Харуто. Том 1. Книга 1

Он не спросил, что случилось. Просто поднял меня и отнёс домой. Но на пороге остановился и тихо сказал:

– Ты пошёл по её пути. Но помни: сила без понимания – это не дар. Это проклятие.

Я не ответил. Я не мог. Потому что впервые за всю свою жизнь я понял, что мама не просто лечила травами и знала легенды. Она была частью чего-то большего. И теперь это "что-то" коснулось и меня.

А ветер всё ещё молчал.

Там куда не долетает ветер

Старейшины собрались через три дня после того, как я впервые использовал магию у могилы мамы. Я не знал, что они заметили выжженный круг вокруг меня, но, видимо, слухи разнеслись быстрее, чем ветер с гор. Я сидел в углу хижины, притворяясь, что читаю старый свиток с травами, но на самом деле прислушивался к каждому слову за стеной.

– Он слишком силен, – говорил старейшина Такахаси, его голос дрожал, как будто он боялся, что я услышу. – Слишком рано. Такая сила в таком возрасте… это неестественно.

– Его мать была связана с духами, – добавил старейшина Мори, женщина с лицом, изборожденным морщинами, как кора древнего дерева. – Она пыталась примирить два мира, но за это поплатилась жизнью. А теперь это проклятие перешло к сыну.

– Мы не можем держать его здесь, – сказал третий, старейшина Судзуки, самый молодой из них, но с глазами, полными усталости. – Он не контролирует свою силу. Вчера утром у Ито пропали все куры – просто исчезли в воздухе. А у Кавасаки цветы в саду расцвели черными. Это не совпадение.

Отец молчал. Он стоял у очага, спиной к ним, глядя на пламя. Я видел, как его плечи напряглись, как сжались кулаки, но он не сказал ни слова. Только кивнул – один раз, коротко и тяжело.

– Это лучшее, что мы можем сделать, – наконец произнес он, не оборачиваясь. – В долине он будет в безопасности. Там есть монахи, которые поймут его. А здесь… здесь он будет только напоминанием о том, чего мы боимся.

Когда старейшины ушли, я вышел из укрытия и подошел к отцу. Он все еще стоял у очага, и в его глазах отражалось пламя – не теплое и уютное, как обычно, а холодное, как зимний рассвет.

– Ты тоже хочешь, чтобы я ушел? – спросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Он медленно повернулся ко мне. В его взгляде не было гнева, не было раздражения – только усталость и что-то еще, что я не мог понять тогда. Позже я узнал, что это была вина.

– Я хочу, чтобы ты выжил, – сказал он тихо. – Здесь ты не сможешь. Не сейчас. Люди боятся того, чего не понимают. А твоя сила… она пугает их. И чем больше ты будешь здесь, тем сильнее станет их страх. А страх, Харуто, – это семя ненависти.

– Почему? – спросил я, хотя уже знал ответ. – Почему я такой?

Он положил руку на мою голову, как делал, когда я был маленьким. Его ладонь была шершавой от работы, но теплой.

– Потому что ты – не просто мальчик, Харуто. Ты – мост между мирами. И некоторые мосты слишком опасны для тех, кто их строит… и для тех, кто по ним идет.

Он подошел к сундуку в углу и достал оттуда меч – тот самый, что всегда висел над очагом. Я никогда не видел его вблизи. Рукоять была потемневшей от времени, но на ней все еще можно было разглядеть узор – ветвь сакуры, оплетающую клинок. Огонь отразился в металле, и на мгновение мне показалось, что меч дышит.

– Возьми это, – сказал он, протягивая мне оружие. – Оно защитит тебя в пути.

– Но ты же говорил, что мечи не для игры, – прошептал я.

– Это не игра, – ответил он. – Это начало. И помни: меч – это не только оружие. Иногда он становится щитом для тех, кого ты любишь.

Я взял меч. Он был тяжелее, чем я ожидал, но в его тяжести чувствовалась не угроза, а обещание. Обещание, что я вернусь. Что я найду ответы. Что я пойму, зачем ветер говорит только со мной.

А может, просто обещание, что я не забуду, откуда пришел.

Там куда не долетает ветер

Часть 10

Я уходил на рассвете. Отец проводил меня до края деревни и остановился у границы – там, где тропа уходила вниз, к долине, а за спиной оставались горы, будто стражи, что веками оберегали Кадзэно Хакуба от чужого мира. Ветер был тихим, почти незаметным, но я чувствовал его – он касался моих щек, словно прощался.

