Гнев ветров

Глава 1. Шепот на мосту.

Дублин выдохнул в лицо Алайне влажный ноябрьский вечер, пропитанный запахом мокрого асфальта и близкой реки. Этот город умел быть разным: то солнечным и пряным от ароматов цветущих пабов, то серым и задумчивым, кутающимся в туман, словно старик в поношенный твид. Сегодня он был именно таким – меланхоличным, шуршащим шинами по лужам и роняющим на плечи мелкую, почти невесомую изморось.

Алайна поправила воротник пальто и плотнее закуталась в шарф, сотканный из мягкой донегольской шерсти. Рабочий день в небольшом издательстве на берегу Гранд-канала закончился, оставив после себя привычную пустоту и гул в голове от чужих слов, которые она весь день правила, шлифовала и готовила к печати. Она любила свою работу, любила эту тихую алхимию превращения рукописи в книгу, но иногда ей казалось, что чужие истории вытесняют ее собственную.

Она всегда была наблюдателем. Тихой девушкой с глазами цвета мха, которая предпочитала слушать, а не говорить. И она слышала больше, чем остальные. С самого детства ее преследовал ветер. Не просто завывания в трубах или шелест листвы. Для нее ветер был живым. Он шептал.

В детстве это были невнятные, успокаivающие колыбельные. Повзрослев, она научилась списывать это на богатое воображение, подпитанное ирландскими сказками, которые читала ей бабушка. В юности, во время учебы в Тринити-колледже, она пряталась от этого шепота в логике и структуре классической литературы. Теперь, в свои двадцать шесть, она почти убедила себя, что это лишь особенность ее слуха, игра давления, мигрень.

Но иногда, в такие вот промозглые вечера, когда город затихал, а ветер набирал силу, прилетая с моря, старая привычка возвращалась. Он снова начинал говорить. Неразборчиво, настойчиво, будто пытаясь что-то напомнить.

Вместо того чтобы идти к остановке трамвая Луас, Алайна свернула к реке. Ей захотелось пройтись по мосту Полпенни, тонкой металлической дуге, перекинутой через темные воды Лиффи. Было в этом месте что-то магическое, особенно в сумерках, когда зажигались фонари, а их отражения дрожали на черной воде, словно упавшие звезды.

Ступив на дощатый настил, она почувствовала, как мост едва заметно вибрирует под ногами прохожих. Туристы делали селфи, влюбленные пары стояли в обнимку, глядя на реку, одинокие фигуры спешили по своим делам. Обычная вечерняя суета. Алайна остановилась посередине, оперевшись на холодные перила.

Именно в этот момент ветер изменился.

Он перестал быть просто фоновым шумом. Он обрел плотность и направление. Пронесся вдоль реки, ударил в арку моста и закружился вокруг Алайны, отсекая все остальные звуки. Смех туристов, гул машин, крики чаек – все утонуло в нарастающем гуле, который звучал теперь только для нее.

А потом она услышала слова.

Впервые в жизни это был не бессвязный шепот. Это были четкие, гортанные звуки, складывающиеся в осмысленную речь. Язык был ей незнаком, но каждое слово отзывалось в глубине ее существа странной, костяной памятью. Будто она знала его до того, как научилась говорить по-английски.

«Filleadh… anáil… cuimhne…».

Слова, древние, как торфяники Уиклоу. Резкие и мелодичные одновременно. Алайна замерла, вцепившись пальцами в перила. Сердце пропустило удар, а затем забилось часто-часто. Этого не может быть. Она сходит с ума. Это стресс, усталость, что угодно.

Возвращение… дыхание… память….

Перевод возник в ее сознании сам собой, без усилий. Она не переводила – она знала.

Испуганно оглянувшись, Алайна попыталась найти источник звука. Может, кто-то разыгрывает ее? Скрытая колонка? Чей-то телефон? Но люди вокруг шли как ни в чем не бывало, погруженные в свои мысли и разговоры. Никто, кроме нее, казалось, не замечал ревущего ветра, говорящего на мертвом языке.

И тут она его увидела.

Он стоял на другой стороне моста, всего в нескольких метрах от нее, но будто в ином измерении. Высокий мужчина, окутанный в темное пальто, которое, казалось, не отражало, а поглощало свет фонарей. Его длинные, цвета воронова крыла волосы метались в порывах ветра, хотя вокруг него воздух был почти неподвижен. Он не шел – он стоял, будто якорь в реке времени, пока поток людей обтекал его неподвижную фигуру.

