Огонь и рифмы

- -
- 100%
- +
Правда, было одно обстоятельство, которое эту давнюю дружбу не то чтобы портило, но несколько ослабляло. Нет, не разница в происхождении или способностях, в занятиях или доходах.
Ещё была Сюйцзи Чжун, дочь торговца шёлком, в которую были влюблены все трое.
Девочкой она тоже играла в том саду, и была очень живой и общительной. Ребята приняли её в свою компанию, и Чжун на равных участвовала в их мальчишеских забавах.
Время пролетело незаметно, и к двадцати годам она стала настоящей красавицей. Кроме того, у неё проявился художественный талант: она научилась замечательно расписывать всевозможную керамическую посуду. И так была увлечена своим занятием, что казалось, мало что может занимать её сильнее. Продолжая общаться с каждым из молодых людей, Чжун не позволяла перерасти этим отношениям во что-то большее. По крайней мере, пока.
А они не то чтобы соперничали за её благосклонность… Но каждый в глубине души надеялся, что рано или поздно Чжун отдаст своё сердце именно ему. И это придавало их отношениям неявный, может быть, не до конца осознаваемый ими привкус конкуренции.
Вэнминь, как самый ветреный из них, в общем-то не очень и претендовал на что-то серьёзное. Его влюблённость была лёгкой и поверхностной. Он так же легко влюблялся в других девушек, которых уже успел немало познать на своём веку, – и так же легко остывал и расставался, чтобы через короткое время найти себе новую музу. А вот у Тяня и Вужоу чувства были глубже, и намерения серьёзнее, хотя те открыто их не высказывали. Опять же, только пока не решались. И уж чего там говорить – стихов своей возлюбленной не посвящали, потому что, в отличие от Вэнминя, не умели их сочинять. Хотя, несомненно, обладали другими достоинствами.
В возрасте двадцати семи лет Лиэй Тянь понял, что как учёный он застопорился в развитии на определённом уровне, пусть и достаточно высоком. Рукописи других алхимиков уже не могли дать ему ничего нового, а собственные исследования перестали приносить результаты, которые бы его устраивали. Но он всё же понимал, что ему есть куда расти. Ведь перед ним простирались десятки областей, каждую из которых можно изучать всю жизнь. Свойства минералов и растений, закономерности взаимных превращений разных веществ, способы выделять нужные субстанции и прочее… Да, ему определённо стоило совершенствовать свои навыки и углублять знания. А для того надо искать источники, откуда можно почерпнуть новые сведения.
К тому времени на родине он не знал людей, превосходящих его в искусстве алхимии. Но за пределами страны такие наверняка где-то жили.
Далеко на западе, за пустыней Такла-Макан и горной грядой Куньлунь, лежала загадочная Согдиана, а ещё дальше – персидские и аравийские земли. Тамошние города тоже славились своими учёными, и слухи о них достигали Поднебесной. Те вполне могли знать и уметь больше Тяня в том, чем занимался он. Не говоря об умениях, о которых он понятия не имел.
А его страсть к знаниям была неуёмна – рядом с ней меркли все другие. Даже любовь к Чжун.
Он начал собирать деньги, чтобы отправиться с очередным торговым караваном по Великому шёлковому пути – на запад. Почти все, кто знал Тяня, отговаривали его от этой авантюрной, даже опрометчивой затеи. Ведь не был он ни воином, ни опытным путешественником. Даже своего коня или хотя бы мула не имел, не говоря уж об оружии и доспехах. А в столь далёком путешествии могло случиться всякое. Одолеть дорогу длиной только туда по меньшей мере десять тысяч ли – трудно само по себе. А там совсем чужие страны, и люди встречаются разные…
Но Тянь никого не слушал и гнул свою линию. Он был не только умён и образован, но и упорен.
Только один человек одобрил его намерение: Цзэси Шунюан – бывший наставник Тяня из монастыря Да Циэнь. Тянь продолжал навещать его – правда, с годами всё реже. Им всегда было что обсудить. Шунюан недавно встретил свой семьдесят шестой год, но был ещё бодр. Пожалуй, из окружения Тяня он единственный понимал стремление своего воспитанника. А для Тяня мнение старого монаха было весомее, чем все остальные, вместе взятые. Поэтому он был очень рад поддержке, которую учитель оказал ему во время их последней встречи.
