Глава 1
Я смотрела в объектив своего iPhone и чувствовала, как руки дрожат. Красный индикатор прямого эфира мигал, как сигнал SOS, а в чате Instagram уже появились первые зрители с привычными сердечками и вопросами.
– Привет, мои дорогие подписчики, – начала я, и голос предательски дрогнул. – Меня зовут Анна Валерьевна Лебедева, и сегодня… сегодня будет тот самый разговор.
В зеркале камеры я увидела себя: растрепанные каштановые волосы, смазанная тушь под глазами, никакого Beauty-фильтра. Обычно в эфирах я выглядела как с обложки журнала, а сейчас – как после недельного марафона Netflix-сериалов.
"Анечка, что случилось?", "Где Антон?", "Ты плакала?" – комментарии сыпались дождем.
– Антон и я больше не вместе. – Когда нервничаю, начинаю говорить быстро, как робот-диктор на двойной скорости. – И знаете, что он сказал мне на прощание? Что я живу ради контента. Что у меня нет настоящих чувств, только просмотры и лайки.
Я встала и начала метаться по квартире. Камера поймала мою обычную творческую катастрофу: блокноты с набросками иллюстраций, разбросанные по столу как после взрыва, три пустых стаканчика из-под кофе, зарядки от четырех гаджетов, планшет с незаконченным единорогом для детской книжки. В углу валялась футболка с надписью "Content Queen" – подарок от того же Антона.
– Представляете? – Я размахивала руками, как мельница на ветру. – Он сказал, что я не способна любить по-настоящему! Что все мои отношения – это спектакль для двухсот тысяч подписчиков!
Чат взорвался. "Антон козел!", "Не расстраивайся!", но кто-то написал: "А может, он прав?" Последнее ранило больше всего.
– И знаете что? – Я замерла перед камерой. – Может, он прав. Может, я действительно разучилась быть настоящей без объектива.
"Не говори так!", "Ты лучшая!", "Антон просто завидует!" – подписчики пытались поддержать.
– Но я докажу – ему и себе – что это неправда. – Сердце колотилось, а в животе что-то переворачивалось. – Я проведу эксперимент. Научный, честный, задокументированный.
Счетчик зрителей прыгал: 1247, 1839, 2156. Вирусный контент в реальном времени.
– Девяносто дней. – Я подняла дрожащий палец. – Девяносто дней с совершенно незнакомым мужчиной. Мы будем жить вместе, узнавать друг друга, строить отношения с нуля. И я докажу, что способна полюбить человека не ради лайков, а по-настоящему.
"ЧТО?!", "АННА, ТЫ СОШЛА С УМА?!", "ЭТО ЖЕ ОПАСНО!" – чат превратился в хаос из капслока и восклицательных знаков.
– Я найду через агентство мужчину, который согласится на эксперимент. Заключим контракт, арендуем лофт. Никакого предварительного знакомства, чистый лист. И да, я буду снимать – не каждую минуту, но ключевые моменты. Иначе кто поверит?
"А если он маньяк?", "Где гарантии безопасности?", "Анна, не надо!" – вопросы и предупреждения сыпались градом.
– Конечно, будут проверки, всё официально, – заверила я, хотя сама понятия не имела, как это организовать. – Если через девяносто дней я его полюблю – Антон был неправ. А если нет…
Я пожала плечами, изображая легкость, которую не чувствовала.
– Значит, он знал меня лучше, чем я себя.
"НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!", "ЛУЧШИЙ КОНТЕНТ ГОДА!", "ГДЕ ВЗЯТЬ ТАКОГО МУЖИКА?" – реакции разделились пополам.
– Заявки принимаю в директ до завтра. Возраст 25-35 лет, серьезные намерения, готовность к документированному эксперименту. – Я глубоко вдохнула. – Встретимся завтра, мои дорогие. Keep calm and follow me.
Отключила эфир и рухнула на диван. Телефон взорвался уведомлениями – личные сообщения, комментарии, репосты, звонки. Среди цифрового безумия мигало сообщение от Софии Игоревны Крыловой:
"Анна Валерьевна Лебедева, ты совсем офигела? Звони НЕМЕДЛЕННО!"
