Редактируя судьбу

Нам иногда кажется, что мы все сами определяем в нашей жизни. Мы строим ее, как строители возводят здание – все заранее просчитано и выверено, чтобы оно не рухнуло от какой-то глупой ошибки. Как просто было бы, если бы жизнь подчинялась тем же законам! На самом деле это совсем не так или, как минимум, не совсем так. Мы можем стараться все предугадать, мы стелим соломку там, где, как нам кажется, можно расшибиться. Ах, если бы мы знали, как часто жизнь будет преподносить нам сюрпризы, и куда эти сюрпризы нас в итоге приведут!

Я хочу рассказать вам свою историю, потому что в ней все события – цепь случайностей, тех самых сюрпризов, которые, если вдуматься, и есть настоящая жизнь.

Этот полет не задался с самого начала. Я вообще не люблю ранние рейсы, когда из дому приходится выезжать затемно – ночь перед вылетом, как правило, бессонная, завтракать в пять утра глупо, а в аэропорту дорого. А тут еще и туман! Туман над Москвой – явление не редкое, но такой густой я просто не припомню. Все немногочисленные машины ехали с минимальной скоростью, потому что видимость была нулевая.

– Да не переживайте, – сказал таксист, – через пару часов рассосется.

Нет, не развеялся, так и лежал практически на земле теплым влажным покрывалом. Вылет отложили на полчаса, потом еще, и еще, и еще… Самолеты не могли сесть, все утренние рейсы задерживались, а пассажиры маялись в накопителе, прислушиваясь к объявлениям: «опаздывает», «отложен», «задерживается». Надолго не отойдешь, максимум в туалет или к автомату купить очередную чашку кофе или бутылку воды.

Только часам к девяти туман как бы нехотя приподнялся над землей и медленно, подгоняемый слабым ветерком, поплыл на восток, оставляя на всех поверхностях капли влаги. В итоге рейс задержали на два с лишним часа, что, в принципе, было даже не так и плохо в сложившихся обстоятельствах.

Соседкой по ряду оказалась молодая женщина с двумя детьми: годовалой девочкой и мальчиком лет трех. Славные глазастые израильские дети с черными кудряшками. Люблю таких, но только не тогда, когда они орут и прыгают в десяти сантиметрах от тебя. Дети тоже были утомлены долгим ожиданием, но, если девочка довольно быстро заснула на руках у матери, то ее брат, наоборот, возбудился невероятно и ни за что не хотел сидеть на месте. Его с величайшим трудом удалось усадить во время взлета, но, как только погасло табло «пристегните ремни», и парень был выпущен на свободу, он больше ни минуты не был в состоянии покоя. Он прыгал на кресле, пел во весь голос, пытался разговаривать со мной и с пассажирами заднего ряда. Ни на какие увещевания матери, попытки всучить ему планшет с мультиками, яблоко, что-то сладкое в яркой упаковке ребенок не реагировал. По-русски говорить с ним было бесполезно – ребенок родился в другой стране и, хотя летел от оставшихся в Москве бабушек-дедушек, как объяснила женщина, уже был чистым израильтянином. Расслабиться рядом с этим маленьким сгустком энергии было абсолютно невозможно. Моя соседка извинялась, но помочь ничем не могла – руки были заняты спящей дочерью. Было даже страшно представить, что будет, если малышка проснется и начнет плакать.

Когда принесли еду, он, казалось, заинтересовался содержимым подноса, и я попыталась накормить его, дав тем самым его матери возможность хоть что-то самой съесть. Не тут то было! Ни что из принесенного стюардессой малыша не прельстило. Он сначала просто отрицательно качал головой и отворачивался, а потом стал отталкивать мою руку. В результате весь поднос был опрокинут, мама крикнула ему что-то грозное на иврите, младшая сестра проснулась и заплакала, и он тоже заревел во всю мочь.

В такие минуты мне приходит в голову крамольная мысль, что, в общем-то, неплохо, что у меня нет своих детей. Я не очень представляю, как бы я повела себя на месте моей молодой соседки. Она же, сунув малышке бутылочку с молочной смесью, которую та старательно начала сосать, ограничилась словесным внушением, о смысле которого я могла только догадываться. Мальчишка некоторое время смотрел на нее, молча хлюпая носом, а потом заревел еще громче.