Через полгода Тянь располагал достаточными, по его мнению, средствами. А сумма набралась немалая. Нужно было заплатить караванщикам, чтобы занять место на спине лошади или верблюда, за ночлег и еду, за возможность примоститься во время привалов среди тюков с шёлковыми тканями, специями и чаем. На чужеземных границах тамошняя охрана будет взыскивать пошлины за въезд. Вероятно, понадобится нанимать переводчиков (если арабский Тянь ещё кое-как знал, то с персидским у него было туго). Не говоря о том, что, если захочешь иметь крышу над головой, а не куковать под открытым небом, придётся щедро раскошелиться. И сами знания, если ему удастся их добыть, вряд ли достанутся задаром… Да мало ли какие ещё расходы могут случиться за время скитаний на чужбине – может быть, весьма долгое.
Часть этих денег одолжил ему Вэнминь. Поняв, что отговорить друга не удастся, поэт вручил ему две связки монет по десять цяней – сотню бронзовых и три дюжины серебряных. Тянь поначалу не хотел брать, понимая, что вернуть долг получится не скоро. На что Вэнминь по своему обыкновению, шутливым тоном сказал: «Друг мой, даже если ты никогда не отдашь, я это как-нибудь переживу. Тебе эти деньги нужнее. И в конце концов, должен же я хоть раз в жизни потратиться на что-нибудь полезное!»
В назначенный день Тянь отправился в путь. Да, поход оказался трудным и во многом даже опасным. Но через три с половиной года молодой человек вернулся в Чанъань с одним из обратно пришедших караванов. Он был без гроша в кармане, изрядно отощавшим и в совершенно изношенной одежде, но живым-невредимым. А главное, у него теперь было куда больше знаний и опыта, которые в Китае он бы не приобрёл. Путешествие стоило всех своих тягот.
На плече у него болталась почти пустая потрёпанная котомка из грубой холстины. Но её содержимое было для него дороже сотни золотых монет. Это было то, зачем он отправлялся. Во-первых, новое знание – несколько исписанных листков пергамента. Хотя, разумеется, самое важное из всех этих записей он хранил также и в голове. Во-вторых, небольшой керамический сосуд, горлышко которого было плотно закрыто корковой пробкой и залито воском. Сосуд был наполнен внешне ничем не примечательным белым порошком. Но этот порошок был крайне важен для дальнейших опытов.
Нахлынувший поток впечатлений сопровождался радостью от сознания того, что он снова на родине. Что он видит знакомые лица и привычные пейзажи. Слышит родную речь и щебетание местных птиц, вдыхает знакомые с детства запахи… Он предвкушал скорую встречу со всеми, кто был для него дорог. Интересно, что у них изменилось в жизни? Что вообще нового произошло за этот немалый срок в его городе, в его стране?
Первым, кого он собирался навестить после долгой разлуки, был его учитель Цзэси Шунюан. Тянь очень надеялся, что тот жив и здоров.
А потом – увидеться со старыми друзьями. И конечно, с Сюйцзи Чжун.
Нить нейлоновая
А потом картина вокруг него стала стремительно тускнеть и размываться, звуки – становиться всё тише, пока не смолкли совсем. Всё видимое смешалось, потонуло в разноцветном мареве. Потом стало вращаться, всё быстрее и быстрее, закрутилось в гигантскую воронку, центром которой был он сам… И рассеялось, растворилось в пространстве без следа так же внезапно, как и возникло.
Исчез рынок с торговыми рядами, снующими меж ними и галдящими людьми, исчез Чанъань с его дворцами и храмами, нарядными кварталами и серыми трущобами, исчез древний Китай. Исчез тот, чьими глазами он смотрел на окружавший его мир.
Теперь это опять был Родион, стоявший со шлемом на голове посреди комнаты. Он снова находился в своей квартире, на четвёртом этаже девятиэтажного дома по проспекту Науки в Ленинграде. Он стоял ошарашенный, моргая глазами.
Что это такое было? Сон, видение, галлюцинация?
Но уж очень всё было реально. Даже без всяких «как будто» – он взаправду прожил эпизод из чьей-то чужой жизни.
Разве так может быть? Может, он сходит с ума?
Он помотал головой. Да нет, вроде сознание в норме, всё воспринимает как раньше, вполне адекватно.
Родион снял шлем и поставил его на стол. Минуту он задумчиво смотрел на диковинное изделие, потом пробормотал себе под нос:
– Неужели это он так подействовал?
