Огонь и рифмы

- -
- 100%
- +
Чем Тянь был опечален, так это тем, что учитель ещё более постарел со времени их прошлой встречи. Но что поделаешь, время не остановить… Хорошо, что он ещё жив – а Тяня часто посещали тревожные мысли о том, что по возвращении может и не застать его на свете.
Цзэси Шунюану нынче было почти восемьдесят. Его смуглое лицо избороздили многочисленные морщины, редкая борода стала совсем седой, а глаза превратились в подслеповатые щёлочки. Ходил он уже с трудом, согнувшись и опираясь на палку. Но в его голове сохранились обширные знания и ясный ум. Его суждения были по-прежнему глубоки и проницательны, а дух – несгибаем. Даже в нынешнем состоянии он ежедневно заставлял себя подниматься на верхний этаж пагоды, чем восхищал других обитателей монастыря.
– Так значит, никто пока не овладел секретом большого огня? – спросил Шунюан, пытливо глядя на воспитанника. – Ни персы, ни арабы?
– Нет, учитель, – ответил Тянь. – Их умения мало превосходят то, что делали греки тысячу лет назад.
– Это странно… – наставник задумчиво погладил белую бороду и заговорил, обращаясь скорее к себе: – Я был уверен, что тамошние учёные ушли далеко вперёд по сравнению с нашими. Ведь государства, лежащие к западу от Поднебесной, весьма разные, и через них проходит намного больше торговых путей. Когда люди из разных стран обмениваются опытом – это и есть главное условие для распространения знаний. А наша страна куда менее открыта другим. Наша письменность очень отличается от той, что у них всех. Мы, китайцы, смотрим на мир по-другому, чем они. И даже думаем немного иначе. Поэтому нам труднее находить общий язык с другими…
Тянь кивнул:
– Я тоже считал, что они нас во многом опередили. Но оказалось, это не так. Я нигде не обнаружил подтверждений того, что их алхимики раскрыли секрет. Они, конечно, умеют делать много интересного. Кое-что я перенял и намерен когда-нибудь повторить…
– Например? – заметно оживился Шунюан.
– Скажем, из ячменной и виноградной браги они научились отгонять пахучую жидкость, которую называют «алкоголь». По виду не отличить от воды, но она хорошо горит. А если её принимать, обжигает горло и вызывает опьянение. Гораздо более сильное, чем от вина.
– Вот как? – усмехнулся старик. – И вправду интересное достижение. Я никогда не слышал о таком. Потом мы о нём поговорим, но давай продолжим о главном.
– Что касается главного… Тут они только подошли к закрытой двери. Кто-то в неё постучался. Но открыть эту дверь получилось только у меня.
– Если действительно так, я рад за тебя, Тянь. – Шунюан с сомнением покачал головой. – Но откуда у тебя такая уверенность?
– Сейчас ты сам в этом убедишься, учитель, – с этими словами Тянь вытащил из поясной сумки стеклянную бутылку с тёмно-серым порошком.
Он высыпал большую часть порошка кучкой на каменный карниз под окном, остальное – в виде идущей от неё дорожки по всей длине выступа. Потом вынул из той же сумки огниво, чиркнул кремнем по железной пластине. Выскочили оранжевые искры, попали на конец дорожки, и порошок тут же воспламенился. Пламя с лёгким шипением стремительно понеслось по полосе, превращая её в дым. Тянь успел отпрянуть за миг до того, как огонь достиг кучки. Она вся моментально вспыхнула, громко фыркнув. Над карнизом взметнулся сноп пламени и исчез, оставив после себя лёгкое серое облачко.
– Ну как? – Тянь обернулся и с довольной улыбкой посмотрел на учителя.
– Да, – медленно проговорил Шунюан, глядя, как дым выплывает из окна. По-видимому, старик был впечатлён, хотя по его лицу трудно было это прочитать. – Так мощно, быстро и практически без остатка… Это, несомненно, и есть тот большой огонь, который пытались получить наши лучшие умы. Но как? Как ты этого добился?
– О, это длинная история, – ответил Тянь. – Но мы же сейчас никуда не торопимся?
