Последняя Звезда

Глава 1. Обретение тьмы.

Илина всегда знала, что с ней что-то не так. Не в том смысле, в котором «не так» бывает с людьми, которые родились с шестым пальцем или косоглазием. Её неправильность была тише, глубже, как трещина в фундаменте дома, которую не видно, пока дом не начнёт оседать.

Это началось в ту ночь, когда ей было шесть лет.

Отец тогда ещё был жив – большой, грубый мужчина, который пах табаком и кожей, и который никогда не улыбался, но иногда, очень редко, клал тяжёлую руку ей на макушку, и это было его способом сказать, что он её любит. В ту ночь в Тавире, их крошечной деревне на краю Лиурии, началась гроза. Не обычная гроза – та, что приходит с дождём и уходит с рассветом, – а страшная, древняя, как будто само небо раскололось и из трещины полилась ярость.

Мать зажгла свечи во всех углах дома. Отец закрыл ставни так плотно, что казалось, будто дом готовится к осаде. А Илина лежала в своей постели и слушала, как гром разговаривает с землёй на языке, которого она не понимала, но каким-то образом чувствовала.

Потом свечи погасли. Все разом, как по команде.

Темнота упала на дом, как тяжёлое одеяло. Илина услышала, как мать ахнула, как отец выругался вполголоса. Она слышала их движения – осторожные, неуверенные, движения людей, которые внезапно ослепли.

Но Илина не ослепла.

Она закрыла глаза – не знала почему, просто инстинкт, – и увидела. Увидела комнату так ясно, как будто свечи всё ещё горели. Нет, не так. Она видела по-другому. Видела контуры, линии, формы, но не цвета. Видела стены, которые пульсировали слабым серебристым светом, видела мать, стоящую у печи, её силуэт обведённый тонкой белой линией. Видела отца, который шёл к двери, его движения медленные и осторожные в темноте, которую он не мог пронзить.

«Мама, – позвала она тихо, – кремень лежит на полке слева от печи, на третьей доске снизу».

Тишина. Потом шорох. Потом щелчок кремня, и свет снова вернулся в дом.

Мать смотрела на неё долго, её лицо было странным в дрожащем свете новой свечи. Отец ничего не сказал, но Илина видела, как он сжал кулаки, как он отвернулся к окну и долго смотрел в темноту за ставнями.

После той ночи мать стала тише. Она больше не пела песни, которые раньше пела, работая у печи. Отец стал пить больше, чем обычно, и когда пил, он иногда смотрел на Илину так, как будто не знал, кто она такая.

А Илина научилась молчать о том, что видела в темноте.

Прошло одиннадцать лет. Отец умер тихо, однажды ночью, во сне, и его похоронили на краю деревни, там, где земля была каменистой и не годилась для посевов. Мать стала ещё тише, чем была, и теперь её молчание было не напряжённым, а опустошённым, как колодец, из которого выпили всю воду.

Илина выросла в девушку с длинными тёмными волосами и серыми глазами, которые люди находили странными. «Слишком светлые для лиурийки», – говорили старухи, качая головами. «Какие-то не наши». Мужчины не сватались к ней. Женщины не приглашали её на посиделки. Дети боялись её, хотя она никогда не делала им ничего плохого.

Илина не возражала. Одиночество было привычным, как старая одежда.

Она работала на огороде, помогала матери с хозяйством, ходила в лес за грибами и ягодами. И по ночам, когда все спали, она закрывала глаза и путешествовала по деревне в темноте, не выходя из дома. Видела спящих соседей, видела кошек, которые охотились на мышей, видела совы, которые сидели на ветках старого дуба у колодца. Видела больше, чем нужно было видеть.

Однажды она увидела, как старик Горн бьёт свою жену. Увидела, как молодая Лира встречается с чужим купцом в амбаре. Увидела, как мальчишка Теро крадёт яблоки из чужого сада.

Она не рассказывала никому. Но люди чувствовали, что она знает. Чувствовали это в том, как она смотрела на них, в её молчании, которое было громче любых слов.

«Ведьма», – шептали за её спиной.

«Проклятая», – говорили другие.

Мать слышала эти слова и плакала по ночам, думая, что Илина спит. Но Илина не спала. Она лежала в темноте с закрытыми глазами и видела, как слёзы матери падают на подушку, как её плечи вздрагивают от беззвучных рыданий.

