Пока горит тьма

Глава 1. Погасшая набережная.

Ньюпорт, прибрежный городок в штате Род-Айленд, не спал, как обычно, в этот прохладный апрельский вечер – но что-то изменилось, и это было осязаемо. Элли Маршалл, фотограф, привыкшая ловить мгновения жизни и сохранять их в пленительной тишине своих снимков, аккуратно провела пальцем по экрану камеры. Набережная светилась… и вдруг погасла. В одно мгновение. Зазвучал странный гул – не от устройств, а будто от самой тьмы, собирающейся в клубы под фонарями. Горящие раньше лампы теперь таяли, как свечи под порывом ветра, и лишь едва заметное мерцание спасало улицу от полного исчезновения.

Элли снимала, словно на грани безумия, всё происходящее вокруг: пустую улицу, мелькающие тени, мчащиеся силуэты ночных прохожих, и в самом центре – ребёнка в ярко-красной куртке. Он стоял на пешеходном переходе, словно он был единственным, кто заметил эту немыслимую тьму. Внезапно свет под ногами мальчика стал тонуть, словно зыбучий песок поглощал не только свет, но и материальность самого пространства. Его отец вышел вслед за ним, но пропал до середины улицы, будто унесённый невидимой силой. Крик ребёнка – живой, раздирающий – заполнил воздух, но в темноте не было отклика.

«Элли!» – тихо позвала её голос из гула, словно сам воздух шептал. Она обернулась. Никого. Но за ней оставалась тихая, холодная пустота, которая казалась больше, чем просто отсутствие света. Объектив камеры уловил еле видимый, едва мерцающий силуэт – нечто неземное, что играло с тенями и отражениями. Осознав это, Элли озверело нажала на кнопку спуска – щёлк, щёлк, щёлк – кадры как единственная нить, связующая её с реальностью.

Набережная Ньюпорта, казалось, дышала особым образом: шум прибоя, смешанный с редкими разговорами прохожих, стих. Атмосфера изменилась. Город, который ещё недавно был полон жизни, теперь казался на грани исчезновения, и тьма – плотная, почти физическая – вытягивала из мира всё живое.

Элли опустила камеру, ощущая тяжесть на сердце. «Это не просто отключение», – прошептала она себе. Здесь было что-то большее, что-то, что нельзя объяснить логикой или техникой.

Тусклое свечение ближайшего фонаря вспыхнуло, отбрасывая длинные тени, а за ними, из мрака, медленно появилась фигура – подросток с суровым лицом и взглядами, полными тревоги. «Тьма – это не конец, пока горит хотя бы этот свет,» – сказал он, сжимая в руках нечто блестящее и странное. Элли знала – они должны понять, что происходит, пока эта зыбкая нить надежды ещё держит город на плаву.

И пока горел свет – город жил. Пока горел свет – ещё не всё потеряно. А что, если свет исчезнет совсем? Тогда наступит настоящая тьма.

Глава 2. Сбой в системе.

Адам Ларсон всегда знал – системы не совершают ошибки. Они работают в беспрестанном ритме, отмеряя время и свет, поддерживая жизнь города. Сегодня ночью что-то пошло не так.

В диспетчерской электроподстанции Ньюпорта было необычно тихо. Мониторы с привычными графиками сегодня показывали нечто странное. Цифры мигали, смешиваясь в непонятные символы, а напряжение перескакивало с нормального уровня на отрицательные значения – зиял разрыв, словно сама энергия пыталась вырваться из привычных каналов. Везде мелькали эти три наклонённых штриха – символ, которого Адам раньше не видел, но который подсознательно вызвал холодок по спине.

Мысль о саботаже посетила его мгновенно, и он уже не сомневался, что кто-то изнутри играет с городом, контролируя невидимый ток, чтобы затмить свет. Телефон на столе зазвонил, и знакомый голос с другого конца провода сказал:

– Адам, ты видел это? Похоже на «Игру с апертурой» – то, что мы проходили на «Иридии». Неожиданно кто-то решился на эксперимент.

«Иридий» – закрытый исследовательский институт, стоящий всего в паре кварталов от подстанции, – был легендой Ньюпорта. Там ещё десять лет назад проводились испытания квантовых фотонных ловушек – устройств, способных поглощать и направлять свет. После таинственного инцидента центр закрыли, но слухи о «чёрном проекте» не умирали.

