ПРОЛОГ: ПЕРВОЕ КАСАНИЕ.
Октябрьский дождь барабанил по готическим окнам старинного дома на Малой Стране, превращая вечернюю Прагу в размытую акварель из золотистых фонарей и мокрых булыжников. Элена Новакова поправила шерстяную накидку на плечах и взглянула на часы – половина седьмого. Последний клиент дня.
Дом на улице Нерудовой она арендовала уже третий год, и до сих пор не могла привыкнуть к его особенной атмосфере. Построенный в XIV веке, он хранил в своих стенах отголоски сотен человеческих судеб. Иногда, проходя по узкому коридору к своему кабинету, Элена чувствовала себя частью длинной цепи женщин, которые здесь жили, любили, страдали. Глупые мысли, конечно. Профессиональная деформация психолога, склонного к излишней эмпатии.
Звонок в дверь прервал ее размышления. Элена спустилась по скрипучей лестнице и открыла тяжелую дубовую дверь.
На пороге стояла молодая женщина лет тридцати, вся какая-то съежившаяся под дождем. Светлые волосы прилипли к щекам, а в серых глазах плескалась плохо скрываемая паника.
– Я Лидия Коларжова. Мы договаривались на семь, – голос дрожал, несмотря на попытки казаться спокойной.
– Конечно, проходите. Я Элена, – она отступила, пропуская клиентку в дом. – Давайте ваше пальто, оно совсем мокрое.
Пока Лидия освобождалась от верхней одежды, Элена незаметно изучала ее. Напряженные плечи, судорожное сжимание и разжимание кистей рук, учащенное дыхание – классические признаки тревожного расстройства. По телефону женщина говорила о панических атаках, которые мешают ей работать и строить отношения.
– Поднимемся в кабинет? – Элена указала на лестницу, ведущую на второй этаж.
Кабинет располагался в самой уютной комнате дома – с высокими сводчатыми потолками, камином и большими окнами, выходящими во внутренний дворик. Элена годами подбирала обстановку: мягкие кресла цвета слоновой кости, теплый ковер с восточными узорами, книжные полки от пола до потолка. Здесь должны были чувствовать себя безопасно.
– Какое необычное место, – Лидия огляделась, немного расслабляясь. – Вы давно здесь работаете?
– Три года, – Элена улыбнулась, занимая свое привычное место. – Мне всегда казалось, что старые дома лучше подходят для разговоров о душе. В них столько накопленной мудрости.
Лидия осторожно опустилась в кресло напротив, все еще сжимая руки.
– Расскажите, что вас беспокоит, – мягко начала Элена. – По телефону вы упоминали панические атаки.
И Лидия заговорила. Слова лились потоком – о внезапно накатывающем ужасе, о сердце, готовом выскочить из груди, о невозможности дышать, о страхе сойти с ума или умереть. Началось все полгода назад, после развода. Сначала приступы случались редко, но теперь происходили почти каждый день.
– Я уже не могу нормально работать, – голос Лидии дрожал. – Боюсь выходить из дома. А если это случится при людях Они подумают, что я сумасшедшая.
Элена кивала, делая пометки в блокноте. Стандартная картина посттравматического стрессового расстройства на фоне развода. Ничего необычного, все поддается коррекции.
– Лидия, а можете ли вы сейчас описать, что чувствуете? Прямо в эту секунду?
Женщина замерла, вслушиваясь в себя.
– Тревогу. Постоянную, изматывающую тревогу. Как будто внутри меня живет черная дыра, которая пожирает все светлое. Я просыпаюсь с ней, засыпаю с ней. Она никогда не отпускает.
Элена почувствовала неожиданный укол сочувствия. Обычно она умела сохранять профессиональную дистанцию, но что-то в голосе Лидии тронуло особенно глубоко.
– Лидия, я хочу попробовать одну технику, – сказала она, поднимаясь с кресла. – Это называется заземлением через тактильный контакт. Если вы не возражаете, я слегка коснусь ваших рук, это поможет вам сосредоточиться на настоящем моменте.
– Если это поможет – Лидия неуверенно протянула руки.
Элена осторожно взяла ладони клиентки в свои. Кожа Лидии была холодной и влажной от пота. Элена начала медленно, ритмично поглаживать ее руки, проговаривая успокаивающие слова:
– Сосредоточьтесь на моем прикосновении. Почувствуйте тепло. Вы здесь, вы в безопасности. Дышите медленно, вместе со мной.