Если и вправду шлем произвёл такой эффект, это же совершенно необъяснимо. Это за пределами всего, что Родион знал о мире, и всего, что он считал нормальным и привычным.
Этот опыт совершенно обескуражил его. Он наконец сделал шаг, и обнаружил, что ноги дрожат, мелко и противно. Он посмотрел на часы – вроде прошло не так много времени с того момента, как он решил вскрыть загадочный ящик. Минут десять, не более. Но в другой реальности он по ощущениям прожил несколько лет.
Родион сел в кресло и некоторое время сидел, размышляя над своим потрясающим опытом. Но ничего разумного ему в голову не пришло – за исключением того, что шлем этот, может, и не надо спешить возвращать. Нет, он конечно, вернёт его рано или поздно, но… Не будет он торопиться с поисками той, что привезла из Монголии эту штуку. Ошибка произошла, её уже не отменишь, а расстаться с таким чудом всегда успеется. Мало ли какие сюрпризы ещё преподнесёт…
Потом ему пришла мысль, что, может быть, стоит рассказать дочери о том, что с ним случилось. Он хотел было пойти к телефону, снова набрать её номер, но передумал. Как она такое воспримет? Вдруг подумает, что отец спятил? И на работе, продолжал он размышлять, пока рассказывать не надо. Там все, ну или почти все – люди серьёзные. А это будет выглядеть как неудачная попытка разыграть коллег. В лучшем случае не поверят и сочтут его поведение странным. А то и на смех подымут. Или тоже заподозрят, что у него с мозгами стряслось что-то во время поездки. Нет, пока никому ничего рассказывать не буду, решил Родион.
Затем он пересел за письменный стол и включил персональный компьютер «Байт» – такой полезный подарок преподнёс ему коллектив на пятьдесят пять лет.
Произошедшее с ним было слишком необычно, чтобы вот так просто оставить это безо всякого следа. И он принялся записывать всё, что пережил, максимально подробно, стараясь не упустить ни одной детали.
Никто его не побеспокоил. Когда он закончил строчить на клавиатуре, был уже поздний вечер.
Лёг спать он за полночь. Долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Волшебное кино, которое он поневоле посмотрел, продолжало прокручиваться у него в мыслях. Теперь ему не давал покоя вопрос: кто же это такой, через кого он воспринимал реальность той давней китайской эпохи? Вероятно, один из этой троицы друзей, о которых будто вещал закадровый голос внутри его головы. Да, скорее всего тот молодой алхимик, как его… а, вспомнил – Лиэй Тянь. Похоже, он и есть центральная фигура этой истории…
Наконец усталость от впечатлений дня взяла своё. Ум перестал вращать пёструю карусель и постепенно начал погружаться в зыбкую дремоту. Но вдруг вязкое тёмное пространство, обволакивающее его со всех сторон, пронзил тревожный импульс. Родион вздрогнул всем телом, как от толчка. Это было что-то странное, трудно выразимое. Словно из той глубины веков, где он побывал разумом и чувствами, через глухую толщу времени и безмерную даль пространства, его настигла некая волна. Как если бы он был приёмником, вдруг поймавшим сигнал от далёкого радиомаяка.
Да, это было подобно сигналу, посланному невидимым, но мощным источником. Ему как бы дали понять, что его путешествие в иную реальность замечено.
Секунду спустя до него дошёл смысл безмолвного послания. Тем самым, что он, Родион, надел шлем, и тем, что потом пережил – он нарушил что-то существенное в самом порядке вещей. Сам того не желая и не ведая, он вторгся на некую запретную территорию; узнал нечто такое, чего узнать был не должен. И последствия для него будут скверными.
И ещё с этим сигналом пришло интуитивное, но совершенное чёткое ощущение, подобного которому он раньше никогда не испытывал. Что-то хтоническое в тёмных недрах то ли Земли, то ли коллективного бессознательного, что долгие века пребывало в мёртвом оцепенении – пробудилось. Что-то без имени и образа, но огромное и зловещее.
Оно стронулось с места своей спячки и начало двигаться по направлению к нему.
Это ощущение длилось всего мгновение, потом исчезло. Некоторое время Родион лежал с колотящимся сердцем.
«Вот же чертовщина, – думал он, – не хватало мне ещё ночных кошмаров!»
Потом он встал, принял таблетку успокоительного, немного походил взад-вперёд, снова лёг. Стало полегче, и через пару минут он наконец провалился в сон без сновидений.
