять всё. Я поднимаю глаза на Шубина и говорю спокойно:
– Ага, понятно. Ждать причин нет. Наш ответ готов, и он будет: идите на х*й.
В кабинете воцаряется тишина. Ее прорезает только пение петухов и ржание лошадей где-то вдали. Родион громко чихает три раза подряд.
– Что? – переспрашивает Шубин.
– За двадцать миллионов бизнес не отдам. За сто двадцать – подумаю, решение будет через пять месяцев, после вступления в наследство. Тогда и продолжим разговор. А сейчас мне некогда, прошу прощения. Сбор урожая – пора горячая.
– Сто двадцать? – низко хохочет Шубин. Глаза сверкают недобро.
Я в ответ улыбаюсь.
Через мгновение после ухода покупателя Родион соскакивает с места и принимается мерить кабинет шагами.
– Продавать надо, Данила, а не мозг иметь! Бабло пилить и расходиться. Ты спятил?!
– Продавать – это да, но не за ту сумму, что предлагают.
Иван Ильич прочищает горло, будто хочет что-то сказать важное, дать ценный совет подрастающему поколению. Мы с братом, оба на взводе, поворачиваемся к нему – управляющий вздрагивает и отводит глаза к окну, будто там что-то интересное.
Мы с Родионом снова сцепляемся.
– Данила, блть! Шубин отлично знает рынок. Дела отца идут не так шикарно, как ты себе нафантазировал. Иван Ильич докажет.
– Закатать самую плодородную землю в стране под асфальт? Охренеть какая шикарная идея! – не выдерживаю уже я.
– Не всю, а только часть.
– За двадцать миллионов не продам, Родион, – повышаю голос, тоже подходя к окну.
Смотрю на открывающийся пейзаж. А управляющий прав: красиво. Отец знал, какую комнату оборудовать под кабинет. Из моей детской вид был на сарай. Мысли в голове роятся.
– Зато быстро и без хлопот. Двадцать миллионов, плюс дом этот старый сбагрим, технику… нормально выйдет.
– Я похлопочу лучше. Родион, сумма смешная. – Я облокачиваюсь спиной на подоконник. – На лоха рассчитанная. Я понимаю, что тебе не терпится избавиться.
– А ты теперь знаток? – всплескивает он руками.
– Кое-какой опыт работы с разными компаниями имеется, – обрубаю сразу.
– И о чём тебе говорит этот опыт? Ты потенциального, нашего главного покупателя сейчас на х*й послал! – психует Родион. – Так в Москве дела делаются? Он покраснел весь!
Иван Ильич кашляет, пряча губы за ладонью. Но уже кажется, что он скрывает не астму, а смех.
Мне вдруг тоже становится смешно.
– Давай, смейся! Ты даже не представляешь, с кем связался! – продолжает Родион. – Шубин на днях заявил: если не продадим за эти деньги, отберет так.
– А ты поменьше с ним общайся. И обещай.
– Пздц! – орет Родион и вновь падает в кресло, которое подозрительно опасно скрипит.
Кулак был тем еще скрягой – не удивлюсь, если кресло было выпущено в год рождения хулиганки Марины.
Брат закрывает лицо руками, будто вот-вот расплачется.
– Думал, отец помрет – счастье наступит. Но нет, на его место второй такой же приперся. Тьфу ты! – плюет он на пол, встает и уходит, распахнув дверь настежь и не потрудившись закрыть.
– Мальчишка, может быть, и прав, – неуверенно нарушает молчание управляющий. – Шубин – та еще крыса. Связываться опасно.
Я качаю головой.
Иван Ильич тоже встает, неожиданно хлопает меня по плечу и уходит.
Оставшись в одиночестве, я задумываюсь. Опыт работы подсказывает, что легко не будет. Но одно дело – сомневаться, продавать ли бизнес, другое – отдать его за бесценок. С другой стороны, если компанию люди влиятельные мысленно присвоили и распилили, то удержать на плаву ее будет непросто. «Пятьдесят на пятьдесят», – сразу говорю клиентам, когда к работе приступаю. Рискуем.
