Город мёртвых птиц

Покойница мать была проституткой, Эдди это знал. Знали все мальчишки с их улицы и не позволяли ему забыть эту деталь его биографии. Мать никогда не говорила о работе, зачем, в конце концов, им это обсуждать? И совершенно незачем им было обсуждать, откуда берёт деньги сам Эдди, всё и так было предельно понятно. А что ещë оставалось делать, если не красть?

Эдди и сейчас продолжал красть, как же иначе? Если в твоём кармане пусто, лезь в чужой! Когда-то он мечтал разбогатеть и дать Лилит образование, а тут хоть бы не дать ей умереть. Лишь бы жила, пусть и необразованная! Это мать научила сестру читать. Мать была грамотная, только разве ей это помогло? Когда-то она работала гувернанткой в хорошем доме, но те времена благоденствия давно прошли. Эдди был уверен, что, если бы не дети, она никогда не стала бы уличной девкой. Мама очень их любила, а покинула так не вовремя!

Помощи ждать было неоткуда: Миллс рос без отца, даже не зная его имени. В Локшер они переехали шесть лет назад, когда родилась малышка Лилит, так что где теперь его искать! Да и зачем? Однажды, перед самой смертью, мать заявила в порыве откровенности:

– А я ведь и правда любила твоего отца, кто бы и что про меня ни говорил. Но, – тут она криво улыбнулась, – будь он сейчас здесь, непременно убила бы! За то, что бросил меня с тобой и Лилит, хотя обещал совсем иное!

Так Эдди выяснил, что у них с Лилит один отец.

Когда-то они жили в Лондоне, и жили вполне неплохо: у матери был богатый покровитель. Но потом что-то случилось, она заложила все свои украшения, чтобы прокормить детей, а потом стала уходить из дома по ночам. Только одну брошь сохранила и взяла с Эдди честное слово никогда её не продавать, пусть достанется Лилит в день свадьбы. Она верила, что дочери уготована иная судьба.

Но Лилит умирала, а за комнату нужно было чем-то платить, и Эдди решился. Он собирался заложить драгоценность, надеясь, но не рассчитывая когда-нибудь еë вернуть. Ведь только невероятная удача могла бы обеспечить его деньгами для выкупа. И невероятная удача двигалась сейчас параллельно той улице, по которой Эдди плёлся закладывать своё честное слово.

Завернув за угол, Эдди вышел на площадь, посреди которой возвышался, раскинувшись во все стороны, древний дуб, посаженный чуть ли не в день основания Локшера, дату которого никто уже не помнил.

Под ветвями старого дерева проходила ярмарка, одно из тех благотворительных мероприятий, устраивавшихся женой городского судьи в пользу детей из приюта имени святой Терезы. Несмотря ни на что, Миллс посовестился бы воровать у сирот, хотя, справедливости ради, он тоже был сиротой, но для него ярмарок никто не устраивал. А вот содержимым карманов зажиточных покупателей можно было поживиться без всякого зазрения совести.

Его внимание привлекла необычная парочка: высокий худощавый джентльмен с пышной хризантемой в петлице и его маленькая спутница – девочка в тëмно-синем атласном платье, покупавшая потемневшие серебряные серьги с рубинами. В городе недавно, денег у них завались, мгновенно оценил Эдди.

На инкрустированном сапфирами шатлене болтался расшитый золотыми нитями шёлковый кошелёк, заинтересовавший мальчика намного больше, чем хозяйка сего аксессуара. Кошелёк призывно, но вызывающе медленно, словно намекая, какой он пухленький и тяжёленький, покачивался в такт движениям незнакомки, деловито обсуждавшей со своим спутником покупку какой-то очередной безделушки.

Серьги уже заняли своё место в тонких полупрозрачных мочках девочки, и та краем глаза ловила собственное отражение в пыльном стекле старого зеркала, украшавшего витрину. Никто и внимания не обращал на шатлен, который наверняка стоил намного дороже, чем всë содержимое кошелька. Но так рисковать Эдди не стал бы. Если его поймают, то могут отобрать заветную брошь, а такой поворот событий оказался бы настоящей катастрофой.

– Может, лучше купишь часы, как все нормальные люди? – спрашивала девочка у высокого джентльмена. – Посмотри, какая хорошая работа! Эти ещë и тебя перетикают!