Адам понимал, что город стоит на пороге необъяснимого. Вдруг вспышка – монитор прервало, и диспетчерская погрузилась в полумрак. Вместо привычного гула оборудования появился странный звук – низкое, растягивающееся дрожание, похожее на дыхание.

Техник взял фонарик, поднялся с места и направился к распределительным щитам. Там он увидел следы, которых быть не могло: на металл нанесён узор из тех самых штрихов, светящихся тусклым голубым светом. По волосам пробежала дрожь – это был знак, не просто вандализм, а вызов.

Внезапно дверь в помещение приоткрылась, и на пороге появился подросток – Рой, сын одного из инженеров «Иридия» и причём человек, который иногда «слышал» электричество. Он наклонился к Адаму и прошептал: «Это не просто сбой. Они пробуют вытянуть свет из города. Но что, если свет не вернётся?».

Адам осознал всю тяжесть слов: если этот эксперимент пойдёт дальше, Ньюпорт может заглохнуть, утонуть в тьме не только городской, но и мистической, разрушающей само восприятие жизни.

Он обернулся к панели управления и, не раздумывая, начал набор команды аварийного восстановления. Но в этот момент монитор отразил движение, которого рядом не было – угол комнаты, где не появлялся свет. И с этого угла медленно выползла тень, меняя форму и размер, будто живое существо, питающееся городской электроэнергией.

Адам схватил радиопередатчик, отдал приказ поднять весь персонал, и уже на этой ночи Ньюпорт начал отсчёт времени, когда свет ещё горел, но вселенская тьма жала к городу свои чёрные объятия.

Глава 3. Музыка тьмы.

София Кристенсен всегда воспринимала мир иначе. Свет для неё был не просто визуальным явлением – он имел звуковую составляющую, мелодию, сложную, но удивительно гармоничную. Это восприятие сделали её детство особенным, а взрослых не раз ставило в тупик. Сегодня же музыка света изменилась – исчезали ноты, будто кто-то выдергивал ключевые аккорды из симфонии мира.

Она сидела у окна своей скромной квартиры на окраине Ньюпорта, слушая звук мерцающего фонаря на улице. Каждая лампа у дома имела свой тон – высокий, будто флейта, или низкий, похожий на барабан. Но там, где набережная погрузилась во мрак, звуки смолкали.

София прикасалась к старинному амулету на шее – памяти об отце, инженере «Иридия», исследователе феноменов света. Он говорил, что свет – это поток энергии, который может быть музыкой, а тьма – лишь паузой в партитуре. Но сегодня паузы становились слишком долгими.

Она нарисовала карту города, преобразовав улицы в музыкальные линии, и отметила несколько «отсутствующих» нот – район за маяком, зоны вокруг терминала и электростанции. Там, где свет будто оттекал, меняясь в холодную тишину.

Вдруг в наушниках зазвучал странный сигнал – нечто похожее на призыв. София знала, что это может быть не просто сбой. «Музыка – ключ», – думала она, – «Если я услышу её снова, то смогу понять, почему свет уходит».

Она не забывала слова отца о том, что обычные инструменты не способны уловить суть. Она брала старый синтезатор и модифицировала его, чтобы уловить ультразвук света, не уловимый человеческим ухом.

Собрав аппарат на столе, София настроила его на зону, где свет последний раз «дышал» перед тем, как исчезнуть. Начался поток звуков, то резкий, то плавный, разрывающий тишину комнаты, который постепенно складывался в странную мелодию, но с одной нотой, постоянно повторяющейся – белым пятном, преобладающим над гармонией.

В этот момент смартфон зазвонил. Это был Элли, первая, с кем София всё ещё могла поговорить об аномалии. «Ты слышала? – спросила она, – Они исчезают целые районы».

София взглянула на карту и мужественно вздохнула. «Тьма – это не просто отсутствие света. Это молчание музыки, где мелодия замирает и начинает влиять на разум».

Эти мысли овладевали ею, когда пальцы плавно касались клавиш – и звуки света, ускользающие из города, казались всё ближе и опаснее.

Глава 4. Пустой терминал.

Джессика Рейнс, старший охранник железнодорожного терминала Ньюпорта, никогда не верила в случайности. Её работа состояла в том, чтобы замечать детали: следы на платформе, подозрительные лица в толпе, несоответствия в записях камер. Но этой ночью детали превратились в кошмар. Часы показывали 23:14, когда на мониторах в комнате наблюдения мигнул свет – всего на миг, – и платформа номер три опустела. Пятеро пассажиров, ожидавших ночного поезда на Бостон, просто исчезли.