На следующее утро Родион проснулся с более-менее ясной головой. Действовал по заранее намеченному плану: отправился в институт, написал отчёт о командировке, оформил и сдал положенные в таких случаях бумаги. Конечно, пообщался с коллегами, рассказал о своей поездке. На вопросы, привёз ли он собой что-то, отвечал, что да, разумеется, но покажет позже, и снимки тоже будут погодя… О казусе с заменой сумки, о загадочном шлеме и уж тем более о своих вчерашних переживаниях Родион не обмолвился ни словом. Хотя это стоило ему немалых внутренних усилий.
Задерживаться на работе он не стал: больше пока там делать нечего. У него ещё оставалась пара недель законных отпускных, и это радовало. Пообедав в ближайшем кафе, Родион пошёл домой.
Вернувшись, он обнаружил на автоответчике, что ему звонил кто-то незнакомый.
«Может, это хозяйка сумки меня нашла? – подумал он. – Перезвонить ей сейчас?»
Вчера, ещё не примерив шлем, он бы так и сделал, не откладывая. Но сегодня… Перезвонить успеется. Тянуть с ответом тоже, конечно, нехорошо, ведь человек беспокоится о пропаже… Да и ему самому надо свои вещи вернуть.
«А что же я хочу сделать-то?» – спросил Родион себя.
И помедлив, ответил себе: «Я хочу попробовать ещё раз!»
В нём со вчерашнего дня сидела безотчётная уверенность, что повторный контакт со шлемом принесёт ему новую порцию переживаний. Ведь не могло же кино, которое ему было показано, вдруг оборваться на полуслове. Этот сюжет требовал продолжения.
Родион двинулся было к столу, где лежал шлем, но тут телефон зазвонил снова. Родион замер на полпути.
У него почему-то снова застучало сердце, как перед сном в кровати. Почему-то ему показалось, что от этого звонка в его жизни зависит очень многое. Будто сама судьба набрала сейчас его номер.
«Да что ж такое со мной творится?» – с досадой подумал он.
Телефон продолжал трезвонить – громко и настойчиво. Родион подошёл и снял трубку.
– Алло, – внезапно осевшим голосом выдавил он.
– Здравствуйте! – на том конце раздался голос явно немолодой женщины. Он был мягкий, приятного бархатного тембра. – Могу я услышать Родиона Сергеевича?
– Здравствуйте, это я, слушаю вас, – ответил Родион, а в голове сверкнуло: точно, это она, опередила меня!
– Это Валерия Лукьянова вас беспокоит, – как бы в подтверждение его догадки сказала женщина. – Мы с вами случайно поменялись…
– Да-да, это моя оплошность, – поспешно заговорил Родион. – Простите меня, ради бога, я такой простофиля…
– Ничего страшного, бывает, – ответила Валерия со смешком. – Хорошо, что вы догадались оставить в аэропорту свой номер.
Она говорила успокаивающе, с дружелюбной интонацией. Родион ожидал, что при знакомстве с владелицей чужой сумки ему придётся услышать выражение недовольства, нечто малоприятное в свой адрес. Может быть, его даже станут ругать – он и к такому был готов. По природе своей он не любил словесные распри, вообще всякие конфликты, и избегал их в жизни где и как мог. Поэтому сейчас испытал огромное облегчение. Ему повезло: собеседница, судя по всему, была человеком культурным.
– Вы уж на меня, пожалуйста, не сердитесь… – забормотал он. – Ваша сумка у меня, с ней всё в порядке…
«Правда, со мной самим, кажется, не всё», – захотелось ему добавить.
– А ваша у меня, – вставила Валерия. – И с ней тоже всё в порядке.
– Я вам привезу, – выдохнул Родион, мысленно благодаря судьбу за то, как быстро инцидент оказался исчерпанным. – Скажите только, куда и когда.
Он записал её телефонный номер и адрес. Женщина жила на Московском проспекте, рядом с парком Победы.
– Когда? – переспросила она. – Ну, скажем, в ближайшую субботу, в шесть вечера, вас устроит?
– Конечно, – ответил Родион, уже обрадованный.
Всё разрешилось на раз и как-то само собой. А у него, получается, есть в запасе ещё два дня.
– Знаете ещё что, Валерия… э-э… – начал было Родион.
– Николаевна, – подсказала женщина с тем же смешком, – Но можно просто Валерия.