Но самым поразительным были его глаза. Когда он поднял голову и посмотрел прямо на нее, Алайне показалось, что она смотрит в грозовое ирландское небо перед бурей – серые, глубокие, полные древней, нечеловеческой тоски. В его взгляде не было угрозы, лишь бесконечная усталость и… узнавание.

Алайна не могла отвести взгляд. Время застыло. Гул ветра в ушах превратился в протяжную, печальную ноту. Она знала этого человека. Нет, не так. Она не знала его, но ее душа, ее кровь, что-то древнее и забытое внутри нее – знало.

Мужчина едва заметно улыбнулся – не губами, а лишь уголками глаз. Это была улыбка прощания и обещания одновременно.

Ветер взметнулся вокруг него коротким, яростным вихрем, подняв с настила моста сухие листья и пыль. На одно мгновение его фигура смазалась, потеряла четкость, стала полупрозрачной. Алайна моргнула.

И место, где он стоял, опустело.

Он не ушел в толпу. Не спрыгнул с моста. Он просто исчез. Растворился. Будто его и не было.

Ветер мгновенно стих, оставив после себя оглушающую тишину. Шум города вернулся разом, обрушившись на Алайну. Она стояла, судорожно хватая ртом холодный воздух, ее пальцы побелели, так сильно она сжимала перила. Люди все так же спешили мимо, никто даже не обернулся.

Она простояла так, наверное, целую минуту, глядя на пустое место, пока холод не пробрал ее до костей. Дрожащей рукой она достала телефон, но тут же убрала его. Кому она позвонит? Что скажет? «Я только что видела призрака на мосту Полпенни, и он говорил со мной на древнеирландском»?

Развернувшись, она почти бегом бросилась с моста, нырнула в лабиринт улочек Темпл-Бара и только там, под защитой кирпичных стен, позволила себе остановиться и перевести дух. Сердце все еще колотилось где-то в горле.

Это было реально. Она знала, что это было реально.

Всю дорогу до своей маленькой квартиры у парка Феникс она оглядывалась, ожидая снова увидеть его неподвижную фигуру в толпе. Но больше он не появлялся.

Заперев за собой дверь на все замки, Алайна прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. Тишина квартиры давила. Ветер за окном теперь молчал. Он снова стал обычным ветром.

Глава 2. Дневник матери.

Бессонница пришла незваной гостьей, цепкой и холодной. Алайна так и не смогла лечь. Она несколько раз подходила к окну, вглядываясь в очертания деревьев парка Феникс, которые чернели на фоне светлеющего неба. Город затихал, готовясь к новому дню, но в ее душе буря, начавшаяся на мосту, только набирала силу.

Она пыталась найти логическое объяснение. Массовая галлюцинация? Изощренный розыгрыш с использованием спецэффектов? Стресс, накопившийся за месяцы монотонной работы? Каждое предположение рассыпалось в прах, столкнувшись с кристальной ясностью воспоминания: глаза незнакомца, его бесплотная улыбка, и слова, прозвучавшие на языке, которого она не знала, но понимала.

Возвращение… дыхание… память….

Ей нужен был якорь. Что-то настоящее, материальное, что могло бы вернуть ее в привычную реальность. В поисках этого якоря она подошла к старому дубовому комоду, единственному предмету мебели, который остался ей от матери. Айлин, ее мама, умерла, когда Алайне было всего пять. Она почти не помнила ее лица, лишь ощущение теплых рук и тихий голос, напевавший колыбельные. Ее воспитывала бабушка, мудрая и приземленная женщина, которая никогда не говорила о матери много, словно оберегая внучку от болезненных воспоминаний.

Верхний ящик комода был забит всякой всячиной: старые фотографии, письма, пара серебряных сережек, которые Алайна так ни разу и не надела. Она принялась перебирать пожелтевшие снимки, ища на них знакомые черты. Вот мама, совсем юная, смеется, стоя на скалах Мохер. Вот она с книгой в руках в саду Тринити-колледжа. На всех фотографиях у нее были те же глаза цвета мха, что и у Алайны, и та же задумчивая, отстраненная улыбка.