Находясь на чужбине, Лиэй Тянь побывал в Самарканде, Бухаре, Мерве. В каждом городе он разыскивал рудознатцев и металлургов, смолокуров и стекловаров, изготовителей горючих составов и лекарственных снадобий. И не просто ремесленников, а известных мастеров в своих областях. С людьми умелыми и знающими Тянь не ограничивался разговорами. Он находил возможность послужить у некоторых из них в качестве помощника, простого подмастерья. Он выполнял самую грязную и рутинную работу, самые трудные и опасные для здоровья поручения. Причём чаще всего задаром, а иной раз даже сам платил за это. Ибо понимал, что такое в порядке вещей.
Возможность приобщиться к секретам алхимической науки всюду являлась привилегией, доступной отнюдь не всем соотечественникам, не говоря о чужеземцах. Нужно было ещё доказать, что ты достоин владеть этими знаниями. И Тянь доказывал это усердным трудом, а также тем, что делился собственными знаниями (правда, не всеми и не со всеми). Он посещал городские библиотеки и выпрашивал у знатоков на время их частные рукописи. Немного зная арабский, он читал всё, что мог достать по интересующим его темам, попутно совершенствуя своё владение чужим языком.
Главным образом его занимал вопрос, как сделать горение максимально эффективным. Тайна огня ему представлялась близкой, глубинно родственной более великой тайне самой жизни как природного явления.
Для огня нужен воздух, рассуждал он, для дыхания тоже. В обоих случаях образуется тепло и выделяется один и тот же газ, который уже не поддерживает ни горения, ни дыхания. Вероятно, эти два процесса – по сути проявления чего-то одного, более общего. Только один из них идёт прямым путём, быстро и интенсивно, а другой – каким-то непостижимым опосредованным образом, сложно и медленно. Если совсем просто, то получается, жизнь можно рассматривать как сильно замедленную разновидность горения.
Для всякого горения нужен сам горючий материал, будь то дрова, сера или «земляное масло» – тёмная и вязкая жидкость с резким запахом, которая иногда просачивается из-под земли на поверхность. (А у живых организмов, очевидно, роль горючего выполняет пища). И необходим воздух. Это известно всем.
Но далеко не всем, а только учёным людям известно, что есть вещество, которое может поддерживать горение без доступа воздуха, в закрытых сосудах. Это такой белый порошок, если присмотреться – состоящий, как сода, из мелких кристалликов. Они растворимы в воде, а на языке дают характерный остро-холодящий привкус. На родине Тяня изредка находят отложения этого вещества в виде корки, образующейся на плодородных почвах. Сами китайцы называют его «земляной солью», а местные учёные, знающие о нём – «китайским снегом».
Но более распространённое название этого вещества у арабов, взятое из древнеримского языка – «селитра».
В тех землях, по которым странствовал Тянь, преобладали каменистые почвы, суглинок и пески, которые вообще не рождали селитру. Приходилось привозить из мест её редких месторождений ещё дальше на западе или из Китая.
Но со временем арабские алхимики научились делать «китайский снег» искусственным путём. Нашли случайно, в ходе бесчисленных опытов со всевозможными природными и рукотворными субстанциями. Кто-то смешал птичий помёт с толчёной яичной скорлупой и оставил изрядное количество этой смеси на открытом воздухе, периодически увлажняя. Наверное, тот безвестный экспериментатор предполагал, что из этой кучи через достаточно долгое время родятся птенцы. Птенцов не получилось, но обнаружилось нечто иное, весьма любопытное: по краям кучи образовались мелкие белые крупинки, похожие на звёздочки. Когда их собрали и стали исследовать, то поняли: это тот самый «китайский снег».
Таким образом, был найден способ получать селитру, что называется, «на месте». Правда, способ этот был весьма медленный и не очень-то эффективный: приходилось ждать месяцами, а желаемого вещества на выходе получалось очень мало. Но всё равно это было лучше, чем добывать ценное вещество за границей. Тем более, что начальные ингредиенты были доступны и дёшевы. Несколькими годами позже дотошные алхимики, воплощая на практике такой рецепт изготовления селитры, установили ещё некоторые существенные факты.
Во-первых, кроме яичной скорлупы, годятся также известь, мел, сода и древесная зола.