– Да, хорошо… – Родион сглотнул ком в горле и помимо воли выдавил: – Валерия, а позвольте спросить, где вы это нашли?
Мгновение спустя он понял, какую глупость совершил. Похоже, нечаянно выдал себя.
– Что именно? – осведомилась Валерия. – Я понимаю, вы видели, что в сумке. Но вы о чём спрашиваете?
– Да про эту… занятную табличку, – после некоторой заминки Родион нашёл способ выкрутиться. – Ну, с иероглифами.
– А, табличка, – протянула Валерия. Было непонятно, заподозрила она что-нибудь или нет. – Ну, если вам так интересно, её нашли во время археологических раскопок. Я нашла, если уж быть точной. Видите ли, я по профессии историк-археолог, вот участвовала в монгольской экспедиции. Как видите, результативно.
– Да уж… – сказал Родион. События последних дней не переставали его удивлять. – Знаете, Валерия, я тоже имею некоторое отношение к науке. Только к филологии. Но я бы очень хотел поговорить с вами по поводу вашей находки. Вы не могли бы уделить мне… ну, скажем так, некоторое время?
– Ну что ж, если хотите, поговорим, – неожиданно легко согласилась Валерия.
В её голосе послышалась лукавая нотка.
– Тогда я… – начал было Родион, но осёкся.
В трубке отчётливо прозвучал двойной щелчок.
Это скорее всего означало, что к ним на линии кто-то подключился. Похоже, их разговор прослушивали.
– Вы сейчас ничего не слышали? – спросил он, понизив голос, хотя понимал, что это бесполезно.
– Да вроде ничего, – сказала Валерия с лёгким недоумением. – Кроме вас, чего бы ещё?
– Послышалось, наверное… – проговорил Родион.
«Если это работает прослушка, – мелькнуло у него в голове, – разговор лучше свернуть как можно быстрее».
– Ладно, Валерия, – поспешно добавил он, – я очень рад, что мы с вами так быстро нашлись. Спасибо вам за звонок. Мы договорились, так что ждите моего визита. До встречи.
– Хорошо, Родион Сергеевич, до встречи, – ответила Валерия.
– Тоже можно просто – Родион, – он улыбнулся в трубку. – Всего доброго!
Окончив разговор, он опустился в кресло и долго сидел, раздумывая.
С недоразумением разобрались на удивление легко и быстро. Это хорошо… А шлем, значит, найден где-то в Монголии. Хм, странно. Если это его действие, почему он навеял китайские видения? И табличка эта с загадочной фразой тоже указывает на связь с Китаем… Стоило ли утаивать от Валерии про шлем и то, что испытал, надев его? Ведь всё равно придётся рассказать при встрече – если я хочу понять происходящее. А я хочу, очень хочу…
Нет, пожалуй, вопрос надо ставить не так. Правильно ли я сделал, что открыл этот ящик? Может, он теперь для меня стал ящиком Пандоры? Не совершил ли я роковую ошибку, позволив себе примерить сей диковинный шлем на свою неразумную башку? Может, не стоило эту вещь даже трогать? Какие проблемы тем самым я навлёк на себя? А ведь, судя по всему, навлёк какие-то, пока мне самому неведомые. То, что, встретившись с Валерией, придётся сознаться в своей минутной слабости – самая маленькая из них.
Собственно, это и не проблема вовсе. Новая знакомая – наверняка не из тех, кто станет скандалить, узнав о моём не очень-то красивом поступке. Наверняка воспримет снисходительно. Похоже, она женщина эмпатичная, интеллигентная… Интересно, как она выглядит?
Те щелчки во время разговора – тоже как-то странно… Если она не слышала, а я слышал – наверное, подключились только к моей линии. Если меня и вправду прослушивали, то ума не приложу, кому и зачем это понадобилось? Для кого может представлять интерес скромный сотрудник одного из ленинградских НИИ гуманитарного направления? Человек, бесконечно далёкий от каких-либо сведений, могущих представлять государственную важность…
А необъяснимый иррациональный кошмар на пороге засыпания – то ли угроза, то ли предупреждение? Что это было, только ли мои личные грёзы? Если что-то большее, то откуда оно, что означает?
Как много сразу всего навалилось, аж голова идёт кругом… Неужели всё это связано с тем, что я из любопытства напялил этот чёртов шлем? Не обойдётся ли моё любопытство чересчур дорого?
Родион повернулся, посмотрел на диковинную штуковину, блестевшую на столе.