– Нет, нет и найн! – ответил мужчина голосом, в котором явственно слышалось вожделение. – Нихьт, кроме этого медальона! Вставлю в него бильт любимой и буду носить вместо часов!

– Да у тебя даже любимой нет!

– По такому поводу заведу!

– Ну и Тэрке с тобой, делай, что хочешь!

Чудесный шанс! За годы практики Эдди стал настоящим профессионалом в этом полезнейшем из всех искусств. Он прошёл так близко, что почувствовал ядрёный парфюм джентльмена, а ещё нотки лаванды и, кажется, ванили, исходившие от девочки.

Даже не глядя в их сторону, небрежным, почти незаметным, но точно направленным движением он сорвал пухлый мешочек с прощально звякнувшего цепочками шатлена. Ни одна монета не перевернулась в кошельке, когда Миллс быстро сунул его за пазуху, закутался поплотнее в худую куртку и был таков.

Совершенно довольный собой, он уже отошёл от главной площади на приличное расстояние, когда на его плечо опустилась тоненькая рука в синей кружевной перчатке.

– Эдди, Эдди! Я тебя, конечно, не осуждаю, но этот кошелёк мне очень нравился!

Миллс обернулся и встретился взглядом с насмешливыми зелёными глазами незнакомой девочки с ярмарки. За ней стоял долговязый господин и ухмылялся. Мальчик заметил, что тяжёлый золотой медальон уже болтался на том месте, где должна была висеть цепочка для часов. Впрочем, откуда же они знали его имя?

– Не понимаю, чё вы говорите, мисс. – Он гордо вскинул подбородок, твёрдо решив потонуть с честью.

Неподалёку прохаживался констебль, Эдди приметил его по дороге.

– Вот это выдержка, вот это достоинство! – восхищённо цокнула языком девочка и принялась свободной рукой распушать толстую чёрную косу, перетянутую серебряным перстнем, явно мужским.

– А тогда вас ист дас? – неприятно растягивая слова, спросил долговязый и протянул ему тот самый кошелёк, который минуту назад был надёжно спрятан у Эдди за пазухой.

Мальчик в ужасе принялся обшаривать карманы и обнаружил, что брошь тоже пропала.

– Не это ищешь? – Джентльмен достал из собственного высокого цилиндра коробочку с драгоценностью.

– Отдай, ты не смеешь! – в бешенстве воскликнул Эдди. – Это моей матери!

– Покажи. – Девочка открыла коробку и пристально рассмотрела брошь. – Вещица дорогая, даже очень! За сколько ты еë хотел продать?

Эдди, растерявшись, ответил.

– Тебя бы надули! Не отдавай этой броши никому и никогда – слишком ценна! И откуда у уличной девки такая вещь?

– Как ты… – задохнулся от изумления Миллс.

– Совсем с деньгами туго? – проигнорировав его замечание, спросила незнакомка.

– Сестра умирает, – буркнул Эдди.

– Поправимо, вполне поправимо. Веди меня к ней, там и поговорим! – тоном, не терпящим возражений, приказала девочка и протянула мальчику коробочку с брошью. – А это тебе больше не пригодится. – И она прицепила кошелёк обратно к шатлену.

Когда в дверь постучали, Эдди как раз корчился на полу гостиной в приступе безумной агонии. Астонция, Шварцзиде и Лилит сидели на софе и молча наблюдали эту отвратительную и захватывающую сцену. Мальчик кричал, стонал, морщился, впивался в ковёр худыми пальцами, из которых вырастали длинные острые когти, совершенно нечеловеческие. Малышка Лилит тем временем высасывала кровь из голубя. Решено было в первую очередь обратить её, потому что она уже находилась в состоянии предпоследнего издыхания, а обращение в кровососущее чудовище требовало большой затраты жизненных сил.

Астонция выругалась, поморщившись, встала, расправила складки платья и поплелась вон из гостиной. Двойной ритуал обессилил и саму создательницу.

– Что, кроме меня, некому открыть? – проворчала она.

– Давай я открою! – вскочил с места Шварцзиле.

– Нет, ты не умеешь красиво лгать. Лучше сиди и наслаждайся видом чужих страданий!

Она спустилась и распахнула дверь. На пороге стояла статная, стройная, длинноногая старуха в синем пальто. За её спиной кружилась стайка голубей, что заставило девочку поёжиться.

– Это тебя зовут Астонция, деточка? – спросила незваная гостья и улыбнулась во все тридцать два, наличие полного комплекта которых было для её возраста поразительным достижением.

