Город мёртвых птиц

Он будет чувствовать, чувствовать всё, он полностью посвятит себя чему-нибудь, найдёт достойное применение фанатичности своей натуры. Для начала сосредоточится на мести, тем более что Астонция хочет, ждёт от него этой мести. И мать этого хотела, она так и сказала ему перед смертью. Он ненавидит этого человека, пусть и никогда не встречал его.

Миллс прямо сейчас готов встать с места и порвать Смаугера на куски. Но Астонция приказала ему повременить. Она разведает всё и составит план. Она ждёт, что Эдди сделает это красиво, по-вампирски. Но в нём всë ещё так много грубого, человеческого, физиологического! Стония поможет ему избавиться от этой грязи, непременно научит всему необходимому для очищения. Она читает его мысли и знает, как его мучает собственная ничтожность. Потом он посвятит себя служению Астонции. Он уже занят этим, пусть и в такой примитивной форме, как выбивание её дорогих ковров. Ещё неделю назад Эдди был никем, воровал, чтобы выжить, а теперь… Поглядите на Эдди теперь! Он вампир, он бессмертен, он почти неуязвим!

Перед Астонцией он всë-таки уязвим, но она заслуживает этой власти. Она божество, которое дало ему новую жизнь, новые возможности. И он отплатит ей за это как сможет.

Он будет путешествовать с ней по миру, если она позволит. Будет выполнять все её приказы, убивать её врагов, убивать красиво, интересно, к тому времени он научится, будет делать всё как надо. Эдди станет достойным её.

Однажды Астонция о чём-то спорила со Шварцзиле, а Лилит постоянно вмешивалась в их спор. О чём они спорили, Эдди так и не понял, но какая разница, если у его сестрёнки и этого долговязого типа заведомо не было никаких шансов перед великолепной Дульсемори. Стония сказала тогда: «Все люди фанатики. Это заложено в их природе. Кто-то выражает свой фанатизм в служении Богу или искусству или поклоняясь любви. Эти – самые безобидные. А кто-то идёт править, воевать, по ночам резать горла шлюхам. Между первыми и вторыми, в сущности, не так много разницы». Лилит что-то возразила, но Астонция была права. Эдди решил воплотить свой фанатизм в служении прекрасной создательнице. Но что ей предложить? У него из ценностей талант к воровству и мамина брошь, первое ей даром не нужно, а второе он уже отдал.

Мальчик подошёл к помутневшему зеркалу в тяжёлой раме и принялся разглядывать своё отражение. Ничего интересного он там не увидел. Спутанные тёмные волосы, слишком длинные, нужно остричь. Вот Шварцзиле идут длинные волосы, а ему – совсем нет. Тёмные глаза и ещё более тëмные круги под ними. Следы вечной усталости, не физической: физической усталости он уже не знает, больше не знает. Слишком высок для своих тринадцати, но крепок. Он силëн, очень силëн, но кто из вампиров не силëн? Рот большой, а нос… Да что про него говорить – просто позорище!

До этого Эдди никогда не рассматривал себя по-настоящему, а сейчас рассмотрел и решил, что он урод. Эта мысль его не поразила, но весьма расстроила. Ладони навсегда отмечены полулунными отпечатками ногтей: так сильно и так часто ему приходилось сжимать кулаки. Он всë ещё не мог отделаться от этой больной привычки. Как и от привычки красть. Вампиром это получается намного лучше.

– Почему ты разглядываешь себя в зеркале, а не вытираешь пыль, как тебе приказали? – раздался насмешливый голос. – Не припомню, чтобы тебя когда-нибудь интересовало собственное отражение.

Эдди и забыл, что Лилит всё это время сидела на диване и, закинув ноги на стол, изучала труды какого-то философа.

– Задумался.

– Ты ведь боготворишь её, не так ли?

– И ты должна: она спасла тебе жизнь.

Он взял тряпку и начал стирать толстый пушистый слой пыли с фигурки испанской танцовщицы.

– Я благодарна ей, это правда. Если ей что-нибудь от меня понадобится, я готова сделать это, как того требует мой вампирский долг. Она дала мне возможности, которых я бы никогда не получила без неë.

– Это чё, например?

– Например, я могу поступить в университет и получить нормальное образование.

– Я заработал бы.

– Эдди! – Она опустила книгу и поманила его к себе.