И снова у него возникло чувство, что шлем притягивает его. Словно взывает: надень меня снова!
Нужно ещё раз попробовать. Сказал «а» – говори «б».
Опыт, который он получил вчера, вне всякого сомнения, был исключительным. Такая карта выпадает раз в жизни, и то единицам из многих миллионов. Ему, Родиону, сказочно повезло. Если жизнь предоставляет шанс повторить этот опыт, то было бы непростительным ротозейством такую возможность упустить. Но может, ничего больше и не будет, и он тешит себя иллюзорной надеждой. В конце концов, он же ничего не потеряет, если попробует ещё раз…
Так убеждая себя, он встал, подошел к столу, поднял шлем. Тут ему пришла мысль, что эксперимент лучше проводить сидя, мало ли что… Непонятно, как он в прошлый раз удержался на ногах – уж очень сильным было потрясение.
Он сел в кресло, но теперь со шлемом в руках, поудобнее устроился. Ну что же, начнём!
У него всё внутри замерло, как у человека перед прыжком с большой высоты в воду. Пару секунд он помешкал, потом сделал глубокий вдох-выдох, и руки его сами собой нахлобучили шлем на голову.
В следующий миг знакомый разряд сотряс его тело с головы до ступней. В глазах вспыхнуло, мириады ярких цветных искр разлетелись во все стороны на края Вселенной, оставив его одного в пустом и немом солнечном пространстве… Это было как полуденное сияние, разлитое повсюду. Потом это световое пространство вокруг него стало понемногу сгущаться и наполняться чем-то плотным, как бы материализовываться. И через какое-то неопределённое время – то ли несколько мгновений, то ли несколько столетий, обращённых вспять – окружающее приняло уже виденные когда-то очертания.
К нему вернулись привычные ощущения, как бы налились в ту пустую форму, которой он стал на время. Теперь он видел, слышал, обонял – да, опять его окружал Чанъань того далёкого века. А сам он был…
Нить шёлковая
Лиэй Тянь и его старый учитель беседовали, сидя в комнате на верхнем ярусе главной монастырской башни. Через открытые окна, с высоты более тридцати человеческих ростов, открывалась великолепная панорама города. Тянь часто бывал здесь, в «Большой пагоде диких гусей», и каждый раз любовался этим видом. Широкие прямые улицы, мощёные камнем и посыпанные белым песком, по обеим сторонам обсаженные кипарисами, грушевыми и сливовыми деревьями. Архитектурно изысканные буддийские храмы южных кварталов, просторный императорский парк Цзиньюань, огромный Извилистый пруд, заросший белыми кувшинками. Запретный город Хуанчэн с его разноцветными дворцами и озерцами, подобными огромным жемчужинам. Далеко, за городскими стенами, посреди лёссовых отмелей и зелёных холмов, блещет на солнце гладь реки Вэйхэ. Всё радует глаз…
За годы, которые Тянь провёл в скитаниях, столица не сильно изменилась. Что-то новое, конечно, он успел заметить. В западной части города выросли храмовые сооружения, которых он не видел раньше. Стали шире площади центральных рынков, и торговых рядов стало больше. То и другое было хорошим знаком: значит, властям есть на что строить, а народу есть что продавать и покупать. Тянь читал в исторических книгах о периодах, не столь благополучных для Поднебесной, а его наставник сам хорошо таковые помнил и о них рассказывал.
Нынче же, насколько Тянь слышал от других и мог оценить сам, дела в империи находятся на подъёме. Бывший правитель Ли Цуй безвременно ушёл к праотцам, а вместо него на трон взошёл его юный сын Ли Сюань. Пока отпрыск не достиг совершеннолетия, реальную власть делят его опекун и первый министр. К счастью для жителей страны, такая ситуация на сей раз не привела к извечной борьбе за единоличное правление и как следствие, ко всеобщей очередной смуте. Напротив, такое разделение ролей способствовало стабильности государства: каждый успешно занимается своим делом и на полномочия другого не покушается. Правительство крепко держит вожжи, и в провинциях царит порядок. Крестьяне исправно собирают урожаи, а чиновники – налоги. Налажена постоянная торговля с соседними странами, растут доходы в государственную казну. Крупные города, и в первую очередь Чанъань, процветают: бойко развиваются всевозможные ремёсла, зодчие возводят строения одно другого краше и величественнее, а у жителей в достатке и хлеб, и зрелища.