Я уставилась в потолок с трещиной над диваном. В животе всё сжалось от понимания:
Боже мой, что я наделала?
К десяти утра мои личные сообщения превратились в цифровой апокалипсис. Восемьсот сорок семь заявок. 847! Я считала, пересчитывала, но число росло каждую минуту. От двадцатилетних студентов до сорокалетних бизнесменов, от москвичей до жителей Камчатки, готовых ради эксперимента пересечь всю страну.
– Аня, ты понимаешь, что девяносто процентов из них просто хотят стать блогерами через твой канал? – София сидела напротив меня в кафе "Кофе и точка", листая заявки на своем устройстве. Как всегда, выглядела так, будто сошла с обложки делового журнала: безупречный блейзер цвета мокрого асфальта, волосы от стилиста, профессиональный макияж.
А я сидела в том же свитшоте, в котором спала, с остатками вчерашней туши.
– Понимаю, – ответила я, чуть не пролив капучино на телефон. – Поэтому обратилась в агентство "Премиум подбор". Они работают с серьезными людьми, проверяют всё от криминального прошлого до психологического профиля.
– И во сколько это обойдется твоему бюджету на контент?
– Пятьдесят тысяч за подбор, плюс гонорар участнику… – Я сглотнула. – Пятьсот тысяч рублей за три месяца.
София едва не поперхнулась кофе.
– Полмиллиона? Анна, у тебя есть такие деньги?
– Есть, – соврала я. На самом деле это были все мои накопления за год блогерства плюс гонорары за иллюстрации. После эксперимента я останусь финансово на нуле. – Это инвестиция в контент.
– Или в психотерапию, – пробормотала подруга.
Телефон завибрировал. Звонок с незнакомого номера.
– Анна Лебедева? – приятный женский голос. – Это агентство "Премиум подбор". Мы проанализировали вашу заявку. Очень… нестандартный запрос.
– Можете помочь?
– Конечно. У нас есть база кандидатов, подходящих под ваши критерии. Мы отобрали пятерых наиболее подходящих. Можете сегодня с ними познакомиться?
– Сегодня? – В животе что-то екнуло. – А… можно подробности?
– Все мужчины от 27 до 34 лет, высшее образование, стабильный доход, чистая репутация. Готовы к участию в вашем… эксперименте.
Через час я сидела в офисе агентства на Новом Арбате, смотрела на пять папок с анкетами. Менеджер Светлана Петровна разложила их передо мной как карты таро судьбы.
– Кандидат номер один: Дмитрий, 29 лет, маркетолог, увлекается йогой и веганской кухней.
Симпатичный, но в его улыбке что-то напоминало спонсора протеиновых коктейлей.
– Кандидат номер два: Сергей, 32 года, программист, киберспорт и аниме.
Типичный парень в очках. Милый, но для романтического контента…
– Кандидат номер три: Артем, 27 лет, фитнес-тренер…
– Следующий, – перебила я. Фитнес-контент у меня уже был.
– Кандидат номер четыре: Игорь, 34 года, финансист…
– А пятый?
Светлана Петровна помедлила.
– Максим Ковалев, 29 лет, архитектор. – Она открыла последнюю папку. – Честно говоря, он не совсем подходит под ваши требования.
– Почему?
– Он поставил довольно жесткие условия. Минимум съемок, никакой постановки, строгие границы приватности. И еще… он хочет весь гонорар получить авансом.
Я посмотрела на фотографию. Высокий мужчина с серыми глазами и правильными чертами лица, в дорогой рубашке. Выглядел как модель архитектурного журнала и смотрел в камеру с легким вызовом.
– Почему он согласился на эксперимент?
– Сказал, что деньги нужны для благотворительного проекта. Строительство доступного жилья для погорельцев.
Что-то внутри отозвалось. Большинство кандидатов явно хотели славы. А этот…
– Можно встретиться?
