- -
- 100%
- +
Выбравшись наружу, мальчик упал на траву и с легкой улыбкой всмотрелся в переполненное облаками небо, упиваясь невесомым отсутствием мрака. Другие расположились рядом, чтобы отдышаться, но вскоре Ангил поднял их и заставил идти от города, напоминая, что где-то рядом находится Аполлоний. Медвер все не мог понять, что конкретно его напугало в этом мужчине: тот выглядел пугающие, но не настолько, чтобы бежать от него без оглядки. Ему показалось, при приближении Губителя застыл в страхе сам воздух. Сам мир боялся Аполлония и передавал этот страх населяющим его существам, – только вороны не боялись его. Мрачные птицы смотрели сверху на эту сценку с интересом, словно желали узреть, чем же все обернется. «БИВ» побежали последними… Есть ли в этом какая-то закономерность, или это лишь случайность?
Стоны разрушающегося города доносились до них какое-то время, но скоро затихли, сменившись гнетущей тишиной. К вечеру Лиза уже не могла идти, потому лучник понес ее на руках, закинув за спину лук, у Ады открылось второе дыхание, у Медвера слегка болели ноги, а Тайпан и Тарпан будто бы вовсе не устали. В городе они не успели купить все, что хотели, поэтому в ближайшей деревне путники планировали купить необходимые вещи и провизию.
Раздув юный огонек будущего костра, Ангил отправился в лес, где планировал убить сегодняшний ужин, но в случае провала у них оставался хлеб, который можно было сравнить по твердости с камнем. Он был нарезан небольшими кусками, которые помещались в рот и там размачивались слюной.
Мальчик все пытался понять, почему взрослые не устают, а он и Ада вечно метаются между усталостью и бодростью. На прямой вопрос старик ответил так же прямо:
– Вы еще растете, потому ваши организмы только начинают переходить из человеческого состояния в состояние Служителя.
– Но ты же говорил, что некоторые Служители приходят в мир взрослыми, с ненастоящими воспоминаниями.
– Верно. Им развиваться не надо, но вы… Вы будете расти до определенного возраста, а затем ваше старение остановится или замедлится – а может продолжиться с той же скоростью. Именно в этот момент вы окончательно сформируетесь и сможете полностью использовать свои силы.
– Мы станем сильнее?
– Скорее всего. – Он почесал белоснежную щетину. – Ничего не обещаю.
Медвер подсел к Аде и посмотрел туда, куда был направлен ее взгляд – в пылающий костер. Тишину прервала Лиза, сетуя на то, что является в их команде обузой, которую постоянно нужно защищать.
– Я не хочу вечно быть жертвой.
– Ты не жертва, – возразил Тайпан, – жертвы не могут всего того, что можешь ты. Пойми, в человеке важна не его полезность, а его внутренняя сторона. И мы не дадим тебя в обиду, слышишь? Никогда. Потому что ты – одна из нас.
– Но я слаба, глупа, бесполезна.
– Ты важна для всех нас, в особенности – для Ангила. Этого достаточно.
Голоса сливались в голове Медвера, превращаясь в обширный гул, а однотонный лесной пейзаж превращался в многоцветную картину, напоминающую своим узором неровный ход времени. Мальчик вспоминал ушедшее прошлое, начавшее медленно расплываться в его памяти, и устало глядел в одну точку, обдумывая все, что произошло с ним за эти несколько дней. Их группой движет лишь страх перед каким-то там убийцей, который, якобы, всегда выходит из битвы победителем, но он один, а с Ангилом – целая команда, не раз проверенная в бою. Может Аполлоний и силен, но против трех взрослых и двух юных Служителей он ничего не сможет. Нужно принять этот вызов, вступить в бой. Это можно было сравнить с деревенским задирой, Алушем, которого в один день сильно избили палками все обиженные им дети, среди которых был и Медвер. Каким бы тот не был грозным, вместе они с легкостью его одолели. Тем более, Ангил будет стрелять в него из лука, а Тайпан будет пытаться его отравить, – они не полезут в ближний бой, пока это будет возможно. А эти трое, «БИВ», видимо, работают на врага. Из разговора старика и лучника, мальчик понял, что именно они скрыли армию от взоров дозорных и разведчиков, но еще он услышал, что ранее они охотились на Служителей, чем сыскали себе темную славу и любовь враждебно настроенных против Служителей людей.