– Помни, что я тебе говорил, – сказал отец, не отводя взгляда от моего лица. Его голос был твердым, но в нем слышалась дрожь, которую он пытался скрыть. – Не становись мечом, стань щитом.

– Но ты же дал мне меч, – возразил я, прижимая рукоять к груди. Она была теплой, будто жила собственной жизнью.

– Потому что иногда щит должен стать мечом, – ответил он. – Ты поймешь, когда придет время.

Он обнял меня – впервые за долгое время. Его объятия были крепкими, как корни того самого дуба, под которым я с Сорой проводил детство. И в этот момент я почувствовал, как дрожат его руки. Не от страха. От боли. От того, что он отпускал меня в мир, который сам когда-то покинул ради защиты нашей деревни.

– Я вернусь, – пообещал я, хотя сам не знал, правда ли это.

– Я буду ждать, – сказал он. – Но помни: ветер говорит не только здесь. Он говорит везде. Ты только научись его слушать.

Я пошел по тропе, ведущей в долину, не оглядываясь. Я знал, что если обернусь, то не смогу уйти. Каждый шаг отдалял меня от дома, от детства, от всего, что я знал. Но в груди горел огонь – не гнев, не страх, а что-то большее. Жажда понять. Жажда увидеть. Жажда услышать то, что молчало за горами.

И все же, когда я добрался до поворота, где тропа исчезала за выступом скалы, я остановился. Сердце стучало так громко, что, казалось, заглушало даже шелест листьев. Я обернулся.

Отец все еще стоял на том же месте, смотря мне вслед. Он не махал, не кричал – просто стоял, как будто впитывал мой образ в память, чтобы хранить его, пока я не вернусь. И ветер, поднявшись с гор, донес до меня его слова – тихие, но четкие, как колокольный звон в утренней тишине:

– Свет и тьма разошлись, но вопросы в сердце остаются.

Я не знал тогда, что это были его последние слова ко мне.

Я не знал, что через месяц придут вести о том, что отец погиб в стычке с духами, пытаясь защитить деревню от того, что он называл «тенью, что вернулась».

Я не знал, что меч, который он мне дал, поглощает эмоции и требует цену за каждую каплю силы – цену, которую я еще не был готов платить.

Я знал только одно: если ветер может долететь туда, значит, и я смогу.

Горы скрывают путь,

Но сердце знает дорогу,

Ветер нес меня.

Глава 2: Когарэби

Часть 1

Я шёл по тропе, не оглядываясь. Ветер за спиной шептал что-то, но я не хотел слушать. Каждый шаг отдалял меня от дома, от детства, от всего, что я знал. В кармане тяжелел меч отца – не просто оружие, а обещание, которое я ещё не понимал.

Тропа вела вниз, к долине, где, по словам старейшин, жили монахи, способные научить контролю над силой. Я не знал, верить ли им. Всю жизнь меня учили бояться того, что не понимаешь, а теперь просили идти к незнакомцам и довериться им.

Солнце поднялось выше, и тени от деревьев стали короче. Я вспомнил слова матери: "Сила без понимания – это как меч в руках слепого. Он ранит всех – и врага, и себя." Тогда я не понял её. Теперь – тоже.

Но что-то изменилось. Внутри меня будто образовалась пустота – не от горя, не от страха, а от осознания, что я больше не принадлежу тому миру, который остался за спиной. Даже ветер, который раньше говорил со мной, теперь молчал. Или, может, это я перестал слушать.

Тропа уходила вглубь леса, где деревья стояли так близко друг к другу, что их кроны сливались в единый зелёный свод. Воздух здесь был плотным, насыщенным запахом хвои, влаги и чего-то древнего, что не имело названия. Я шёл медленно, ощущая каждую ветку под ногами, каждый камень, каждую перемену ветра. Это было не просто путешествие – это было испытание. Испытание моей решимости, моей веры, моей способности идти вперёд, даже когда путь неясен.

Иногда мне казалось, что за мной кто-то следует. Не человек – что-то большее. Тень, которая не отбрасывает света. Я оборачивался, но за спиной была только тишина. Только шелест листьев и далёкий крик птицы. Но чувство не исчезало. Оно росло, как корни под землёй, незаметно, но неумолимо.