– Он ждет в кафе на первом этаже.
Максим сидел в углу кафе с эспрессо и читал что-то на экране. Увидев меня, поднял глаза – серые, внимательные, немного скептичные.
– Анна, – представилась я.
– Максим, – ответил он, крепко пожимая руку. – Садитесь.
Я плюхнулась на стул и тут же пожалела о выборе наряда. Он выглядел как успешный бизнесмен: дорогая рубашка, качественные джинсы, часы дороже моей месячной аренды. А я – как студентка после бессонной ночи.
– Я изучил ваш блог, – сказал он без предисловий. – Интересный контент. Хорошая подача, качественные фото.
– Спасибо, – не понимая, комплимент это или оценка.
– Но у меня есть условия.
Он достал листок с напечатанным текстом.
– Первое: минимум съемок. Не более двух часов в день, только по взаимному согласию. Второе: никаких камер в спальне и ванной. Третье: я оставляю за собой право прекратить эксперимент в любой момент.
Я читала его список и чувствовала, как мой план идеального контента рассыпается.
– А как же документирование процесса? Аудитория должна видеть развитие отношений.
– Отношений пока нет, – сухо ответил он. – И неизвестно, будут ли.
– Но тогда в чем смысл эксперимента?
Максим откинулся назад и внимательно посмотрел на меня.
– А в чем смысл для вас, Анна? Доказать бывшему парню, что способны любить? Набрать миллион подписчиков? Или действительно разобраться в себе?
Честный, неудобный вопрос.
– Не знаю, – призналась я. – Наверное, всё вместе.
– Честный ответ. – Он кивнул. – Мне нравится честность.
– А вам зачем эти деньги? Правда про благотворительность?
Лицо стало жестче.
– У меня есть проект: доступное жилье для людей, потерявших дома в пожарах. Нужно пятнадцать миллионов на запуск. Ваши пятьсот тысяч – капля в море, но важная капля.
– Почему согласились на эксперимент?
– Потому что, возможно, я тоже хочу разобраться в себе. И потому что мне кажется, вы не такая, как выглядите в кадре.
– А какая я?
– Более живая. И более потерянная.
Неловко от его прямоты.
– Ваши условия… они усложнят съемки.
– Тогда придется быть креативнее. Разве не в этом суть хорошего контента?
Он был прав, хотя признавать не хотелось.
– Есть еще одно условие, – добавил Максим. – Если через девяносто дней мы поймем, что эксперимент провалился – мы честно об этом скажем. Без фальшивого хеппи-энда ради аудитории.
– Договорились.
– Тогда остался юридический вопрос.
Я достала из сумки толстую папку, которую дали в агентстве.
– Контракт. Три экземпляра, всё официально. Пункты о конфиденциальности, финансовых обязательствах, условиях проживания.
Я листала страницы и чувствовала, как реальность происходящего накрывает меня волной. Это не просто безумная идея после расставания. Это юридический документ. Настоящий эксперимент. Три месяца с незнакомым человеком.
– Лофт на Красных Воротах уже арендован через агентство, – продолжал Максим. – Две спальни, кухня-гостиная, всё необходимое. Заселение завтра.
– Завтра? – У меня перехватило дыхание.
– А что, хотите отложить? Чем дольше тянем, тем больше шансов, что кто-то передумает.
Правильно. Если сейчас не подпишу, завтра найду тысячу причин всё отменить.
– Где ручка?
Максим протянул дорогую перьевую ручку. Взяла – пальцы снова дрожали.
– Анна, – тихо сказал он, – вы уверены?
Я посмотрела на него: серьезное лицо, внимательные серые глаза, ни тени насмешки. Этот человек воспринимал ситуацию серьезно. Может, серьезнее меня.
– Нет, – ответила честно. – Не уверена. Но сделаю.
Расписалась размашисто: "Анна Валерьевна Лебедева".
Максим поставил аккуратную подпись: "Максим Андреевич Ковалев".
– Ну что же, – сказал он, убирая документы. – Эксперимент официально начинается завтра в девять утра.