Во-вторых, если использовать что-то одно из этого, то селитра получается немного разная. Та, которая образуется с помощью соды, отличается от той, что образуется при использовании золы. И обе они отличаются от той, что получается, если в начальную смесь добавлять остальное. Все три разновидности селитры, будучи хорошо высушенными, одинаково усиливают горение, но в каждом случае цвет пламени разный. И по отношению к воде они ведут себя по-разному. Та, что получается из золы, почти не меняется при хранении. И хуже растворяется в воде, чем две другие разновидности, которые к тому же на воздухе сами по себе быстро отсыревают.
Третий факт, который стал ясен исследователям спустя ещё несколько лет, состоял в том, что кроме птичьего помёта, можно использовать вообще самые разные отходы животного происхождения: навоз, измельчённые кости, требуху и прочее. И даже человеческие естественные отходы годились в дело.
Правда, местная религия, набиравшая силу и влияние, сурово осуждала такие методы. Они считались нечистыми, а те, кто смел их практиковать, объявлялись пособниками шайтана. Некоторые алхимики всё же делали это тайком, рискуя однажды попасться и навлечь на себя праведный гнев поборников веры, – со всеми последствиями.
Тяня такие коллизии мало заботили. Он продолжал заниматься своим делом и методично добавлял всё новые крупицы знаний в свою копилку.
Теперь и Тянь узнал, как можно самому получать «земляную соль».
Проводя свои изыскания, он всё время размышлял над скрытой стороной этих процессов, пытаясь понять их логику. По всей видимости, селитра, как и воздух, содержит некий загадочный элемент, усиливающий огонь и участвующий в дыхании. Он каким-то образом снова улавливается из воздуха и связывается с другими элементами, которые раньше входили в состав живых существ. Мало того, что связывается – он переходит из газообразного, разрежённого состояния в твёрдое – то есть концентрируется. Значит, в селитре его в определённом смысле больше, чем в воздухе.
Что говорит об этом даосская натурфилософия? Что там писали наши древние алхимики, чему его учили Шунюан и другие наставники? Да, в природе всё циклично… Всё периодически проходит через стадии сгущения и разрежения. Согласно концепции У-син, все стихии связаны и переходят друг в друга, образуя замкнутый цикл. Дерево, огонь, земля, металл, вода и опять дерево.
Но почему в этой схеме древние мыслители не оставили места для воздуха? Ведь без него не будет других состояний. Наверное, его место – между огнём и землёй. Тогда огонь оказывается между деревом и воздухом. Это кажется разумным: обе стихии – та, что горит (дерево) и та, что поддерживает горение (воздух) вовлекаются во взаимодействие посредством третьей – огня. Далее, в дополненной схеме получается, что стихии воздуха и земли соседствуют. Все соседние стихии обнаруживают связь также и через переходные формы. А значит, в многообразии стихии земли должна быть такая разновидность, которая наиболее воплощает в себе «огневое» свойство воздуха. Эта разновидность и есть «земляная соль», селитра по-здешнему.
А что такое огонь по даосским представлениям? Рост, развёртывание «ян» – активного, дающего начала. И одновременное уменьшение, свёртывание «инь» – пассивного, воспринимающего начала. До того, как началось горение, мы наблюдаем обратное: «ян» находится в потенциальном, скрытом состоянии, а снаружи преобладает «инь» – инерция и покой. То, что горит – это то, что преобразуется, воспринимая активный элемент – это носитель «инь». То, что поддерживает горение, отдаёт активный элемент – является носителем «ян». Нас же интересует полное высвобождение начала «ян», то есть полное сгорание.
Горючее – само по себе целиком или почти целиком преобразуемый элемент. Сера сгорает полностью, превращаясь в удушливый газ. Воск, сосновая смола, «земляное масло» – тоже сгорают без остатка, хоть и образуют при том много копоти. Дрова, сгорая, оставляют небольшое количество золы. В каждом случае «иньская» часть расходуется вся или чуть менее. А «янская» – в нашем случае – селитра, активно участвуя в горении, сама теряет в весе очень мало. То же происходит, если селитру сильно нагревать без горючего. Она плавится и утрачивает элемент огня – тот, который роднит её с воздухом. Он просто улетучивается, сливаясь со своей изначальной стихией. Получается, данный элемент, хоть и содержится в селитре в концентрированной форме, всё равно остаётся таким же лёгким, как и сам воздух.