И тогда Илина поняла: её дар – не дар вообще. Это проклятие. Проклятие видеть то, что должно оставаться скрытым. Проклятие знать правду, которую никто не хочет знать.

Был сентябрь, когда в Тавир пришёл человек, который изменил всё.

Илина рубила дрова у дома. Топор был тяжёлый, её руки болели, но она не останавливалась. Работа была благословением – она отвлекала от мыслей, от видений, от одиночества, которое становилось всё плотнее с каждым годом.

Она почувствовала его раньше, чем увидела. Почувствовала, как воздух изменился, стал плотнее, тяжелее, как перед грозой. Почувствовала, как что-то древнее коснулось края её сознания.

Илина подняла голову.

У колодца стоял человек. Старик, но не старый в том смысле, в котором стар дед, которому семьдесят лет и который едва ходит. Этот человек был стар так, как стары горы. Как стары реки. Его лицо было изрезано морщинами, которые были глубже, чем любые морщины, которые Илина видела. Его волосы были белыми, но не седыми – белыми, как первый снег. А глаза его глаза были цвета неба перед грозой, синие и серые одновременно, и в них была такая глубина, что Илина почувствовала головокружение, просто глядя на него.

Он смотрел прямо на неё.

Топор выпал из её рук.

«Илина, дочь Мары из рода забытых», – сказал он, и его голос был низким, хриплым, как голос человека, который долго не говорил. – «Я искал тебя семнадцать лет. С того дня, как звёзды начали гаснуть».

Илина не могла говорить. Её горло сжалось, как будто чья-то невидимая рука схватила её за шею.

Старик медленно пошёл к ней. Он хромал на левую ногу, но его движения были движениями человека, который знает, куда идёт, и не сомневается в своём пути.

«Ты видишь в темноте, – продолжал он. – Ты видишь то, что скрыто. Ты видишь то, что другие не могут видеть. Это не проклятие, девочка. Это память. Память о времени, когда люди ещё не разучились смотреть».

«Кто вы?» – наконец выдавила Илина.

«Меня зовут Сайден, – ответил старик. – Я был тем, кого когда-то называли Хранителем Границ. Теперь я просто старик, который пытается спасти мир от его собственного забвения».

Он остановился в двух шагах от неё. Его глаза изучали её лицо, как будто искали что-то знакомое.

«Мир умирает, Илина. Медленно, незаметно для большинства. Но он умирает. Звёзды гаснут одна за одной. Земля становится тише. Скоро останется только одна звезда. Последняя. И когда она погаснет, всё закончится».

Илина чувствовала, как холод ползёт по её спине. Она всегда знала, что что-то не так с миром. Знала это так же верно, как знала о своём даре. Но слышать это вслух.

«Почему вы пришли ко мне?» – спросила она.

Сайден улыбнулся. Это была грустная улыбка, улыбка человека, который видел слишком много и потерял слишком много.

«Потому что только тот, кто видит в темноте, может войти туда, где нет света. Только ты можешь пройти туда, куда не могу пройти я. Туда, где живёт причина умирания мира».

«Я не понимаю».

«Поймёшь, – сказал Сайден. – Поймёшь, когда придёт время. А пока ты должна пойти со мной. Ты должна увидеть то, что я должен тебе показать. И потом ты должна будешь сделать выбор».

«Какой выбор?».

Сайден не ответил. Он просто повернулся и начал уходить, хромая по пыльной дороге, ведущей из деревни.

Илина стояла и смотрела ему вслед. Каждая часть её разума кричала ей остаться. Остаться в безопасности огорода, в привычности одиночества, в тишине жизни, которая, хоть и была пуста, но по крайней мере была предсказуема.

Но что-то другое, что-то глубже разума, что-то в самой её сути, говорило другое. Говорило, что этот момент – это то, к чему готовилась вся её жизнь. Что этот старик – это ответ на вопрос, который она никогда не осмеливалась задать.

Илина подобрала топор, воткнула его в пень. Вошла в дом, где мать спала послеобеденным сном. Написала записку короткую: «Прости. Я должна идти. Я вернусь, если смогу».

Надела плащ. Взяла нож, который дал ей когда-то отец. Вышла из дома, не оглядываясь.

И пошла за стариком, который знал её имя и говорил о гибнущих звёздах.