Я смотрела, как он собирает вещи, и только сейчас поняла: я подписала контракт на самую безумную авантюру в жизни. Девяносто дней с незнакомым мужчиной.
Что может пойти не так?
Кажется, я скоро узнаю.
Глава 2
Девять утра. Я стою перед входом в лофт на Красных Воротах с двумя чемоданами и четким планом действий, который уже трещит по швам от одного взгляда на происходящее внутри.
Анна Валерьевна Лебедева превратила пустое пространство в съемочную площадку, достойную федерального телеканала. Профессиональные камеры на штативах стоят в каждом углу, как молчаливые часовые. Кольцевой свет освещает кухонную зону так ярко, что хочется надеть солнцезащитные очки. А в гостиной уже установлен целый арсенал техники – от основной камеры до каких-то мелких устройств, которые, судя по LED-индикаторам, уже вовсю что-то записывают.
– Максим Андреевич! – Анна материализуется рядом со мной в ярко-розовом костюме и с двумя телефонами в руках. – Добро пожаловать в нашу студию! Уже семь тысяч человек смотрят сторис о вашем прибытии!
Наша студия. Семь тысяч свидетелей моего шока. Я мысленно корректирую план действий и пытаюсь найти в этом технологическом апокалипсисе место для нормальной человеческой жизни.
– Впечатляет, – говорю я, ставя чемоданы строго параллельно стене. Автоматически поправляю их положение – левый стоял на два сантиметра ближе к порогу. – А где, собственно, квартира?
Она заливисто смеется – звук одновременно звонкий и слегка истеричный, что выдает уровень её собственного стресса.
– Квартира И ЕСТЬ студия! Всё очень продумано. – Она делает широкий жест, как телеведущая, представляющая приз в игровом шоу. – Смотрите: вот эта камера снимает кухню, тот аппарат охватывает гостиную, а та красотка следит за прихожей. У нас будет полный охват всех активностей!
Кухню. Гостиную. Я перевожу взгляд с её восторженного лица на технику, которая мигает красными огоньками, словно система безопасности в банке.
– И сколько всего камер? – спрашиваю я, машинально подсчитывая видимые устройства.
– Анна, – говорю я, – а где именно зоны без камер?
Она замирает с пультом от кольцевой лампы в руке, и я вижу, как её мозг лихорадочно обрабатывает мой вопрос.
– Зоны без камер? – переспрашивает она с такой интонацией, словно я спросил про места без воздуха.
– Мы обсуждали это вчера. Приватные пространства, где можно просто существовать, не создавая контент.
– А-а-а-а! – Её лицо озаряется пониманием, и она начинает активно жестикулировать. – Конечно! Санузлы полностью свободны от съемок. Это же основы приватности! И… – она оглядывается по сторонам, явно импровизируя, – и балкон! Балкон определенно приватная зона.
Я поворачиваю голову к панорамным окнам и смотрю на крошечную лоджию. Три квадратных метра пространства с видом на шумную магистраль и вентиляционные трубы соседнего дома. Великолепно. Мой личный остров уединения размером с кладовку и с романтическим видом на выхлопные газы.
– Отлично, – говорю я, мысленно планируя, как организовать рабочее место в спальне так, чтобы минимизировать попадания в кадр и максимизировать продуктивность.
Анна между тем начинает что-то активно писать на планшете, и лофт оживает, как космический корабль при запуске двигателей. Умное освещение плавно регулируется под "естественный дневной свет", климат-контроль начинает тихо гудеть, кондиционер щелкает заслонками, а из скрытых динамиков льется фоновая музыка – что-то среднее между лаунж-джазом и звуками природы.
– Круто, да? – Она поворачивается ко мне с гордостью создателя искусственной вселенной. – Всё автоматизировано! Освещение, температура, даже музыка подстраивается под время суток и настроение. Идеально для съемок! Умный дом по полной программе!