К нашему ряду подошла молодая симпатичная стюардесса. Видимо в учебных заведениях их учат справляться и не с такими ситуациями, как орущие трехлетние дети, а эта девушка явно была хорошей ученицей. Быстро оценив обстановку – разбросанную по всему проходу еду, плачущего ребенка и бессильную что-либо сделать мать, а также еще одного рядом сидящего пассажира, то есть меня, который пытался стереть салфеткой со своей одежды остатки того, что должно было стать завтраком – она предложила мне пересесть в другое место.

– Я посажу вас в бизнес-класс, там есть свободные места, только обслуживание будет такое же, как здесь. Вы там, хотя бы, отдохнуть сможете, – сказала она.

«Ну просто ангел, а не стюардесса! Впереди было еще пару часов полета, возможно, еще и вздремнуть успею», – подумала я.

Бизнес-класс был практически пустой: пара израильтян что-то живо обсуждала в первом ряду, молодой парень в третьем не отрывался от компьютера. Там мелькали какие-то красивые картинки, возможно, он готовил презентацию. В четвертом справа сидел мужчина средних лет. С левой стороны стюардесса посадила меня.

– Вам принести чай или кофе? – спросила она.

– Чай, пожалуйста.

– А мне, если не трудно, кофе, – попросил мужчина.

– Да, конечно, сейчас принесу.

Я пила чай с печеньем и думала о том, что мне предстоит сделать в Тель-Авиве. Возможно, это и не займет много времени, и я смогу вернуться домой недели через две, максимум три. Можно было бы, конечно, совместить дела с отдыхом, с какой-нибудь экскурсионной программой, ведь не буду же я занята делами целый день, но смотреть ничего не хотелось. Вообще не хотелось ехать туда, в этот город, слишком уж противоречивые чувства он в мне вызывал. Но дело есть дело, я и так откладывала эту поездку столько, сколько могла. Поэтому решила, что не стану ничего загадывать: как пойдет, так и пойдет. Может быть, аппетит придет во время еды, и мне все же захочется съездить в Иерусалим, или на Мертвое море. Время для решения есть, на работе я взяла полноценный двухнедельный отпуск, но я всегда могу удаленно делать редактуру и посылать им уже готовые файлы. Все-таки на дворе уже двадцать первый век!

Закрыв глаза, и представила себя в чужом городе, в котором у меня нет ни единого знакомого. Очень неприятное чувство, но, если надо будет работать удаленно, то отсутствие знакомых – это плюс, а не минус, никто не отвлекает. Меня, правда, и в Москве никто не отвлекает. Аня, лучшая и единственная подруга, занята своими делами и своей семьей. Мама живет теперь в дальнем Подмосковье, они с отчимом воплощают его давнюю мечту об оседлой жизни. Отставной военный, он всю жизнь хотел дожить до пенсии и завести свой дом на природе, где можно будет выращивать огурцы с помидорами, квасить капусту в деревянной бочке и завести наконец овчарку, чтобы она этот дом охраняла. Конечно, можно сказать, что все это не тянет на настоящую мечту, но, если подумать, то чем это хуже мечты о каком-нибудь «Ламборджини» или яхте? Отчим всю жизнь кочевал по военным городкам, жил в общежитиях или скромных панельных хрущевках. Он никогда не мог позволить себе всего этого, а теперь, когда вырастил и поднял на ноги двоих детей, овдовел, вышел на пенсию, то начал все с самого начала. Построил большой просторный дом, разбил огород, посадил розы. Они оба счастливы, и он, и моя мать, вполне городская женщина, которой тоже понравилось жить в поселке. Она сказала мне как-то, что уже всеми благами городской цивилизации вполне сыта, а, если вдруг заскучает по театру или выставке, то Паша ее привезет в Москву на пару дней, благо ехать недалеко. Счастливая старость! Заботливый муж рядом, хозяйство, которое требует и умения, и времени, да и соседи попались вполне нормальные, культурные. Когда я к ней приезжаю на праздники или выходные, то собирается большое застолье таких же, как они, бодрых пенсионеров. И разговоры интересные, и песни под гитару, а не под гармошку. И чем это хуже моей столичной одинокой жизни?

– Вы, что-то загрустили. Хотите выпить?