Нужны ли эти риски в отношении наследства, которое свалилось на голову просто так? Нужен ли этот гемор? Или сделать, как говорит Родион, продать всё на хер, получить хоть сколько-то и свалить. Чтобы никогда больше не возвращаться в это место. Забыть о его существовании.
Стены кабинета на меня давят. В детстве я боялся этого места до усрачки. Если отец велел идти к нему и ждать, значит, пздц полный. Страшнее этого ничего не было в жизни. Когда отец говорил: «Я тебя, падла, убью сейчас», – я понимал, что убьет и не дрогнет. Каждый раз.
Какой там продать! Я сжечь мечтал это место и сплясать на пепелище. Бросаю взгляд на тяжелый резной стол, огромный шкаф с полками до потолка, уставленными книгами и статуэтками.
Так какого хрена я, спрашивается, делаю сейчас?
Пульс начинает опасно частить, я достаю телефон, чтобы переключиться, и набираю номер Марины. Павел не так давно скинул. Сегодня в храме я услышал о ее семье неприятно странные слухи, надо бы переговорить с девчонкой.
Усмехаюсь собственным мыслям. Какое, блть, благородство! Разумеется, я не ее хочу до внезапной одури, а помочь по-человечески. Ну-ну. Меценат хренов.
На встречу с Мариной опаздываю. Бросаю взгляд на часы, потом на дорогу. Дождь вот-вот зарядит снова, молнии вдалеке, гром. Ливни на юге беспощадные.
График битком с утра, несмотря на воскресенье. Проблема в том, что завтра он свободнее не станет. Поэтому увидеться лучше сейчас. Расскажу ей, кто я и что помочь не против. Она человек светлый, я от таких обычно держусь подальше. Но они меня иногда умиляют.
Когда до въезда в станицу остается примерно полкилометра, я останавливаюсь на перекрестке, пропуская машину. Но она, машина, почему-то не едет дальше, а путь мне перегораживает. Из нее народ высыпает. Следом еще одна подъезжает.
Один из подошедших мужиков стучит по окну:
– Выйди, поговорить надо.
Глава 12
Редкий дождь барабанит по лобовому, а я – пальцами по рулю.
Что ж. Быстро они среагировали.
Думал, что хотя бы один вечер у меня есть. Вечер в компании хорошенькой блондинки с большими голубыми глазами и перцовым баллончиком в сумке. Откуда ни возьмись берется тоска по сорванным планам.
Я выхожу из машины.
– Какие-то проблемы, мужики? – говорю, напрягаясь. – Проезд освободите.
Слева и справа канавы, не свернуть. Путь перекрыт в обе стороны тяжелыми внедорожниками.
Темнеет. Чертов юг, в семь вечера уже закат. Мы стоим на дороге за станицей, трафик тут нулевой. Смешно я попался. Сто миллионов. Для большинства это целое состояние. Могут ли убить за такую сумму? Возможно, скоро мы узнаем ответ на этот вопрос.
Их шестеро, настроены агрессивно. У двоих биты. Драки не избежать. Я сказал «драки»? Да они просто убьют меня и закопают.
– Проблемы есть у тебя, – говорит мне самый борзый, тычет пальцем, кривляется. – За языком ты, падла, не следишь. Плохо это.
– Впредь буду. Шубину привет передавайте и мои извинения. Если это всё, то мне ехать надо. Опаздываю.
– Доставай трубу, кулацкий ублюдок. Щас сам извинишься. Номер продиктую.
Окружающие подходят ближе.
– И побольше искренности в голосе. Раскаяния. Добавь мольбы, – тявкает кто-то слева.
– У вас тут прям девяностые, пацаны, – говорю я со смешком, доставая мобильный.
– У нас тут юг и дела решаются по-простому. Ты зря вернулся, столица тебе больше подходит. И чем быстрее ты отсюда туда свалишь, тем лучше для здоровья.