Мальчик послушно уселся на пол рядом с диваном. Лилит обвила голову брата руками и прижалась к нему щекой. Она сильно изменилась после обращения. Оказалось, что у неë чудесные каштановые локоны, такие же, как были у матери, и серые глаза, тоже материнские. В синем платье, подаренном Астонцией, и с прекрасным серебряным гребнем в волосах Лилит выглядела так, будто всю жизнь росла в богатом доме, а не в жалкой квартирке на окраинах.

– Прости, я эгоистка и часто забываю, на что ты пошёл ради меня!

– Чепуха, ты обалденно умная, тебе можно! Тебе надо учиться.

– И я буду. Поэтому вот и изучаю Канта. – Она повертела книгой перед его носом.

– Иногда я забываю, чё тебе всего шесть. Ты так говоришь, а я чувствую себя идиотом!

– Да, я вундеркинд и люблю книги. Я получу столько дипломов, сколько смогу, теперь у меня достаточно времени. Но признайся, – лукаво сказала она, – ты любишь Астонцию.

– Ну?

– Что она пообещала тебе?

– Помочь с убийством.

– С чьим убийством?

– Судьи Смаугера, нашего отца.

Лилит замерла, широко распахнув глаза:

– Городской судья?

– Да.

– Наш отец?

– Да.

– И твой и мой?

– Да.

– Это особенно удивительно. – Она покачала головой, но тут же спохватилась. – Нет, я вовсе не хочу бросать тень на память нашей матери. Но она ведь и правда была проституткой.

– Да, была! – Глаза Эдди мрачно блеснули. – Ради нас, и ты не говори о ней… так плохо.

– Извини. Но, в конце концов, ты, а не я отдал её брошь почти незнакомому человеку.

– Не навсегда, – буркнул мальчик.

– Она её тебе не вернёт. Но расскажи подробнее про Смаугера и про нашу маму. Астонция-то откуда знает, что именно он наш отец?

– От Шварцзиле. Он сразу же, как припёрся сюда, кокнул одну старуху. Не сдержался. Стония говорила, что наказала его. Воспоминания типа передаются через кровь. Шварцзиле всё узнал и ей разболтал.

Лилит нахмурилась:

– Кажется, ни Шварцзиле, ни Астонция не рассказывали нам, что так происходит. Но откуда знала старуха?

– Не хмурься, будет морщина, – посоветовал Эдди. – Старуха, она была сводницей. – На этих словах он помрачнел. – Ну, помогала таким, как мама, того, ну… типа находить мужчин.

– Я поняла, – глухо прервала девочка, – продолжай.

– Здесь, в Локшере, они дружили. Мама и она. Ещё с Лондона. Когда-то мама работала у Смаугеров. А его, судью, она, ну, типа, полюбила по-настоящему. А потом миссис Смаугер узнала и прогнала еë из дома, а мама была уже брюхата мной. Но Смаугер продолжал с ней встречаться и, эээ, как бы платил за всё. А она скрыла меня от него. А тебя – нет. И они поссорились, он уехал в Локшер, и она за ним. Хотела вернуть, но не смогла. И тогда ей пришлось стать, ну того…, – смущённо закончил Эдди свой грустный рассказ.

– Это ужасно, – прошептала Лилит. – Ужасно, что мне тоже пришлось бы делать все эти вещи, если бы я не стала вампиром! И теперь она пытается заставить тебя убить Смаугера?

– Я сам хочу.

– Зачем ей помогать тебе? Ты ведь понимаешь, что она искала тебя, что твоё обращение неслучайно? Зачем ей мы, дети из низов?

– Спроси сама.

– Думаю, я знаю ответ, – криво улыбнулась Лилит. – Но разве тебе нужно это отцеубийство? Ведь он не так уж и виноват, в конце концов. С точки зрения общественной морали джентльмену вовсе не возбраняется развлекаться подобным образом.

– Не виноват в том, что трахнул её совсем молодой? Не виноват, что бросил её, когда узнал о своём ублюдке? – Лилит снова поморщилась. – А может, она тупо ему надоела, и поэтому он вынудил её гулять, чтобы как-то жить? В чём ещё он не виноват? Может быть, перед всеми теми богатыми уродами он чертовски не виноват, может быть, даже не перед своей бабой, но перед нами, перед нами он, чёрт побери, охрененно виноват, сечёшь?

Лилит стушевалась перед такой невероятно длинной и сложной для её брата отповедью. Кажется, он сам смутился, удивлённый собственным красноречием.

– Я вовсе не это имела в виду. Я говорила лишь о юридическом законе. А так ты можешь делать что хочешь и убивать кого хочешь, – сказала она и уткнулась в книгу.