Я киваю, рассматривая датчики движения под потолком и пытаясь подсчитать количество устройств, которые сейчас анализируют мое поведение. Идеально для съемок, но катастрофически неудобно для жизни. Я привык контролировать свою среду – от температуры в кабинете до яркости настольной лампы. А здесь всё решает искусственный интеллект квартиры, запрограммированный неизвестно кем под неизвестные мне задачи.
– А как это всё отключить? – спрашиваю я, указывая на мигающий датчик движения над входной дверью.
– Отключить? – Анна смотрит на меня с таким выражением лица, словно я предложил отключить электричество во всем районе. – Зачем его отключать? Он же супер удобный! Сам регулирует освещение, когда ты заходишь в комнату, сам включает музыку, сам…
– Сам следит за каждым моим движением, – заканчиваю я.
– Ну… технически да. Но это для удобства! И для контента, конечно.
Конечно. Датчик, который записывает каждое моё движение по квартире и передает данные в общую smart-систему, а заодно может попасть в очередной пост о том, "как часто Максим ходит в туалет". Очень удобно для человека, который ценит приватность превыше комфорта.
– Понятно, – говорю я и направляюсь к той части лофта, которая по плану должна стать моей спальней.
За матовым стеклом обнаруживается минималистичное пространство с кроватью, встроенным шкафом и рабочим столом у окна. Всё выдержано в серо-белых тонах – нейтрально, функционально и, по моим стандартам, почти идеально. Если не считать камеры в углу под потолком, которая смотрит прямо на кровать.
– Анна Валерьевна, – зову я её, сохраняя спокойный тон.
Она появляется в дверном проеме с планшетом в руках и наушником в ухе.
– Да? Ой, подождите секунду! – Она что-то быстро говорит в микрофон наушника: – Сейчас не могу, у нас тут важные переговоры с соседом. Перезвоню через десять минут!
Сосед. В любой другой ситуации я бы улыбнулся такому описанию наших отношений.
– Вы говорили, что спальни – приватные зоны, – говорю я, кивая на камеру.
– Да, конечно! – отвечает она с энтузиазмом продавца, который только что нашел идеальное решение проблемы клиента. – Просто эта камера для… ну, для общих кадров. Она не будет снимать что-то личное. Только если ты сам не захочешь поделиться чем-то интересным с аудиторией!
Я смотрю на неё, пытаясь понять, действительно ли она считает, что я буду «делиться» своими утренними процедурами с её подписчиками. Или она просто не до конца осознает нелепость этого предложения.
– Камера в спальне нарушает наш договор, – говорю я спокойно, но твердо.
– Но как же контент? – В её голосе звучит искреннее недоумение, как у ребенка, которому объясняют, что нельзя есть мороженое на завтрак. – Люди хотят видеть настоящую жизнь! Как мы просыпаемся, как собираемся на работу, как выбираем одежду, как…
– Как я сплю в трусах? – прерываю я. – Очень естественный контент.
Она краснеет так ярко, что это видно даже сквозь слой тонального крема.
– Ну… не для этого же контента! – бормочет она. – В пижаме или… в общем, прилично!
– Анна, камера в спальне либо выключается навсегда, либо я сейчас же собираю чемоданы и еду домой, – говорю я, и она понимает, что я не шучу.
– Хорошо, – говорит она после паузы, явно просчитывая потери контента против потерь всего проекта. – Камеры в спальнях работают только когда мы сами их включаем. Договорились?
– Договорились.
Первый компромисс. Записываю в ментальную заметку: прогресс возможен, но требует четких границ и готовности их отстаивать.
Через полчаса мы сидим за обеденным столом с двумя планшетами, блокнотом, стаканом кофе и чашкой матча латте. Анна настроила камеру так, чтобы снимать нас в три четверти – "более эффектно и красиво", по её словам.
– Итак! – говорит она, включив запись и тут же преобразившись в блогерскую версию себя: улыбка шире, жесты активнее, голос чуть выше. – Мы составляем правила нашего совместного проживания! Максим, как архитектор, наверняка любит всё структурировать, правда?