На сотовом два пропущенных от Пашки и сообщение в непрочитанных от Марины: «Я не приду!!!».
Первая мысль: жаль.
Черт, нет. Это к лучшему. А то бы сейчас мерзла под дождем. Во придумал: жаль, что помочь не успел. Видел сегодня ее отчима, вопросы появились.
Тем временем снимаю блокировку. Просто так не отпустят. Но время потянуть можно. Зачем? А фиг его знает.
Номер диктуют, я набираю.
– Добрый день, – говорю в трубку, едва услышав «Да?». Шаг назад делаю, прижимаюсь к крузаку спиной.
– Это кто? – знакомый голос режет перепонки наигранным удивлением.
– Данил Миронов. Извиниться хочу за грубость. Был не прав. Впредь собираюсь вести себя исключительно вежливо, – отвечаю нейтрально.
– Как неожиданно, Миронов! – посмеивается Шубин. – Но хорошо, что совесть проснулась. Возможно, не всё потеряно. Во вторник жду у себя в офисе, адрес тебе скажут, нам по-прежнему есть что обсудить.
– Во вторник? Почему не завтра? – спрашиваю я, уже понимая, каким будет ответ.
Твою мать!
– Завтра, боюсь, у тебя не получится. – По голосу чувствуется, что Шубин говорит с улыбкой.
Он сбрасывает звонок, в следующее мгновение я впечатываю сотовый ребром в лоб тому, кто покрупнее. Размахиваюсь и бью самого говорливого! Бью так, чтобы упал и встал не скоро. Следом блокирую один удар, второй, третий. Очередной прилетает битой в живот, выбивая воздух из организма. По ощущениям кажется, что весь, потому что на секунду сознание уплывает. Я сгибаюсь пополам, получая в челюсть. Закрываю руками голову.
Удары сыпятся без остановки – сильные, меткие. Работают профи. Гром скрывает угрозы и мат, следом на нас обрушивается небо. Хлещет сверху так, словно к земле прибить пытается.
Вернувшееся сознание пронзает мысль: авария. Я внезапно возвращаюсь момент, когда подушка безопасности ударила в лицо. Кажется, еще немного, и я вспомню что-то важное. Те самые последние часы перед ДТП, которые кто-то услужливый словно ластиком стер из базы данных. По словам друзей, я шел домой после пьянки с коллегами по компании, которую мы чудом вытащили из пропасти.
Мысленно будто тяну руку к шторе. Такой, знаете, плотной, что свет не пропускает. За ней что-то точно есть, какая-то информация. Временами я думаю, что она имеет решающее значение. Схватиться бы за плотную ткань и сорвать ее к чертовой матери! А потом увидеть.
Ни разу в жизни не садился за руль пьяным. Когда пришел в себя в больнице, Злата сообщила, что в крови нашли алкоголь. Никто, кроме меня, не пострадал, поэтому Злата, умничка, подключила связи, и этот момент замяли. Но для нас обоих так и осталось загадкой – нахрена мне понадобилось садиться за руль выпившим? Какого фига я разогнался так сильно? Не справился с управлением и влетел в припаркованный поблизости, слава богу, пустой автомобиль.
Бред. У меня всё было в жизни. Зачем эти риски?
Возможно, я просто в какой-то момент спятил?
Иногда кажется, что после этой тупейшей выходки Злата начала меня бояться. И даже собиралась бросить. Но осталась из-за наследства. Которое у меня пытаются отобрать, как погремушку у беспомощного младенца.
Злость дает силы, открывает резервы.
Но боль от ударов ослепляет и дезориентирует. Остается только она одна – всепоглощающая, то тупая, то острая. Боль и дождь. Я помню, как подушка ударила в лицо. Помню этот момент. Но что было до? Что же?!
Молнии пронзают черноту неба, следом оглушает протяжный звук гудка машины.
Рядом останавливается белая девятка. Новая смена? Да сколько можно-то! И эти отлично справлялись!