За ней деревня Тавир осталась в дымке сентябрьского полудня, маленькая, тихая, уже почти забытая. Впереди была дорога, которая вела в неизвестность.

Илина закрыла глаза на мгновение. И увидела, как далеко впереди, на краю её видения, тускло мерцает что-то огромное, древнее и страшное.

Глава 2. Дорога без возврата.

Первые три дня они шли молча.

Сайден не был разговорчивым спутником. Он шёл впереди, хромая на левую ногу, его посох стучал по камням дороги с монотонной настойчивостью метронома. Илина шла за ним, держась на расстоянии нескольких шагов, и не решалась нарушить молчание вопросами, которые роились в её голове, как пчёлы в улье.

Дорога вела на север, туда, где начиналась Серая Пустошь – земля, о которой в Тавире рассказывали страшные истории. Говорили, что там когда-то было великое царство, но оно пало так давно, что даже руины его руин превратились в пыль. Говорили, что по ночам там слышны голоса мёртвых, и что те, кто заходит туда, часто не возвращаются. Или возвращаются не теми, кем были.

Илина никогда не верила в эти сказки. Но теперь, идя по дороге, которая с каждым шагом становилась всё более запустелой, она начинала понимать, что в каждой сказке есть зерно правды, которое люди забыли различать.

Земля менялась. Трава становилась реже, деревья – ниже и корявее. Небо, которое в Тавире было голубым и чистым, здесь было серым, как будто кто-то натянул над миром грязную ткань. И звёзды звёзды почти не было видно по ночам. Илина видела их – три, может быть четыре тусклые точки на безжизненном небосводе там, где раньше, она была уверена, их были тысячи.

На третий день, когда солнце начало клониться к горизонту, Сайден наконец заговорил.

«Ты видишь это?» – спросил он, не оборачиваясь. Его голос звучал как скрип старой двери.

«Что именно?» – ответила Илина.

«То, что происходит со светом».

Илина подняла голову. Солнце висело низко, и его свет был странным – не тёплым и золотистым, каким он должен быть на закате, а холодным, почти серебристым. Как будто солнце умирало, и его последние лучи были лучами умирающей звезды.

«Я вижу, – сказала она тихо. – Оно оно неправильное».

«Да. Неправильное». Сайден остановился и обернулся к ней. Его лицо в сером свете казалось ещё более древним, ещё более измученным. «Всё неправильно уже много лет. Но люди не замечают. Они слепы к медленным изменениям. Они видят только то, что хотят видеть».

Он указал посохом на небо.

«Когда я был молодым – а это было так давно, что даже я с трудом это помню, – на небе было столько звёзд, что не было нужды в фонарях. Ночь светилась, как день, только другим светом. Люди читали книги при свете звёзд. Влюблённые назначали встречи в звёздных садах. Мир был живым».

Его голос дрогнул на последнем слове.

«Что случилось?» – спросила Илина.

Сайден молчал долго. Потом вздохнул, и это было похоже на выдох человека, который нёс тяжёлую ношу слишком долго.

«Мы стали слишком совершенными, – сказал он. – Или пытались стать. В те древние времена, когда я ещё служил Светлым, мы верили, что мир можно улучшить. Что можно убрать из него всё плохое, всё тёмное, всё болезненное. Мы верили, что совершенство – это цель, к которой нужно стремиться».

Он опустил посох и посмотрел Илине в глаза.

«И мы почти преуспели. Мы создали города, которые светились изнутри. Мы вылечили все болезни. Мы остановили смерть. Мы сделали мир таким совершенным, что в нём не осталось места для жизни».

«Я не понимаю, – сказала Илина. – Как совершенство может убить жизнь?».

«Потому что жизнь – это не совершенство, – ответил Сайден. – Жизнь – это хаос, ошибка, случайность. Жизнь – это боль и радость, смерть и рождение, свет и тьма, танцующие вместе. Когда мы убрали тьму, мы убрали и саму возможность света. Когда мы остановили смерть, мы остановили и рождение. Мир стал застывшим, как картина, которую никогда не закончат».

Он отвернулся и продолжил идти.

«И тогда пришло Оно. Из разлома, который мы сами создали. Из пустоты, которая образовалась там, где должен был быть хаос. Оно пришло, чтобы вернуть миру то, что мы у него отняли. Но Оно не знало меры. Оно начало пожирать не только совершенство, но и сам мир».