Она включила запись: толпа на перроне, разговоры, вспышки телефонов. Затем тьма – не полная, а как будто воздух сгустился, проглотив людей по пояс. Их лица исказились в удивлении, руки потянулись к пустоте, и всё. На асфальте остались только следы: обугленные отпечатки ботинок и странный символ – три наклонённых штриха, сходящихся в центр, словно диафрагма камеры, сжимающаяся до черноты. Апертура. Джессика знала это слово из старых полицейских отчётов, но никогда не думала, что увидит его вживую.

"Блэкаут, – буркнул начальник смены, входя в комнату с кружкой кофе. – Очередной сбой в сети". Но Джессика покачала головой, указывая на экран. "Случайный блэкаут не оставляет узоры на бетоне. И не уносит людей". Она вышла на платформу, фонарь в руке разрезал тьму, но воздух казался тяжелым, как перед грозой. Ветер с океана нес солёный запах, смешанный с чем-то металлическим – озоном, как после разряда. Под ногами хрустнул обрывок билета, и она нагнулась: на нём был тот же символ, выжженный, словно лазером.

В кармане завибрировал телефон. Номер незнакомый, но голос на том конце был знакомым – Элли Маршалл, фотограф, чьи снимки аномалий уже мелькали в местных новостях. "Джессика? Это про набережную. То же самое. Тьма она живая". Элли говорила быстро, с паузами, будто озиралась. "Я видела ребёнка. Он исчез, как эти пассажиры. И символы везде". Джессика сжала кулак. Фотограф не из тех, кто паникует зря. "Приезжай. Мне нужны доказательства".

Они встретились у края платформы, где тьма ещё не отступила полностью. Элли показала фото на камере: размытый силуэт в черноте, отбрасывающий тень, которой не должно быть. "Это не отражение. Свет вокруг него искажается". Джессика кивнула, вспоминая слухи о "Иридии" – закрытом центре, где экспериментировали с фотонными ловушками. Квантовые устройства, способные захватывать свет на уровне одиночных фотонов, управлять им, как струнами. Но что, если кто-то перевернул процесс? Вместо ловли – высвобождение тьмы, поглощающей всё.

Вдруг платформа дрогнула. Из темноты вынырнул поезд – опоздавший, с гудком, эхом отдающимся в ночи. Но вагоны были пустыми, окна черными, как провалы. Джессика шагнула ближе, и воздух сгустился: она почувствовала давление, как будто невидимая рука толкала назад. Внутри вагона, на сиденье, лежал рюкзак одного из пропавших – с инициалами и фото семьи. А под ним – ещё один символ, пульсирующий слабым светом.

"Это не конец, – прошептала Элли, хватая Джессику за руку. – Но если мы не остановим это, весь терминал весь город" Голос оборвался: тьма хлынула из туннеля, как прилив, и в ней мелькнули лица – бледные, молящие. Джессика вытащила пистолет, но пуля ушла в пустоту. Они отступили, но символ на платформе вспыхнул ярче, словно приглашая глубже.

Глава 5. Иридий.

Проходная научного центра «Иридий» встретила их ржавым безмолвием, которое было оглушительнее любого крика. Огромное здание из стекла и бетона, когда-то бывшее символом прогресса Ньюпорта, теперь выглядело как скелет доисторического животного, выброшенный на берег. Разбитые окна зияли черными дырами, а плющ, как хищник, обвивал стены, затягивая следы человеческого присутствия в зеленую воронку. Воздух пах озоном, пылью и застарелым сожалением.

«Онлайн-карты показывают, что это место полностью обесточено десять лет», – сказал Адам, сверяясь с планшетом, чей экран был единственным источником света в наступающих сумерках. «Но я чувствую остаточный фон. Слабый, но он есть».

Джессика толкнула массивную стеклянную дверь, и та со скрипом поддалась, открывая доступ в вестибюль, погруженный во мрак. Фонари выхватили из темноты перевернутую мебель, разбросанные бумаги и слой пыли, толстый, как саван. На стойке регистрации лежал открытый журнал, последняя запись в котором датировалась днем аварии. «Проект „Апертура“. Фаза 3. Инициация…» – дальше текст был смазан.

