Фотобудка

Это художественное произведение.

Все персонажи, места, организации, события являются плодами воображения автора.

Любые совпадения случайны и непреднамеренны.

Пролог

Иногда я возвращаюсь туда во сне.

В мир иллюзий, где осень длится вечно, а тишина пронзает сердце сладкой болью, и вновь ощущаю темное романтическое проклятие этого места.

Когда тонкая полоска фотобумаги поглощает душу без остатка.

Когда часть тебя смотрит на мир из зазеркалья зловещего снимка.

Тогда я вглядываюсь в мутный глаз-объектив и жду.

Жду, когда ты вернешься.

Другая ты.

Возможно, была секунда, один-единственный миг между вдохом и выдохом, когда мы могли остановиться.

Или не могли?

Ноги неумолимо вели нас туда, где среди мерцающих фонарей и шепчущих листьев, в самом конце аллеи полузаброшенного парка, притаилась фотобудка, скрытая от посторонних глаз.

И в какой-то момент, смеясь и подталкивая друг друга, мы шагнули в бездну.

Осознание пришло позже: тем вечером мы ступили на чужую территорию и пробудили силу, которая едва не уничтожила нас.

Потому что каждый, кто делает снимок в той будке, оставляет не только отпечаток лица.

Он оставляет там себя.

Глава 1

Наш городок утопал в сизой мгле осеннего вечера. Трехэтажные дома вспыхивали тусклым светом окон. Воздух густел, наполняясь запахом влажной земли, прелых листьев и горьковатым дымом далеких костров.

Тем временем, в парке «Дубрава» – этом последнем пристанище увядающей муниципальной культуры – пытались создать атмосферу веселья для городских жителей.

Фестиваль «Осенний Букер» был слабенькой попыткой администрации оживить заброшенное с нулевых место.

Парковый декор был весьма непритязательный – надувные шары, фальшивые гирлянды из плюща, подвесные фонарики, деревянные указатели на ножках.

На покосившейся сцене завывала под фонограмму местная попса. Подростки гоняли на самокатах, семейные пары прогуливались, глазея по сторонам.

Несколько ларьков с безделушками, книгами и пирожками, мастер класс по лепке из глины и выступления бородатых поэтов возле позеленевшего бюста Пушкина – все это должно было, по замыслу чиновников, обогатить нашу культурную жизнь.

Именно сюда, нас, троих студентов колледжа искусств, занесло в поисках вдохновения. Искали красоту в увядании.

Но в глубине парка притаилось зло.

Оно ждало нас на сумеречной границе – там, где заканчивался фейерверк человеческого веселья и возникало нечто древнее, молчаливое и безразличное.

По земле, устланной опавшими листьями, мы шли навстречу своему кошмару.

Игра началась.

И пути назад не было.

*****

Время: 18:47, 5 октября.

Место: Парк «Дубрава», северная аллея.

– Гера, направь сюда свое око! – голос Арчи, по паспорту Артура Глотова, разрезал удаленный гул осеннего фестиваля. Сам Артур, предпочитавший имя Арчилий Готов, стоял, выставив вперед руку с массивным перстнем из черненого серебра, указывая им вглубь зарослей, словно волшебным жезлом.

Студент факультета визуальных искусств, режиссер артхаусных хорроров и охотник за городскими легендами, сегодня он был воплощением стиля, который можно было назвать смесью стимпанка с готикой: черный плащ с медными застежками, бархатная жилетка, подведенные сурьмой глаза, делающие его взгляд пронзительным. Образ дополняли солнцезащитные очки с откидными линзами в толстой круглой оправе, висевшие на переносице.

– Взгляни на этот раритет! – восторженно продолжал Арчи. – Настоящая фотобудка из доинстаграмной эпохи! Это не просто китч, Гера. Это артефакт. Чувствуешь вибрации? – его пальцы с обкусанными ногтями трепетали в воздухе, будто ловя невидимые нити.

– Нет, – соврал я, сглотнув комок в горле.

Правда была в том, что стоило мне увидеть это невзрачное зеленое сооружение, как по спине пробежал ледяной холодок, не имевший ничего общего с осенней прохладой. Оно стояло в стороне от центральных фонарей, будто стыдясь своего убожества, или, наоборот, поджидая в тени. Его матовая дверца была темным провалом в ярмарочной суете парка.

Меня зовут Герман Оборин.

