Густав отправил в рот четвертую ложку варенья, глядя, как его подруга Кристин металась по комнате и заламывала руки. Ее юбка раскачивалась, словно колокол. Следом за Кристин металась стайка белых пуделей – при каждом шаге хозяйки то один, то другой успевал юркнуть между ее ног и сразу вставал на задние лапы. Без единой команды. У Кристин был талант к дрессировке. Густав вздохнул и проглотил пятую ложку варенья.
– Что значит, тебя выгнали?
– Значит, сказали больше не приходить, и я больше не приду.
– Но как? Как?!
– Ой, делов-то! Был на трапеции, должен был поймать Матильду и дальше ее бросить. Мне же только один трюк и доверили. А Матильда возьми и упади. Ты не переживай, – Густав отмахнулся, увидев округлившиеся глаза Кристин. – Там же сетка внизу. Жива-здорова.
– Как Матильда могла упасть? Может, ты ее неправильно схватил?
– Что?! Да как ты смеешь во мне сомневаться? Я же лучший в мире хвататель девушек на трапеции…
– Как же так! До Ночи Ножей всего неделя! – Кристин схватилась за голову и закружилась на месте.
– Не переживай, – Густав зачерпнул еще варенья.
– А я переживаю.
– Ну, так не переживай. Еще целая неделя, придумаю что-нибудь.
Густав повозил ложкой по дну розетки. Ну и что, что новое ремесло все минимум год осваивают. Большинство, конечно, всю жизнь в одном амплуа выступают. И прямо светятся от счастья – у них даже кожа на свету искрится. Но это если талант есть, а если нет… Это ничего, ничего. Разве он не самый быстро обучаемый артист во всем городе? Еще куча времени.
– Тебя же никуда не возьмут, – Кристин закрыла лицо ладонями. Псы накрыли передними лапами морды и заскулили.
– Кого не возьмут? – раздалось у двери.
В проем боком протиснулся Петер. Высокий, тощий как жердь, он нес перед собой лоток, завязанный ремнями на шее. С лотка на мир непрорезанными глазами взирала дюжина мертвых гипсовых лиц.
– Его не возьмут, – Кристин махнула рукой в сторону Густава. – А ты зачем маски сюда принес?
– Мы гуляем, чтобы клей скорее просох. Последняя партия к Ночи. Почему его должны куда-то брать?
– А мы дома сидим. Потому что кое-кому не нужно на репетицию, потому что кое-кого выгнали.
– Клей тебе в уши, – прошептал Петер и опустился на свободный стул. – Но ведь осталась всего…
– Неделя, неделя. Знаю. Я прекрасно умею пользоваться календарем, – Густав облизал губы. – Тоже мне, паникеры – хуже мадам Пророчицы. Да меня с руками оторвут! Я кем угодно стать могу, да вот хоть дрессировщиком.
Он схватил ближайшего пуделя за передние лапы и попытался заставить танцевать. Пес рыкнул, вырвался и отбежал к хозяйке.
– Ну и пожалуйста. Тогда жонглером, – Густав подкинул розетку, схватил со стола яблоко, подкинул и его, хлопнул в ладоши, пропустил розетку, попытался поймать ее у пола и получил яблоком по затылку.
Наступила тишина. Кристин с Петером переглянулись, опустили глаза, подняли их и снова встретились взглядами.
– Слушай, если у тебя нет времени чему-то научиться, – Кристин тоже присела, – ты можешь стать… фриком.
– Там ведь и делать-то ничего не нужно, – Петер поставил лоток на стол. Казалось, даже маски хмурились. – Просто ходишь среди гостей и веселишь их.
– Не беда, конечно! Дело-то обычное, взял и стал фриком. А деньги где на это взять?
Петер с Кристин опять переглянулись.
– Я откладывала деньги с прогулок с собаками. Петер – с масок. Мы могли бы тебе одолжить. У нас есть почти сто тысяч.
Петер выудил из холщовой сумки на плече потрепанную книжку из цирюльни.
Ага, давно с собой таскает. Когда сговорились? Никакой веры в лучшего друга! Густав надул губы и схватил брошюру, чтобы спрятать за ней обиженное лицо. Перед глазами запрыгали девушки с выращенными завитками рогов и розовым кустом вместо волос, мужчины с волчьими мордами и щупальцами вместо рук, кто-то непонятный с шестеренками вместо локтей и коленок.
– Мы на всякий случай просто, – прошептала Кристин. – Для перестраховки, чтобы из города не выгнали.
Повинуясь интонации ее голоса, один из пуделей подошел к Густаву и положил морду ему на колено.
– Вот! – Густав бросил буклет на стол и ткнул пальцем в страницу. – Выбрал.
– Крылья бабочки? – Петер глянул на страницу.
– Ага! Всего девяносто тысяч! В том году это был последний писк.
– Но, Густав, – Кристин опустила руку, и пудели бросились облизывать пальцы. – Это ведь для девушек.
– Я буду лучшим в мире… бабочком! Гвоздем Ночи Ножей!
Густав вскочил и бросился к туалетному столику Кристин. Там схватил шкатулку, высыпал на руку блестящие конфетти, что хранились там, и швырнул их в воздух. Искры кружились и на лету рассыпались на искры поменьше, пока совсем не растворились в воздухе.
– О, Густав, это ведь последние. С прошлой Ночи, – уголки губ Кристин сползли вниз.
– Не боись, будет у тебя килограмм конфетти. Я тебе десять тысяч килограммов принесу! На лету насобираю.
– В принципе, – Петер подвинул одну из своих одинаковых масок. – В прошлом году бабочки всем нравились.
***
Густав от нетерпения подпрыгивал у входа в цирюльню. Кристин и ее псы застряли на другой стороне улицы, пытаясь протиснуться сквозь плотный строй ходулистов. Петер уворачивался от иллюзионистов, пускавших искры, и прикрывал руками маски. Наконец трое людей и дюжина псов вбежали в темную приемную цирюльни и едва не столкнулись с самим цирюльником.
В кожаном коричневом фартуке и торчавшими из нагрудного кармана ножами он вел к выходу седую женщину с кошачьими ушами и усами.
– Как умываться помните? Четырнадцать раз в день. Да этообязательно, – придерживал он ее за лапку, но тут заметил свору пуделей. – Это что такое? К нам с собаками нельзя.