Шёпот древних

Глава 1. Поезд в никуда.

Дождь бил по окнам поезда с той настойчивостью, которая свойственна только британской осени. Элизабет Грэм – Лиза для всех, кто её знал – смотрела сквозь мутное стекло на проносящиеся мимо пейзажи, и каждая капля казалась ей маленьким отказом, падающим с небес.

Сорок два издательства.

Она пересчитывала их снова и снова, как будто повторение могло изменить реальность. Сорок два письма с вежливыми формулировками о том, что её роман "интересен, но не совсем подходит для текущего рынка". Три года работы. Три года жизни, вложенные в историю о девушке, которая разговаривала с призраками викторианского Лондона. Три года, которые издатели смели со стола одним движением мыши.

Последний редактор – из тех, кто не боится быть честным до жестокости – написал короткую рецензию: "Вы пишете красиво, мисс Грэм, но ваши призраки слишком вежливые. Современному читателю нужна кровь, нужен страх, нужна боль. Ваши духи больше похожи на грустных соседей, чем на кошмар. Добавьте тьмы."

Добавьте тьмы.

Лиза усмехнулась, глядя на своё отражение в окне. Двадцать семь лет, тёмные круги под глазами, волосы, собранные в небрежный пучок, потрёпанное пальто, купленное в секонд-хенде три года назад. Она сама была воплощением тьмы в этот момент. Только не той, которую искали издатели.

Поезд качнуло, и её чемодан съехал с верхней полки, чуть не задев голову. Лиза поймала его одной рукой – рефлекс человека, привыкшего к небольшим катастрофам. В чемодане было немного: одежда на неделю, ноутбук с рукописью (три варианта одной и той же истории, которую никто не хотел), зарядные устройства и книга стихов Роберта Бёрнса, подаренная отцом на её двадцатилетие.

Отец.

Его голос в последнем телефонном разговоре был странным. Не напуганным – отец никогда не показывал страха – но каким-то отсутствующим, словно он говорил из очень далёкого места. "Лиза, приезжай домой. Твоей маме нужна помощь. И мне мне тоже нужна помощь. Что-то происходит здесь. Что-то изменилось."

Что-то изменилось.

В вагоне было почти пусто. Октябрь – не туристический сезон в Шотландском высокогорье. Несколько пассажиров дремали в своих креслах, укутанные в шарфы и пледы. Молодая пара у окна смотрела в телефон, иногда показывая друг другу что-то и тихо смеясь. Бизнесмен в дорогом костюме печатал на ноутбуке с яростной скоростью человека, который опаздывает с отчётом.

И пожилая женщина напротив Лизы.

Лиза не заметила, когда та села. Ещё минуту назад место было пустым, а теперь там сидела высокая худая женщина лет семидесяти с серебряными волосами, заплетёнными в косу. На ней было тёмно-зелёное пальто, которое казалось слишком тонким для осенней погоды, и на коленях лежала небольшая сумка из выцветшего гобелена.

Женщина смотрела прямо на Лизу.

Её глаза были удивительно яркими – цвета мха после дождя, цвета старых шотландских лесов. И в этих глазах было что-то, что заставило Лизу выпрямиться в кресле и положить телефон на столик.

"Возвращаешься домой?" – спросила женщина. Голос её был мягким, но каким-то многослойным, как если бы за одним голосом скрывались другие.

"Да," – ответила Лиза, выбирая слова осторожно. В Британии не принято разговаривать с незнакомцами в поездах без веской причины. "В Гленморган. К родителям."

"Гленморган," – повторила женщина, и имя деревни прозвучало в её устах почти как заклинание. "Старое место. Очень старое. Земля там помнит всё. Каждый шаг. Каждое дыхание. Каждую смерть."

Лиза почувствовала, как по спине пробежал холодок.

"Простите?"

"Ты писатель," – продолжила женщина, не отвечая на вопрос. Это не было вопросом. Это было утверждением. "Ты пишешь о духах. О мёртвых, которые не могут уйти. О голосах, которые звучат в пустых комнатах."

"Откуда вы?" – начала Лиза, но женщина подняла руку.

"Я вижу это. В твоих глазах. В том, как ты смотришь на мир. Ты видишь больше, чем другие. Ты слышишь то, что другие не слышат. Это дар. Или проклятие. В зависимости от того, как ты его используешь."