Арчилий частенько называет меня Оберон, именем верховного короля фейри, если я не ошибаюсь. Ха-ха! В этом весь Глотов-Готов.

Я учусь на графического дизайнера, рисую обложки для инди-групп и пишу сценарии для настольных игр. Мои миры – это строгие конструкции логики и психологии. Где Арчи видел экзотику, я чуял подвох. Где он чувствовал «энергии», я искал рациональное зерно.

И никогда, слышишь, никогда не поверил бы в призраков, пока не увидел их собственными глазами.

– Гера, ну иди уже! Сделай снимок лучшей версии себя! Снимем видос для ТикТока! Ты в главной роли! – Арчи толкнул меня в бок, и его ухмылка осветила худощавое, бледное лицо.

– Да ну ее нафиг, – отмахнулся я, не в силах отвести взгляд от темного мутного стекла в двери, сквозь которое ничего нельзя было разглядеть. – Скорее всего, выдаст фото в стиле «зомби-апокалипсис»: желтое, с трещинами. Зачем оно надо?

– Зато будет легендарно! – вступила в дискуссию Стелла Воронцова, наша ведьмочка.

Она стояла чуть в стороне, закутавшись в длинное черное пальто, с сумкой, больше похожей на сундук алхимика – внутри, как я знал, хранился целый арсенал: травы, свечи, старые книги по демонологии, кристаллы и три разных вида соли на все случаи жизни.

Стелла училась на театральном отделении, но ее настоящей страстью были эзотерические практики. Она не верила – она ведала.

Родители Стеллы держали ферму в соседней области и, не разделяя ее «столичных бзиков», все же оплачивали съем квартиры в надежде, что дочь «остепенится». Эта самая квартира стала нашим штабом – местом, где на полу валялись подушки, пахло пачулями и самодельными коричными свечами, а на стенах висели эскизы к спектаклям и распечатанные пентакли.

Мы проводили там вечера, слушая винил, а Стелла пыталась научить нас азам Таро, в то время как Арчи снимал все это на свою старую камеру, делая атмосферные ролики для соцсетей.

Сейчас тонкие пальцы Стеллы, покрытые черным лаком, нервно перебирали бахрому шарфа.

– Энергетика места… интересная, – ее голос был тихим, почти шепотом, заставляющим прислушиваться. Она прикрыла глаза, будто сканируя пространство. – Очень старая и недобрая. Будто разные люди приходили сюда за последним в жизни снимком. Их страх, их разочарование, их недосказанность въелись в стенки, как табачный дым. Это не место для воспоминаний, Герман. Это ловушка. Здесь не фиксируют мгновения… здесь их крадут.

– О, Стелла уже «вещает», – хмыкнул Арчи, но в его голосе прозвучала легкая, тщательно скрываемая тревога. Он крутился вокруг зеленого металлического ящика, словно шаман вокруг священного тотема. – С точки зрения оккультного китча – шедевр. Настоящий аналоговый демон, пожиратель душ, замаскированный под ретро-аттракцион. Представляешь, какие виды можно снять? «Охота на призрака в фотобудке». Гера, давай, не трусь! План простой – ты идешь внутрь, а мы фиксируем твой предсмертный опыт для потомков.

Под градом его подначек и под пристальным, изучающим взглядом Стеллы, я, пожав плечами, сделал шаг к будке. Внутри все кричало: «Беги!». Но внешнее давление и червячок любопытства, доставшийся мне, наверное, от отца, который как раз где-то в тайге бурил скважины в поисках древних секретов Земли, оказались сильнее.

И тут я увидел ее.

Высокую девушку с волосами белыми, как лунный свет, одетую во все светлое.

Она вышла из фотобудки и, не глядя по сторонам, растворилась в толпе, как призрак. В воздухе повис едва уловимый аромат лаванды и горького шоколада.

– Вы видели? – обернулся я к друзьям.

– Где? – нахмурился Арчи. – Там никого не было.

Стелла лишь молча покачала головой, ее лицо стало еще серьезнее.

Как только я шагнул внутрь, дверь со скрипом захлопнулась. Сама собой. Воздух внутри был затхлый, пахло пылью и чем-то горелым, сладковатым и неприятным, как запах паленой проводки и старых кладбищенских венков.

Бросив в щель монетку, я подставил лицо под вспышку. Аппарат заурчал и заскрипел так, будто внутри него перемалывались кости, и, спустя некоторое время, выплюнул в лоток длинный, матово-черный конверт.