К полудню я добрался до первого перевала. Здесь тропа раздваивалась: одна ветвь уходила вглубь леса, другая – вдоль скального уступа. Я остановился, не зная, куда идти. Ветер здесь стих, и тишина была такой густой, что я слышал собственное сердце.

Именно в этот момент я почувствовал – не боль, не страх, а странное напряжение в воздухе, будто сама реальность задержала дыхание. Я обернулся. Никого. Только деревья и камни. Но чувство не исчезло.

Я достал меч отца. Его рукоять была тёплой, почти живой. Когда я коснулся пальцами потускневшего узора на ней, в груди вспыхнуло странное ощущение – как будто кто-то позвал меня по имени.

– Кто здесь? – спросил я, хотя знал, что ответа не будет.

Но ответ пришёл. Не словами, а ветром. Он поднялся с гор, тихий и настойчивый, как голос из прошлого. И в этом ветре я впервые услышал не шёпот, а предупреждение.

"Он голоден", – казалось, говорил он.

Я не знал, что это значит. Но я знал одно: путь, на который я вступил, уже не имел возврата.

––

Глава 3: «Лунный цветок»

Часть 1: Приказ в тишине

Раннее утро окутало академию Кадзэно Хакуба тонкой дымкой тумана, будто сам мир затаил дыхание в ожидании чего-то неотвратимого. Солнце ещё не поднялось над горизонтом, но его первые лучи уже касались вершин холмов, окрашивая небо в бледно-розовый оттенок. Воздух был прохладен, наполнен запахом влажной земли и свежескошенной травы – всё, как обычно. И всё же… что-то было не так.

В главном зале тренировочного корпуса, где обычно звенели клинки и раздавались команды, царила неестественная тишина. Ни одного ученика на площадке. Только пятеро – Харуто, Аяме, Такэру, Миюки и Рин – стояли в строю перед высокой деревянной дверью, за которой их ждал Сэнсэй Такэда.

Он вышел без предупреждения. Его шаги не слышались – только лёгкий шелест ткани его чёрного мундира. На плече – знак Кураторского Совета: серебряный глаз, смотрящий сквозь завесу времени. Но взгляд Такэды был не холоден, как у чиновников. В нём читалось нечто большее – тревога, скрытая под маской спокойствия.

– Подойдите ближе, – произнёс он, и голос его прозвучал тише, чем обычно.

Герои переглянулись. Такэда никогда не вызывал их в таком порядке. Обычно задания раздавались на площадке, при всех, с громкими объяснениями и демонстрациями. Сегодня же – секретность. Изоляция. Это уже говорило само за себя.

Он развернул свиток. Бумага была плотной, пропитанной благовониями, края опечатаны воском с символом Совета. Герои узнали его – печать «Сердца Деревни». Такую использовали только в чрезвычайных случаях.

– Ваше задание, – начал Такэда, – защитить редкий Лунный цветок в Запретном Ущелье. Цветок – не просто растение. Он – символ надежды для деревни. Его утрата приведёт к эпидемии. Без его энергии наши целители не смогут исцелять лихорадку, которая уже унесла десятки жизней на южных границах.

Он замолчал. И в этой паузе каждый из героев почувствовал, как что-то внутри сжалось.

Харуто опустил взгляд на Когарэби, который висел у него на поясе. Меч, обычно тихий и спокойный, теперь слегка вибрировал – не громко, но ощутимо, как пульс. Лезвие мерцало тусклым оранжевым светом, будто откликаясь на невидимую угрозу. Харуто знал: меч не ошибается. Он чувствует то, что люди скрывают даже от самих себя.

– Запретное Ущелье? – тихо повторила Аяме. Её пальцы машинально коснулись лука Цукихана, прислонённого к спине. – Это же зона, закрытая после инцидента с духами два года назад…

– Именно, – кивнул Такэда, не глядя на неё. – И поэтому задание поручено вам. Вы прошли все базовые испытания. Вы – лучшие из новичков.

Но Аяме не сдавалась. Её глаза, обычно мягкие и задумчивые, теперь стали острыми, как лезвие.

– Задания такого уровня не дают новичкам, Сэнсэй, – сказала она, и в её голосе прозвучала не дерзость, а тревога. – Даже старшие отряды не ходят туда без сопровождения магов-хранителей. Что-то не так.