Поезд вошёл в туннель, и на мгновение вагон погрузился в темноту. Когда свет вернулся, женщина была всё ещё там, но теперь она смотрела в окно.

"В Гленморгане есть дом," – сказала она тихо. "Викторианский особняк у края леса. Белый камень. Высокие окна. Сад, который когда-то был прекрасным, а теперь одичал. Ты знаешь этот дом."

"Это дом моих родителей," – сказала Лиза, и голос её звучал более резко, чем она намеревалась. "Как вы его знаете?"

"Я не знаю дом," – ответила женщина. "Я знаю землю, на которой он стоит. Та земля та земля не любит дома. Не любит стены. Не любит людей, которые строят и огораживают и забирают. Земля терпела тридцать лет. Но терпение земли имеет предел."

"О чём вы говорите?" – Лиза чувствовала, как раздражение смешивается с растущей тревогой. "Что вы хотите сказать?"

Женщина повернулась к ней, и на её лице было выражение, похожее на жалость.

"Те, кто ушёл из Гленморгана, всегда возвращаются," – сказала она медленно, чеканя каждое слово. "Земля зовёт их. Шёпот зовёт их. Древние зовут их. Но не все возвращаются одни. И не все возвращаются такими же, какими ушли."

Поезд резко затормозил, и объявление прозвучало по динамикам: "Следующая остановка – Питлохри. Питлохри следующая остановка."

Когда Лиза снова посмотрела на женщину, та уже вставала, собирая свою сумку.

"Подождите," – сказала Лиза. "Объясните мне. Что происходит в Гленморгане? Что вы знаете о моём доме?"

Женщина остановилась в проходе между креслами. На мгновение – только на мгновение – Лизе показалось, что фигура женщины становится полупрозрачной, словно составленная из тумана и памяти. Но потом поезд качнуло, свет мигнул, и женщина снова была совершенно реальной.

"Когда придёшь в дом," – сказала она, не оборачиваясь, – "не смотри в окна после захода солнца. Держи весь свет включённым. И слушай шёпот. Он расскажет тебе правду, если ты посмеешь её услышать."

Двери поезда открылись с шипением. Женщина вышла на платформу, и её фигура растворилась в вечернем тумане так быстро, словно её и не было.

Лиза осталась сидеть неподвижно, глядя на пустое место напротив. Её сердце билось быстрее обычного, а в ушах звучало эхо слов: "Не все возвращаются одни."

Поезд тронулся. За окном пейзаж становился всё более диким и пустынным. Города сменились деревнями, деревни – фермами, фермы – бескрайними вересковыми пустошами, на которых не было ничего, кроме камней, ветра и древних секретов, зарытых глубоко в земле.

Лиза достала телефон и попыталась позвонить матери. Гудки. Долгие гудки. Никто не брал трубку.

Она попробовала позвонить отцу. То же самое.

Сообщение матери пришло через пять минут: "Приезжай быстрее. Пожалуйста."

Больше ничего. Только эти три слова, которые сказали больше, чем целый абзац объяснений.

Лиза посмотрела в окно. Между деревьями мелькали тени. Может быть, это были олени. Может быть, ветки деревьев, качающиеся на ветру. Может быть, игра света и тьмы.

Может быть.

Но глубоко внутри, в том месте, где живёт древний инстинкт выживания, где живёт знание, передающееся через поколения, Лиза знала, что это было что-то другое.

Что-то, что ждало её.

Что-то, что всегда ждало.

Поезд мчался в ночь, и дождь усиливался, и тьма сгущалась, и шёпот начинался.

Глава 2. Дорога к дому.

Станция Гленморган была именно такой, какой Лиза её помнила – маленькой, почти игрушечной, состоящей из одной платформы, крытого навеса и кассы, которая закрывалась в шесть вечера. Теперь было половина одиннадцатого, и станция была пуста, если не считать единственного фонаря, горевшего тусклым оранжевым светом, и старого объявления о расписании, которое трепетало на ветру.

Лиза вышла из поезда, и холод ударил её по лицу с той силой, которая свойственна только шотландским горам в октябре. Это был не просто холод – это была влажность, проникающая сквозь одежду, сквозь кожу, добирающаяся до костей. Дождь перешёл в мелкую изморось, которая висела в воздухе, как туман.

Поезд тронулся почти сразу, словно спешил покинуть это место, и его красные задние огни исчезли в темноте с неприятной окончательностью. Лиза осталась одна на платформе, с чемоданом в руке и телефоном, на котором не было сигнала.