Я взял его – он был холодным, как лед, и эта ледяная дрожь прошла по моим пальцам до самого локтя.

Вдруг снаружи услышал приглушенный крик Сашка, моего кореша, вечного движа и души любой вечеринки:

– Гера, пошли отсюда! В «Гараже» дискач начинается! Там, говорят, Борис из «Психов» диджеит!

– Ща, ща! – крикнул я, сунул ледяной конверт в карман куртки и толкнул дверь.

Выходя, я мельком глянул в темное, зеркальное стекло будки. Мне почудилось, что там отражается не мое лицо, а чье-то другое – бледное, с острыми скулами и бездонными глазницами, искаженное голодной, безгубой ухмылкой. Оно было там лишь долю секунды, но ощущение, что оно смотрело прямо мне в душу, было абсолютным.

«Бред, показалось», – яростно убеждал я себя, чувствуя, как холод от конверта в кармане просачивается сквозь ткань, касаясь кожи. – Просто устал».

– Ну что, Оберон, получил свой портрет от придворного художника из Преисподней? – Арчи хлопнул меня по плечу, но его смешок прозвучал натянуто. Он тоже что-то почувствовал.

– Получил, – буркнул я. – Теперь план такой: дойти до «Гаража», найти Бориса, напиться до состояния «мне все равно» и забыть эту будку, как страшный сон.

– План отличный, – оживился Арчи. – А фотку посмотрим потом, при свете. Как судмедэксперты.

Я бросил последний взгляд на зеленый ящик, стоявший в тени.

Он больше не казался безобидным раритетом.

Он выглядел как сытый, дремлющий хищник, довольный очередной жертвой.

И в кармане моей куртки лежал его трофей.

Глава 2

Бар «Гараж» был нашим привычным пристанищем – прокуренным до потолка, оглушительно громким и сумасбродным.

Техно-бит, который тощий диджей в засаленной косухе и с наушником в одном ухе обрушивал на танцпол, долбил по мозгам, вышибая последние вменяемые мысли.

Но даже сквозь эту грохочущую адскую какофонию мне то и дело чудился тихий, прерывистый шепот на непонятном, щелкающем языке, будто кто-то старался перекрыть грохот басов из параллельного мира.

Изо всех сил пытаясь врубиться в процесс и стать частью этого шумного хаоса, я сидел за столиком у стены – моим любимым местом в баре.

Стол был завален пустыми банками от «Жигулевского» – самого бюджетного варианта, чье теплое пиво давно стало нашим негласным манифестом против претенциозности.

Рядом, раскачиваясь на стуле, Сашок, мой кореш с факультета анимации, с огненно-рыжим ежиком волос и в футболке с принтом «Ктулху схавал твои чипсы», строчил что-то в скетчбуке.

– Смотри, Гера, – ткнул он мне в бок огрызком карандаша. – Нового босса для инди-хоррора делаю. Сущность, которая питается чернилами из старых документов и вылезает через буквы «О» на мониторе. Гениально? Гениально!

Я кивнул, пытаясь улыбнуться, но мускулы лица не слушались.

Взгляд в который раз скользил по толпе. Стробоскоп выхватывал из темноты искривленные криком или смехом лица, искажая их до гротеска.

Внезапно среди танцующих мелькнули белые, как лунный свет, волосы, высокая, худая фигура и бледное, не от мира сего лицо той самой «эльфийской принцессы» из фотобудки.

Сердце заколотилось, ком застрял в горле, но приглядевшись, увидел лишь незнакомку в сером капюшоне, фигура которой создавала вытянутую тень на стене. Померещилось.

– Ты не с похорон вернулся случайно? – голос Арчи возле самого уха заставил меня вздрогнуть. Он протиснулся к нашему столику, попутно задев чью-то спину своим длинным черным плащом.

Лицо Арчилия с глазами, искусно подведенными сурьмой, в неоновом свете выглядело неестественно бледным, почти театральной маской.

Его перстень с ониксом блеснул кровавым отблеском.

– Эй, Оберон, расскажи наконец про свою фотосессию в музее ужасов! – заорал он, присаживаясь на свободный стул. – Ты там с пришельцем с Андромеды снялся или с местной Бабой Ягой? Ждем контент для нашего будущего артхаусного шедевра!

– Хз, еще не смотрел, – буркнул я, сделав глоток теплого горького пива.