– К сожалению или к счастью, – пробормотала девочка и чуть сползла по стене, крепко ухватившись за косяк двери. Глаза напряжённо следили за птицами. – А вы кто, собственно говоря?

– Дороти Моррисон, – улыбнувшись ещё шире, хотя, казалось, шире уже невозможно, ответила пожилая леди.

Астонция помутневшим взглядом следила, как лицо Дороти подёрнулось мелкой рябью морщинок. Внезапно новый приступ боли двинул по внутренностям Астонции, но она героически сдержала крик, сморщив своё хорошенькое личико в выражение страдающего чернослива.

– Я мать того самого отца Моррисона, – продолжила леди таким тоном, будто бы её сын был знаменитостью всемирного масштаба. – Он рассказал мне о вашей встрече, о твоём чудовищном одиночестве, об ужасной гостиной с этим психоделическим красным светом, – она выгнула дряблую шею, словно бы надеялась увидеть психоделическую гостиную за плечом Дульсемори, – и о твоей любви к куклам. Я принесла Мэри-Голд, с которой я играла в детстве. И яблочный пирог.

Она вручила девочке корзину, в уютном гнёздышке которой златокудрая кукла обнимала волнующе румяный и тёплый пирог. Мэри-Голд выглядела удивительно свежо и непотрёпанно, впрочем, как и её хозяйка.

– Вы очень любезны, – соорудила на своëм лице гримасу удовольствия Астонция.

– Я специально сшила для неë новое платье из шейного платка, – жизнерадостно объяснила пожилая леди.

В это время за спиной Дульсемори раздался душераздирающий вопль. Обе собеседницы вздрогнули.

– Что у вас там происходит? – ещё дальше вытянув шею и выпучив и без того выпуклые глаза, спросила миссис Моррисон.

– Это мистер Шварцзиле, кажется, чем-то отравился, вот теперь и мучается. Буквально не встаёт с горшка! – красиво солгала Астонция и в ту же секунду сама чуть не повалилась на руки Дороти, тоненько взвыла и сползла вниз по стене. Обращение близилось к концу.

– А с тобой что? – взволнованно спросила гостья.

– И я, видимо, тоже. – Дульсемори прикрыла глаза и слегка покачалась вправо-влево, а потом вдруг энергично вскочила и принялась ненавязчиво закрывать дверь. – Спасибо огромное, что зашли проведать нас, это так мило. А теперь, я думаю, вам лучше стоит уйти.

– Чем же вы могли так отравиться? – Старуха придержала дверь тонкой, почти изящной рукой.

– Да кто же знает, может, мясник попался недобросовестный и подсыпал чего в мясо, ну, вы знаете, чтобы не портилось подольше. Живы будем – не помрём! – бодро закончила Астонция и снова попыталась закрыть дверь.

Но хватка оказалась на удивление крепка.

– Вам точно помощь не нужна? Прислать к вам сына?

– Нет-нет, пока ещё рано. Когда будет нужда в священнике, мы обязательно дадим вам знать! И поосторожнее там с мясом местных фермеров! – крикнула Дульсемори, когда таки сумела захлопнуть дверь, оставив Дороти снаружи. – Терпеть не могу лгать, но это явно ложь во благо! – прошептала она, прислонившись спиной к стене.

Девочка тряхнула волосами, накрутила прядь на палец и бодро поднялась по ступеням. Вампирское превращение было болезненным для создателя, но, по счастью, быстро проходящим ощущением.

На полу гостиной, тяжело дыша, сидел бледный Эдди в окровавленной одежде, ошарашенно озираясь по сторонам. Глаза его полыхали красным, из-под верхней губы выглядывали клыки, которые должны были ужасно натирать губу на первых порах.

– А вот и новорождённый вампир! – весело воскликнула Астонция. – Добро пожаловать в вечность! Жаль, что мы начали обращение так рано и лишили тебя возможности отведать пирога миссис Моррисон. Придётся довольствоваться ещë одним голубем. Как самочувствие?

Эдди не сразу смог сфокусировать на ней взгляд, но ответил довольно чётко:

– Ты обещала сказать что-то важное. Ну, когда обратишь.

Она рассмеялась:

– Не так быстро! Я сама изрядно утомилась. Шварцзиле, ответь-ка пока на их вопросы и объясни, каково это быть вампиром. Вампиром, которого создала Астонция Дульсемори, тебе в любом случае легче об этом судить, чем мне. А я пока познакомлюсь с Мэри-Голд.