Короткий хруст ветки, на которую Ангил наступил специально, вывел Медвера из раздумий и обратил взгляды всех путников на вернувшегося из леса товарища. Светловолосый Служитель бросил тушу олененка рядом с костром и кивком головы приказал Тарпану разделать сегодняшний ужин, а сам подозвал Медвежонка и повел его подальше от костра. Мальчик поделился с ним недовольством по поводу своего прозвища, но лучник доходчиво объяснил ему, почему выбрал именно медведя и почему Медвер пока что только медвежонок. Его ярость, вырвавшаяся в таверне, была пропитана звериной энергией, он был в тот момент хищником среди добычи, но сам всплеск продлился недолго, так как страх за содеянное заглушил поток злости. С этого момента ему нужно будет учиться вызывать и прогонять состояние звериной ярости в любой момент, но каким способом это делать – Ангил не знал. Было понятно, что силу Медвежонку дает именно злость, она его питает, но вызвать такие сильные эмоции было неимоверно трудно, потому в данный момент перед ними стояла одна-единственная задача: придумать, как мальчику злить самого себя. Самым легким, на словах, способом оказались воспоминания, но те вызывали у Медвера скорее печаль, нежели агрессию. Другим вариантом было нанесение себе каких-то ударов и порезов, что помогало еще меньше. Спустя какое-то время, у них совсем опустились руки, но тут лучнику в голову пришла интересная идея: что если Ада будет помогать с вызовом нужных эмоций?
Когда они возвращались к костру, Медвежонок спросил:
– Кто ты?
– Что? – обернувшись, переспросил мужчина. – В каком смысле?
– Ты ведешь себя не как обычный Служитель.
– Я стар, Медвежонок. Прожив столько лет, сколько их прожил я, никогда не будешь прежним.
– Я ни разу не видел, чтобы ты спал.
– Тайпан и Тарпан тоже не спят.
– Они раз в несколько дней ложатся спать, чтобы восстановить силы.
– Мне это не нужно.
– Ладно, но что насчет еды и питья. Ты ешь только тогда, когда все смотрят, когда могут возникнуть неудобные вопросы.
– Мне это не нужно, мальчик. Такой вот я Служитель.
– А как же ты сам? Как же то, что ты не мокнешь, на тебе всегда сухая одежда, а от туши олененка на тебе не осталось ни капли крови?
– Это все мои силы, Мед. Я не смогу тебе объяснить, откуда у меня это, потому что сам не знаю.
– Не знаешь, или не хочешь говорить?
После этих слов между ними повисло тяжелое молчание, которое нарушал лишь шелест крон многолетних деревьев.
– Идем, – сказал лучник и двинулся дальше, – нас уже, наверное, потеряли.
– Ты звал меня только ради того, чтобы попробовать вызвать злость, или была еще причина?
Ангил остановился и повернулся к Медверу, – в темноте сверкнули сливовые глаза, в которых читались не прошедшие годы, но прошедшие тысячелетия. Казалось, в них заключен весь мир, все небо. Беспокойство мерзко закопошилось в животе мальчика, – он невольно шагнул от мужчины.
– Была… – пронеслось в воздухе. – Я хотел поговорить о тебе.
– А что обо мне говорить? Рабочий паренек из захолустной деревушки – весь сказ.
– Ты силен, Мед. Настолько силен, что Тарпан через пару лет даже сопротивление тебе оказать не сможет. Я никогда не видел такой силы в Служителе, не считая Аполлония…
– Он тоже Служитель?
– Да, но… он намного сильнее всех остальных.
– Почему так?
– Потому что он – итог союза Смерти и…
– И?
– Бесконечности.
– Я не понимаю, как все это может соединиться, но поверю тебе на слово.
– Тайпан расскажет тебе то, что знает, а я смогу потом дополнить твои знания.
– Иногда лучше чего-то не знать, как я понял на своем же опыте. Это все не моего уровня.
– Хорошо, Мед…
– Но раз уж я настолько сильный, то почему бы нам всем не напасть на этого Аполлония и не убить его? Нас пятеро, а он один.
– Ты не знаешь его, мальчик.
– Зато знаю, что нельзя всю жизнь бегать.
– Я найду способ нас спрятать.
– Сильно на это надеюсь, иначе я сам найду его и убью.
– А если не убьешь – умрешь сам.
– Даже это будет лучше вечного страха. Нельзя все время убегать, нужно давать бой опасностям.
– Аполлоний – не простая опасность, он – сама Сме…
– Да-да, какой он страшный! Я тоже испугался, верно, но никто не выстоит против нескольких противников.