«Здесь как в гробнице», – прошептала Элли, поднимая камеру. Ее объектив был настроен на длинную выдержку, способную уловить то, что не видел глаз. Она сделала снимок. На экране проступили едва заметные световые следы – тонкие, пульсирующие нити, тянувшиеся от пола к потолку, словно нервные волокна призрачной системы.

София замерла на пороге, прижав руки к ушам. Для нее это место было не просто тихим – оно было акустически мертвым. Музыка света, которую она слышала повсюду, здесь обрывалась, словно наткнувшись на стену. Но за этой стеной рождался другой звук – низкий, давящий гул, который вибрировал не в ушах, а где-то на уровне грудной клетки. Это была музыка тьмы, и она была голодной. «Оно здесь, – сказала она, и ее голос дрогнул. – То, что забирает свет».

Лифт не работал. Лестничная клетка уводила их вниз, в подвальные уровни, где располагались лаборатории. Каждый шаг отдавался гулким эхом. На минус втором этаже они нашли то, что искали. Огромный зал, в центре которого стояла конструкция, похожая на гигантскую диафрагму фотоаппарата, собранную из черного, неотражающего материала. Десятки кабелей тянулись от нее к стенам, уходя вглубь городской энергосети.

«Фотонная ловушка, – выдохнул Адам, обводя конструкцию лучом фонаря. – Только это не ловушка. Это резонатор. Ловушка собирает свет, удерживает его. А эта штука она создана для обратного процесса. Чтобы генерировать поле, в котором фотоны просто перестают существовать. Создавать абсолютную пустоту».

На стене висела белая доска с формулами и диаграммами. В центре был нарисован уже знакомый им символ – три сходящихся штриха. Под ним было написано: «Null-Photon Field Resonator. Project Aperture». Джессика провела пальцем по пыльной поверхности. «Они не просто изучали тьму. Они пытались ее создать. Контролировать».

Элли сделала еще один снимок, на этот раз самого резонатора. На дисплее, вокруг черной конструкции, проявилось слабое фиолетовое свечение – аура остаточной энергии. И внутри этой ауры двигались темные сгустки, как тромбы в артерии.

Внезапно гул, который слышала София, усилился. Он начал обретать ритм – медленный, тяжелый, как биение огромного сердца. Лампочка аварийного освещения над дверью мигнула раз, другой, а затем загорелась тусклым, больным красным светом. На центральной консоли управления, покрытой пылью, вспыхнул тот самый символ из трех штрихов.

«Система активируется», – прорычал Адам, отступая от панели. «Кто-то перезапустил ее удаленно!».

Тьма в коридорах, ведущих из зала, перестала быть просто отсутствием света. Она начала сгущаться, уплотняться, приобретая вязкую, почти физическую текстуру. Тени вытягивались, искажались, сливаясь в единую массу, которая медленно ползла в их сторону. Из глубины этой массы донесся протяжный, многоголосый шепот – шепот тех, кто уже был поглощен.

Дверь, через которую они вошли, с оглушительным скрежетом захлопнулась. Они оказались в ловушке. В сердце машины, которая пожирала свет их города, и теперь она знала, что они здесь. Тьма смотрела на них, и они были следующим блюдом в ее меню.

Глава 6. Старые раны.

Захлопнувшаяся дверь отрезала их от мира, оставив наедине с голодной, пробудившейся машиной. Тьма, что до этого момента была лишь пассивной угрозой в углах, хлынула в зал, как черная вода из прорванной дамбы. Это не было просто отсутствием света. Воздух стал плотным, вязким, как ртуть, он давил на барабанные перепонки, вытесняя кислород. Фонари в руках Джессики и Адама замерцали, их лучи съеживались, истончались, словно их пожирали на лету.

Многоголосый шепот, который они слышали в коридоре, теперь заполнил все пространство. Это были обрывки фраз, криков, молитв – эхо тех, кого уже поглотила эта аномалия. Шепот сливался в единый, давящий на разум гул, лишающий воли, парализующий.

«Назад! К стене!» – крикнула Джессика, инстинктивно выставляя руку, словно пытаясь остановить неосязаемую волну. Но ее голос утонул в нарастающем хоре призрачных голосов.

Элли, задыхаясь, продолжала снимать. Сквозь дисплей камеры она видела то, что было скрыто от глаз: тьма не была однородной. В ней клубились еще более темные сгустки, похожие на хищников, рыскающих в стае. Они тянулись к ним, ведомые их теплом, их светом, их страхом.