Такэда медленно поднял на неё взгляд. На мгновение в его глазах мелькнуло что-то – сожаление? Стыд? – но он тут же скрыл это за маской командира.

– Совет считает, что вы справитесь. И я… верю в вас.

Но Харуто услышал паузу между «считает» и «верю». Он знал Такэду слишком хорошо. Сэнсэй не верил. Он надеялся. И это было страшнее любого приказа.

– Мы выдвигаемся через час, – закончил Такэда. – Возьмите всё необходимое. Травы, оружие, защитные амулеты. И… не задавайте лишних вопросов.

Он развернулся и ушёл, оставив их одних в зале, где тишина теперь казалась гнетущей, почти живой.

Миюки первой нарушила молчание:

– Травы я соберу. Но… если духи вернулись, обычные зелья не помогут. Нужны редкие – те, что растут только под полной луной.

– Я создам иллюзии для маскировки, – добавила Рин, её голос был спокоен, но пальцы дрожали. – Но если там… то, о чём ходят слухи… мои техники могут не сработать.

Такэру молча проверил щит Сэйтен. Руны на его поверхности слабо светились – признак того, что магия вокруг напряжена.

– Мы должны идти, – сказал он наконец. – Если деревня в опасности, выбора нет.

Харуто не ответил сразу. Он смотрел на Когарэби. Меч всё ещё вибрировал. И в этот момент он вспомнил слова отца, сказанные много лет назад, в ту ночь, когда ушёл из деревни:

«Не становись мечом. Стань щитом.»

Но что, если щиту придётся стать мечом? Что, если приказ – ловушка? Что, если их посылают не спасать цветок… а проверить, насколько они готовы умереть?

– Мы пойдём, – сказал Харуто, поднимая голову. – Но будем готовы ко всему. Даже к тому, что Сэнсэй не сказал.

Аяме кивнула. В её глазах не было страха. Только решимость.

– Потому что если мы не вернёмся… никто не узнает правду.

За окном ветер усилился. Туман начал рассеиваться, но небо оставалось тяжёлым, будто нависшее над землёй. Где-то вдалеке, за горами, начиналось Запретное Ущелье. И в его глубине, под светом луны, распускался цветок, который помнил каждую душу, коснувшуюся его лепестков.

Цветок, который знал: не все, кто приходит за надеждой, достойны её.

Часть 2: Дорога сквозь туман

Туман накатывал не как утренняя дымка, а как живое существо – плотный, липкий, с запахом прелой земли и гниющих корней. Он не просто скрывал дорогу; он переписывал её. Каждый шаг героев отзывался эхом в неправильном направлении, будто пространство вокруг них дышало, сжималось и растягивалось по чьей-то злой воле.

Лес, в который они вошли, больше не был лесом. Это было нечто между мирами – место, где природа сдалась под натиском древней тьмы. Деревья извивались, как кости мертвецов, вытянутые из земли и застывшие в агонии. Их кора была покрыта чёрной плесенью, а ветви, вместо листьев, несли на себе каменные наросты, похожие на запечатанные глаза. Иногда, если прислушаться, казалось, что эти «глаза» шепчут – не словами, а воспоминаниями чужих страхов.

– Не смотри на них, – тихо сказал Харуто, заметив, как Рин замедлила шаг, заворожённо глядя на одно из деревьев. – Они не просто искажены. Они помнят.

Аяме шла впереди, лук Цукихана напряжённо покоился на её плече. Её пальцы то и дело касались тетивы – не из тревоги, а как будто проверяя: ещё ли он отвечает. В этом месте даже магия могла предать.

– Воздух… слишком холодный, – произнесла она, выдыхая пар. – На дворе лето. Даже в горах не бывает так холодно.

– Это не погода, – ответил Такэру, держа щит Сэйтен перед собой, будто ожидая атаки. – Это магический дисбаланс. Тьма здесь не просто присутствует – она питается. Поглощает тепло, свет, надежду.

Миюки шла чуть позади, опустив голову. Её руки, обычно уверенные и быстрые, теперь двигались медленно, почти робко. Она собирала травы – не те, что росли в академии, а дикие, искажённые растения, выросшие из трещин в земле. Их листья были серыми, как пепел. Некоторые даже не шелестели на ветру – будто мёртвые.