– Ты еще ребенок, поэтому так говоришь. Ты думаешь, что это все так просто, но ты не знаешь Аполлония, ты не видел его в деле.
– А ты видел? Почему же тогда ушел живым?
– Потому что тогда он не за мной пришел.
– А если он сейчас идет за тобой, зачем ему мы?
– Мальчик… Губителю сейчас дана свобода, он чистит мир от Служителей – всех Служителей.
– Я не понимаю твоих слов…
– Так пойми их суть! Аполлоний дал мне шанс сбежать и взять с собой тех, в ком я уверен. Именно этим я сейчас и занимаюсь.
– Куда мы сбежим от него, если он будет искать везде?
– Я думаю над этим, пытаюсь найти способ спрятать нас от него, как минимум, на уровне чувств.
– Чувств? Это как?
– Губитель чувствует Служителей, а его глазами выступают многочисленные вороны.
– Ты хочешь скрыть нас от воронов и этих… чувств?
– Верно. Сам он нас увидеть сможет, но сначала ему нужно будет найти место, где мы поселимся.
– Сначала надо еще придумать, как нам от него скрыться, а потом уже мечтать о счастливой жизни.
– Ты прав, мальчик. – Мужчина умолк и повернул лицо в сторону костра, который проглядывал сквозь многочисленные ветви деревьев и подлеска.
– Ангил…
– Да, Мед?
– А что нам делать с Лизой?
– Что нам с ней делать?
– Она же человек… Не слишком ли для нее опасен этот путь?
– Разве ей безопаснее где-то в городе, где никто не защитит ее, если понадобится помощь?
– А когда все кончится, что с ней станет?
– Что ты имеешь в виду?
– Она же человек, ее жизнь короче и труднее… Она умрет, а мы совсем не состаримся. Что тогда?
– Тогда похороним…
– Она постареет, начнет вечно болеть.
– Ты предлагаешь отказаться от нее?
– Нет, но…
– Никаких «но». Я ее из таверны увел – мне же отдуваться.
– А каково ей? Чего она хочет?
– Я действую в соответствии с ее желаниями. Захочет жить среди людей, работая в городе, – мы устроим ей эту жизнь… Идем, нас заждались…
Как только они вышли к костру, Ада с легким удивлением в голосе воскликнула:
– А я уже хотела за вами идти.
Сев вокруг костра, путники вкушали оленину, приготовленную Тайпаном и Тарпаном на костре. Сок сочился по щекам и подбородкам, зубы рвали сытную плоть, спокойствие на несколько мгновений воцарилось среди них, а тепло все глубже проникало в их промерзшие тела. Ада поглядывала на Медвера и обгладывала кость, – мальчик яростно жевал хрящ. Ангил смотрел на Лизу, аккуратно поедавшую мясо, Тайпан пил что-то из темного флакона, а Тарпан выковыривал из головы олененка глаз. Этот здоровяк не распространяется, откуда у него эта металлическая маска в виде головы коня, но снимать ее отказывается. Сам он этого сделать не может, а другим даже прикасаться к ней не позволяет. Или только говорит, что не может? Своей тайной громила поделился со стариком, а тот поклялся, что никому ее не расскажет даже под пытками.
Солнце спускалось в свои покои, чтобы на следующий день восстать с новыми силами; усталость сковывала движения, смыкала веки; сон овладевал некоторыми из них, а оставшиеся в мире действительном молча сидели среди шумов ночного леса.
Медвер шел по центральной дороге своей деревни, вглядывался в знакомые дома, вслушивался в тишину, охватившую всю округу… Тень накрыла солнце, погрузив мир во тьму. Мальчик, с трудом различая контуры своих рук, продвигался вперед, надеясь на обретение света. Позади кто-то шаркнул ногой по дороге, – Медвер резко обернулся, но не увидел ничего.
В полной темноте остро каркнул ворон и, сверкнув алым глазом, взвился в небо – его силуэт, на удивление, был куда темнее окружающего мрака. Мальчик попятился назад, споткнулся и упал, но падение не остановила земля, – он падал все ниже, погружаясь в беспросветные глубины собственного разума.
Вокруг было темно, но в этой темноте можно было различать предметы. Медвер видел какую-то комнату, из которой не было выхода, а перед ним… перед ним стоял Аполлоний! Скинув с головы капюшон, мужчина приблизился к ребенку, глядя ему прямо в глаза. Что-то холодное прильнуло к шее – нож.
– Кажется, ты не так прост, – раздирал пространство голосом Губитель, – будет интересно с тобой схлестнуться.