В комнату внезапно влетела Астонция, ведя за собой напуганную девочку в рваном платье. Эдди сразу же понял, что девочка была вампиром. Новообращённым вампиром.

– Простите, сегодня без ужина! – бодро воскликнула Дульсемори. – Ваш ужин я скормила Бэт, но вы на неё не злитесь. Если очень хотите есть, пойдите в лес и поймайте себе чего-нибудь. Бэт наша новая подруга, и она будет помогать по дому. И по саду. Прошу любить и жаловать!

Бэт робко оглянулась и тихо спросила:

– А можно посмотреть сад, если позволите спросить?

– С наступлением рассвета, моя милая, с наступлением рассвета мы пойдём туда вместе и поболтаем.

Когда Шварцзиле под утро вернулся домой, весёлый и возбуждённый, Эдди вышел ему навстречу, как обычно хмурый и серьёзный, протянул большие портновские ножницы и попросил:

– Подстриги меня как франта.

– Очаровательный господин, этот мистер Шварцзиле! И эта… кто она ему? – Астонция тоже премилая девочка! А что скажешь ты, Лизелла? – щебетала миссис Дрейзен.

– Насчёт девочки судить не смею, на мой взгляд, она чересчур угрюма для своего возраста, но это может быть лишь следствием природной застенчивости. А вот с этим господином мне всë ясно: он франт, повеса и совершенно пустой человек, – устало развалившись в кресле, ответила Лизелла.

– Почему же? – изумилась миссис Олигем.

– Говорит одни пошлости, и говорит так, что это звучит нагло. Вообще, что бы он ни говорил, это звучит нагло и оскорбительно. Не знаю уж почему, вероятно, виноваты его вечная ухмылка и ужасная манера растягивать слова, так и веет дешёвым франтовством! Он хочет выглядеть эдаким столичным денди, но такая напыщенность выдаёт в нём простака и провинциала. А эта раздражающая привычка постоянно щёлкать пальцами!

– О, кстати о пальцах: вы заметили его странное уродство? – внезапно вспомнила миссис Дрейзен. – Ну, шестой палец на левой руке? Так отвратительно!

– А по-моему, наоборот, очень загадочно и необычно! – возбуждённо возразила миссис Олигем. – Вы видели: на правой руке у него пальца как раз и не хватает?!

– В любом случае, – недовольно прервала их Лизелла, – кроме этой перестановки пальцев ничего интересного в нём нет. Весь этот наигранный сарказм, напыщенный вид и модные наряды! Меня подобные типы раздражали ещë в те времена, когда я неопытной шестнадцатилетней девчонкой кружилась с ними на балах! Пустейший человек!

– А я бы завела с ним интрижку! – кокетливо поправив волосы, усмехнулась миссис Олигем. – Лизи, прошу тебя, пригласи этого джентльмена ещë раз!

– Пусть приходит, куда его девать! – вздохнула миссис Смаугер. – В конце концов, он явно поддаётся нам в карты, а ценное достоинство в мужчине!

– Люси, держи себя в руках! Ты заигрываешь со всеми мужчинами моложе сорока пяти лет, – недовольно заметила миссис Дрейзен. – Сначала Лорд Джордж, теперь Шварцзиле. Всё это попросту неприлично!

– О, прошу тебя, не завидуй мне, милая! – расхохоталась её подруга. – Твой муженёк не даёт тебе спуску! А я вдовствую уже шесть лет, могу себе позволить лёгкую интрижку! К тому же кто-то из них непременно на мне женится, я уверена!

– На вдове разбогатевшего торговца тканями? Это уж вряд ли! – мстительно заметила жена полковника.

Но миссис Олигем не обиделась.

– Ваш спор бессмысленен, – вздохнула Лизелла. – Этот тип собирается увиваться за мной и даже не пытается скрыть своих намерений! Нужно немедленно это пресечь. Страшно подумать, что случится, если узнает муж! Наверняка вызовет глупца на дуэль!

– Да брось ты! Небольшой роман никому ещë не помешал! Да и вообще, тебе ведь совершенно необязательно отвечать ему взаимностью, но, согласись, подобные знаки внимания бывают весьма приятны, – снова рассмеялась Люси Олигем.

– Ты всë правильно делаешь, Лизелла! – бросив гневный взгляд на Люси, сказала миссис Дрейзен. – У тебя такой замечательный муж, не стоит его огорчать!

– А если муж плохой, то тогда романчик на стороне вполне позволителен, ты это хочешь сказать, а, Полли? – Поток слов миссис Олигем было уже не остановить.