Совместное проживание. Я открываю заметки на телефоне – за ночь составил подробный план организации быта. Восемнадцать пунктов, разбитых на четыре категории: личное пространство, общие зоны, бытовые обязанности и график съемок. Каждый пункт продуман и логически обоснован.
– Предлагаю начать с зонирования, – говорю я. – Каждому нужно личное пространство, неприкосновенное для другого… соседа.
– Ага, – Анна что-то быстро записывает в блокнот, одновременно поглядывая на экран планшета, где, судя по всему, появляются комментарии к прямому эфиру. – А что насчет холодильника? У меня особая диета для съемок, плюс протеиновые коктейли, плюс добавки, плюс…
– Разделим полки поровну, – прерываю я. – Две полки вам, две мне. Отдельные контейнеры для скоропортящихся продуктов с подписанными датами.
– А если я захочу приготовить что-то особенное для видео? – спрашивает она, не поднимая глаз от телефона, куда только что пришло уведомление.
– Предупреждаете заранее, бронируете кухню на необходимое время.
Она перестает писать и смотрит на меня с нарастающим любопытством.
– Вы хотите составить расписание использования кухни? Серьезно?
– Именно. Утром с семи до девяти – общее время, можем готовить одновременно. С девяти до одиннадцати – ваши кулинарные съемки. С одиннадцати до тринадцати – моё рабочее время, соответственно, в квартире тишина. После обеда…
– Стоп-стоп-стоп! – Анна поднимает руку, как полицейский, останавливающий движение. – А если я захочу спонтанно приготовить панкейки в два часа дня? Или в три утра мне внезапно захочется испечь кексы?
– Согласовываете со мной.
– А если вы будете на работе?
– Пишете сообщение, ждете ответа.
– А если у вас важная встреча, и вы не отвечаете на сообщения?
– Ждете до вечера.
Анна медленно откладывает ручку и облокачивается на спинку стула. На её лице написано такое откровенное недоумение, словно я предложил ей получать справку в ЖЭКе на каждый чих.
– Максим, – говорит она тоном терпеливого психолога, работающего с особенно сложным клиентом, – вы понимаете, что мы снимаем эксперимент о естественной совместной жизни, а не документалку об эффективном тайм-менеджменте?
Я делаю паузу. Технически она права – мой подход превращает спонтанное сосуществование в военную операцию. Но как ещё организовать хаос, который неизбежно возникнет при совместном проживании двух людей с диаметрально противоположными подходами к жизни?
– Хорошо, – говорю я после размышлений. – Тогда что вы предлагаете?
– Давайте попробуем жить, а не планировать жизнь! – говорит она и тут же хватает телефон, который начал настойчиво вибрировать.
Не поднимая глаз от экрана, она начинает быстро печатать ответы на сообщения. Я сижу перед включенной камерой, ожидая продолжения нашего якобы важного разговора о правилах совместного проживания, но Анна полностью погружается в виртуальную реальность социальных сетей.
– Анна Валерьевна, – говорю я через минуту.
– Мм? – мычит она, не отрываясь от экрана.
– Анна Валерьевна, камера записывает, – напоминаю я.
– Да-да, сейчас! – Она поднимает глаз от телефона на две секунды, а потом снова ныряет в экран. – Просто подписчики супер активные сегодня, хотят узнать первые впечатления о вас. Кстати, может, скажете пару слов для камеры? Люди очень любопытствуют!
И вот тут происходит моё первое настоящее столкновение с реальностью блогерской жизни. Для Анны социальные сети – не просто работа или хобби, это способ существования. Постоянная связь с аудиторией, мгновенные реакции на комментарии, непрерывный поток коммуникации. Она физически не может отключиться от этого процесса даже на время серьезного разговора. Это как просить человека перестать дышать.
– Думаю, стоит установить ещё одно правило, – говорю я. – Когда мы обсуждаем что-то важное, телефоны откладываем в сторону.
Анна поднимает глаза от экрана и смотрит на меня с таким выражением, словно я предложил ей ампутировать руку.
– Но… а если что-то срочное?