– Что? – я открыла глаза и смахнула слезы. Оказывается, я плакала. Совсем нервы ни к черту!

– Хотите выпить? Иногда это помогает, – сосед показал мне початую уже бутылку коньяка. – У меня тут и стакан чистый есть.

– А вы, я вижу, уже что-то празднуете?

Я была рада, что он не стал допытываться, по какому случаю слезы, ведь я, даже если бы и хотела, то не смогла бы ответить.

– Я всегда пью во время полетов. Летать боюсь, а коньяк малость отвлекает. Так налить?

– Давайте немного, – согласилась я.

Он протянул мне через проход стакан, примерно на треть заполненный янтарной жидкостью.

– Коньяк хороший, я в этом толк знаю.

– Я не сомневаюсь. Спасибо. А что, действительно боитесь летать на трезвую голову?

– Да, и даже не стесняюсь в этом признаваться. А знаете, сколько таких, как я? Тысячи! По статистике пятнадцать процентов взрослого населения страдает аэрофобией, я уточнял.

– Не думала, что так много, – созналась я, – но вы уверены, что алкоголь – это лучший способ борьбы с этим страхом?

– Может и нет, но другого я как-то не придумал.

– А пробовали читать или кино смотреть?

– Не помогает.

– Часто летаете?

– Да, иногда приходится.

– Спасибо за коньяк, – сказала я, проведя дегустацию, – действительно хороший.

– Полегчало?

– Думаю, что да.

– Ну вот, а говорят, что пить вредно. Врут? – улыбнулся он.

– Врут, – согласилась я. – Особенно когда речь идет о таком благородном напитке.

– Вот и я так считаю. Смотришь американские фильмы – они там стакан из рук вообще не выпускают, и никакого алкоголизма.

– Ну, это вы, конечно, не правы. Алкоголиков там тоже хватает. Да, как и везде, я думаю. Искать решение проблем на дне бутылки – не только наша национальная черта.

– Вы меня немного успокоили.

– Но учтите, будете часто летать – сопьетесь, – засмеялась я.

– Нет, я думаю, что уже не успею.

– Алкоголизму все возрасты покорны, и вы еще вполне можете привыкнуть.

– Спасибо, доктор, что предупредили, придется бросить пить и перейти на более сильные наркотики.

– Ну, как знаете… Но только, может быть, нужно подумать о выборе другого вида транспорта?

– Возможно. Или просто летать в хорошей компании. Мы вот с вами сидим, разговариваем, и я даже забыл, что мне страшно.

– Ну, эксперимент не совсем чистый, ведь мы с вами уже пол бутылки выпили за разговором.

– И это, конечно, но, тем не менее, есть над чем подумать.

Вот так за приятным ничего не значащим трепом прошел остаток пути. Самолет приземлился в аэропорту Бен-Гуриона, бизнес-класс как обычно выпустили в первую очередь, а мне нужно было еще забрать ручную кладь из верхней полки, так что я не торопилась к выходу – не хотелось толкаться, и я спокойно дожидалась, когда все покинут салон. Меня никто не встречал, и торопиться мне было некуда. В сумке лежал адрес, который я должна была показать таксисту, а все деловые встречи были у меня намечены на завтрашнее утро.

Я медленно шла к ленте выдачи багажа, когда кто-то дотронулся до моего плеча – мой недавний собеседник.

– Простите, что в суете не успел с вами попрощаться, – сказал он. – Меня, кстати, зовут Евгений Иванович, – он протянул руку.

– Очень приятно, я Александра, – я пожала протянутую руку.

– Я хотел вас поблагодарить за приятную беседу, Александра. А куда вы сейчас?

– В каком смысле?

– Я бы хотел вас подвезти, у меня здесь машина.

– А, так вы здесь постоянно живете?

– Нет, просто у меня заказана машина, я всегда так делаю. Так куда вас отвезти?

– Мне, право, неудобно. Я возьму лучше такси. Вы меня своим дорогущим коньяком поили, а теперь еще и домой собираетесь отвозить.

– Если честно, то я хотел еще и на ужин вас пригласить, если вы не сочтете это совсем уж большой наглостью.

– Евгений Иванович, да бросьте вы, ну какой еще ужин?

– Самый обычный ужин в ресторане, никакой романтики, одна сплошная еда. Вы же должны питаться?