Следом топот и крики. Крики, крики! Гром! Вдох-выдох. Меня не трогают. Вдох-выдох. Это что, помощь подоспела?
Я кое-как поднимаюсь на ноги, усилием воли удерживаю пищу в животе. Вытираю ладонями влагу с лица.
Дождь стеной, вокруг все дерутся, орут, стонут. Кто свой? Кто чужой? Охренеть вечерок! Потрахался, блть, со сладкой совершеннолетней девочкой. Я сцепляю зубы, сжимаю пальцы в кулаки, отвожу назад руку и врываюсь в толпу.
Твари сваливают, едва услышав вой сирен. Трое несутся в тачки, которые с визгом рвутся с места. Еще столько же лежат на земле, постанывают.
Ко мне подходит сын управляющего Павел и кладет руку на плечо.
Я вздрагиваю, не сразу понимая, что он свой. Пораженно оглядываюсь. Рядом еще четверо ребят, и это не кто иной, как… наши с Пашкой одноклассники. Да ну нафиг! Глазам не верю. Обросший цинизмом с юности, я редко чему-то удивляюсь. Но сейчас вдруг чувствую, как мурашки бегут по спине. Они приехали меня поддержать? Просто так?
– Данил, с возвращением на родину, – салютует Егор, низко гоготнув. – Мог бы позвонить, на шашлыки позвать для приличия. А не сразу в бой.
– Ты же знаешь меня и мои приоритеты, – отвечаю я, тоже рассмеявшись.
– Еле нашли тебя, тут три дороги, я думал, ты другой поедешь, – говорит Егор прерывисто, всё еще восстанавливая дыхание и вытирая кровь с губы. – Суки, совсем охренели! Тут местность просматривается на километр, даже не потрудились укромное место выбрать.
– Позиция удобная, – поясняю я. – Слева-справа канавы, не удрать. Дорогу перекрыли.
– Видели, что тебя колошматят, летели на всех парах. Ты теперь миллионер. Ходят слухи, что зазнался.
– Выжить бы, потом зазнаваться.
– А как ты хотел? Юг, блть!
– Спасибо, пацаны, рад видеть. Не представляете даже, как сильно.
– Всё, капец! Мы все сядем и надолго! – перебивает меня наш главный оптимист Павел, который, схватившись за голову, смотрит в сторону быстро приближающихся полицейских. – Это катастрофа! Мне нельзя в тюрьму, отец не переживет!
Мы едва успеваем пожать друг другу руки и обняться, как рядом тормозят аж три патрульные машины.
Я смотрю на старую, разбитую девятку Егора и задаюсь вопросом: как они туда влезли, пятеро взрослых мужиков? Поселковая магия. У Егора отец – талантливый столяр, но насколько помню, они всегда жили в нищете из-за его пьянства. У друзей детства свои невеселые судьбы. И моя не слишком-то выделялась. По крайней мере, до смерти Кулака.
Дальше полицейские нам, как победителям, заламывают руки и провожают до участка, где упорно делают вид, что понятия не имеют, кто я такой.
Телефон я свой утопил в луже еще в начале драки. У парней же трубки отбирают первым делом, орут, угрожают.
Егор сам не свой – оказывается, это не первый привод, может сесть. Его лицо чернее лица Павла, который хоть и любит поныть и пожаловаться, но заподозрил неладное и организовал спасательную операцию. Прям как в детстве.
Нас мурыжат до самой ночи, и только в половине одиннадцатого меня, наконец, вызывают поговорить.
– Начальник прибыл. Миронов, вперед, – рявкает полицейский и смотрит прямо на меня. – Остальным сидеть и не рыпаться.
Я поднимаюсь, киваю парням, что не брошу их, а потом выхожу из камеры.
Хоментовский – ржачная фамилия. Помню ее. Этот дятел уже работал в полиции, когда я школу заканчивал. Мы, правда, не пересекались. Не было необходимости.