– Обычные зелья не сработают здесь, – прошептала она, разминая в пальцах листок. Он рассыпался в прах. – Природа больна. Или… предупреждает.

– Предупреждает о чём? – спросил Харуто.

– О том, что мы не одни.

В этот момент туман сгустился ещё сильнее. Звуки исчезли. Даже их собственные шаги больше не отдавались эхом. Только тишина, густая и давящая, как вода на дне озера.

Рин остановилась. Закрыла глаза. Вздохнула.

– Нам нужно света, – сказала она. – Не магического. Не боевого. Просто… света, который напоминает, что мы живы.

Она подняла руки. Пальцы её дрожали, но движения были точны – как танец, выученный в детстве. Вокруг неё закрутились нити воздуха, переливаясь, как шёлк. И вдруг – закат.

Не настоящий, конечно. Но достаточно настоящий, чтобы сердца героев сжались от тепла. Небо над ними окрасилось в золотисто-розовый оттенок, тени удлинились, а туман на мгновение отступил, будто ослеплённый красотой, которой не должен был видеть.

– Это… иллюзия, – сказал Такэру, но в его голосе не было упрёка. Только усталая благодарность.

– Да, – кивнула Рин, не открывая глаз. – Но иногда иллюзия – единственная правда, которую мы можем вынести.

Харуто посмотрел на неё. В свете её заката лицо Рин казалось спокойным, почти детским. Но он знал: каждая такая иллюзия забирает у неё часть души. Потому что чтобы создать свет в тьме, нужно вспомнить, каково это – быть в свете. А в этом мире таких воспоминаний становилось всё меньше.

– Мы не должны терять цель, – вдруг сказал Такэру, и его голос звучал твёрже, чем раньше. – Сила без цели – это путь к разрушению.

Фраза повисла в воздухе, как пророчество.

Аяме кивнула, не глядя на него.

– Цель у нас есть. Цветок. Деревня. Люди, которые ждут нас.

– А если это ложь? – тихо спросила Миюки. – А если нас послали не спасать, а проверить, насколько мы готовы умереть?

Никто не ответил. Потому что все думали об этом.

Туман снова начал сгущаться. Закат Рин медленно угасал, как свеча в бурю. Но даже в его последних лучах герои увидели друг друга – не как солдат, не как орудия, а как людей.

– Тогда пусть это будет наша цель, – сказал Харуто, кладя руку на Когарэби. Меч отозвался слабым пульсом – не тревогой, а согласием. – Вернуться. Всем. Живыми.

– Даже если это нарушит приказ? – спросила Рин.

– Особенно если это нарушит приказ.

Туман сомкнулся вокруг них. Но теперь они шли не в неизвестность. Они шли вместе.

А где-то впереди, за завесой искажённого пространства, Лунный цветок ждал.

И он не был тем, за кого себя выдавал.

Часть 3: Поляна с цветком

Туман не просто рассеялся – он отступил, как живое существо, уступив место чему-то древнему и неизмеримо более опасному. Герои замерли на краю поляны, будто переступив невидимую черту, за которой начиналось нечто, не подвластное ни времени, ни законам мира.

Перед ними простиралась небольшая поляна, словно вырезанная из самой ткани реальности. Здесь не было ни ветра, ни шелеста листьев – только глубокая, почти священная тишина, нарушаемая лишь редким дыханием земли. Воздух был плотным, почти вязким, пропитанным запахом озона, пепла и старой пыли – как будто здесь когда-то произошла битва, чьи эхо до сих пор не осмеливалось покинуть это место.

В самом центре, на возвышении из чёрного базальта, рос Лунный цветок.

Его стебель был тонким, почти прозрачным, будто сотканным из света и тумана. Лепестки – десять, не больше – переливались мягким серебристым сиянием, неярким, но глубоким, как отражение полной луны в спокойном озере. Свет не рассеивался – он пульсировал, в такт чему-то невидимому, словно цветок дышал.

Но вокруг него, на расстоянии вытянутой руки, клубилась чёрная аура – не тьма, не дым, а нечто среднее: живая тень, которая не пыталась поглотить цветок, а, напротив, берегла его, как страж. Она не касалась лепестков – лишь окутывала их, как плащ, скрывающий тайну от непосвящённых.