Голос прозвучал спокойно, хотя черный матовый конверт в кармане куртки предательски жег мне бок ледяным холодом. Он пульсировал, будто живое, дышащее существо. Каждые пять минут я непроизвольно касался кармана, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Навязчивое беспокойство грызло изнутри – необъяснимое, иррациональное ощущение, будто из этой бумажной пасти на меня кто-то смотрит.

Напрасно я пытался убедить себя, что это просто кратковременное расстройство рецепторов терморегуляции, игра разгоряченного алкоголем и усталостью воображения. Беспокойство нарастало.

Бармен Гриша, могучий детина с бородой и в колорированной футболке, с невозмутимым видом философа протирал стаканы. Его прозвали «Аптекарем» за виртуозное обращение с шот-глассами и искусство наливать точное количество спиртного «на глаз».

Над стойкой висело меню, нацарапанное мелом на старой автомобильной двери: «Пиво «Жигулевское», «Картофель-ЖГИ!», «Сырные палочки «Але, гараж!» Стандартный набор для нашей вечно голодной и безденежной братии.

– Я вот новый трек фигачу, – перекрикивая музыку, сказал Сашок, отрываясь от смартфона. – Сэмплирую звук скрипящих качелей и эхо из подземного перехода. Получается тревожная хрень, прямо саундтрек к выражению твоего лица, Гера.

В этот момент диджей, тот самый скелет в косухе, включил мой любимый трек – старую, забытую всеми брит-поп композицию. И тут же, будто в насмешку, басовая линия на секунду исказилась, и в ее реве, в ломаном ритме ударных я отчетливо услышал тот самый, леденящий душу скрежет – точную копию скрипа двери той зловещей фотобудки.

– Пошли танцевать! – крикнул Сашок, хватая меня за рукав.

Меня потащило в водоворот тел. Конверт снова был забыт, отодвинут на периферию сознания мощным ударом барабанов. Но чувство тревоги, черное и липкое, уже впилось в меня мертвыми когтями, и с каждой минутой они вонзались все глубже, достигая самого сердца.

И тут я ее снова увидел.

Или показалось?

В зазеркалье бара, в темном, пыльном углу за стойкой, где хранились ящики с пустыми бутылками, стояла она.

Та самая. Высокая. Бледная. Смотрела прямо на меня сквозь отражения и дым.

Я резко, почти с паникой, обернулся, задев локтем какую-то девушку.

Угол был пуст.

Лишь тени плясали на стене, сливаясь в причудливые, несуразные узоры.

«Наверное, просто перебрал», – безнадежно попытался я убедить себя, залпом допивая очередную порцию пива.

Домой я добрался на такси, с тяжелой, пьяной, раскалывающейся от боли головой и чувством тревоги в груди.

Судорожно ощупал карман куртки. Конверт был на месте.

Холодный. Безмолвный. И крайне опасный.

Тогда я даже не подозревал, что в кармане у меня лежит не просто фото, а приглашение в ад.

Глава 3

Тишина в квартире была гробовой, давящей.

Родители были в отъезде, и я остался один на один с этим ледяным ужасом в кармане.

Достал конверт. Он был холодным, словно его только что вытащили из морозильника.

– Ну, посмотрим, какой там шедевр, – пробормотал я.

Голос прозвучал неестественно громко, нарушая хрупкое равновесие тишины.

Разорвал клапан. Бумага поддалась с тихим, вкрадчивым звуком, заставляя вздрогнуть.

Из конверта выскользнула длинная полоска фотобумаги. Матовая, бархатистая и леденящая.

На ней был я. Но это был не я.

Мое лицо было перекошено в гримасе чистого, животного ужаса. Глаза вылезли из орбит, рот был открыт в беззвучном крике. А сзади, обвив меня костлявыми, слишком длинными руками и прильнув щекой к моей щеке, стояла она. Та самая «эльфийка».

Ее лицо было маской абсолютного, нечеловеческого зла. Фарфорово-белая кожа, бездонные, смолисто-черные глаза. Рот был растянут в неестественной, до ушей, улыбке, полной тонких, острых, как иглы, зубов.

Она смотрела не в камеру. Она смотрела на меня. Прямо сквозь фото. Прямо мне в душу.

Внезапно в памяти всплыл отец, его загорелое и обветренное лицо во время одного из наших совместных походов.