В ответ мальчик не смог вымолвить ни слова. Он протолкнул ком в горле чуть ниже и поборол сильнейшее желание отвести взгляд. Черные глаза убийцы пожирали его изнутри, они рвали душу своими клыками, драли сердце гигантскими когтями и сковывали тело неподъемными оковами. Он не смел даже моргнуть…
– Мы еще увидимся, – проскрежетал мужчина и, обернувшись могильной птицей, улетел.
Медвер словно превратился в камень – он не мог пошевелиться, но мог глядеть в одну одинокую точку перед собой.
Вдруг рядом сел ворон и с интересом взглянул на пленника. Они смотрели друг на друга, стараясь осмыслить место друг друга в этом нескончаемом безумии. Но когда взгляд мальчика на долю секунды сорвался с птицы, обагренный клинок показался из его груди, возвещая о торжестве Смерти. Любовь пряталась в углу помещения, надеясь, что ее не заметят, а он медленно умирал, осознавая свою беспомощность. Ночные крылья захлопали в воздухе, унося с собой последние крупицы Жизни. В плотной пустоте витали последние слова:
– Не забывай…
Глава 5. Зверь
В первом томе своего труда, Гнозий повествует нам о рождении неких Высших, которые якобы создали Многомирие. Все они появляются из Вечности, их «матери», явившейся из Ничего. Первыми рождаются Бесконечность – Эн Рáви Рáтти – и Знание – Руккамуýхла, – сильнейшие дети Вечности; Сразу за ними выходят на свет Жизнь – Ух Áсас Жиивáна – и Смерть – Áхита Нáаша Ти́мира, – вторые по силе Высшие; Следом шли Время – Уссхахкаáла – и Пространство – Áдхван Кха; За ними шествовали Дух – Мáнас Жáна – и Материя – Ранкáтва Прáкрити; Предпоследними вышли Судьба – Мáкхан Ахи́р Рáхна – и Случай – Áрхан Дакр Пáрхар; последними же были рождены на свет Сохранение – Кáрман Пáал Дхар – и Разрушение – Ахрáта Мáхарра Ракх. Двенадцать Высших было рождено Вечностью. Увидев детей, мать раскололась на осколки, которые были поглощены ее отпрысками.
Анарран Аху-Аэарап
«Гнозий. Великий философ, описавший Многомирие»
Шагая недалеко от тракта, путники завидели облако пыли над ленточкой дороги. Поняв, что к ним приближаются всадники, Ангил велел остальным спрятаться за деревьями, а сам присел за густым кустом, наблюдая за приближающимися фигурами воинов: волы тянули две повозки, нагруженные какими-то припасами, вокруг них скакали солдаты в полной экипировке, а спереди и сзади, на некотором расстоянии, скакали всадники в более легком обмундировании. У вторых были луки и одноручные мечи, а у первых – щиты, булавы, мечи и клевцы. Вглядевшись в гербы на их налатниках – черный коронованный лев на белом фоне, – лучник понял, что перед ним солдаты Леронны. Когда-то гербом был золотой коронованный лев на лазоревом поле – герб Леонарда, – но Киланна создала свой – серебряную звезду на черном поле; ее дочь Риуалла вернула дедова льва, но поле стало золотым, лев – красным, а серебряную звезду на черном поле она поместила в верхней правой четверти, не изменив ее цветов; Рамонис, захватив власть, избавился от символа матери и вернул льву Все пространство щита, окрасив его в противоположные Киланне цвета.
Всадник с луком заметил легкое шевеление в кустах и, накладывая стрелу на лук, скомандовал показаться. Ангил поднял руки вверх и вышел на дорогу.
– Кто такой? – отрывисто спросил солдат.
– Простой путник, – кратко ответил светловолосый Служитель.
– Охотник? – спросил тот, поглядывая на ненатянутый лук в руке Ангила.
– Да, но сейчас просто иду до ближайшего города. Напала на меня тут одна шайка – еле ноги унес.
– Где напали? сколько было?
– Пять-шесть голов; а напали там, – он указал на восток, – около дороги. Думаю, на вас даже не рыпнутся.
– Может и так… Один?
– Я… – Он заметил взгляд солдата, направленный в лес. – Не один.
– Кто там еще прячется?
– Жена и дочь.
– Пусть выйдут – не обидим.