И тут случилось что-то невероятное.
Сначала Элена ощутила легкое покалывание в кончиках пальцев, словно слабый электрический разряд. Потом покалывание усилилось и превратилось в настоящую волну, которая прокатилась по ее рукам, поднялась к плечам и ударила прямо в центр груди.
Внезапно, как удар молнии, на Элену обрушилась чужая тревога.
Не просто понимание того, что Лидия тревожится. Не профессиональная эмпатия или сочувствие. Элена физически, всем своим существом ощутила ту самую "черную дыру", о которой говорила клиентка. Паника захлестнула ее с головой – липкая, удушающая, готовая разорвать грудную клетку изнутри. Сердце забилось так быстро, что в глазах потемнело. Дыхание сбилось.
Что происходит? Я схожу с ума? Это не мои эмоции!
Но самое поразительное было впереди. Когда Элена, борясь с чужой паникой, инстинктивно попыталась "оттолкнуть" ее от себя, произошло нечто необъяснимое. Она почувствовала, как тревога Лидии словно перетекает в нее, оставляя клиентку. Элена стала своеобразным проводником, через который чужие эмоции уходили куда-то. В никуда.
Лидия вдруг глубоко вздохнула и расслабилась. Напряжение ушло из ее плеч, лицо разгладилось, в глазах впервые появилось спокойствие.
– О боже, – прошептала она. – Что вы со мной сделали? Я я не чувствую тревоги. Впервые за полгода.
Элена резко отдернула руки, словно обожглась. Сердце все еще колотилось, но чужая паника начала отступать, растворяться. Остались только отголоски – смутное воспоминание о том, каково это быть в ловушке собственного страха.
– Я – она попыталась собраться с мыслями. – Это обычная техника релаксации. Ничего особенного.
Но Лидия смотрела на нее с благоговением:
– Доктор Новакова, у меня нет слов. За полгода я посетила пятерых психологов, принимала антидепрессанты, ходила к гипнотерапевту. Ничего не помогало. А вы за несколько минут.
– Лидия, не стоит преувеличивать, – Элена поднялась, отходя от кресла клиентки. Нужно было восстановить дистанцию, вернуться в привычные рамки. – Иногда организм просто готов к изменениям, и любое вмешательство может стать катализатором.
Но даже произнося эти слова, она понимала, что они звучат неубедительно. То, что произошло, выходило за рамки любой психологической техники.
Оставшиеся полчаса сеанса прошли в обычном режиме. Элена давала стандартные рекомендации, назначила следующую встречу, выписала домашние упражнения. Лидия согласно кивала, но в ее взгляде светилось что-то новое – надежда, которой не было в начале встречи.
– До свидания, доктор. И спасибо. Искренне, – уходя, Лидия крепко пожала Элене руку.
И снова – этот разряд, покалывание в пальцах. Но теперь от Лидии исходили совсем другие эмоции: благодарность, облегчение, робкая радость. Элена почувствовала их так же отчетливо, как несколько минут назад чувствовала панику.
Когда за клиенткой закрылась дверь, Элена опустилась в кресло, охватив голову руками.
Что со мной происходит?
Она попыталась найти рациональное объяснение. Профессиональное выгорание? Переутомление? Может быть, она сама находится на грани нервного срыва и проецирует свои проблемы на клиентов?
Но глубоко внутри Элена понимала: то, что случилось, не укладывается ни в какие научные рамки. Она действительно почувствовала эмоции Лидии. Более того – каким-то образом повлияла на них.
Элена подошла к окну и выглянула во двор. Дождь закончился, и между тучами проглядывала луна, освещая мокрые камни серебристым светом. В такие моменты старая Прага казалась городом, где возможно все – даже то, во что не верит разум.
Может быть, дело в доме? – подумала она, оглядывая кабинет. В его истории, в накопленной за столетия энергии?
Но тут же отмахнулась от этой мысли. Она ученый, рационально мыслящий человек. В мире есть множество вещей, которые наука пока не может объяснить, но это не значит, что нужно сразу прибегать к мистике.
Завтра все встанет на свои места. Завтра она найдет логичное объяснение произошедшему.
Элена собрала вещи и направилась к выходу. На пороге кабинета она обернулась, окидывая взглядом комнату, где случилось что? Чудо? Случайность? Проявление неизученной способности человеческого мозга?