На самом дне, под стопкой открыток, ее пальцы наткнулись на что-то твердое. Это был небольшой дневник в переплете из темно-зеленой кожи, тисненой кельтским узлом. Он был заперт на крошечный замочек, но тот проржавел от времени, и когда Алайна потянула за обложку, хрупкий механизм поддался со слабым щелчком.

Она открыла первую страницу. Изящный, каллиграфический почерк матери, который она знала по подписям на открытках, здесь выглядел иначе – торопливым, сбивающимся, полным напряжения. Дата стояла за год до ее рождения.

12 мая.

«Он снова говорит со мной. Ветер. Бабушка говорила, что это дар, наследие нашей крови. Она учила меня слушать его, понимать его язык, сотканный из шелеста вереска и морского прибоя. Но здесь, в Дублине, его голос стал другим. Он больше не поет – он предупреждает. Он бьется в окна моей квартиры, словно заблудившаяся птица. Иногда мне кажется, что я единственная в этом огромном городе, кто слышит его отчаяние. Или я просто схожу с ума».

Алайна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она перевернула страницу.

3 июня.

«Сегодня я видела одного из них. Возле собора Святого Патрика. Он стоял под дождем, и капли не касались его плеч. Он просто смотрел. Не на меня, а сквозь меня, словно я – окно в мир, который ему интересен. Я знаю, что не должна была привлекать их внимание. Бабушка всегда говорила: «Живи тихо, Айлин. Наша кровь – это маяк в тумане. Не свети слишком ярко, иначе на твой свет придут не только корабли, но и чудовища из глубин». Но как не светить, когда внутри тебя горит огонь, зажженный до твоего рождения?».

Сердце Алайны забилось быстрее. Чудовища из глубин. Незнакомец под дождем. Это было слишком похоже на то, что случилось с ней. Это не могло быть простым совпадением.

Она лихорадочно перелистывала страницы. Многие из них были пусты, на некоторых – лишь зарисовки спиралей и узлов, похожих на тот, что был на обложке. А затем она нашла запись, от которой кровь застыла в жилах. Почерк стал почти неразборчивым, буквы плясали, словно в лихорадке.

21 сентября.

«Я была глупа. Я думала, что смогу жить среди них, быть одной из них. Но кровь сидов не прощает забвения. Она требует своего. Теперь я знаю, что во мне растет новая жизнь. И эта жизнь – не только моя. Она – мост. Она – последняя надежда и последняя опасность. Они почувствовали ее. И те, кто ждет, и те, кто ненавидит. Скрытый народ, Na Faoi-Ghaoithe, помнит своих дочерей. И теперь они придут за ней. Или за мной».

Кровь сидов. Скрытый народ.

Слова из древних легенд, которые бабушка рассказывала ей перед сном. Сказки о волшебном народе, живущем в полых холмах, о музыке, способной увести смертного в иной мир, о королях и королевах, правящих вечно в стране без зимы. Для нее это всегда было лишь фольклором, красивой выдумкой. Но здесь, в дневнике ее матери, эти слова были написаны как неоспоримая, ужасающая правда.

Хрупкая скорлупа ее привычного мира, давшая трещину на мосту, теперь разлетелась на тысячи осколков. Ее мать верила в это. Она жила с этим страхом. И она писала о ней, о своей еще не рожденной дочери.

Последняя запись была сделана всего за несколько недель до ее смерти. Страница была влажной от высохших слез.

15 января.

«Я больше не могу их сдерживать. Они близко. Каждую ночь я слышу их музыку в ветре – зов и угрозу. Я должна защитить ее. Я не могу позволить им забрать ее в свой угасающий мир или дать другим уничтожить ее. Есть только один способ. Спрятать ее. Спрятать у всех на виду. Отдать ее в мир людей, в мир без магии и без памяти. Стереть с нее запах вереска и тумана, укутать ее в запахи асфальта и книг. Я оставлю ее с мамой, она поймет, что делать. Она закроет за мной дверь. А я… я уведу их за собой, подальше от ее колыбели. Если однажды шторм все же найдет тебя, моя маленькая Алайна, если ветер заговорит с тобой, как говорил со мной, – не бойся. Ищи хранителя историй. Того, кто еще помнит истинные имена».

Алайна закрыла дневник. Руки ее дрожали.

Она больше не была дочерью преподавателя литературы, тихой и незаметной. Она была дочерью женщины, которая верила, что в ее жилах течет кровь сидов. Женщины, которая пожертвовала собой, чтобы спрятать ее. И которая оставила ей последнее, отчаянное послание.