Из всего этого следует довольно простой вывод: для полного сгорания без воздуха нужно намного больше селитры, чем горючего.
Конечно, думал Тянь, здешним алхимикам, которые занимались поисками большого огня, это тоже понятно. К такой нехитрой догадке можно прийти как умозрительно, так и опытным путём.
Каково должно быть соотношение компонентов в каждом конкретном случае – вот более сложный вопрос. Ясно, что это зависит от того, какое горючее использовать. Но можно использовать одно, можно другое, третье, а можно и все вместе. Комбинаций может быть бесконечно много. Как узнать, какая из них оптимальна?
Местные учёные изготавливали свои пиротехнические составы наобум, просто смешивая в разной пропорции всё, что могло гореть и что попадалось под руку. Конечно, они добавляли туда и селитру. Что-то горело лучше, что-то хуже. Но в общем, судя по всему, никто из них не нашёл оптимальный состав – такой, который бы сгорал быстро и без остатка.
Да и китайские алхимики занимались по сути тем же самым. Тянь помнил ранее прочитанные трактаты своих предшественников, и для него это было ясно. Даже великий Сунь Сымяо, объявший разумом всю природу, в своих сочинениях не оставил ничего, кроме нескольких странных рецептов, которые годились скорее для врачевания.
Секрет «большого огня», как выражались искавшие его учёные Поднебесной, пока оставался секретом.
Пока нечем было похвастать и самому Тяню, хотя он был уверен, что ведёт поиски в правильном направлении.
Однако времени прошло уже много, средства заканчивались, и всё указывало на то, что ему пора домой.
Итак, главное, что вынес из своих исканий Лиэй Тянь, вернувшись на родину, было следующее. Он теперь умел сам изготавливать селитру. Более того, из занятий с согдийскими алхимиками он усвоил два весьма полезных навыка. Первое – селитру, полученную из соды или извести, можно было превратить в более ценную разновидность, устойчивую к влаге. Это делалось с помощью поташа – растворимого компонента золы. Второе – очищать полученную «зольную» селитру от примесей методом перекристаллизации из раствора.
Перед ним стояла всё та же старая задача: выявить другие компоненты большого огня и найти их наилучшее соотношение. Но молодой учёный интуитивно знал, что сейчас находится к её решению куда ближе, чем до своего путешествия на запад. Весь его опыт подсказывал, что нужная комбинация должна состоять из простых и доступных компонентов. И небольшого их числа – скорее всего, не более трёх.
Некоторое количество очищенной селитры – той, «зольной» – он привёз с собой для экспериментов. Но было понятно, что надолго этого количества не хватит. При всех рациональных соображениях придётся действовать методом подбора, ибо других методов нет – а это потребует и времени, и материалов. Тянь, конечно, понимал это и был готов к долгой кропотливой работе.
Но ему помогло чудо, которое он не мог объяснить.
Это случилось через несколько дней после возвращения. Проводя очередную серию опытов, Тянь возился до поздней ночи. Он порядком устал и когда лёг спать, заснул как убитый. Во сне он видел обычное крестьянское подворье, каких в окрестностях Чанъаня были сотни. На земле были рассыпаны зёрна, их клевали белые куры и чёрные петухи. Почему-то он точно знал, что там пятнадцать кур и три петуха. А ещё между ними сновали два жёлтых цыплёнка.
Проснувшись, Тянь не придал значения странному сну и продолжал свои занятия. Но следующей ночью ему приснилась незнакомая женщина, которая продавала цветы на рынке. На прилавке у неё лежали белые розы, жёлтые хризантемы и очень редкая разновидность мака – чёрные. Роз было шестьдесят, цветков мака – дюжина, а хризантем – восемь.
Тянь понял, что это не простое совпадение. За этими символами крылся какой-то смысл. Некоторое время он мучительно раздумывал, что всё это могло значить. И вдруг его осенило.
Откуда бы оно ни пришло, но вероятно, это был ответ на загадку, над которой он бился столько лет.