Луна скрылась за тучей, и кабинет погрузился в мягкий полумрак. В этом свете старинная мебель казалась живой, а тени в углах – полными тайн.
Завтра, – пообещала себе Элена. Завтра я во всем разберусь.
Но в глубине души она уже понимала: после сегодняшнего вечера ее жизнь уже никогда не будет прежней. Что-то пробудилось, что-то изменилось навсегда.
Элена выключила свет и закрыла дверь кабинета. Старый дом погрузился в тишину, храня в своих стенах еще одну тайну – тайну женщины, которая впервые коснулась чужой души и обнаружила, что может не только чувствовать ее боль, но и забирать ее себе.
На улице снова начал моросить дождь, превращая ночную Прагу в город призраков и загадок. Элена поднула воротник плаща и быстро зашагала по мокрым булыжникам, не зная еще, что этот обычный октябрьский вечер стал точкой отсчета ее новой жизни.
Жизни, в которой прикосновение может исцелять и ранить, спасать и губить.
Жизни, полной опасностей, которые она пока даже не могла себе представить.
ГЛАВА 1: НАСЛЕДСТВО БАБУШКИ МАРТЫ.
Неделя после встречи с Лидией прошла в странном тумане. Элена пыталась вернуться к обычной рутине, но каждый новый клиент становился испытанием. Простое рукопожатие при встрече превращалось в водопад чужих эмоций: тревога смешивалась с грустью, злость перетекала в отчаяние, а редкие вспышки радости ощущались так ярко, что захватывало дух.
Она пыталась избегать прикосновений, придумывая отговорки – легкая простуда, аллергия на коже. Но полностью исключить тактильный контакт из психологической практики было невозможно. И с каждым днем странные ощущения становились все более отчетливыми.
К пятнице Элена была на грани нервного срыва. Голова раскалывалась от постоянного напряжения, а ночи проходили в бессоннице, полной обрывков чужих снов и воспоминаний. Она всерьез подумывала о том, чтобы взять отпуск и обратиться к коллеге за консультацией.
Именно в этот момент судьба нанесла новый удар.
Утром в субботу, когда Элена пыталась привести в порядок свою квартиру в районе Винограды, раздался звонок. Незнакомый номер с чешским кодом.
– Алло? – она сняла трубку, продолжая складывать белье.
– Добрый день. Я ищу Элену Новакову, – мужской голос звучал официально, с легким немецким акцентом.
– Это я.
– Меня зовут Карел Штайнер, я нотариус из Карлштейна. У меня для вас печальная новость. Ваша бабушка, Марта Новакова, скончалась во вторник. Похороны уже состоялись, согласно ее воле.
Элена опустилась на диван, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Бабушка Марта. Они не разговаривали уже пятнадцать лет, с тех пор как произошла та страшная ссора на семейном ужине. Тогда девятнадцатилетняя Элена пыталась рассказать о своих планах изучать психологию, а бабушка неожиданно взорвалась, закричала что-то о "проклятых женщинах нашей семьи" и потребовала, чтобы внучка выбрала "нормальную" профессию.
– Простите, но как как она умерла? – голос дрожал.
– Во сне. Мирно. Ей было восемьдесят четыре, возраст солидный. Госпожа Новакова, ваша бабушка оставила завещание. Вы являетесь единственной наследницей.
Элена закрыла глаза. Единственной? А родители? Братья и сестры отца?
– Я не понимаю. У нее ведь были другие родственники.
– Возможно, но в завещании указана только ваша фамилия. Марта Новакова завещала вам дом в Карлштейне и все имущество. Когда вы могли бы приехать для оформления документов?
Элена машинально посмотрела в календарь. Суббота, никаких клиентов до понедельника.
– Сегодня днем? Часа в три?
– Прекрасно. Записываю адрес.
Дорога до Карлштейна заняла меньше часа. Элена ехала по осенним холмам Центральной Чехии, пытаясь вспомнить последний разговор с бабушкой. Тогда, пятнадцать лет назад, Марта была еще крепкой женщиной с острым языком и железной волей. Почему она так агрессивно отреагировала на выбор внучки? И почему теперь оставила ей наследство, игнорируя остальных родственников?