Конечно, не было сигнала. В Гленморгане никогда не было хорошего сигнала. Это было одной из тех вещей, о которых отец говорил с гордостью: "Здесь ещё можно жить без постоянного подключения к интернету. Здесь ещё можно быть наедине с природой."

Природа.

Лиза посмотрела на лес, окружавший станцию со всех сторон. Деревья были огромными – старые сосны и дубы, которые росли здесь сотни лет, может быть, дольше. Их силуэты были тёмными и неподвижными, словно застывшие стражи какого-то древнего секрета. Между ветвями не было видно звёзд. Только тьма, плотная и всеобъемлющая.

И тишина.

Не совсем тишина. Был ветер – мягкий, но настойчивый, шелестящий листьями. Был звук воды – где-то далеко текла река или ручей. Был звук её собственного дыхания, который казался слишком громким в этой пустоте.

Лиза направилась к выходу со станции. Маленький домик, который служил кассой и залом ожидания, был заперт. На двери висела табличка: "Закрыто. Следующее открытие в 6:00."

Она попыталась позвонить в местное такси. Номер она помнила наизусть – всего одна служба такси в деревне, принадлежавшая старому Дагласу Макгрегору, который возил пассажиров уже сорок лет. Гудки. Долгие гудки. Потом автоответчик: "Извините, офис закрыт. Мы работаем с восьми утра до восьми вечера. Оставьте сообщение."

Лиза посмотрела на часы. 23:17.

Дом был в трёх километрах от станции. Обычно это был короткий путь по узкой лесной дороге, которая вела через деревню, мимо церкви, мимо старого кладбища, а потом сворачивала к особняку её родителей. Пятнадцать минут на машине. Час пешком, если идти быстро.

Лиза взяла чемодан и начала идти.

Глава 3. Порог.

Дом был залит светом – каждая лампа горела на полную мощность, каждая люстра, каждый настенный светильник. Это было нечто большее, чем просто освещение. Это была защита. Барьер из света против тьмы, которая давила на стены снаружи.

Лиза шла за матерью по коридору, и каждый её шаг отдавался эхом в тишине дома. Они прошли мимо гостиной, где когда-то отец читал газету в своём любимом кресле. Мимо столовой, где семья собиралась на воскресные ужины. Мимо кабинета с книжными полками от пола до потолка.

Глава 4. Первое утро.

Рассвет пришёл не как освобождение, а как медленное отступление осады.

Лиза и Маргарет всё ещё сидели на кухне, когда первые лучи солнца просочились сквозь щели в шторах. Серый, неуверенный свет октябрьского утра в Шотландском высокогорье. Но даже этот слабый свет изменил всё.

Шёпот прекратился первым. Один момент он был там – тихий, настойчивый, проникающий сквозь стены – а в следующий исчез, словно его и не было. Потом прекратились звуки движения вокруг дома. Шелест, который Лиза слышала всю ночь, затих.

И наконец, самое жуткое – шаги наверху остановились.

Мать выдохнула – долгий, дрожащий выдох облегчения.

"Они ушли," – сказала она, и голос её был хриплым от усталости. "До следующей ночи."

Лиза встала на негнущихся ногах и подошла к окну. Осторожно, словно ожидая ловушки, она приоткрыла штору.

Сад был пуст.

Никаких высоких фигур. Никаких теней. Только обычный осенний пейзаж – заросший газон, покрытый опавшими листьями, старые деревья на краю участка, туман, поднимающийся от земли. Всё выглядело настолько нормально, что Лиза почти усомнилась в том, что произошло прошлой ночью.

Почти.

Потому что на траве, там, где должны были стоять фигуры, трава была примята. Множество следов – если их можно было назвать следами. Не отпечатки ног, а что-то другое. Круглые вмятины, словно кто-то поставил на землю очень длинные шесты. И в каждом месте, где была вмятина, трава почернела, словно обожжённая.

"Они оставляют метки," – сказала мать, подходя сзади. "Каждую ночь. К утру следы исчезают, трава восстанавливается. Но на несколько часов они остаются. Как напоминание."

Лиза закрыла штору и повернулась к матери.

"Мне нужно увидеть комнату отца," – сказала она.

Мать покачала головой.

"Лиза, не надо. Там ничего нет. Я проверяла сотни раз."