Ищи хранителя историй.

Ветер за окном снова набрал силу. Но на этот раз в его завываниях не было угрозы. Это был тихий, настойчивый шепот. Тот же самый, что преследовал ее всю жизнь. Но теперь она знала, что это не игра ее воображения.

Глава 3. Тень у Тринити-колледжа.

Сон, когда он наконец пришел под утро, был тревожным и рваным. Алайне снились каменные лабиринты, уходящие вглубь земли, и далекая, едва различимая музыка флейт, которая звала и одновременно пугала. Она проснулась от того, что порыв ветра с силой ударил в оконное стекло, заставив его задрожать. Солнце еще не взошло, но серая полоса на горизонте уже обещала очередной пасмурный день.

Решение пришло само собой, с упрямой и отчаянной ясностью. Она не пойдет сегодня на работу. Мысль о том, чтобы сидеть в тихом офисе и править чужие тексты, пока ее собственный мир рушится, казалась невыносимой. Она отправила короткое сообщение своему редактору, сославшись на мигрень, и почувствовала укол совести – ложь давалась ей с трудом, но правда была немыслима.

Дневник матери лежал на столе, словно артефакт из другой жизни. Алайна снова и снова перечитывала последние строки: «Ищи хранителя историй. Того, кто еще помнит истинные имена».

Кто это мог быть? Профессор фольклористики? Старый антиквар? Сумасшедший, бродящий по улицам Дублина с рассказами о сидах? Записка была слишком туманной, слишком похожей на загадку из тех самых легенд, в реальность которых она теперь вынуждена была поверить.

Не зная, с чего начать, Алайна решила пойти туда, где истории хранились веками. Туда, где училась она сама и где, судя по фотографиям, часто бывала ее мать. В сердце города, в гранитные стены Тринити-колледжа.

Она оделась в самое неприметное, что было в ее гардеробе – джинсы, темный свитер, удобные ботинки. Ей хотелось стать невидимой, раствориться в толпе, стать просто еще одним наблюдателем. Но когда она вышла на улицу, ей показалось, что сам воздух вокруг нее изменился. Он стал плотнее, насыщеннее. Каждый порыв ветра теперь казался осмысленным, каждый шорох листьев – частью какого-то разговора, который она почти могла разобрать. Это сводило с ума.

Пройдя через массивные ворота колледжа, она оказалась в другом мире. Суета города осталась позади, сменившись академической тишиной, нарушаемой лишь шагами студентов и криками вездесущих чаек. Каменные стены, повидавшие столетия, казалось, впитали в себя мудрость и тайны. Алайна направилась к главной сокровищнице – Старой библиотеке.

Ей нужно было увидеть Келлскую книгу. Древний манускрипт, созданный ирландскими монахами, казался ей единственным материальным объектом, способным сравниться по древности с ее собственным пробуждающимся наследием. Возможно, просто глядя на эти священные страницы, она сможет найти покой или подсказку.

В полутемном зале, где под стеклом покоилась книга, царила благоговейная тишина. Туристы шептались, фотографируя затейливые узоры, сплетающиеся в бесконечные спирали и образы диковинных зверей. Алайна подошла к витрине. Сегодня была открыта страница, изображавшая Деву Марию с младенцем. Лица, выведенные рукой древнего мастера, смотрели с пергамента с неземным спокойствием.

И тут она снова его почувствовала.

Это было не дуновение ветра. Это было ощущение взгляда. Тяжелого, пристального, прожигающего насквозь. Того самого взгляда, что она поймала на мосту. Медленно, боясь того, что она может увидеть, Алайна подняла голову.

Он стоял в дальнем конце зала, у высокого окна, выходившего на внутренний двор. Та же неподвижная фигура в темном пальто. Та же бледность лица, та же копна иссиня-черных волос. Свет, падавший из окна, окутывал его силуэт, делая его похожим на негатив фотографии. Он не смотрел на книгу. Он смотрел на нее.

Паника ледяной волной подкатила к горлу. Он нашел ее. Здесь, в этом священном для знаний месте, он снова нашел ее. Она хотела закричать, позвать на помощь, но голос застрял в груди. Туристы вокруг, казалось, не замечали его, их взгляды скользили мимо, не задерживаясь, словно на пустом месте.