Нотариальная контора располагалась в центре средневекового городка, в двухэтажном доме с красной черепичной крышей. Карел Штайнер оказался мужчиной лет пятидесяти, в аккуратном сером костюме и очках в тонкой оправе.
– Госпожа Новакова? Мои соболезнования, – он пожал ей руку.
Даже через плотные кожаные перчатки Элена уловила отголосок его эмоций: профессиональное сочувствие, смешанное с любопытством. Боже, это не прекращается даже здесь.
– Прошу, проходите. У нас много вопросов к обсуждению.
Кабинет нотариуса был обставлен в традиционном стиле – темное дерево, кожаные кресла, стеллажи с юридическими справочниками. На столе лежала толстая папка с документами.
– Ваша бабушка была необычной женщиной, – начал Штайнер, открывая папку. – Она жила очень уединенно, почти ни с кем не общалась. Но дом содержала в идеальном порядке, все счета оплачивала вовремя. И завещание составила очень подробное.
Он протянул Элене несколько листов, покрытых аккуратным почерком.
– Читайте сами. Там есть интересные пункты.
Элена пробежала глазами по тексту. Стандартные юридические формулировки, но между ними скрывались странные детали:
"завещаю внучке Елене Новаковой дом по адресу Карлштейн, ул. Подградная, 15, со всем находящимся в нем имуществом, включая содержимое закрытой комнаты на третьем этаже"
"особо подчеркиваю необходимость сохранения семейной библиотеки и коллекции дневников, находящихся в секретаре красного дерева"
"внучке следует помнить: то, что кажется проклятием, может оказаться благословением. Женщины нашей семьи несли особую ответственность на протяжении веков"
– Что означает этот последний абзац? – Элена подняла взгляд на нотариуса.
Штайнер пожал плечами:
– Понятия не имею. Ваша бабушка была склонна к поэтичности высказываний. Возможно, это связано с какими-то семейными традициями.
Элена перечитала завещание еще раз. "Закрытая комната на третьем этаже", "коллекция дневников", "особая ответственность" Что все это значило?
– Когда я смогу осмотреть дом?
– Хоть сейчас. Вот ключи, – Штайнер передал ей связку старинных ключей на железном кольце. – Дом находится в десяти минутах ходьбы от замка. Не пропустите – там висит табличка с номером.
Улица Подградная оправдывала свое название – она действительно пролегала под холмом, на котором возвышался знаменитый замок Карлштейн. Дом номер пятнадцать стоял в конце тихого переулка, окруженный высокой каменной стеной, увитой плющом.
Элена остановилась перед массивными деревянными воротами, покрытыми зеленой краской, которая местами облупилась. Над воротами виднелась табличка: "М. Новакова". Сердце сжалось от неожиданной волны ностальгии. Когда-то, в далеком детстве, она бывала здесь. Смутно помнились летние каникулы, запах яблочного пирога на кухне, бабушкины сказки перед сном.
Ключ повернулся в замке со скрипом. За воротами открылся небольшой сад, заросший сорняками, но все еще красивый. Яблони роняли последние листья на дорожку из серого камня, ведущую к дому.
Сам дом был построен в стиле барокко – трехэтажный, с высокими окнами и балконом на втором этаже. Фасад нуждался в реставрации, но общее впечатление было добротным, основательным. Дом, построенный на века.
Элена поднялась по ступенькам к главному входу. Еще один старинный ключ, еще один скрип петель. И она впервые за пятнадцать лет переступила порог дома бабушки Марты.
Внутри пахло пылью, закрытыми помещениями и чем-то еще – едва уловимым ароматом старых книг и сухих трав. Элена прошла в холл и замерла.
Ничего не изменилось. Абсолютно ничего.
Те же тяжелые портьеры бордового цвета, тот же старинный комод с зеркалом, те же фотографии в серебряных рамках на стенах. Даже ковер с витиеватым узором лежал точно на том же месте, где она его помнила.
Элена медленно прошла по комнатам первого этажа. Гостиная с камином, столовая с массивным дубовым столом, кухня, где до сих пор стояла старая печь. Везде царил идеальный порядок, словно хозяйка вышла на минутку и сейчас вернется.
На втором этаже располагались спальни. Комната бабушки Марты – простая, аскетичная. Железная кровать с белым постельным бельем, деревянный шкаф, туалетный столик с зеркалом. Никаких личных вещей, никаких украшений. Только на прикроватной тумбочке лежала потертая книга в кожаном переплете.