"Всё равно. Пожалуйста."

Мать долго смотрела на неё, потом кивнула.

"Хорошо. Но будь готова. То, что ты услышишь это не легко."

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Дом при дневном свете выглядел менее зловеще, но не менее странно. Портреты на стенах – предки, которых Лиза никогда не знала – казалось, следили за ней взглядами. Деревянный пол скрипел под ногами громче, чем она помнила.

Комната отца находилась в конце коридора. Дверь была закрыта, но не заперта.

"Я перестала её запирать," – объяснила мать. "Замок не помогает. Звуки всё равно проходят сквозь него."

Лиза положила руку на дверную ручку. Металл был холодным.

"Когда я открою дверь," – спросила она, – "что я увижу?"

"Пустую комнату," – ответила мать. "Только пустую комнату."

Лиза повернула ручку и толкнула дверь.

Комната была действительно пуста.

Не просто пуста – абсолютно, полностью, невозможно пуста. Не было кровати, которая стояла здесь тридцать лет. Не было шкафа с одеждой отца. Не было письменного стола, за которым он работал. Не было книжных полок, заполненных его любимыми романами о приключениях и истории.

Была только комната – деревянный пол, белые стены, высокое окно с видом на лес. И пыль. Толстый слой пыли на полу, нетронутый, без следов.

Но при этом Лиза слышала их.

Шаги.

Медленные, размеренные шаги, идущие от окна к двери. От двери к противоположной стене. От стены обратно к окну. Звук был ясным, отчётливым, несомненным. Шаги взрослого мужчины в тяжёлых ботинках.

Шаги её отца.

"Отец?" – позвала Лиза, и голос её дрожал. "Ты здесь?"

Шаги прекратились.

Тишина протянулась долго – десять секунд, двадцать, полминуты.

Потом раздался голос. Не снаружи, не изнутри комнаты, а откуда-то между. Из пространства, которое не было ни здесь, ни там.

"Лиза." Голос отца, но отфильтрованный через что-то. Как будто он говорил из-под воды или сквозь толстое стекло. "Ты не должна была приходить."

"Где ты?" – Лиза вошла в комнату, несмотря на руку матери, пытавшуюся её остановить. "Отец, где ты?"

"Я я не знаю. Здесь. Везде. Нигде. Я в комнате, но комнаты нет. Я хожу, но никуда не иду. Это это сложно объяснить."

Лиза осмотрелась. Пустая комната. Пыль на полу. Никаких следов, хотя она ясно слышала шаги.

"Что они с тобой сделали?"

"Они показали мне правду," – ответил голос, и в нём была странная нотка – не страха, а чего-то похожего на удивление. "Правду о земле. О том, что было здесь до нас. О том, что будет после. Земля, Лиза земля живая. Она помнит. И мы мы построили на ней дом. Без разрешения. Без уважения. Мы просто взяли."

"Это не твоя вина," – сказала Лиза. "Ты не знал."

"Не знание не освобождает от ответственности," – голос стал тише. "Они ждали тридцать лет. Они давали нам шанс уйти. Но мы не ушли. И теперь теперь они требуют цену."

"Какую цену?"

Долгая пауза.

"Одного из нас," – наконец сказал голос. "Или всех троих. Выбор за вами."

Мать всхлипнула за спиной Лизы.

"Томас, пожалуйста," – взмолилась она. "Скажи нам, как тебя вернуть. Должен быть способ."

"Я не знаю, хочу ли я вернуться," – ответил голос, и эти слова прозвучали как удар. "Здесь здесь нет боли. Нет страха. Нет времени. Я существую в моменте, который длится вечно. Это не плохо, Маргарет. Это просто другое."

Лиза почувствовала, как слёзы текут по её щекам.

"Ты наш отец. Ты муж. Ты не можешь просто остаться там."

"Может быть, я уже не тот человек, которого вы помните," – сказал голос. "Может быть, когда они взяли меня, они взяли только часть. А часть оставили здесь, в этой комнате, ходить вечно, думать о том, что я потерял."

Шаги начались снова. Туда. Обратно. Туда. Обратно.

"Слушайте меня обе," – голос стал более настойчивым. "Они придут снова сегодня вечером. И каждый вечер после этого. Они будут ждать вашего решения. Кто останется. Кто уйдёт. И если вы не решите, они решат за вас."