– Я вовсе ничего такого не имела в виду! – смешалась жена полковника.

– Да и к тому же твой судья даже ничего и не заметит!

– Люси права, – снова вздохнула Лизелла. – Он не заметил, даже если бы меня украл и увёз на край света арабский принц. Иногда мне кажется, что ему совершенно всё равно, принадлежу ли я ему или нет.

Разговор прервало внезапное появление растрёпанной и заплаканной Элениры.

– Мама, мама! – рыдая, уткнулась в колени матери девочка. – Мой Лапка, мой бедный кролик, пропал! Его нигде нет, нигде! Наверное, он убежал, и теперь его съест лиса, – подвывала малышка, не подозревая, что несчастному животному была уготована судьба намного более страшная, чем когти лисы.

– Успокойся, дорогая, – Лизелла нежно погладила еë по голове, – ничего с ним не случится, он спрятался под каким-нибудь диваном. Завтра мы попросим служанку его поискать. А теперь иди спать, уже очень поздно.

Лизелла заблуждалась, ибо кролика уже было не найти в мире живых.

Шварцзиле, весь благоухающий чем-то очень дорогим и лучащийся во все стороны благодушием и любовью к этому миру, постучался в двери Смаугеров. В руках он держал букет красных роз, справедливо полагая, что Лизелла, женщина нежной души, говорящая на языке цветов чуть ли не лучше, чем по-английски, расшифрует его нехитрое послание. Наверное, это единственный язык, способный соединить их такие разные сердца. А, быть может, даже и тела, кто знает!

Идеальное уютное гнёздышко Смаугеров встретило его неожиданным и неприятным переполохом. В коридоре переговаривались и причитали служанки, на стуле рыдала старая няня, а в гостиной хмурый высокий мужчина с густой бородой и задранными кверху бровями, размечал половицы мелкими шагами, выбивая ритм какой-то неприятной думы.

Шварцзиле догадался, что такой мрачной и несимпатичной внешностью мог обладать только судья Смаугер.

– Вы доктор? – нахмурившись так, словно он пытался свести весь свой обширный лоб в одну точку, спросил мужчина.

– Эээ… увы, нихьт, не обладаю должной компетенцией, – уклончиво ответил Шварцзиле.

– Конечно, чёрт побери, вы не доктор: в этой проклятой дыре имеется только один доктор, и именно сейчас он, как назло, отсюда убрался!

– А что, позвольте спросить…

Но Шварцзиле не успел окончить своего вопроса, потому что в комнату влетела Лизелла. Еë лоб был изборождён изящными волнами, платье разметалось эффектными складками, а его тускло-жёлтый цвет, который на любой другой смотрелся бы омерзительно, совершенно не портил благородной внешности хозяйки дома. Побледневшая кожа только подчёркивала яркость и глубину серых глаз. Так, наверное, описал бы миссис Смаугер какой-нибудь романист, и именно так в своих мыслях еë описал Шварцзиле, который в душе тоже был своего рода романистом, по крайней мере, обладал достаточным для этого ремесла уровнем глупости.

– Она перестала отвечать! – Лизелла грациозно рухнула в кресло.

– Это всë ваш капризный нрав! – процедил сквозь зубы Смаугер.

– Вы всë время твердите про мой капризный нрав вместо того, чтобы заняться воспитанием своих детей! – воскликнула женщина, чем доставила большое удовольствие Шварцзиле, который не мог нарадоваться ссоре супругов.

Он вообще был склонен радоваться любым ссорам, а эта ссора была тем прелестней, чем больший урон наносила отношениям Смаугеров.

– А в чём, позвольте спросить, заключается дело? – спросил джентльмен, когда Лизелла поднялась с места, чтобы налить себе успокоительный стакан воды.

– Это семейное дело, вас оно не касается!

Тут хмурость судьи стала напоминать судорогу. На виске испуганно забилась жилка.

– А всë-таки? – невозмутимо спросил Шварцзиле.

– Добрый день, мистер Шварцзиле, – глубоко и спокойно вздохнула Лизелла. – Простите грубость моего мужа, сегодня такой ужасный день! Будет чудесно, если вы сможете нам помочь.

Гость разогнул от природы сутулую фигуру и напустил на себя героический вид:

– Можете положиться на меня, мадам!