Она уселась в проёме окна, опустив куклу себе на колени, и на самом деле начала что-то шептать ей на ушко. Красный свет придавал зловещий вид обеим собеседницам.

– Итак, вампиризм фон Астонция, – скучным голосом начал Шварцзиле.

– Минуту. – Лилит вытащила из сумки, которую они с Эдди захватили из дома, толстый кожаный блокнот и кусок карандаша.

– Ты умеешь шрайбен? – изумился джентльмен.

Девочка кивнула, открыла книжку и приготовилась.

– Быть не может, я в твоём возрасте…

– Уже был приговорён к повешению, – закончила за него Дульсемори.

Шварцзиле бросил на неë полный обиды взгляд, но продолжил важно:

– Итак, теперь вы вампиры. Вы тринкт кровь. Кровь людей, кровь животных, кровь трупов – любую. Кровь с живого человека вкуснее всего. Но зуэрст нужно быть осторожным. Во-первых, на вас за многочисленные смерти могут обидеться местные мэньшен и убить.

– Это что значит убить? Мы ж типа бессмертные! – вмешался Эдди.

– Подожди! – поднял вверх указательный палец Шварцзиле. – По порядку. Во-вторых – и это существенней, – Астонция не позволяет убивать без её разрешения и может вас сильно покарать за это. Поэтому пейте животную блут, она не такая вкусная и питательная, но поддержит ваши силы. Ну, или можете незаметно пырнуть человека ножичком и слить немного блут в бутылочку. Только для этого нужно неплохо разбираться в анатомии, иначе проткнёте какую-нибудь артерию и будет шлехьт.

– Я хочу изучать анатомию, – оторвалась от своих записей Лилит.

– Хорошо, я закажу тебе атлас, – пообещала Астонция, отвлекшись от беседы с куклой.

– Поначалу крови вам будет хотеться постоянно и много. Здесь кроется опасность не выдержать и укусить кого-нибудь. Кстати, запомните, киндер, что вы ядовиты. Если укусите человека, он в муках умрёт к следующему рассвету. Но вы можете его обратить, дав выпить своей крови, тогда вы оба всë равно будете мучиться, но между вами вырастет крепкая связь. Вампирская связь, – он тяжело вздохнул и закинул ногу на ногу, – самое интересное. Отныне и навсегда эта фроляйн, – он ткнул пальцем в сторону Астонции, – местное божество вашего мирка. Смиритесь, что она будет знать все ваши сокровенные мысли и чувства (кроме того, что касается обращённых вами вампиров), может причинять вам шмерц, подавлять волю, даже убить по собственной инициативе, если сильно выбесите. Так что лучше выполняйте все её приказы и не злите. В свою очередь, она обязана защищать вас и опекать, она ваша создательница, и этим всë сказано! В нашем, вампирском мире действует строгая иерархия. Вам повезло, Астонция гуте, очень гуте, прекрасная создательница. Но лучше не испытывать еë терпения на прочность, ей ничего не стоит вас убить, помните об этом. – Он замолчал, раскурил кальян, щёлкнул пальцами для лучшей концентрации мысли и продолжил: – Теперь про смерть. На первых этапах вас может убить всë, что угодно: огонь, утопление, повешение, пресловутый кол в сердце, удар ножом, обезглавливание… Кроме болезней, разумеется. Когда вы переживёте одну человеческую жизнь, что составляет плюс-минус айн хундерт лет, станете неуязвимы. Даже если вас расчленят, сожгут, а пепел развеют по миру, вы всë равно лет эдак через тысячу соберётесь обратно. А вот вампир-создатель вас сможет убить в любую зекунде. Или ваше собственное желание. Или смерть вашего вампира-создателя. Ещë у нас есть особенные способности. Сверхчеловеческая скорость, сила, ловкость – это у всех. Возможность подчинять себе волю людей и способность к полётам тоже в какой-то мере развита у всех. Бывают и особенные качества. Например, Астонция виртуозно гипнотизирует, кто-то умеет исцелять, кто-то бродит по снам. А я умею немного читать мысли, – с заметной гордостью подытожил Шварцзиле.

– Чем ты беззастенчиво пользуешься, чтобы мухлевать в картах, – продолжила Астонция. – Вам всë понятно?