Белый цвет означал селитру, чёрный – уголь, а жёлтый – серу. А количество разных птиц или цветов в каждом сне означало… Конечно, долю соответствующих им компонентов в составе! Правда, пока не ясно, весовую или объёмную, но это уже не столь существенные детали…
Он тут же бросился делать эту смесь – благо, всё необходимое у него в лаборатории было. Достаточно древесного угля давал собственный очаг. Селитры осталось у него ещё немного. Сера тоже имелась, как и у всякого серьёзного алхимика. Она не была редкостью: эти тёмно-жёлтые застывшие потёки часто находили на склонах огнедышащих гор.
Дело было за малым. Сначала каждую составляющую перетереть в порошок, как можно более тонкий. Каждый раз, готовя свои пиротехнические забавы, Тянь долго орудовал тяжёлым бронзовым пестиком в глиняной ступе. Он давно знал: чем сильнее измельчены вещества, тем лучше идёт реакция между ними. Это было азбукой алхимической науки.
Далее отмерить нужные количества того, другого и третьего. Сделать это отдельно и по объёму, и по весу.
Провести эксперимент надо для того и другого состава. Они, конечно, будут отличаться, хоть и не сильно. Но он же ищет наилучший вариант.
Наконец, тщательно перемешать в обоих полученных составах все компоненты до однородного состояния – это тоже очень важно.
И когда Тянь проверил огнём то, что изготовил – раз, другой, третий – его охватило настоящее ликование. Полученное в снах откровение полностью оправдало себя на практике.
Этот порошок не просто горел – он ярко вспыхивал светло-сиреневым, почти белым пламенем и не оставлял после себя ничего, кроме дыма. Оказалось, именно эти составляющие именно в такой весовой пропорции были необходимы, чтобы полностью высвободить из селитры законсервированный в ней «огненный элемент».
Тянь наконец нашёл, что так долго искал. Кто или что помогло ему в этом – можно было только гадать.
Но формула большого огня открылась ему.
– Теперь, учитель, ты знаешь, как я достиг этого, – подытожил Тянь свой рассказ.
Шунюан, посидев немного в задумчивости, произнёс:
– Я должен поздравить тебя с успехом, Тянь. Видимо, само Небо подсказало тебе.
Тянь был и польщён, и взволнован.
– Может, и так, – воскликнул он. – Но почему именно мне? За какие заслуги? Ведь многие, кто ничем не хуже меня, пытались, но безуспешно!
– Не знаю, и никто не знает, – невозмутимо ответил старик. – Наверное, сочло тебя самым достойным. Видишь ли, Тянь, всё значительное – в науках или в искусствах – достигается с помощью Неба. А кому оно выбирает помогать и почему… Эта тайна куда глубже, чем тайна большого огня. Людям её никогда не постичь…
Он опять некоторое размышлял о чём-то, потом спросил:
– Ты ещё кому-нибудь рассказал?
– Нет, учитель, – ответил Тянь, – пока только тебе.
Наставник кивнул:
– И не говори. Пока не надо. Пусть будет твоим секретом… ну разве только ещё моим.
Ещё помолчав, он добавил:
– Твоё открытие изменит многое в жизни людей. И не только в Поднебесной, но и далеко за её пределами.
– Учитель, ты правда так считаешь? – Тянь недоверчиво улыбнулся. – Очень многое?
Старый монах вздохнул, как показалось Тяню, с некоторой печалью.
– Видимо, ты сам ещё не осознал значимость того, что нашёл. А я не сомневаюсь, что это будет иметь большие последствия. Но какие – вот вопрос. Я прожил долгую жизнь и знаю, что люди используют во зло самые лучшие вещи.
– Учитель, о каком зле ты говоришь? – Тянь пожал плечами. – Большой огонь для меня – только большая забава. Я ведь не собираюсь устраивать пожары или что-то вроде этого. Я собираюсь радовать людей хорошими зрелищами, и больше ничего!
– В том-то и дело, что это забава только для тебя, Тянь.
Шунюан встал и молча прошёлся взад-вперёд, потом остановился и продолжил:
– Когда о большом огне станет широко известно, непременно найдутся те, кто захотят использовать его совсем по-другому. Человеческая природа неизменна. Вспомни, что писали Конфуций и Лао-Цзы, о чём учил основатель нашего монастыря Сюань-цзан… Надеюсь, ты не забыл его буддийские тексты, занимаясь науками?
– Большую часть забыл, – признался Тянь. – Ведь после того я прочёл много других… Но главное всё же помню.