"Сколько у нас времени?" – спросила Лиза.

"Они не сказали. Может быть, неделя. Может быть, месяц. Может быть, до первого снега. Но время истекает. Я чувствую это. Земля становится более нетерпеливой."

Мать зашла в комнату и встала рядом с Лизой.

"Томас, я люблю тебя," – сказала она в пустоту. "Я буду любить тебя, где бы ты ни был."

"Я знаю," – ответил голос мягко. "И я люблю тебя. Обеих. Именно поэтому я хочу, чтобы вы ушли. Покиньте дом. Покиньте Гленморган. Бегите, пока можете."

"А как же ты?" – спросила Лиза.

"Я уже ушёл," – сказал голос. "То, что вы слышите – это эхо. Память о человеке, которым я был. Настоящий Томас настоящий Томас уже в другом месте."

Шаги замедлились, становясь тише.

"Они зовут меня," – сказал голос, угасая. "Мне нужно идти. Помните помните меня таким, каким я был. Не тем, чем я стал."

"Отец!" – крикнула Лиза, но ответа не было.

Только пустая комната. Только пыль. Только тишина.

Мать и дочь стояли посреди комнаты, держась за руки, плача тихо.

Снаружи, за окном, ветер шелестел листьями. И в этом шелесте Лиза почти могла различить слова. Почти могла услышать шёпот древних, обещающий и угрожающий одновременно.

Остаток дня прошёл в странном полусне.

Мать легла в своей комнате, измученная бессонными неделями. Лиза осталась внизу, исследуя дом при дневном свете.

Она нашла дневник отца в его кабинете – толстую кожаную тетрадь, заполненную его крупным, неровным почерком. Последняя запись была датирована днём перед его исчезновением.

Сегодня вечером я выйду к ним. Я должен узнать, чего они хотят. Почему они пришли. Маргарет боится, и я не могу позволить ей жить в страхе. Если я могу остановить это – я остановлю. Если я могу договориться – я договорюсь. А если нет по крайней мере, я попытался.

Дальше шли страницы, исписанные более ранними записями. Лиза читала их одну за другой.

Первые упоминания о странных событиях датировались пятнадцать лет назад. Отец писал о звуках в лесу, о тенях на краю сада, о чувстве, что кто-то наблюдает за домом. Но тогда всё было мягче, менее агрессивно.

Может быть, это просто старый дом, – писал он. Может быть, это просто ветер и животные. Может быть, я слишком много читаю готических романов.

Но с годами записи становились более тревожными.

Сегодня видел фигуру в лесу. Очень высокую. Думал, что это дерево, но деревья не двигаются.

Маргарет слышала шёпот сегодня ночью. Она говорит, что это был ветер. Но я тоже слышал. И это были не ветер. Это были голоса.

Десять лет мы живём здесь. Десять лет счастья. Но теперь что-то изменилось. Что-то пробудилось.

Лиза перелистывала страницы, и картина становилась яснее. Отец понимал. Может быть, не сразу, может быть, не полностью, но он знал, что что-то не так с этой землёй. Что дом был построен на месте, которое не хотело дома.

Она нашла карту, вложенную между страниц. Старая карта Гленморгана, датированная 1823 годом. На месте их дома был только лес. И странный символ, нарисованный чьей-то рукой – круг с тремя линиями, исходящими из центра.

Под картой была записка отца:

Местный историк сказал, что это место называлось 'Кайрн нан Сиде' – Холм Фейри. Здесь были камни, очень старые камни, образующие круг. Когда строили дом в 1890-х, камни убрали. Разбили и использовали для фундамента. Историк сказал, что это было ошибкой. Что камни были границей. Защитой. И когда их убрали, граница исчезла.

Лиза положила дневник и посмотрела в окно. Туман поднимался от земли, становясь всё гуще. Солнце уже клонилось к закату, хотя было только четыре часа дня.

Скоро наступит ночь.

И они вернутся.

Она взяла дневник и поднялась в свою старую комнату на втором этаже. Комната была такой же, какой она её оставила четыре года назад – плакаты на стенах, книги на полках, старый письменный стол у окна.

Лиза села за стол и открыла ноутбук. Если они хотят историю, она даст им историю. Она начнёт писать. Начнёт документировать всё – от поездки в поезде до разговора с голосом отца в пустой комнате.

Может быть, через письмо она найдёт ответ. Может быть, через слова она поймёт, чего они хотят.