Мужчина слегка наклонил голову, будто задавая безмолвный вопрос. А затем он сделал то, отчего у Алайны похолодели руки. Он поднял ладонь и медленно провел ею по оконному стеклу. И на стекле, на одно короткое мгновение, проступил изморозью сложный узор, похожий на те, что украшали Келлскую книгу, но более живой, более дикий. Спираль, которая, казалось, дышала.

Алайна завороженно смотрела на этот мимолетный символ, и в голове снова возникли слова без звука.

«Они помнят. Камни помнят. Бумага помнит. Почему ты не помнишь?».

Она моргнула, и видение исчезло. Мужчина опустил руку. Его лицо не выражало никаких эмоций, но в глубине серых глаз плескалась вселенская печаль.

Алайна сделала шаг назад, потом еще один. Ей нужно было бежать. Подальше отсюда, подальше от него. Развернувшись, она бросилась к выходу, расталкивая удивленных туристов. Она неслась по длинным галереям библиотеки, мимо бесконечных рядов книг, которые, казалось, провожали ее шепотом старых переплетов.

Выскочив на воздух, она не остановилась. Пробежала через весь двор, мимо колокольни, и вылетела за ворота колледжа, обратно в шумный, реальный мир. Только там, смешавшись с толпой на Графтон-стрит, она позволила себе остановиться, тяжело дыша.

Она прислонилась к витрине магазина, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Это не галлюцинация. Галлюцинации не оставляют узоров на стекле.

Он преследует ее. Или… направляет?

Слова, возникшие в ее сознании, были не угрозой, а упреком. Упреком в беспамятстве.

«Ищи хранителя историй».

Возможно, этот призрак и был тем самым хранителем? Или он был тем, от кого ее пыталась защитить мать?

Алайна подняла голову и огляделась. Улица жила своей жизнью: уличный музыкант играл на гитаре что-то из репертуара U2, люди смеялись, пили кофе в уличных кафе. И в этой обыденности было что-то фальшивое. Будто она одна видела трещины в декорациях.

Именно в этот момент ее взгляд зацепился за вывеску на другой стороне улицы. Неприметная, зажатая между яркими витринами модных брендов, она была выполнена в старом стиле, с витиеватыми буквами, выведенными золотом по темно-зеленому фону:

«"Сказания и Узлы". Редкие книги и кельтские древности».

Алайна замерла. Это была одна из тех маленьких эзотерических лавочек, которых было немало в центре Дублина. Она проходила мимо нее сотни раз и никогда не обращала внимания. Но сейчас эта вывеска казалась ответом. Путеводной звездой.

Хранитель историй.

Может ли быть, что он там? В этой лавке, полной пыльных книг и забытых легенд?

Страх боролся с отчаянной надеждой. Она не знала, что ждет ее за этой дверью – спасение или гибель. Но она знала одно: возвращаться к своей прежней жизни, делая вид, что ничего не произошло, она больше не могла.

Глава 4. Лавка древностей.

Воздух внутри лавки был густым и неподвижным, пропитанным сложным ароматом старой бумаги, пчелиного воска и чего-то еще, неуловимо-пряного, похожего на запах сухих трав и пыли веков. Свет с улицы едва пробивался сквозь заставленные диковинными предметами окна, и помещение тонуло в уютном, таинственном полумраке. Вдоль стен до самого потолка тянулись стеллажи, забитые книгами в кожаных и тканевых переплетах. Их корешки тускло поблескивали золотым тиснением, словно сокровища в пещере дракона.

В тишине, нарушаемой лишь тиканьем напольных часов в углу, слышался шорох переворачиваемых страниц. За массивным дубовым прилавком, в круге света от зеленой банкирской лампы, сидел мужчина. Он был полностью поглощен чтением огромного фолианта, и, казалось, даже звон колокольчика не отвлек его.

Алайна на мгновение замерла на пороге, давая глазам привыкнуть к темноте. Это был не тот человек, которого она видела на мосту. Этот был моложе, лет тридцати пяти, с рыжеватыми волосами, собранными в небрежный хвост на затылке, и короткой, аккуратной бородой. Одет он был в простую фланелевую рубашку и потертые джинсы. Его лицо, сосредоточенное и серьезное, было усыпано веснушками, что придавало ему вид скорее ученого-историка, чем торговца магическими артефактами.