Элена взяла книгу в руки. "Психология эмоций", автор – некий доктор Франц Гартман, издание 1923 года. Странный выбор для чтения перед сном.
Поднимаясь на третий этаж, Элена почувствовала, как учащается сердцебиение. Здесь должна была находиться та самая "закрытая комната", упомянутая в завещании.
Третий этаж оказался мансардным, с покатыми потолками и маленькими окошками. Здесь было три комнаты: две пустые и одна заперта на тяжелый замок.
Элена перебрала ключи, пока не нашла подходящий. Замок поддался не сразу, словно не хотел открывать свои тайны. Но наконец дверь распахнулась, и Элена вошла внутрь.
Комната была небольшой, но каждый сантиметр пространства использовался с умом. Вдоль стен стояли книжные шкафы, заполненные старинными томами. В углу располагался секретер из красного дерева – именно тот, что упоминался в завещании. На стенах висели портреты в резных рамах, а в центре комнаты стоял круглый стол, накрытый бархатной скатертью.
Но больше всего поразил Элену портрет, висевший напротив входа. Молодая женщина в платье начала XX века смотрела с холста печальными темными глазами. Лицо было удивительно знакомым – те же черты, тот же разрез глаз, что и у самой Элены.
Под портретом висела небольшая табличка: "Алжбета Новакова, 1895-1920".
Прапрабабушка. Элена не помнила, чтобы когда-либо слышала это имя, но сходство было поразительным. Словно она смотрела на собственное отражение в зеркале времени.
Элена подошла к секретеру и открыла его. Внутри лежали стопки дневников в кожаных переплетах, письма, связанные лентами, и странные предметы: пара перчаток, расшитых серебряными нитями, небольшое зеркальце в необычной раме с символами, которые она не могла опознать, и шкатулка из черного дерева.
Она взяла один из дневников. На обложке золотыми буквами было выведено: "А. Н. 1916". Дневник Алжбеты.
Элена открыла его на случайной странице и начала читать:
15 октября 1916 года.
Сегодня императрица снова впала в истерику из-за письма от Распутина. Я была вызвана в ее покои для "успокоительной беседы", как деликатно выразилась фрейлина Вырубова. На самом деле от меня ждали того же, что всегда – прикосновения, способного утихомирить боль.
Я взяла ее руки в свои, и сразу почувствовала весь ужас, который пожирает несчастную женщину изнутри. Страх за сына, за мужа, за империю, которая рушится на глазах. Но хуже всего была вина – едкая, разъедающая душу вина за каждое принятое решение.
Мне удалось забрать у нее часть этой боли, как и всегда. Александра Федоровна успокоилась, даже улыбнулась впервые за недели. Но я я еле добралась до своих комнат. Чужие эмоции терзали меня до утра.
Матушка была права: наш дар – это проклятие, замаскированное под благословение. Мы исцеляем других, но сами становимся резервуарами для чужой боли.
Элена закрыла дневник дрожащими руками. Сердце колотилось так сильно, что казалось, оно сейчас выскочит из груди.
"Прикосновения, способного утихомирить боль." "Забрать у нее часть этой боли." "Наш дар."
Это не могло быть совпадением. То, что происходило с ней последнюю неделю, происходило и с Алжбетой сто лет назад. И, судя по дневнику, не только с ней.
Элена взяла следующий дневник. 1917 год. Страницы были исписаны тем же аккуратным почерком, но записи становились все более хаотичными, отчаянными:
3 марта 1917.
Император отрекся. Все кончено. Я чувствовала, как рушится мир, еще до того, как пришли официальные известия. Боль всей страны прокатилась по мне волнами. Тысячи, миллионы людей одновременно потеряли веру, надежду, саму основу существования.
Я пыталась помочь, пыталась успокоить хотя бы тех, кто рядом. Но дар работает только при непосредственном контакте, а вокруг – океан страдания. Я капля в этом океане.
Матушка велела мне готовиться к отъезду. Говорит, наша семья должна исчезнуть, раствориться среди обычных людей. "Время чудес закончилось", – повторяет она. Но разве можно спрятаться от самой себя?
Элена листала дневник дальше. Последние записи датировались концом 1918 года:
27 ноября 1918.
Нашла способ. В древних книгах, которые матушка хранила в тайнике, описан ритуал ограничения дара. Не полного блокирования – это невозможно, – но контроля над ним.