Мы сидели в лесу у костра, и он, попыхивая трубкой, говорил: «Запомни, сынок, мир полон аномалий. Мест силы, как мы, геологи, говорим. Одни – добрые, дают энергию. Другие затягивают, как болотная трясина. Твоя задача – вовремя отличить одни от других и не совать палку в муравейник, если не готов к укусам».

Я воткнул палку. И меня укусили.

По квартире пронесся ледяной сквозняк, хотя все окна были закрыты. Скрипнула дверь.

Я вскрикнул, но крик вышел глухой, сдавленный.

Мне показалось, будто фото ужалило меня в руку, и я швырнул его на пол.

В ушах зазвенело. Грохнула входная дверь, хотя я точно знал, что она закрыта на замок.

Моя комната, обычно такая уютная в своем творческом беспорядке – стопки книг на полу, пыльный системник с мигающими лампочками, разбросанные скетчбуки, – вдруг стала чужой. Тень от торшера с потертым абажуром казалась зловещей, а знакомый скрип паркета за спиной заставлял оборачиваться от страха увидеть в полумраке прихожей бледный овал лица.

Возможно, я был просто парнем, который облажался, сфотографировавшись в странной будке, и теперь мне мерещится чертовщина.

Но почему по спине побежали ледяные мурашки, а живот сдавило от страха?

У меня началась паника. Сердце заколотилось, выпрыгивая из груди. Дышать стало невозможно. Прибежав на кухню, я схватил бутылку с водой и стал пить. Занавеска на кухне дернулась, словно кто-то невидимый прошел мимо.

Мозг, отчаянно пытаясь найти рациональное объяснение, выдавал абсурд: «Просто сквозняк, просто дом осел, просто тебе показалось».

Но тщетно. Я метался по квартире, как загнанный зверь.

– Это трындец… Это реально трындец… – твердил я, хватая телефон. Экран покрылся отпечатками моих потных пальцев.

Дрожащей рукой я нашел в контактах Арчи и нажал «вызов».

На третьем гудке он ответил сонным, хриплым голосом:

– Гера? Ты чё, опять пьяный? Или тебя полиция поймала?

– Арчи, – выдавил я, еле сдерживая панику. – Мне реально трындец как страшно. Тут… такое… Помнишь, фото… То самое… из фотобудки… Приезжай. Ради всего святого, приезжай СЕЙЧАС ЖЕ! Она на фото со мной! Она здесь!

Замолчав на секунду, я услышал, как Арчи встает с кровати.

– Ты серьезно? Ладно. Держись. Через двадцать минут буду. И не дерись с ней до моего приезда. Это нечестно, – это была его мрачная шутка, наш способ справляться с несправедливостью мира.

Положив трубку, я сел на пол, и прислонившись спиной к батарее, стал ждать, вслушиваясь в каждый шорох.

План был простым, как грабли: дождаться Арчи, не сойти с ума, найти местного «экзорциста» Лёху, который, если верить слухам, однажды «почистил» от нечисти заброшенный завод, и попросить его разобраться с этим кошмаром. А потом, если выживу, сжечь эту фотографию, облив ее святой водой, бензином и посыпав солью из сундука Стеллы.

Главное – не оборачиваться на шелест за спиной и перестать чувствовать ледяное дыхание у себя на шее.

Глава 4

Через полчаса в моей залитой светом квартире стоял Арчи.

Вся его напускная бравада испарилась, когда он увидел мое лицо.

– Оберон, ты постарел лет на двадцать! – с порога выпалил он.

Кстати, лицо самого Глотова напоминало бледную напряженную маску. Сурьма на его глазах расплылась, делая его похожим на Джокера.

За ним, как безмолвная тень, маячила Стелла. Она не стала разуваться, лишь скользнула внимательным, тяжелым взглядом по прихожей, словно выискивая невидимые глазу следы.

Пройдя в гостиную, она остановилась посреди комнаты, закрыла глаза и глубоко, медленно вдохнула, будто пробуя воздух на вкус. Ее тонкие ноздри дрогнули.

– Холодно, – произнесла она, не открывая век, низким и безжизненным голосом. – Не просто сквозняк. Другой холод. Энергетический. И пахнет страхом. Горячим, металлическим, как кровь на языке. Здесь что-то было. Несколько часов назад. И оно оставило свой след.

Я сидел на краю дивана, сгорбившись, и не мог сдержать мелкую дрожь в коленях. Руки были ледяными, хоть я и кутался в старый растянутый свитер.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.