– А книги у вас есть? – спросила Лилит.

– Только для украшения, но можем купить тебе, если надо.

– Так чё ты хотела там рассказать? – нетерпеливо повторил вопрос Эдди.

– Вот же пристал! – игриво воскликнула Астонция. – Пойдём в мою комнату, там и поговорим!

Лизелла Смаугер была женщиной на редкость энергичной, чем одновременно и привлекала, и пугала мужчин. Хотя, сдаётся мне, именно оторопь, которую она внушала неподготовленным собеседникам, и составляла главную часть еë очарования.

Ей было тридцать пять лет, на голове она с гордостью носила россыпь тёмно-золотых кудрей (приятный подарок матери), а в глазах – огоньки авантюризма и задора (не столь приятный подарок отца, который в молодости, если верить слухам, был о-го-го!). Но озорной характер родителя, слава богу, не помешал Лизелле стать образцовой женой и матерью семейства, блестяще воспитать трёх дочерей и молча пронести свою страстную и невзаимную любовь к мужу через восемнадцать лет их скучного брака. Страсть, увы, губит браки, на кого бы она ни была направлена! Но, несмотря ни на что, Лизелла не теряла жизнелюбия и энтузиазма, надеясь однажды завоевать сердце своего благоверного.

Судья Смаугер, субъект замкнутый, можно даже сказать, чёрствый, в проявлениях чувств был скуп, зато придерживался строго определённых принципов, правда, в чëм эти принципы заключались и кем они были определены, для всех вокруг оставалось загадкой. Тем не менее Джозеф Смаугер слыл человеком весьма представительным и уважаемым.

Поскольку отец семейства был категорически против женских пансионов и частных школ («Женщинам образование вредно!»), все три девочки обучались собственнолично Лизеллой, которая, впрочем, тоже не утруждала их излишними знаниями. К чему? Танцы, рисование, французский язык, хорошие манеры, рукоделие, немного истории, математики, литературы – и довольно. Женихам нравится, когда от девушки веет лёгким флёром глупости, в разумных пределах, конечно.

Правда, поначалу Лизелла попыталась нанять для старшей дочери, Джанетты, гувернантку, но та не продержалась в доме и трёх месяцев, после чего была с позором выгнана по причинам, о которых миссис Смаугер до сих пор категорически не желала вспоминать. Нет, с этого момента она твёрдо решила учить детей сама и вложить в их головки всë, что вдолбил элитный пансион в еë собственную, а большего им знать и не требовалось.

Помимо домашнего хозяйства и занятий с дочерями, Лизелла также взяла на себя организацию культурной жизни Локшера, пытаясь довести местное сонное и вялое общество до уровня родного Лондона, с такой болью покинутого ею шесть лет назад. Переезд произошёл по причине ослабевшего здоровья и расшатанных нервов мистера Смаугера, которому врачи посоветовали срочно перебраться в тихую и спокойную, желательно сельскую местность. Жить в деревне судья наотрез отказался, зато смог получить место в Локшере, идеально им подходившем: уютно и уныло. К тому же во главе прихода стоял кузен Лизеллы, как-никак всë же родное лицо.

Миссис Смаугер за неделю перезнакомилась со всеми местными кумушками, ужаснулась скукоте их провинциальной жизни, проходившей среди книг, рукоделия и перемывания за чашечкой чая чужих костей, и решила во что бы то ни стало развеять облачко вечного сонного тумана, нависшего над Локшером. Она устраивала вечера, обеды, ужины и даже балы, организовывала благотворительные ярмарки, собирала разнообразные кружки и общества. Жизнь завертелась.

То она увлекалась ботаникой и под присмотром отца Моррисона вместе с группкой местных жён и девиц отправлялась в лес искать редкие растения и изготавливать из них гербарии; то открывала домашний театр, на представления которого собирался весь город; то занималась постановочной фотографией (весьма талантливой, надо сказать); то подхватывала всеобщую моду на изготовление чучел из птиц, и тогда дом наводнялся перьями, когтями и клювами, а шляпки всех обитательниц Локшера приобретали изысканные украшения в виде неприглядных обитателей местных лесов. Однажды она даже достала через родственника мужа, известного археолога, подлинную египетскую мумию и пригласила всех понаблюдать за её разворачиванием. А о спиритических сеансах с настоящим медиумом и вспомнить-то невозможно без дрожи, таких ужасов насмотрелись тогда гости шоу!