Ангил позвал Лизу и Аду, – девушки вышли на дорогу и встали чуть позади него. Лиза уперлась взглядом в мыски своих ботиночек, а Ада вонзила взор прямо во всадника. Тут к ним подскакал мужчина в латном доспехе: на поясе в ножнах висел полутораручный меч, на шлеме развевался ярко-алый плюмаж, а панцирь был украшен гравировкой в виде бутона розы. «Главный», – понял Ангил. Ада посмотрела на жестокие глаза мужчины, а он уставился на нее и буквально раздел взглядом.
– Сколько? – пробасил он в шлем.
– Не продается, – возразил Ангил.
– Не ерепенься, дурень! – Солдат положил руку в латной перчатке на рукоять меча.
– Слушай, мужик, лучше продай, а то хуже будет, – искренне старался спасти ситуацию конный лучник.
– Ни за какие деньги! – отрезал светловолосый.
– Все, мужик, с меня хватит. Я хочу бабу – я ее получу. Обеих получу. – Меч тихо вышел из ножен.
– Что ты делаешь? – вознегодовал второй солдат.
– Никто не узнает. Это простой охотник, что нам за него сделают? Если спросят, скажем, что его, поди, бандиты прикончили.
– А девушки?
– Наиграемся и убьем, не страшно.
Повернувшись к Ангилу, солдат в латах увидел, что тот уже натянул лук и наложил стрелу на тетиву.
– Ты че это удумал? – Он пришпорил лошадь, но в этот же момент стрела пронзила воздух и вонзилась ему прямо в глаз.
Солдат рухнул с лошади на дорогу, подняв облачко пыли. Лучник в панике натянул лук, но свалился со скакуна, схватившись за древко стрелы, торчащее из груди, и сломал себе шею. Другие солдаты увидели двух павших товарищей и ринулись на Ангила и двух девушек. Трое из них не доскакали до цели, умерев от быстродействующего яда, проникшего в них через острия дротиков, которые пустил в воинов из духовой трубки Тайпан. Из леса выбежал Тарпан и врезался в пробегающих лошадей, сбив нескольких с ног, а Ангил пустил светло-зеленую стрелу в приближающихся всадников, и их окутали прочные лозы, не позволяющие сдвинуться с места. Лучник крикнул Аде и Лизе убегать в лес к Медверу, но девочку на бегу схватил один из всадников.
– Сегодня вечером мы с тобой повеселимся, – угрожал он. – А когда все наши с тобой закончат, я перережу тебе глотку и выкину твое бледное тельце в какой-нибудь… – прервался он, услышав рык дикого животного.
Повернувшись к лесу, мужчина увидел Медвера, бегущего на него. Со смехом солдат отпустил девочку и замахнулся своим шестопером, но мальчик прыгнул прямо на него и сбил воина с лошади. Ошметки его плоти летели во все стороны, он кричал и молил о пощаде, взывал к Единому Богу, дабы тот дал ему умереть быстро и без мучений, но Медвежонок продолжал рвать его живьем. Закончив, звереныш накинулся на струсивших воинов, пустивших коней подальше от Служителей. Медвер пронесся мимо Тарпана, вырубившего одного рыцаря, – тот проводил его удивленным взглядом из темноты своей маски. В грудь мальчику врезалась стрела, но не пробила кожу, а только разозлила его еще больше. Медвежонок нагнал всадников и прыгнул на отстающего.
Мужчина взвыл, но вскоре его безголовое тело встретилось с недружелюбной землей. Другой солдат пошатнулся от кинутой в него головы, а в следующее мгновение выл от боли, пока зверь рвал его голыми руками и вгрызался в его плоть сквозь слои одежды. Каждый всадник надеялся ускакать от этого чудовища, но их мечтам не суждено было сбыться. Конный лучник уже не оглядывался на далекие повозки, он гнал лошадь вперед, сопровождая приказы молитвой, слышал сзади тяжелое дыхание и дикое рычание. Небольшие пальцы сомкнулись на его плечах и раздробили кости, острые зубы впились в шею, вырывая куски мяса, горячая кровь хлестала из смертельной раны, но Медвежонок продолжал рвать… Последнее, что видел всадник – свои же внутренности, разбросанные вокруг, и покрытого кровью мальчика, продолжающего терзать его тело.
Медвер очнулся над изувеченным трупом солдата, не до конца осознавая произошедшее. Опустив глаза, мальчик понял, что с ног до головы покрыт еще теплой кровью убитых. По багровой щеке, набирая скорость, бежала хрустальная капелька слезы. Что он натворил? Убил много людей… как животное… Они молили о пощаде, но эти крики не могли пробиться сквозь плотную пелену ярости. Тот рыцарь схватил Аду… Медвежонок не мог позволить солдату сделать ей больно… Убивать – приказ гремевший в голове… Они пытались сбежать, надеялись выжить. Почему не дал им ускакать? Почему убивал? Зачем? Как смог себе это позволить?