– Что может быть срочнее нашего разговора о том, как мы будем жить следующие три месяца?
Она задумывается, и я вижу настоящую внутреннюю борьбу на её лице. С одной стороны, она понимает логику моих слов. С другой стороны, её мир построен на принципе мгновенности – мгновенной коммуникации, немедленных реакций, постоянного присутствия в информационном потоке.
– Хорошо, – говорит она наконец и демонстративно кладет телефон экраном вниз. Но я замечаю, как её рука непроизвольно тянется к устройству каждые тридцать секунд. – Но только во время действительно важных разговоров!
– Договорились.
Я возвращаюсь к своим заметкам, но тут Анна встает из-за стола и направляется к камере.
– Что вы делаете? – спрашиваю я.
– Регулирую угол, – отвечает она, не поворачивая головы. – Нам нужно, чтобы было видно эмоции на лицах, а то получается слишком статично.
Она наклоняется над камерой, что-то настраивает, и я невольно обращаю внимание на то, как она двигается. Уверенно, с какой-то артистической грацией, даже когда просто возится с техникой. Всё в ней говорит о том, что она привыкла быть в центре внимания и чувствует себя естественно под прицелом объектива. Для неё камера – не вторжение в личную жизнь, а естественная часть реальности.
– Можете продолжать, – говорит она, возвращаясь на место. – Я слушаю.
Но я уже потерял нить разговора. Вместо правил организации быта в голове крутятся наблюдения о том, насколько по-разному мы воспринимаем это пространство. Для неё лофт – съемочная площадка, рабочее место, дом только в той мере, в какой это нужно для контента. Для меня это должно стать убежищем после рабочего дня, местом, где можно расслабиться и побыть собой.
А тут как раз телефон Анны начинает играть мелодию уведомления – что-то попсовое и навязчивое.
– Извините! – Она хватает устройство.
И мы возвращаемся к исходной точке.
– Знаете что, – говорю я, закрывая заметки, – давайте попробуем ваш подход. Будем решать вопросы по мере их поступления.
Анна улыбается – первая по-настоящему искренняя улыбка за весь день, без камерного глянца.
– Правда? Отлично! Значит, правило номер один: никаких лишних правил!
И тут же нарушает это правило, хватая телефон, чтобы запостить сторис о нашем "эпохальном решении жить без правил". В кадр попадает мое лицо с выражением легкого недоумения.
– Идеально, – комментирует она, просматривая получившийся сторис. – Очень естественно.
Половина восьмого вечера. Последняя камера выключена, софиты погашены, лофт освещает только мягкий свет встроенных LED-светильников, которые умная система настроила на "вечерний режим". Анна исчезла в своей спальне "привести себя в порядок после съемочного дня", а я стою на кухне и впервые за весь день ощущаю нечто похожее на тишину.
За день я успел познакомиться с графиком её съемок (хаотичным), её пищевыми привычками (кофе вместо завтрака, салаты вместо обеда, заказ суши в качестве ужина) и её отношением к порядку (творческий беспорядок как философия жизни). Также я узнал, что она разговаривает сама с собой, когда думает, что никто не слышит, и что у неё есть привычка мурлыкать себе под нос, работая с графическими программами.
Статистические данные для анализа собраны. Предварительный вывод: мы абсолютно несовместимы в бытовом плане. Но почему-то это не раздражает меня так сильно, как должно было бы.
Я достаю из холодильника ингредиенты для простого ужина – куриная грудка, овощи, специи – и начинаю готовить. Нарезка овощей строго одинаковыми кубиками, разогрев сковороды до нужной температуры, простые механические действия помогают упорядочить мысли после информационно насыщенного дня.
– Вау, пахнет невероятно, – говорит Анна, появляясь на кухне.
Она полностью преобразилась. Вместо яркого костюма – широкие джинсы, волосы распущены и слегка влажные – видимо, принимала душ. С лица смыт весь макияж, и без всех этих внешних атрибутов публичного образа она выглядит… обычной девушкой. Немного уставшей, немного растерянной, определенно моложе своих двадцати шести лет.