Лизелле было отчаянно скучно на протяжении всей еë жизни, особенно сейчас, когда дети уже подросли и не требовали неотлучного внимания, а кипучая еë энергия более не находила новых выходов, потому что перепробовано было уже всë, что можно было перепробовать. В рамках приличия и морали, разумеется.

Поэтому, как только отец Моррисон наведался к ней с визитом и рассказал о встрече с Астонцией и Шварцзиле, она незамедлительно послала им приглашение на очередной вечер. Свежая кровь – это всегда интересно маленькому городку. К тому же как она с восторгом узнала, экстравагантный джентльмен являлся счастливым обладателем шестого пальца на левой руке! Непременно нужно было заполучить такой редкий экземпляр в свою гостиную!

– Ты готова, майн либер? Или же ты решила сегодня поиграть в кокетливую барышню, которую мучительные сборы вынуждают опаздывать каждый раз часа на три? Это не бал, осмелюсь тебе напомнить, а всего лишь дружеская вечеринка среди незнакомых меньшен!

– Иду-иду, не ворчи!

Астонция выплыла из своей комнаты, шевеля складками розового платья в тонкую тёмно-синюю полоску. Две чёрные косы спадали на грудь, а на голове сияла бриллиантами расшитая золотая повязка. Лиф украшала драгоценная брошь, которую ей любезно одолжил Эдди. Новенькие серьги весело болтались в ушах. Лицо у Астонции было недовольным.

– Совершенно невозможно вот так одеваться! – возмущалась девочка. – Мне срочно нужно найти себе хорошую горничную, иначе, клянусь Тэрке, я вообще перестану выходить из дома!

– А как же крошка Лилит? – спросил Шварцзиле, повязывая шёлковый галстук и вставляя хрупкий ирис в петлицу.

– Эдди не позволяет её напрягать, – пожала плечами Дульсемори. – Говорит, она ещё не оправилась после болезни. Да всё равно она была бы бесполезна! Эдди справился бы намного лучше, но не хочется смущать бедного парня! – Она рассмеялась.

– Этому дому необходима служанка, – заметил Шварцзиле, проведя пальцем по жирному слою пыли на каминной полке. – Мы с тобой к таким кюнсте совершенно непригодны. – Он засмеялся и щёлкнул пальцами.

– Хохочешь, как ворона каркает! – заметила Астонция, передёрнув плечами, и принялась нервно перебирать многочисленные кольца на бледных пальцах. – Терпеть этого не могу! А Эдди вообще-то неплохо поработал! Если сравнивать с тем, как запустили дом мы.

– Эй, Миллс, – крикнул джентльмен, и высокий худощавый парень тут же явился на его зов.

Длинные криво остриженные пряди были уложены в нечто, сильно смахивающее на воронье гнездо – хоть сейчас подлетай и селись. Слишком маленькие глаза Эдди с лихвой компенсировались чересчур большим ртом, который, казалось, совершенно не умел улыбаться. Неприметное лицо – такое быстро забывается – идеально для вора. Нависший лоб, руки, постоянно сжатые в кулаки, будто бы всегда готовые к бою. Он выглядел старше своего возраста.

– Прибери тут всё, пока мы на вечере, – лениво обронил Шварцзиле, – будь уж любезен. Мы-то, как истинные гении, в быту совершенно беспомощны!

Эдди кивнул.

– Надеюсь, вы без нас не заскучаете! – мягко проговорила Астонция, будто извиняясь. – Я постараюсь разузнать как можно больше про Смаугера, а потом мы с тобой придумаем, как его убить.

– Я как бы вампир. Чё бы просто не сгонять и не выпустить его чёртову кровь? – спросил Миллс.

– Это было бы некрасиво и неинтересно. Обычное убийство вряд ли кто запомнит надолго, а убийство при загадочных обстоятельствах – да ещё обставленное так, что пошатнутся самые крепкие устои общества и самые храбрые жители города – войдёт в легенду. Видит Тэрке, как я хочу стать легендой!

– Это зачем? – уточнил Эдди.

– Поживёшь с моё – поймёшь, – усмехнулась девочка, снимая с крюка пальто. Эдди тут же бросился ей помогать. – Я постараюсь принести вам свежей крови на ужин. Надеюсь, Лилит ещё не прочитает всю библиотеку к завтрашнему дню!

– Это она может, – улыбнулся Эдди. Впервые на их памяти.