Медвер упал на колени и выгнул содрогающуюся спину дугой – его выворачивало наизнанку. Стеклянные глаза мертвеца испуганно вперились в его затуманенные зрачки. Едкая желчь разъедала горло, все тело тряслось, конечности не слушались команд, мозг не желал обдумывать картину, представшую пред ним. Мальчик взвыл от давящего ощущения где-то в груди, ударил кулаками по дороге и повалился на спину. Перед ним стелилось небо: чистое и спокойное… противоположность тому, что происходит под ним. По небу иногда расхаживают отары облаков, ведомые солнцем-пастухом, гонимые морозом-волком, но там никогда не происходит убийство. Если когда-то Смерть дотянется до неба, Жизнь оставит свой пост и вскроет набухшие от старости вены. Там нет зла… а внизу оно побеждает… На земле Смерть постоянно борется с Жизнью – в этом все их существование. Они не соревнуются, нет, но без борьбы они не могут обойтись, в этом их сущность. Горькие слезы утраты смешиваются со сладкими слезами радости в общем сосуде. Эта смесь и есть цикл Жизни и Смерти. А где-то внутри этого цикла есть еще одна вещь, помогающая Жизни не проигрывать эту войну, – любовь. Любовь – это часть Жизни, ее суть, она имеет такую силу, которая сдерживает Смерть от последнего удара.
А он сейчас перевесил чаши весов. Вмешался в битву, в которой не нужен. Медвер вытянул руки и смотрел на них, не чувствуя их принадлежности к его телу. Это не его руки, не его тело, сознание, небо, земля, мир… все это – не его… Может, он умер в той таверне? Это все не может быть правдой!
Тень легла на него неподъемным полотном. Мальчик смог разглядеть громоздкую металлическую маску и закрыл глаза. Шмыгнув носом, он попытался прогнать мужчину, но тот почему-то не уходил.
– Уходи! – надрывно кричал Медвежонок. – Оставь меня!
– Отойди, – тихо сказал громиле Ангил и присел рядом с ребенком. – Мед, как ты?
Мальчик не ответил. Даже не шелохнулся…
– Пусть побудет наедине с собой.
Лучник удалился, уведя с собой Тарпана.
Медвер лежал в пыли, ощущая во рту металлический вкус крови, чувствуя ее въедливый запах, исходящий от трупа рядом, думая о себе самом и о том, что произошло за столь короткое время. Боль соседствовала с мерзкой щекоткой, тошнота одолевала даже с сомкнутыми веками, а мысли неслись горным ручьем, привнося всю грязь реальности в когда-то чистое озеро. За что ему это все? Это какое-то наказание? Почему он должен страдать?
С трудом поднявшись на ноги, мальчик медленно побрел к месту, где его ждали остальные. Бросив взгляд на Аду, он увидел, что девочка старается не смотреть на него, избегает его… боится… Лиза старалась улыбаться, но глаза выдавали все ее чувства. Тайпан и Тарпан не скрывали своего удивления, Ангил был ошеломлен, но старался этого не показывать. Медвежонок сел на траву, разглядывая руки убийцы. Это они трясутся или мир вокруг? Все двоилось в глазах, распадалось на тусклые полупрозрачные копии известной ему реальности. Пальцы погрузились в траву, утопая в ее незапятнанной зелени – так детство оскверняется взрослением. Перед ним нависают уставшие кроны деревьев, сквозь которые силится пробиться солнце; между веток ветром проносится белка… Он – убийца… животное… В этом его сила? Он умеет только жестоко убивать? И как управлять этим, если голову заполняет гнев? В деревне они нередко дрались, но Смерть… она оказалась куда страшнее глупых драк…
Мальчик закрыл глаза, обжигаемые солеными слезами и, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, лег на холодную землю. Трава колола открытые участки тела, пытаясь вернуть ему боль, которую он причинил другим.
– Мед… – тихо раздалось у самого его уха. – Ты как?
«Мне больно!» – хотел бы завопить он во все горло, но не смог даже разомкнуть губы. Ее голос ковырял рану, посыпал ее солью и поливал соком лимона. Да, Медвер спас девочку, но какой ценой? Ценой чужих страданий… Если бы он отпустил убегающих солдат, все кончилось бы куда лучше. Как минимум, они были бы живы.