Она осторожно прошла вглубь лавки, лавируя между столами, заваленными картами, свитками и странными предметами: астролябиями, потемневшими от времени серебряными чашами, камнями с вырезанными на них спиралями. Тиканье часов отмеряло секунды, которые казались вечностью.

Наконец, мужчина оторвался от книги. Он поднял голову, и Алайна встретилась с его взглядом. Его глаза были поразительного, светло-орехового цвета, и смотрели они с таким спокойным, глубоким вниманием, что ей стало не по себе.

– Могу я вам чем-то помочь? – его голос был низким и ровным, с легким, певучим дублинским акцентом. – Или вы просто пришли погреться? Ноябрь в этом году особенно злой.

Алайна открыла рот, но слова, которые она репетировала всю дорогу, застряли в горле. Как начать? «Здравствуйте, кажется, моя мать была из рода сидов, и за мной охотится призрак»? Это прозвучало бы как бред сумасшедшей.

– Я… я ищу информацию, – выдавила она наконец, и ее голос прозвучал неуверенно. – О… о фольклоре. О народе сидов.

Мужчина отложил книгу и сцепил пальцы в замок, продолжая внимательно ее изучать. Его взгляд был таким пронзительным, что Алайне показалось, будто он видит не только ее, но и дневник, который она оставила дома, и страх, который она принесла с собой.

– Сиды, – медленно повторил он, будто пробуя слово на вкус. – Обширная тема. Большинство книг об этом стоит вон в том углу. От академических исследований до откровенных сказок. Что именно вас интересует? Туата Де Дананн? Королева Медб? Или, может, легенды о похищении смертных?

Он говорил с легкой, почти незаметной иронией, но в его глазах не было насмешки. Было ожидание.

– Меня интересует… связь, – Алайна сделала шаг к прилавку. – Связь между ними и людьми. Их кровь. Их наследие.

При слове «кровь» мужчина чуть подался вперед. Интерес в его глазах стал более острым.

– Не самая популярная тема, – заметил он. – Большинство предпочитает думать о сидах как о чем-то отдельном, потустороннем. Сказка на ночь. А вы, я смотрю, ищете нечто большее.

Он встал, и оказалось, что он довольно высок и худощав. Обойдя прилавок, он подошел к одному из стеллажей и провел пальцем по корешкам книг.

– Есть несколько редких трактатов. «Кровь холмов» О’Салливана, «Шепчущие камни» Маккены… очень специфическая литература. Не для широкой публики. Вы коллекционер?

– Нет, – Алайна покачала головой. – Я… это личное.

Мужчина остановился и повернулся к ней. Расстояние между ними сократилось, и теперь она могла видеть золотистые искорки в его ореховых глазах.

– Конечно, личное, – тихо сказал он. Его голос лишился иронии, в нем зазвучали новые, сочувствующие нотки. – Для таких, как вы, это всегда личное.

– Что вы имеете в виду? – сердце Алайны снова забилось быстрее.

– Я имею в виду запах, – сказал он так просто, словно говорил о погоде. – От вас пахнет вереском и дождем, который вот-вот прольется. Так пахнут те, в ком кровь поет старую песню, даже если они сами ее не слышат. До сегодняшнего дня.

Алайна отшатнулась. Ее лицо, должно быть, выражало такой ужас, что мужчина поднял руки в примирительном жесте.

– Простите, я не хотел вас напугать. Просто я давно не встречал… никого. Меня зовут Ронан.

– Алайна, – прошептала она.

– Алайна, – повторил он, и ее имя в его устах прозвучало как-то по-новому, словно он назвал ее истинным именем. – Красивое имя. «Светлая». Что ж, Алайна, думаю, вам нужны не книги. Вам нужен чай. И разговор. Пройдемте.

Он указал на неприметную дверь за стеллажами, и Алайна, не в силах сопротивляться его спокойной уверенности, последовала за ним.

Они оказались в маленькой, уютной комнате, служившей, по-видимому, кабинетом и кухней одновременно. Здесь тоже все было заставлено книгами, но среди них стоял старый диван, накрытый клетчатым пледом, и маленький столик. Ронан поставил на электрическую плитку медный чайник и достал две глиняные кружки.

– Мой отец держал эту лавку до меня, – сказал он, насыпая в ситечко сухие травы. – И его отец до него. Мы не просто продаем книги. Мы – хранители. Или, как вы сказали, «хранители историй».