Но хуже всего было Софии. Для нее этот гул был не просто звуком. Это была анти-музыка, симфония разрушения, которая впивалась в ее сознание тысячами ледяных игл. Каждая нота ее внутреннего слуха была атакована, искажена, вывернута наизнанку. Она упала на колени, зажимая уши, но это не помогало, потому что звук шел изнутри. Давящая тишина в самом сердце шума была невыносима.

Именно в этот момент, на самом дне отчаяния, что-то щелкнуло. Старая рана, рубец на ее ладони, который она получила здесь же, в этом проклятом месте, много лет назад, внезапно запульсировал болью. И вместе с болью пришла память.

*…ей семь лет. Она стоит в такой же стерильно-белой лаборатории, только залитой ярким светом. Отец, в белом халате, показывает ей на осциллограф, где танцует зеленая линия. «Слышишь, милая? Это музыка света. Чистая, идеальная». Но потом что-то идет не так. Свет на мониторе начинает дрожать. Зеленая линия искажается, превращаясь в хаотичные пики. «Что-то не так с резонатором!» – кричит кто-то. Защитное стекло трескается. Отец хватает ее, толкает к выходу. «София, что бы ни случилось, пой! Не слушай тишину, пой против нее!» Осколок стекла полоснул по ее ладони, оставляя кровавый след…*.

Воспоминание было таким ярким, что вырвало ее из парализующего ужаса. *Пой против нее.*.

София подняла голову. Ее глаза были полны слез, но в них горела решимость. Она глубоко вздохнула и издала звук. Это не было песней. Это был долгий, вибрирующий, почти диссонирующий тон, который она инстинктивно подобрала так, чтобы он входил в резонансный конфликт с гулом тьмы. Она пела против тишины, что пряталась в сердце шума.

Эффект был мгновенным. Тьма содрогнулась. Шепот захлебнулся, сменившись визгом, полным боли. Темные сгустки, что тянулись к ним, отпрянули, корчась, как живые существа под струей кипятка. Образовался небольшой, дрожащий пузырь пространства, в котором можно было дышать.

«Что что ты делаешь?» – изумленно прошептал Адам. Он смотрел на нее, потом на показания своего планшета, который внезапно ожил. «Частота… ты создаешь резонансный диссонанс! Эта тварь, эта система… она работает на определенной квантовой частоте. Ты сбиваешь ее настройку!».

«Держи их! Сколько сможешь!» – пришла в себя Джессика. Прагматизм победил шок. «Адам, к пульту! Ищи способ вырубить эту дрянь!».

Пока София, раскачиваясь, продолжала свою отчаянную арию, создавая хрупкий щит из звука, Адам бросился к панели управления. Экран горел символом «Апертуры». Система была заблокирована удаленным сигналом.

«Не выключить! – крикнул он, колотя по сенсорному экрану. – Должен быть ручной размыкатель! Аварийный протокол!».

Он бросился вдоль стены, срывая панели обшивки. За одной из них обнаружился утопленный в стену щиток с кодовым замком. «Код! Мне нужен код!».

София пела, и ее голос начал слабеть. Тьма, оправившись от первого удара, снова начала давить на их кокон. В глазах девушки темнело. И снова память, еще один осколок.

*…отец уже у самой двери. Он что-то кричит инженеру у пульта, перекрывая вой сирен. Цифры. Он кричит цифры. «Ноль-четыре-один-девять-девять-восемь! Это дата! Запускай протокол эвакуации!»*.

«Ноль-четыре… девятнадцать… девяносто восемь…» – прохрипела София, почти теряя сознание.

Адам не раздумывая ввел цифры. Раздался щелчок. На секунду все замерло. Гул тьмы и песнь Софии оборвались одновременно. А затем резонатор в центре зала издал оглушительный, низкий стон, и его черные лепестки начали медленно расходиться.

Система не выключилась. Она перешла в другой режим. Аварийный.

С противоположной стороны зала с лязгом отъехала тяжелая гермодверь, открывая темный коридор. Путь к отступлению. Но в центре зала, в раскрывшемся сердце резонатора, тьма больше не была бесформенной. Она начала уплотняться в единую, пульсирующую точку абсолютной черноты, которая всасывала остатки света с жадностью черной дыры.

«Уходим! Живо!» – скомандовала Джессика, подхватывая ослабевшую Софию.