Цветок рос в центре древнего круга рун, выложенного из обсидиановых плит. Руны были покрыты мхом и лишайником, но под пальцами Такэру почувствовал, как они пульсируют – слабо, но живо, как сердце, спрятанное под землёй. Щит Сэйтен на его спине отозвался: руны на нём засветились синим, отражая ритм древнего круга.

– Это он, – прошептала Аяме, не опуская лук Цукихана. Её пальцы слегка дрожали – не от страха, а от инстинкта. Глаза метались по краям поляны, сканируя каждую тень, каждый изгиб стволов. – Но что-то здесь не так.

Она сделала шаг вперёд, и трава под её ногами почернела, как будто её присутствие нарушило хрупкий баланс.

– Цветок… он светится, – продолжила она, голос стал тише, почти молитвенным. – Но тьма не отступает. Обычно свет прогоняет тьму. А здесь… будто они договорились.

Такэру опустился на одно колено, провёл пальцем по одной из рун. Под его прикосновением камень тёплый, несмотря на холод воздуха.

– Говорят, этот цветок – не просто растение, – сказал он тихо, почти шепотом, будто боясь разбудить что-то. – Он помнит каждую душу, которая к нему прикасалась. И он выбирает, кому довериться. Те, кто приходят с жадностью… исчезают. Те, кто приходят с болью… остаются навсегда.

Миюки медленно опустилась на колени в нескольких шагах от круга. Её травы в руках потемнели, перейдя от зелёного к серому – не от страха, а от признания. Она не пыталась собрать ничего. Просто смотрела.

– Он не хочет быть украденным, – сказала она. – Он хочет быть понятым.

Рин стояла чуть поодаль, её пальцы нервно перебирали веер Цуцуми. Вокруг неё мелькали иллюзорные бабочки, но они не светились, как обычно. Их крылья были серыми, как пепел.

– Он знает, что мы пришли не просто за ним, – прошептала она. – Он знает, что нас послали.

Харуто подошёл ближе всех. Когарэби в его руке не вибрировал, но не успокаивался – лезвие мерцало тусклым оранжевым светом, как угли в пепле. Меч не чувствовал угрозы. Он чувствовал вопрос.

– Он не хочет, чтобы его украли, – сказал Харуто, не отводя взгляда от цветка. – Он хочет, чтобы его поняли.

В этот момент всё замерло.

Ветер стих.

Птицы замолчали.

Даже пульсация рун на мгновение прервалась.

И тогда – из глубины леса – зашевелились тени.

Не просто тени деревьев.

Не просто игра света.

Это были формы – полупрозрачные, извивающиеся, с глазами, полными голода и боли. Они не спешили. Они наблюдали.

Ждали.

Аяме медленно натянула тетиву. Её голос, когда она заговорила, был тих, но твёрд – как сталь под шёлком:

«Свет не спасает тех, кто сам её боится… Но я не могу отпустить тьму.»

Слова повисли в воздухе, как пророчество.

И в этот момент Лунный цветок вспыхнул – один раз, ярко, как молния в ночи.

А затем – погас.

Тьма вокруг него сгустилась.

Битва начиналась.

Часть 4: Битва с отрядом Ворона

Тьма не просто сгустилась – она взревела.

Из земли, из стволов, из самой ткани воздуха вырвались темные духи – не призраки, не иллюзии, а живые сгустки боли, вырванные из памяти мира. Их тела были полупрозрачны, как дым над погребальным костром, но в них пульсировала плотная, голодная ярость. Глаза их горели не красным – они были пустыми, как колодцы, в которые упала надежда и больше не вернулась.

Они не кричали. Не рычали.

Они шептали – голосами тех, кого когда-то потеряли герои.

Голосом матери Харуто.

Голосом учителя Аяме.

Голосом сестры Такэру, погибшей в детстве.

– Отдайте нам цветок! – вырвалось из сотен уст одновременно. – Вы не имеете права владеть такой силой!

Харуто не ответил. Он бросился вперёд.

Когарэби в его руке вспыхнул оранжевым пламенем, не яростным, а голодным – как будто меч ждал этого момента с самого дня, когда вырвался из земли. Первый дух попытался схватить его за горло – Харуто вонзил клинок в его грудь. Дух не закричал. Он рассыпался в пепел, и трава под ним почернела мгновенно, будто выжженная молнией.

– Аяме! – крикнул Харуто, не оборачиваясь.