Илина поспешила за ним, её сердце билось быстрее.

«Что это такое? То, что пришло?».

«У него нет имени, – сказал Сайден. – Или слишком много имён. Некоторые называли его Отражением. Другие – Пустотой. Третьи – просто Им. Я не знаю его настоящего имени. Но я знаю, что Оно – это то, что появляется, когда мир теряет равновесие. Когда одна сторона весов становится слишком тяжёлой, другая опустошается. И тогда приходит то, что заполняет пустоту».

Они шли дальше в молчании. Но теперь это молчание было другим – не напряжённым, а задумчивым. Илина переваривала слова Сайдена, пытаясь понять их смысл.

«Почему именно я?» – спросила она, когда стемнело и они разбили лагерь у сухого русла реки. – «Почему вы выбрали меня? Я никто. Я просто девушка из забытой деревни».

Сайден разводил костёр. Его движения были медленными, но уверенными – движения человека, который делал это тысячи раз.

«Ты не просто девушка, – сказал он, не поднимая головы. – Ты Видящая. Одна из последних. Когда мир стал совершенным, способность видеть в темноте стала не нужна. Зачем видеть в темноте, если темноты больше нет? И эта способность начала умирать. Люди забыли, как видеть то, что скрыто. Они научились смотреть только на поверхность, только на свет».

Огонь вспыхнул. Тёплый свет залил их лица, и Илина увидела, что Сайден улыбается – грустно, печально, но улыбается.

«Но в некоторых местах, на краях мира, в тех местах, которые мы называем Периферией, где совершенство не успело добраться, эта способность сохранилась. Там рождаются дети, которые помнят древнее умение. Дети, которые могут видеть в темноте не глазами, а сердцем. Дети, которые могут войти туда, куда не может войти никто другой».

«В Отражение», – прошептала Илина.

«Да. В Отражение».

Они ели в молчании – сухой хлеб и вяленое мясо, которое Сайден принёс с собой. Еда была жёсткой и безвкусной, но Илина была голодна, и она ела, не жалуясь.

Когда они закончили, Сайден достал из своего мешка небольшой свёрток, завёрнутый в чёрную ткань. Развернул его осторожно, как будто внутри было что-то хрупкое и драгоценное.

Там лежала книга. Старая, истрёпанная, с обложкой из выцветшей кожи. На обложке не было никаких надписей, только странный символ – круг, внутри которого была звезда, а внутри звезды – глаз.

«Что это?» – спросила Илина.

«Это всё, что осталось от тех времён, – ответил Сайден. – Книга Видящих. В ней записано всё, что мы знали о природе мира, о равновесии, о том, как видеть то, что скрыто. Я хранил её три тысячи лет. Теперь она твоя».

Он протянул книгу Илине. Она взяла её, и книга оказалась тяжелее, чем выглядела. Не физически тяжелой, а тяжелой как-то иначе, как будто внутри неё был груз веков, груз знаний, которые были слишком большими для одного человека.

«Я не умею читать на древнем языке», – сказала Илина.

«Не нужно, – ответил Сайден. – Эта книга не читается глазами. Она читается здесь». Он коснулся её лба пальцем. «И здесь». Коснулся её сердца. «Закрой глаза и открой книгу. Просто почувствуй её».

Илина сделала, как он сказал. Закрыла глаза, открыла книгу наугад. И тут же почувствовала, как что-то изменилось. Как будто дверь открылась где-то глубоко внутри неё, дверь, о существовании которой она не знала.

Она увидела нет, не увидела. Она почувствовала. Почувствовала знание, которое лилось в неё из книги, как вода льётся в пустой сосуд. Она увидела первый мир, мир до разделения на свет и тьму. Увидела людей, которые были больше, чем люди, которые светились изнутри. Увидела войну, великую и страшную войну между теми, кто хотел совершенства, и теми, кто хотел хаоса.

Увидела разлом. Огромную трещину в самой ткани реальности. И из этой трещины что-то выползало – что-то белое и слепящее, что-то, что было одновременно пустотой и всем.

Илина вскрикнула и отбросила книгу. Её руки дрожали.

«Что это было?» – выдохнула она.

«Правда, – сказал Сайден спокойно. – Правда о том, что мы сделали с миром. О том, что мы выпустили на свободу».