– Рагу из курицы с овощами, – отвечаю я, помешивая содержимое сковороды. – Хватит на двоих, если хотите присоединиться.
– Спасибо, – говорит она, забираясь на высокий стул у барной стойки и поджимая ноги под себя. – Я обычно заказываю готовую еду. Готовить совсем нет времени.
– Понятно.
Мы молчим. Я готовлю, время от времени поправляя положение разделочной доски – она съехала на пару сантиметров влево. Анна листает телефон, но не так активно, как днем. Больше машинально, чем осознанно.
– Максим, – говорит она внезапно, – можно странный вопрос?
– Конечно.
– Тебе не кажется это… странным? – Она делает неопределенный жест рукой, охватывающий всё пространство вокруг. – Вот так сидеть и разговаривать без камер? Без зрителей?
Я поворачиваюсь к ней. Действительно интересный вопрос. И неожиданно честный для человека, который весь день тщательно конструировал свой образ для публики.
– Странным – нет. Непривычным – да, – отвечаю я. – А тебе?
– Мне очень странно, – признается она, подтягивая колени к груди. – Я привыкла, что всё, что я делаю, может стать контентом. А сейчас мы просто… существуем. Без цели, без планов на пост, без мыслей о том, как это будет выглядеть в кадре.
– И как ощущения?
Она долго смотрит в окно на вечерние огни города, на поток машин внизу, на жизнь, которая продолжается без камер и комментариев.
– Тревожно, – говорит наконец. – Как будто я трачу время впустую. Или как будто я не настоящая, когда меня никто не видит.
Вот оно. Первое настоящее откровение за весь день. Не для камеры, не для аудитории – для меня. И оно объясняет многое в её поведении, в её неспособности отключиться от социальных сетей, в её постоянной потребности документировать каждый момент.
– А ты? – спрашивает она, поворачивая ко мне лицо. – Кто ты, когда не играешь роль участника эксперимента?
Хороший и сложный вопрос. Я выключаю конфорку и переношу сковороду на подставку – строго по центру, на равном расстоянии от края стола.
– Архитектор, который работает слишком много, ест слишком мало домашней еды и читает профессиональную литературу перед сном, – отвечаю я, накладывая рагу в тарелки. – Довольно скучно по сравнению с твоей жизнью.
– Не скучно, – мягко возражает она. – Настоящее. У тебя есть что-то постоянное, что не зависит от лайков и просмотров.
Я ставлю тарелки на стол, автоматически проверяя, что они стоят на одинаковом расстоянии от края. Мы едим в молчании, но это не неловкое молчание первого дня знакомства – скорее, мирное затишье после информационного шторма.
– Максим Андреевич, – говорит она, когда мы заканчиваем ужин.
– Да?
– А теперь что? – спрашивает она тихо, и в её голосе нет привычной блогерской интонации. – Теперь мы просто два незнакомца в одной квартире?
Она смотрит на меня усталыми глазами, и на несколько секунд я вижу её совершенно без масок – без публичной жизнерадостности, без привычки превращать каждый момент в performance, без постоянной заботы о том, как она выглядит со стороны. Просто девушка, которая впервые за много лет оказалась наедине с собой и не знает, что с этим делать.
– Не знаю, – признаюсь я. – Впервые за много лет не знаю, что будет дальше. И это одновременно пугает и… интригует.
Она кивает, как будто я сказал что-то очень важное.
– Да, – говорит она. – Именно это ощущение.
Она встает из-за стола, собирает тарелки – небрежно, не думая о том, что посуда может разбиться, – и направляется к посудомоечной машине.
– Спокойной ночи, Максим.
– Спокойной ночи, Анна.
Я остаюсь один на кухне, автоматически поправляю стулья – ставлю их точно под стол – и понимаю, что эксперимент только начинается. И он будет намного сложнее, чем я предполагал.
Но не потому, что она невыносима для совместной жизни. А потому, что она оказалась гораздо интереснее и… человечнее, чем я ожидал.