– Это да, но я разве похожа на человека, которого после часа знакомства можно пригласить в ресторан?

– Я не очень понимаю, что именно вы имеете в виду, но думаю, что очень даже похожи.

– И считаете, что я соглашусь?

– Надеюсь. Я обещаю вести себя совершенно прилично.

Хотелось спросить его, зачем тогда приглашать женщину в ресторан, если ты не собираешься за ней приударить, но это можно было бы расценить как заигрывание, а я совершенно не собиралась с ним заигрывать. Не то, чтобы он был мне неприятен, скорее наоборот. Высокий, очень худой, с густыми, но уже изрядно поседевшими волосами, он выглядел лет на шестьдесят. Резко очерченные скулы и глубокие морщины добавляли года, и его можно было бы принять за старика, если бы не взгляд темно серых глаз, насмешливый и совершенно молодой. Этот взгляд сбивал с толку, и, глядя в его глаза, вполне можно было представить, что мужчина готов поухаживать за понравившейся женщиной, и что возраст этому не помеха.

Появились чемоданы нашего рейса, и меня неприятно кольнуло, что он даже не попытался помочь мне снять мой довольно увесистый багаж с движущейся ленты. К нему подошел человек много его моложе, крепкого телосложения, тихо сказал что-то, тот кивнул, показал на красивый и явно дорогой чемодан, который делал уже не первый круг по ленте, и пошел в сторону выхода, жестом пригласив меня следовать за ним. Мужчина взял его багаж и двинулся за нами. Телохранитель, поняла я, значит мой собеседник из важных шишек. Хорошо бы отделаться от его помощи и уж, тем более, от приглашения на ужин, но я никак не могла придумать, как отказаться, не обидев его. Ведь он делает это совершенно искренне, не хочется обижать человека.

Мы подошли к черному «Ланд Роверу», телохранитель открыл машину, положил в багажник сначала чемодан Евгения Ивановича, свою сумку, а сверху мой чемодан. Ручную кладь я ему не отдала – никогда не расстаюсь с самым ценным.

– В какую гостиницу вас отвезти? – спросил Евгений Иванович.

– Не в гостиницу. Вот сюда, – я достала из сумки распечатку письма от адвоката, где был указан адрес квартиры, которую я унаследовала.

Телохранитель вбил его в навигатор и через пару минут мы уже ехали в нужном направлении.

– Так во сколько Володе можно за вами заехать? – спросил Евгений Иванович, когда мы свернули на нужную улицу и остановились около указанного в адресе дома. Я не помнила, чтобы давала согласие на ужин, но его это совершенно не волновало.

– Давайте в шесть, мне завтра рано вставать, – сказала я.

– Отлично, у меня тоже на завтра назначены дела. Дайте ему номер вашего телефона, он позвонит, когда подъедет. До встречи.

Я послушно, как под гипнозом, продиктовала водителю номер своего телефона.

Машина тронулась еще до того, как открылась дверь подъезда.

Квартира была на восьмом этаже. Никакой прихожей, сразу от двери попадаешь в большое, залитое светом пространство со стеклянной торцевой стеной: гостиная, столовая, кухня, мастерская. В этой комнате-трансформере было метров тридцать-тридцать пять, но она казалось необъятной из-за открывающегося из окна вида на небо, зелень, небольшие индивидуальные дома в три этажа максимум, крыши которых скрывались разросшимися кронами деревьев. Этот простор был необъятен, ни единого высокого здания перед глазами. В квартире было еще две спальни и санузел, но я понимала, что именно вид из окна так привлекал его хозяйку в этом жилище – она себя в нем ощущала «королем горы», как в детской игре, когда тебе в честной схватке удается отвоевать самое высокое место. Дивное чувство!

Я подошла к этой стеклянной стене, обращенной на запад. У моих ног лежала незнакомая страна. «Ну что ж, владей, прими с благодарностью этот последний подарок!» – сказала я себе, но внутри все сопротивлялось. И не проходило чувство недоумения, возникшего в тот момент, когда я впервые об этом подарке узнала.

Как сейчас помню этот день, хотя он был уже больше трех месяцев назад. Я сидела в издательстве и в очередной раз пыталась распутать клубок сбивчивых мыслей автора очередного будущего «бестселлера» и вплести их в полотно повествования. Раздался телефонный звонок. Номер был длинный, и код страны начинался на цифру девять. Остальное я не разобрала.