Он поднял книгу и аккуратно завернул её обратно в ткань.

«Ты увидишь ещё много таких видений, – сказал он. – Когда мы дойдём до места, где тонка грань между нашим миром и Отражением. Там ты начнёшь обучение. Там ты научишься не только видеть, но и входить. Входить туда, куда боятся входить даже те, кто создал это».

Ночь была холодной. Илина лежала у костра, завернувшись в свой тонкий плащ, и смотрела на небо. Звёзд почти не было. Только три тусклые точки, которые едва мерцали в темноте.

«Сайден, – позвала она тихо. – Вы сказали, что когда последняя звезда погаснет, всё закончится. Сколько времени у нас осталось?».

Старик лежал на другой стороне костра, его глаза были закрыты, но Илина знала, что он не спит.

«Меньше, чем хотелось бы, – ответил он. – Может быть, луна. Может быть, две. Зависит от того, как быстро ты научишься».

«А что, если я не смогу? Что, если я недостаточно сильна?».

Тишина. Потом Сайден открыл глаза и посмотрел на неё через огонь.

«Тогда мир умрёт, – сказал он просто. – И всё, что было, что есть и что могло бы быть, исчезнет, как будто этого никогда не существовало. Но я не верю, что это произойдёт. Я искал тебя слишком долго. Я видел слишком много знаков. Ты та, кого ждал мир. Та, кто может танцевать между светом и тьмой, не падая ни в одну сторону».

Он закрыл глаза снова.

«Спи, Илина. Завтра дорога будет труднее».

Илина закрыла глаза. Но сон не шёл. Она лежала в темноте и слушала, как трещит костёр, как шелестит ветер в сухой траве, как где-то далеко воет одинокое животное.

И потом, почти засыпая, она услышала голос. Не внешний голос – внутренний. Голос, который приходил откуда-то из глубины, из того места, где хранилось знание, которое она получила из книги.

«Последняя Звезда не умрёт, пока ты не умрёшь, – шептал голос. – Но если ты умрёшь, Звезда умрёт вместе с тобой».

Глава 3. Знаки на пепле.

Они достигли края Серой Пустоши на седьмой день пути.

Илина почувствовала границу раньше, чем увидела её. Воздух стал другим – не холоднее и не теплее, а просто другим, как будто она вошла в комнату, где только что произошло что-то страшное, но следов не осталось. Только ощущение, цепляющееся за кожу, как паутина.

«Здесь начинается», – сказал Сайден, останавливаясь у большого камня, покрытого лишайником. На камне были вырезаны знаки – древние, выветренные, почти неразличимые. Илина провела пальцами по углублениям и закрыла глаза.

Видение хлынуло мгновенно.

Она увидела руку, высекающую эти знаки. Старую руку, покрытую шрамами. Увидела лицо человека – нет, не совсем человека. Его глаза светились изнутри, как у Сайдена иногда светились, когда он думал, что она не смотрит. Увидела, как этот не-человек говорит слова на языке, которого она не знала, но который звучал как песня и как проклятие одновременно.

«Защитные руны, – прошептала Илина, открывая глаза. – Они пытались удержать что-то внутри. Или не пустить что-то снаружи».

Сайден кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение.

«Ты учишься быстрее, чем я думал. Да, это граница. Здесь Светлые попытались запечатать Отражение, когда поняли, что не могут его уничтожить. Они думали, что смогут удержать его в Пустоши, в мёртвой земле, где не было жизни, которую оно могло бы поглотить».

«И что случилось?».

«То, что всегда случается, когда пытаешься запереть море в бутылке, – ответил Сайден. – Оно просачивается. Медленно, через трещины, которые не видны глазу. И с каждым годом этих трещин становится больше».

Они пересекли границу. Илина почувствовала, как что-то прошло через неё – не физически, а как будто её душа на мгновение споткнулась. Она остановилась, держась за камень, пока головокружение не прошло.

«Это нормально, – сказал Сайден. – Ты чувствуешь границу между мирами. Большинство людей её не чувствуют, потому что они не видят достаточно глубоко. Но для тебя это будет становиться всё сильнее, чем ближе мы подойдём к центру».