Шунюан покивал седой головой:
– Тогда ты должен понимать, почему я прошу тебя строго хранить секрет большого огня. Знание может быть опасным, особенно во времена больших перемен. А такие перемены в Поднебесной, мне кажется, не за горами.
– Какие перемены ты имеешь в виду, учитель? – обеспокоенно осведомился Тянь.
Старик снова глубоко и печально вздохнул, потом заговорил:
– Когда ты уходил с караваном на запад, Поднебесная переживала хорошие времена, безмятежные и благодатные. Но ничто не бывает постоянным. Нынче спокойные времена, похоже, заканчиваются. Из провинций стали доходить вести о крестьянских восстаниях. Слишком уж высокими поборами их обложили, да ещё после засушливых лет… Кроме того, я слышал, у нас в столице военные недовольны положением дел. Мздоимство чиновников превзошло всякую меру, а государственная власть ослабла. Подобное уже не раз приводило к смуте. Кто знает, к чему приведёт сейчас?
Тянь некоторое время сидел, не говоря ни слова и обдумывая слова наставника. Затем тихо произнёс:
– Ты прав, учитель. Я обещаю никому не раскрывать секрет большого огня.
Нить нейлоновая
И снова всё окружающее вдруг задрожало, контуры предметов стали расплываться и таять в воздухе, пока не растворились совсем. Исчезли стены монастырской пагоды, исчезла прекрасная панорама Чанъаня, исчез древний Китай. Бесследно испарились Лиэй Тянь и его старый наставник.
Вместо них остался Родион, сидевший в кресле со шлемом на голове и совершенно ошарашенный, как и в первый раз.
Его догадка подтвердилась: история, которую он наблюдал с помощью шлема, разворачивалась! Это было как многосерийный фильм – с той разницей, что здесь было полное погружение в реальность фильма. И отождествление его, зрителя, с главным персонажем.
Родион встал, отнёс шлем на стол. Потом начал ходить из угла в угол, меряя шагами комнату. Пережитое несколько минут назад было настолько ярким, настолько огромным, что не умещалось ни в какие мысли. Нужно было какое-то время, чтобы дать полученным впечатлениям улечься. Он глянул на часы – да, как и в прошлый раз, он провёл со шлемом на голове всего минут пять. А казалось, что перед его внутренним взором пронеслось несколько лет, насыщенных разными значимыми и волнующими событиями. Он и вправду жил жизнью другого человека – того, кто существовал, думал, чувствовал много веков назад. И эти эпизоды чужой жизни были не менее реальными, чем его собственная.
Нет, размышлял Родион, я не сумасшедший. Со мной всё нормально. Но я столкнулся с чем-то таким, чему нет объяснения. Чему просто не могло быть места в той картине мира, которая сформировалась у меня в голове.
С самого детства ему объясняли, что бывает и чего не бывает. Объясняли родители, воспитатели в детском саду, учителя в школе, преподаватели в институте, объясняли многочисленные книги и научные труды, которые он читал. О том же говорил накопленный житейский опыт и здравый смысл. В своём нынешнем возрасте он и сам мог бы убедительно разъяснять людям менее образованным, что бывает, а чего нет. Мог бы… до событий последних дней, которые основательно поколебали его мировоззрение.
Сейчас прежде всего надо сохранять спокойствие и трезвую голову. Как бы это ни было трудно.
И что же дальше? Рассказывать сотрудникам или ещё кому-то – нет, он уже об этом думал – потом, потом. Это в любом случае никогда не поздно. Надо попытаться разобраться с этим, понять хоть что-то. Узнать, как далеко он может зайти в просмотре этого кино. Вернее, насколько ему будет это дано… неизвестно кем или чем. Но в любом случае хотелось бы досмотреть его до конца.
Зачем? Просто из праздного любопытства? Нет, неправильная постановка вопроса. Этот невероятный феномен требует изучения – а он, Родион Костромин, как человек науки, не может оставить его без внимания. Но не только в этом дело, и даже, наверное, не столько… Было во всём этом опыте нечто такое, что касалось его лично. Каким-то глубинным, таинственным образом связывало его с тем загадочным человеком давно ушедшей эпохи и совершенно иной, почти чужой культуры.