Они бросились к открывшемуся проходу, а за спиной нарастал гул нестабильного квантового поля. Они вырвались из ловушки. Но избавление было лишь отсрочкой. Теперь они не просто разбудили зверя – они вскрыли его клетку.

Глава 7. Шёпоты тени.

Коридор, в который они вырвались, был не спасением, а лишь сменой декораций в том же кошмаре. Узкий, служебный, с облупившейся краской на стенах и редкими, мигающими аварийными лампами, он уходил вглубь комплекса, как пищевод неведомого зверя. Воздух здесь был другим – спертым, пахнущим плесенью и горелой проводкой. Но самое страшное – гул не исчез. Он стал тише, тоньше, превратившись из оглушающего рева в навязчивый, низкочастотный фон, который, казалось, вибрировал в самих костях.

«Оно знает, где мы», – прошептала София, опираясь на плечо Джессики. Ее лицо было бледным как полотно, но глаза лихорадочно блестели. «Эта песня она не просто отпугнула его. Она как маяк. Я пометила нас».

Джессика стиснула зубы. «Значит, нужно двигаться быстрее. И найти выход на поверхность».

Элли, замыкая их небольшую группу, постоянно оглядывалась, держа камеру наготове. Через объектив она видела то, что заставляло ее сердце сжиматься от ледяного ужаса. Тени здесь жили своей жизнью. Они не просто лежали на полу, повторяя контуры предметов. Они двигались. Перетекали из одного угла в другой, вытягивались, словно щупальца, и в их колышущейся глубине на доли секунды проступали искаженные человеческие лица. Лица, полные безмолвной мольбы.

«Они здесь», – сказала она дрожащим голосом. «Те, кто исчез. Они не умерли. Они стали частью этого».

Именно в этот момент они услышали шепот. Он был не похож на тот многоголосый хор в зале. Этот был отчетливым, близким, он звучал, казалось, прямо у них в головах.

*«…почему вы оставили нас…»*.

Голос был детским, испуганным, до боли знакомым Элли. Это был тот самый мальчик в красной куртке с набережной.

Элли замерла, вглядываясь в темноту коридора. «Там кто-то есть!».

«Не останавливайся! Это ловушка!» – крикнула Джессика, но было поздно.

Из тьмы впереди них соткалась фигура. Размытая, мерцающая, как помехи на старом экране, но в ней угадывался силуэт ребенка. Он протягивал к ним руку.

*«…мне страшно… здесь холодно…»*.

Адам направил на фигуру луч фонаря, но свет проходилсквозь нее, не создавая тени. «Это не он, – пробормотал Адам, его лицо исказилось от понимания. – Это проекция. Эхо, записанное в поле».

Но для Элли это не имело значения. Она видела лишь потерянного ребенка. Она сделала шаг вперед, протягивая руку в ответ. «Я здесь. Я помогу тебе».

И в тот момент, когда ее пальцы коснулись призрачной фигуры, шепот изменился. Детский голос сменился низким, рычащим смехом, полным злобы. Фигура мальчика распалась на тысячи черных частиц, которые ринулись на Элли, окутывая ее, как рой саранчи. Она закричала, но крик оборвался.

Джессика и Адам бросились к ней, но их отбросила невидимая сила. София, собрав остатки сил, снова попыталась издать свой спасительный тон, но из горла вырвался лишь хрип.

Элли стояла неподвижно, окутанная вихрем тьмы. Ее глаза были широко открыты, но смотрели в пустоту. Шепот теперь звучал только в ее голове, и это были не мольбы о помощи. Это были команды.

*«…ты одна из нас теперь… принеси их нам…»*.

Вихрь вокруг нее опал так же внезапно, как и появился. Элли моргнула, словно очнувшись ото сна. Она посмотрела на свои руки, потом на встревоженные лица друзей.

«Я… я в порядке», – сказала она, но ее голос звучал чуждо, плоско, безэмоционально.

«Элли, что ты видела?» – осторожно спросила Джессика, не опуская оружия.

«Ничего. Просто… помехи», – ответила Элли, но избегала смотреть им в глаза. Она подняла свою камеру. «Нужно идти. Выход должен быть где-то здесь».

Она двинулась вперед по коридору, и остальные, после минутного колебания, последовали за ней. Но никто не заметил, как в отражении на темном экране ее камеры за ее спиной стояла еще одна фигура – темный двойник, повторяющий каждое ее движение, с улыбкой, которой не было на ее лице.