Пустошь была именно такой, как говорили легенды – серой, мёртвой, бесконечной. Земля здесь была покрыта пеплом, который поднимался при каждом шаге мягкими облачками. Деревьев не было совсем. Только иногда встречались остовы того, что когда-то было деревьями – чёрные скелеты, тянущиеся к небу обугленными пальцами.

Но это была не обычная мёртвая земля. Илина чувствовала, что здесь что-то было. Не жизнь в обычном смысле, но что-то другое. Что-то, что существовало в промежутке между жизнью и смертью.

«Закрой глаза, – велел Сайден. – Посмотри, что здесь на самом деле».

Илина закрыла глаза. И тут же пожалела об этом.

Пустошь взорвалась светом. Нет, не светом – присутствием. Она увидела, что земля не была мёртвой. Она была переполнена. Переполнена существами, которые не имели формы, но имели намерение. Они двигались под землёй, в пепле, в воздухе. Тысячи их, миллионы. Они были как тени, но тени, которые думали.

«Что это?» – прошептала Илина, открывая глаза. Её руки дрожали.

«Остатки, – ответил Сайден. – Когда Отражение пожирает мир, оно не уничтожает полностью. Оно оставляет эти следы. Осколки того, что было. Они больше не живые, но и не мёртвые. Они застряли между состояниями. Некоторые из нас называли их Эхом».

«Они опасны?».

«Зависит от того, что ты понимаешь под опасностью, – Сайден пошёл вперёд, и Илина поспешила за ним. – Они не могут причинить физический вред. Но они могут коснуться твоего разума, если ты позволишь им слишком близко подойти. Они могут показать тебе вещи, которые ты не хочешь видеть. Воспоминания, которые не твои. Жизни, которые ты не жила».

Они шли молча. Пепел под ногами становился глубже. Илина старалась не закрывать глаза, но иногда не могла удержаться – и каждый раз видела их, эти Эхо, кружащие вокруг, как голодные птицы.

К полудню они остановились возле развалин того, что когда-то было домом. Стены почти полностью рухнули, но часть крыши ещё держалась, создавая тень. Сайден указал туда.

«Отдохнём. Ночью идти опасно. Эхо становятся активнее, когда нет солнца».

Они сели в тени. Илина достала последние остатки хлеба из своей сумки и разделила с Сайденом. Хлеб был жёстким и чёрствым, но она была благодарна за него.

«Сайден, – сказала она после долгого молчания. – Почему вы не можете сами войти в Отражение? Вы же были одним из Светлых. Вы должны быть сильнее меня».

Старик посмотрел на свои руки. Они были покрыты шрамами – старыми, побелевшими, но глубокими.

«Потому что я уже пытался, – сказал он тихо. – Давно. Когда Отражение только появилось, когда мы ещё не понимали, что это такое. Я вошёл туда, думая, что смогу его закрыть изнутри. Думая, что моей силы хватит».

Он замолчал. Илина ждала, не прерывая молчания.

«Я провёл там я не знаю, сколько. Время там не течёт так, как здесь. Может быть, день. Может быть, век. Когда я вышел, прошло триста лет. И я был изменён. Отражение коснулось меня. Оно вошло в меня. С тех пор я не могу войти туда снова. Если я попытаюсь, оно узнает меня. И поглотит полностью, потому что я уже наполовину принадлежу ему».

Илина смотрела на него, и внезапно поняла. Поняла, почему он иногда замирал посреди фразы, почему его глаза иногда становились пустыми, как будто он смотрел на что-то, чего не было. Он балансировал на грани. Каждый день, каждый час, каждую секунду.

«Вам больно?» – спросила она.

«Всегда, – ответил Сайден. – Но боль – это то, что напоминает мне, что я ещё жив. Что я ещё здесь. Боль – это якорь, который держит меня в этом мире».

Они сидели в молчании, пока солнце двигалось по небу. Илина чувствовала, как Эхо кружат вокруг развалин, как они пытаются протиснуться сквозь защитные руны, которые Сайден начертил на камнях. Они были настойчивы, как комары. Но не злобны. Просто голодны.

«Чего они хотят?» – спросила Илина.

«Вернуться, – ответил Сайден. – Они помнят, что были живыми. Помнят, что имели форму, имя, цель. Они хотят вернуть это. Но не могут. Потому что дорога назад закрыта. Единственная дорога, которая им осталась – это дорога вперёд. В полное растворение. В Отражение».