Для ритуала нужен фокусирующий предмет. Я выбрала зеркальце, которое подарила мне покойная императрица. В него я "заключу" часть своей силы, оставив себе ровно столько, сколько нужно для нормальной жизни.
Дочери я передам только ослабленную версию дара. Пусть каждое поколение получает все меньше и меньше, пока способность не исчезнет совсем. Пусть мои потомки живут обычной жизнью.
Но на всякий случай я оставлю инструкции. Мало ли что принесет будущее.
Последняя запись была короткой:
10 декабря 1918.
Все готово. Завтра выполню ритуал. Если кто-то из моих потомков читает эти строки – знайте, что дар можно пробудить снова, если возникнет такая необходимость. Зеркальце хранит то, что я в него вложила. Прикоснитесь к нему и произнесите слова: "Alžěta, vrať se ke mně." Но помните: пробуждение дара – это всегда выбор между собственным спокойствием и способностью помогать другим.
Выбирайте мудро.
А. Н.
Элена отложила дневник и посмотрела на зеркальце, лежавшее в секретере. Небольшое, размером с ладонь, в серебряной раме с выгравированными символами. На обратной стороне была надпись на старочешском: "Императрице Александре Федоровне от благодарных подданных. 1915."
"Alžěta, vrať se ke mně" – "Алжбета, вернись ко мне."
Элена потянулась к зеркальцу, но в последний момент отдернула руку. Она начинала понимать, что происходило. Алжбета действительно ослабила дар, передав его потомкам в минимальной дозе. Но что-то – стресс? эмоциональное потрясение? – заставило способности пробудиться снова.
Или она взглянула на портрет прапрабабушки. А может быть, Алжбета заранее все просчитала? Может быть, она знала, что дар понадобится снова, и нужно будет кому-то его унаследовать в полном объеме?
Солнце начинало садиться, и комната погружалась в сумерки. Элена включила настольную лампу и продолжила изучать содержимое секретера.
Кроме дневников Алжбеты здесь лежали записи других женщин семьи. Дневник некой Марии, датированный 1850-ми годами. Письма Терезы, писавшей мужу с фронта Первой мировой о своих "странных видениях". И, наконец, толстая тетрадь в клеенчатой обложке – записи самой бабушки Марты.
Элена открыла тетрадь на первой странице:
1953 год. Мне двадцать три, и я думала, что дар обошел меня стороной. Мать говорила, что у каждого поколения способности слабеют, и, возможно, я стану первой "нормальной" женщиной в нашей семье.
Как же я ошибалась.
Сегодня меня вызвали в управление госбезопасности. Сказали, что знают о "наших семейных особенностях" и хотят, чтобы я помогла следствию. Показали фотографии политических заключенных и объяснили, что от меня требуется.
Я попыталась отказаться. Сказала, что ничего не знаю ни о каком даре. Тогда они привели мою младшую сестру Анну. Ей было всего шестнадцать.
У меня не было выбора.
Элена перелистнула несколько страниц:
1954 год. Уже год я "работаю" для органов. Каждую неделю меня приводят в камеру к очередному "врагу народа", и я должна "разговорить" его. Не словами – прикосновениями.
Техника проста и ужасна. Сначала я считываю эмоциональное состояние заключенного. Потом постепенно усиливаю его страх, отчаяние, безнадежность. Довожу до точки, когда человек готов согласиться на что угодно, лишь бы прекратились эти мучения.
Некоторые сходят с ума. Некоторые начинают выдумывать несуществующие преступления. Все подписывают признания.
Я превратилась в чудовище.
Страницы становились все более мрачными:
1956 год. Больше не могу. Сегодня привели девушку моего возраста. Студентку, которая распространяла листовки против советской власти. Когда я коснулась ее руки, почувствовала такую чистую, искреннюю веру в справедливость.
Не смогла сломать ее. Вместо этого попыталась дать ей сил, надежды. Девушка выдержала допрос, не сказала ни слова.
Меня наказали. Неделю держали в подвале, пока я не согласилась "исправиться".
Но в тот день я поняла: дар может не только разрушать, но и созидать. Зависит только от того, как его использовать.
И, наконец, последние записи:
1963 год. Меня "отпустили" со службы. Официально – по состоянию здоровья. На самом деле режим меняется, политические процессы стали не модны. Таких как я больше не нужно.