– Простите, я говорю с Александрой Шварц? – спросил женский голос.

– Да, это я.

– Я боюсь, что у меня для вас есть плохие новости.

– Какие еще плохие новости? Если вы хотите сказать, что у меня украли с карточки все деньги, и теперь я должна ее срочно заблокировать, то учтите, что я на такие вещи не ведусь, – грубо сказала я и нажала отбой.

Телефон зазвонил опять, но я решила больше не реагировать. После нескольких гудков он замолчал. Пришел сигнал принятого сообщения.

«Пожалуйста, поднимите трубку, это касается вашей сестры Елены»

Вам меня не провести, у меня нет никакой сестры, я единственный ребенок, и даже подруги нет с таким именем. Только…

Телефон опять зазвонил, код девять, семь, два. Израиль!

Голос в трубке видимо понял, что нужно говорить по существу, иначе я завершу звонок.

– Вы знаете Елену Шварц?

– Да, это сестра моего покойного мужа, – ответила я.

– Тогда боюсь, что у меня плохие новости, – повторила женщина, – она вчера скончалась и просила с вами связаться.

Как профессиональный редактор, я оценила парадоксальность этой фразы: как она могла просить со мной связаться, если умерла.

– Зачем? – спросила я, хотя сразу поняла полнейшую глупость своего ответа. Это слово просто вырвалось, ведь я так старалась забыть о Лене после смерти Андрея, и, казалось, вполне в этом преуспела. – Простите, я не знала, что она болела. Вы, наверное, хотите, чтобы я позаботилась о похоронах? Я, конечно, все оплачу.

– Нет, не волнуйтесь, она все оплатила заранее. Но перед смертью просила, чтобы мы вас оповестили, а также просила предупредить, что вам будет звонить ее адвокат. Я работаю в больнице, это моя работа всем звонить.

– Да, спасибо, простите, я просто растерялась. Я не поняла, при чем тут адвокат?

– Я не в курсе, думаю, что по поводу наследства. Еще раз примите наши соболезнования.

Женщина положила трубку. Я сидела совершенно оглушенная, никак не могла связать концы с концами в этой истории. Мой муж умер девять месяцев назад, и тогда я видела его сестру в последний раз. Она прилетела на похороны, выглядела ужасно, но это было совершенно понятно, ведь она потеряла самого близкого ей человека. Мы тогда с ней не сказали друг другу и двух слов. Я винила ее в смерти Андрея, и сказала бы ей об этом, удостой она меня разговора, но она ко мне даже не подошла. Стояла отдельно от всех, черный кружевной шарф покрывал голову и частично скрывал ее лицо, да у меня и не было желания ее разглядывать. После похорон я ее не видела, как мне сказали потом мои друзья, после прощания она сразу же села в такси и уехала. Ну и скатертью дорога! Значит, она уже была больна? Или потом заболела? Или вообще…? Но совершенно очевидно, что она знала, что умирает и все приготовила, сделала все распоряжения, оказалась не такой уж неприспособленной к жизни, как считал мой муж. Но что ее адвокату от меня надо? Денег у нее не было, только квартира. Квартира? Господи, она мне оставила свою квартиру? Мне? Ведь мы ненавидели друг друга. Нет, такого быть не может!

Может. Оказывается, все может быть, и вот сейчас я стою около ее окна и смотрю на ее город, а завтра встречаюсь с ее адвокатом, чтобы подписать соответствующие бумаги. Лены больше нет, и теперь этот вид принадлежит мне, и именно мне предстоит решить, что со всем этим делать.

Будучи профессиональным редактором, я привыкла искать логику в действиях героев литературных произведений и следить за тем, чтобы авторы эту логику не нарушали. Сейчас я совершенно не могла понять, почему я оказалась наследницей этой недвижимости. Ведь она могла оставить ее какому-нибудь фонду, приюту домашних животных, да мало ли на свете благотворительных организаций, с удовольствием принявших этот ее дар.