– Наша дочь, Джанетта, вы еë помните? Она аккомпанировала вашей воспитаннице на том самом вечере. Она давно уже имеет роман с садовником. И только позавчера это открылось. Кухарка видела, как они мило щебетали в саду. Конечно же мальчишка был уволен, и вот уже двое суток Джанетта ничего не ест, а сегодня утром заперлась в своей комнате и отказалась выходить! Ума не приложу, что делать! Мы пытались с ней поговорить, но она и слушать не хочет! А тут ещё Эленира рыдает над своим пропавшим кроликом, просто сумасшедший дом какой-то!

– Не может она любить этого мальчишку! – гневно воскликнул Смаугер. – Моя дочь, дочь судьи Смаугера, и влюблена в садовника! Да она обручена с сыном лорда Джорджа с самого своего рождения, будущей весной должна быть свадьба!

– А как вы тогда объясните еë голодовку? – прищурившись, спросила Лизелла.

– Она подхватила эту девичью моду на отказ от еды, несносная девчонка! В Лондоне сотни дур, вроде неë, мечтают попасть на страницы газет и пытаются убедить всех, что питаются исключительно солнечным светом!

– Где они, интересно, его берут, в таком-то климате! – хмыкнул Шварцзиле.

Смаугер замолчал, внимательно оглядел джентльмена и скривился в улыбке.

– Так или иначе нам нужно заставить еë прекратить свою голодовку. – Лизелла решительно поднялась с места. – Думаю, нужно ломать дверь.

– Вы с ума сошли! Эта дверь – подарок лорда Джорджа, он привёз еë из Италии и заплатил бешеные деньги! Там витражи из муранского стекла! И вы предлагаете еë ломать! Да он сразу же разорвёт помолвку Джанетты со своим сыном, если узнает!

– Если она заморит себя голодом, то помолвка тем более будет разорвана! – резонно заметил Шварцзиле. – Уверен, я смогу вам помочь, и дверь ломать не придётся.

– Это было бы замечательно, дверь очень ценна!

– Вы сможете вразумить Джанетту, мистер Шварцзиле? – с надеждой спросила Лизелла.

– Я в этом уверен, – повторил джентльмен. – Ведите меня к девушке!

Все вместе они поднялись в жилые комнаты. Перед резной дверью с мутными цветными стёклами стояли две взволнованные служанки, старая экономка и младшие дочери Смаугеров. Мэрилл была закована в жёсткий корсет с железным воротником, делавший все еë движения неуклюжими и громоздкими, но в перспективе обещавший подарить девочке грациозную осанку и лёгкую походку. Эленира сидела на полу и одной рукой прижимала к плоской груди плюшевого белого кролика, а другой размазывала по покрытому красными пятнами лицу самые непритворные детские слёзы.

– Сначала Лапка исчез, а теперь и Джанетта умрёт, – причитала малышка.

– Не говори глупостей, – возмутилась мать. – Мистер Шварцзиле сейчас спасёт нашу бедную Джанетту.

– Разойдитесь, пожалуйста! – с важным видом попросил джентльмен. – Мне нужно пространство для работы.

Все расступились. Из внутреннего кармана Шварцзиле вытащил какой-то кривой продолговатый предмет, поковырял им в замке и легко открыл дверь.

– О! – выдохнули служанки.

– Да вы просто волшебник! – чуть не бросилась ему на шею Лизелла.

– Ну-ну! – недоверчиво прищурился Смаугер.

– А теперь прошу дать мне побеседовать с больной наедине. – И, не дожидаясь ответа, Шварцзиле решительно исчез за дверью.

На высокой постели лежала бледная девушка. Увидев вошедшего, она ахнула и натянула одеяло на подбородок.

– Ну-ну, не бойтесь, не бойтесь меня! – Джентльмен присел рядом. – Я пришёл вам хельфен!

– Уходите!

– Да подождите вы! – С некоторым трудом он поймал взгляд испуганной девушки в свой, выпучил глаза и заговорил, понизив голос: – Вы бросите эту глупую затею с голодовкой, думать забудете о своëм кавалере и прямо сейчас отправитесь на кухню и съедите что-нибудь!

– И не подумаю! – спокойно ответила Джанетта и выпростала руки из-под одеяла, чтобы в бунтующем жесте скрестить их на груди.

Шварцзиле выругался вслух, а про себя подумал: «Почему я не взял с собой чёртову Астонцию, мне гипноз никогда особенно не удавался, а тут такой важный момент!» Он задумался. Девушка упрямится, а сделать что-то нужно, чтобы вознестись до невыразимых высот в глазах Лизеллы. И тут на него снизошло озарение.

– Значит, не выйдете?

– Нет!