Или может быть, письмо само по себе будет ответом.

Её пальцы коснулись клавиатуры, и первые слова начали появляться на экране:

Дождь бил по окнам поезда с той настойчивостью, которая свойственна только британской осени.

Она писала. Писала свою историю. Писала историю дома. Писала то, что знала, и то, что чувствовала.

И пока она писала, снаружи начало темнеть.

Глава 5. Вторая ночь.

Солнце село в шесть часов вечера, и вместе с последними лучами света исчезло всё, что напоминало о нормальности.

Лиза стояла у окна своей комнаты, наблюдая, как туман поднимается от земли, как тени между деревьями удлиняются и сгущаются, становясь чем-то большим, чем просто отсутствием света. Она написала три страницы своей истории, но потом остановилась, не зная, как продолжить. Как описать то, что невозможно описать? Как найти слова для того, что существует за пределами языка?

Внизу мать ходила по дому, проверяя замки, задёргивая шторы, включая каждую лампу, каждый светильник. Ритуал подготовки к ночи, повторяемый уже четвёртую неделю подряд.

Лиза спустилась на кухню. Мать готовила ужин – консервированный суп, хлеб, сыр. Простая еда, не требующая долгого приготовления. Не требующая концентрации, которой больше не было.

"Они уже здесь," – сказала мать, не поворачиваясь. Её руки дрожали, когда она наливала суп в тарелки.

"Откуда ты знаешь?"

"Я чувствую. Воздух становится другим. Более тяжёлым. Как будто давление падает перед грозой. Ты не чувствуешь?"

Лиза прислушалась к себе. И да, она чувствовала. Что-то в атмосфере изменилось. Дом, который ещё час назад казался просто старым и немного мрачным, теперь ощущался как ловушка. Как коробка, окружённая хищниками.

Они поели молча. Суп был слишком солёным, хлеб слишком сухим, но ни одна из них не жаловалась. Еда была необходимостью, ритуалом, способом притвориться, что всё нормально.

Снаружи начались звуки.

Сначала тихие – шелест травы, скрип ветки. Потом громче – шаги вокруг дома, множество шагов, идущих по кругу. Медленно. Методично. Как часовые, патрулирующие крепость.

Мать уронила ложку. Металл звякнул о тарелку, звук показался оглушительным в напряжённой тишине.

"Их больше сегодня," – прошептала она. "Я слышу. Их намного больше, чем вчера."

Лиза встала и подошла к окну, но мать схватила её за руку.

"Не смотри. Пожалуйста. Каждый раз, когда ты смотришь, ты привлекаешь их внимание."

"Но я хочу понять. Я должна увидеть—"

"Нет!" – Голос матери был резким, почти истеричным. "Ты не понимаешь. Твой отец тоже хотел видеть. Хотел понять. И посмотри, что с ним случилось."

Лиза медленно отошла от окна и села обратно за стол. Её сердце билось быстро, руки были холодными.

Звуки снаружи усилились. Теперь это было не просто ходьба. Это был бег – множество существ, бегущих по кругу вокруг дома. Их шаги были почти беззвучными, но воздух наполнился чем-то другим. Энергией. Намерением. Голодом.

И потом начался шёпот.

На этот раз он был громче, чем прошлой ночью. Не один голос, а хор – десятки, может быть, сотни голосов, шепчущих одновременно на языке, который был старше человеческой речи. Звуки складывались в слова, слова в предложения, но смысл ускользал, как вода сквозь пальцы.

Лиза закрыла глаза и прислушалась. Не пытаясь понять слова, а пытаясь почувствовать их. И вдруг она поняла.

Они не просто шептали. Они пели.

Это была песня – древняя, печальная песня о земле, которая помнит. О деревьях, которые росли здесь тысячи лет. О камнях, которые стояли здесь до людей. О духах, которые жили в этих лесах, когда мир был молод.

И песня рассказывала историю о нарушении. О том, как пришли люди с топорами и пилами. Как срубили деревья. Как разбили священные камни. Как построили дом на месте, которое никогда не было предназначено для домов.

Песня была обвинением. Была требованием справедливости.

"Ты слышишь?" – прошептала Лиза, открывая глаза.

Мать кивнула, слёзы текли по её щекам.

"Я слышу уже три недели. Каждую ночь одну и ту же песню. И каждую ночь я понимаю больше."