Я дала себе клятву: никогда не использовать дар во вред. И никогда не рассказывать о нем детям. Пусть способность угаснет со мной.
Но на всякий случай оставлю записи. Мало ли что принесет будущее.
М. Н.
Элена закрыла тетрадь и откинулась в кресле. Теперь она понимала, почему бабушка так резко отреагировала на ее выбор профессии. Психолог – человек, который работает с эмоциями, проникает в чужие души. Для Марты это было слишком близко к тому кошмару, который она пережила в молодости.
Но почему же тогда она завещала внучке все семейные тайны?
Ответ нашелся в конце тетради. Последняя запись датировалась всего двумя неделями назад:
Октябрь 2023. Мне восемьдесят четыре, и я чувствую, что скоро умру. Сердце, говорят врачи. Но я знаю настоящую причину – просто устала нести этот груз одна.
Вчера увидела Элену по телевизору. Она давала интервью о своей психологической практике. Говорила о том, как важно помочь людям справиться с эмоциональной болью. И я поняла: дар проявится у нее, хочет она того или нет.
Лучше пусть узнает правду от семьи, чем столкнется с ней неподготовленной.
Элена, если ты читаешь эти строки, знай: ты не одна. И ты не сошла с ума. То, что с тобой происходит, происходило с женщинами нашей семьи на протяжении веков. Мы не знаем, откуда взялся этот дар, но знаем, как им пользоваться.
Выбор за тобой. Можешь попытаться подавить способности, как делала я. Можешь развить их, как делала Алжбета. Но помни: с большой силой приходит большая ответственность.
Используй дар мудро. И помни о нас.
Твоя бабушка Марта.
Элена сидела в тишине, переваривая прочитанное. Все встало на свои места. Странные ощущения последней недели, способность чувствовать чужие эмоции, случай с Лидией – все это было проявлением наследственной способности, дремавшей в ее генах до поры до времени.
Она посмотрела на зеркальце. В нем лежал ключ к полному пробуждению дара. Стоило произнести заклинание, и она получит те же способности, что были у Алжбеты. Сможет не только чувствовать эмоции, но и управлять ими, исцелять душевные раны, даже защищаться от врагов.
Но какой ценой?
Алжбета сошла с ума от чужой боли. Марту заставили стать орудием пыток. Что ждало ее саму?
Элена взяла зеркальце в руки. Оно было удивительно теплым, словно хранило в себе живую энергию. В отполированной поверхности отразилось ее лицо, но на секунду ей показалось, что она видит не себя, а Алжбету. Прапрабабушка смотрела на нее с портрета печальными глазами, словно ждала решения.
"Alžěta, vrať se ke mně", – прошептала Элена.
Зеркальце вспыхнуло ярким светом, и по рукам прокатилась волна тепла. В голове зазвучал голос – тихий, но отчетливый:
"Добро пожаловать домой, дочь моя."
Элена почувствовала, как что-то меняется внутри нее. Все краски стали ярче, все звуки – отчетливее. И главное – она ощутила присутствие других людей, даже тех, кто находился далеко. Их эмоции, их боль, их радость – все это текло через нее рекой.
Она поняла: пути назад больше нет. Дар пробудился окончательно.
Элена встала и подошла к окну. Солнце село, и над Карлштейном зажглись первые звезды. Где-то в городке жили обычные люди с обычными проблемами. И теперь она могла им помочь – по-настоящему, не только словами.
Но сначала нужно было научиться контролировать новые способности. И понять, кто еще знает о существовании таких, как она.
Интуиция подсказывала: впереди ее ждут опасности, о которых она пока даже не подозревает.
Спустя неделю после странного инцидента Элена получает известие о смерти бабушки Марты, с которой не виделась пятнадцать лет после семейного разрыва. Марта Новакова завещала внучке старинный дом в Карлштейне и таинственную коллекцию дневников, датированных началом XX века. В доме Элена обнаруживает странные артефакты: перчатки с серебряными нитями, зеркала в необычных рамах и портрет прапрабабушки Алжбеты, жившей во времена Франца Иосифа I. В дневниках упоминается "дар касания" – способность женщин их рода влиять на человеческие эмоции через прикосновения. Элена скептически относится к этим записям, считая их мистическим бредом, но странные ощущения усиливаются.