– Ну и ладно.

Он поднялся на ноги, скинул с себя сюртук, развязал и бросил на пол галстук, начал расстёгивать пуговицы жилета.

– Что, что вы делаете?! – возмутилась девичья скромность.

– Раздеваюсь, – спокойно ответил Шварцзиле, сбрасывая жилет и начиная развязывать шнурки.

– Я закричу, если не перестанете!

– И будете необратимо скомпрометированы!

Неудавшейся жене садовника явно не улыбалось остаться старой девой, и, стараясь не смотреть на Шварцзиле, который как раз обнажал впалую волосатую грудь, она схватила со стула халат и вылетела из спальни.

Через минуту оттуда же с торжеством на лице и во взгляде вышел герой дня.

– Вы наш спаситель! – воскликнула Лизелла, едва удерживаясь от желания расцеловать его в обе щеки. – Джанетта послушно отправилась на кухню с миссис Лидл. На ней лица не было, бедная девочка!

– Герой, волшебник! – вторили ей горничные.

Шварцзиле всем своим видом демонстрировал молчаливое гордое достоинство.

– Спасибо, – мрачно буркнул Смаугер в знак глубочайшей признательности. – Может, останетесь на чай? – вяло предложил он.

– С удовольствием, – не желая радовать судью отказом, улыбнулся Шварцзиле. – Но, кроме чая, ничего не буду, совсем пропал аппетит от этих треволнений!

– А кролика моего вы сможете отыскать? – спросила Эленира с надеждой.

– Боюсь, тут даже я бессилен.

– Но как вам это удалось? – поинтересовалась Лизелла.

– О, пусть это останется моим секретом! Волшебники никогда не выдают своих тайн!

– А где вы научились так виртуозно взламывать двери? – в свою очередь, поинтересовался Смаугер.

– Я немного фокусник, очень интересовался в юности магией. Ловкость рук и всë подобное! – не дрогнув, оправдался Шварцзиле.

– И правда волшебник! – рассмеялась Лизелла.

– Фокусы! – обрадовались обе девочки. – Вы покажете нам фокус?

– С позволения миссис Смаугер.

– Прошу вас!

И после чая Шварцзиле сорвал новую долю восторгов в свой адрес, развлекая хозяев карточными фокусами, фокусами с ложками и монетами, а также трюком, в ходе которого он своровал у Смаугера пять фунтов, увенчав этой маленькой победой гору сегодняшних побед.

Рубцы и ссадины Бэт зажили, покрылись коркой и некоторые душевные раны, девочка даже слегка, чуточку похорошела. Не так чтобы слишком, она всë ещë походила на взволнованную белку. Теперь она носила прямое болотно-зелёное платье, подобранное Астонцией. В нём фигура Элизабет выглядела не так уж беззащитно-костляво. Дульсемори сдержала обещание, отдав компаньонке и розовое платье, но та решила приберечь его для более подходящего случая.

Лилит обращала мало внимания на новую знакомую, зарывшись в книги, а Эдди старался держаться с ней дружески, но он плохо умел общаться с людьми, и Бэт нервировал его взгляд исподлобья.

С новой стрижкой и в новом наряде мальчик уже не так сильно смахивал на грабителя с большой дороги. Шварцзиле проявил истинное мастерство: обрезал его волосы по последней моде, аккуратно подстриг и отполировал ногти и даже немного выщипал чересчур густые брови. Впрочем, во всë время процедур он приговаривал:

– Никогда не подумал бы, что наймусь в фризёр беспризорнику! – Эдди терпеливо выслушивал его комментарии, хотя руки чесались дать в морду этому напыщенному франту.

Правда, и сам Шварцзиле залюбовался результатами своей работы.

– Ну хоть на человека стал похож!

– Я вампир! – гордо заявил Миллс и отодвинул сползшую на лоб прядь.

– Мог бы открыть свою парикмахерскую вместо того, чтобы жить на мои деньги! – заметила Астонция, проходя мимо спальни джентльмена. – Эдди, ну ты прямо принц! – не без иронии, но и не без удовольствия воскликнула она. – Вампирский принц, мой вампирский принц!

Мальчик не уловил насмешки в еë голосе и зарделся нежным, словно бы пудрой нарисованным румянцем.

– Если он принц, то я, чур, король! – шутливо воскликнул Шварцзиле.

– А я богиня, – рассмеялась девочка, и она была права. – Выдели ему один из своих костюмов, Арчи. Будет великовато, но можно подшить. А потом уже закажем что-нибудь приличное.