Мы при жизни терпеть друг друга не могли, и вдруг она делает мне такой невообразимый подарок. А ведь я Шварц только по мужу, и не имею к этой стране никакого отношения. Что это? Компенсация тех денег, которые Андрей давал ей и матери, когда был жив? Не думаю, ведь он всегда их содержал, с того самого момента, как стал зарабатывать. Они обе принимали это, как должное. Трудно представить, что у нее перед смертью вдруг проснулась совесть, и она решила возместить мне те деньги, которые мой муж отрывал для них от нашего семейного бюджета. Да и знала она, что я нормально зарабатываю и не нуждаюсь в ее деньгах. Но тогда зачем? Знак последнего примирения? Возможно, она тоже понимала, что, не сорвись он тогда больной в очередной раз спасать ее от проблем, которые вполне могли подождать его выздоровления, не умер бы он так нелепо от пневмонии в свои сорок пять. Но тогда что же? Она считает, что таким образом может компенсировать мне потерю мужа? Нет, она была кем угодно, но точно не дурой, она не стала бы мерить жизнь любимого человека деньгами. Нет, этот ее жест означает что-то другое, но что?

Этот ребус мне еще предстояло решить, а сейчас нужно было обжиться в этом незнакомом мне мире, купить какую-то еду, посмотреть, есть ли постельное белье, мыло, туалетная бумага. Я начала исследовать квартиру и писать список вещей, которые необходимо купить, хотя и не представляла, на какое время я сюда приехала. Возможно, что завтра адвокат скажет мне, что одной моей подписи достаточно, что я могу вечером садиться в самолет и лететь в Москву, а он завершит дела и вышлет мне соответствующие документы. Но может быть и другой вариант, когда мне придется самой ходить по инстанциям. Этот вариант представлялся мне наиболее вероятным, учитывая то, что я слышала от Андрея про израильскую неторопливую бюрократию. А от того, как пойдут дела, зависело то, какие продуты и в каких количествах нужно закупать. Да, не люблю я такой неопределенности!

Холодильник совершенно пуст, все кухонные ящики тоже. Но в туалете запас бумаги, жидкое мыло, шампунь. Если кто-то здесь убирался после ее смерти, то почему забрали только съестное? А если это сделала она сама, то значит, она, уходя в больницу, знала, что оттуда не вернется, и что я не потороплюсь приехать. Вот и выбросила все сама, чтобы ничего не протухло, и мыши не завелись. Я представила человека, таким образом готовившегося к своей смерти, и мне стало не по себе.

Что-то во всем этом не рифмовалось с тем образом моей золовки, который сложился за девять лет нашего с Андреем брака. Он всегда объяснял мне, что она очень плохо приспособлена к реальной жизни, к общению с бюрократией, что не умеет сама принимать решения, что в бытовых вопросах она хуже малого ребенка. Тогда кто все это сделал? Кто очистил кухню? Кто завел адвоката и написал завещание? Кто оплатил свои похороны? Кто озаботился, чтобы я узнала о ее смерти?

Это мог сделать только человек, отлично умеющий все продумывать и организовывать. Я подумала, как Андрей удивился бы, узнав, что его сестра на такое способна. А может он знал и только мне объяснял, что она страшная неумеха, не способная без него прожить? Может быть, ему нужно было, чтобы я в это верила и не сопротивлялась, когда он мчался к сестре по первому ее зову? Интересная мысль! Сейчас этого уже не узнаешь, но все возможно, ведь связь между близнецами – дело тонкое. Говорят, что они неразрывны, не могут жить друг без друга в самом буквальном смысле. Я не могу винить его за то, что он в ней нуждался, может быть, больше, чем во мне. Пусть по-другому, но ему реально было плохо, когда он ее долго не видел, особенно если вбивал себе в голову, что у нее проблемы. Он просто места себе не находил и срывался к ней, несмотря ни на какие уговоры и увещевания с моей стороны. Нам, не-близнецам, их не понять!

Супермаркет оказался очень близко, практически за углом. Ну, не супермаркет, конечно, а так, лавочка местного значения. Ассортимент бедненький, но все необходимое для того, чтобы не умереть с голоду, есть: чай, кофе, хлеб, какие-то молочные и мясные продукты. Я с интересом рассматривала упаковки и пыталась догадаться, что в них находится – ни единого названия на английском, сплошной иврит, будь он неладен! Купив самое необходимое, вернулась домой, вскипятила чайник и с чашкой кофе села на низкий диван.