Пролог
Осень в Москве пахла разочарованием и подгоревшим эспрессо.
Пробуждение после бессонной ночи было всегда мучительным.
Леон приоткрыл один глаз, уловив сквозь шторы из итальянского шелка оттенок неба – тот самый грязно-серый цвет, который дизайнеры Pantone назвали бы «Уныние мегаполиса», но он предпочёл бы термин «Серость бытия».
На тумбочке тикали часы Patek Philippe, напоминая: 6:15.
Ровно на три минуты раньше будильника.
«Идеально», – подумал он, потягиваясь, но тут же вскрикнул.
На груди у него восседал Рамзес – семикилограммовый норвежский лесной кот с взглядом императора и повадками хищника.
Зверь методично вылизывал лапу, придавив когтем хлопковый халат от Brunello Cucinelli.
– Рамзес, ты же договор подписывал! – проворчал Леон, пытаясь высвободиться. – «Не будить до шести тридцати»!
Кот зевнул, демонстрируя клыки, и шлепнулся на подушку, смахнув хвостом стакан с недопитым кофе.
Тот разбился с мелодичным звоном, обрызгав кремовую рубашку Brioni, лежавшую на кресле, коричневыми каплями вчерашнего эспрессо.
– «Perfection is not an act, but a habit», – процитировал про себя Леон. – Совершенство есть не действие, а привычка.
Аристотель понятия не имел о характере норвежских котов, вероятно, даже не сталкивался с ними.
Леон встал с кровати, и быстрыми и чёткими движениями расправил одеяло, набросив покрывало.
Надевая тапочки, он не забыл бросить взгляд на любимую картину, висевшую в центре спальни.
На холсте, вставленном в раму, был изображён сплошной белый квадрат. «Метафора пустоты», – говорил он гостям.
На самом деле, это был тест: если человек видел в ней лишь мазню, он не заслуживал второго визита.
Приняв ванну, Калинин занялся своим внешним обликом.
Прихватив фен Dyson, он принялся за манипуляции с волосами, и только закончив работу, вздохнул с облегчением.
В зеркале, встроенном в стену из черного мрамора, в полный рост отразился мужчина, словно сошедший с обложки GQ: пепельно-русые волосы, уложенные небрежной волной (на создание этой «небрежности» ушло 20 минут фена), светло-серые глаза – прозрачные, как дымка над Невой, и столь же холодные.
Взгляд, отточенный годами тренировок перед зеркалом: слегка прищуренный, оценивающий, безжалостный.
Уголки губ приподняты в полунасмешке, маскирующей усталость от добровольного одиночества.
«Костюм – твоя броня», – напомнил он себе, застёгивая манжеты с запонками в виде миниатюрной палитры (подарок клиента-художника, чью выставку он превратил из провала в сенсацию).
"Великолепно," – пробормотал он, глядя на свой высокий, подтянутый силуэт в идеально подогнанном костюме от Tom Ford, отразившийся в зеркале.
В следующую секунду он впился взглядом в микроскопические пятна от кофе на дорогущей рубашке.
"В этом что-то есть!" – подумал он с горькой усмешкой. – "Что ж, джентльмен должен быть слегка небрежен, немного помят и чуточку пьян".
В свои тридцать два года Леон уже успел прославиться в бизнес-кругах как гуру персонального бренда и эксперт по продвижению в социальных сетях.
Одного взгляда его светло-серых глаз было достаточно, чтобы оценить чужой гардероб или проект, и найти минимум десяток недостатков.
Но сейчас эти глаза взирали на мир раздражённо и устало.
Организм перфекциониста требовал кофе.
Идеального кофе.
На кухне, отделанной матовым черным мрамором, его ждала кофемашина La Marzocco – безупречная, как всё в его жизни.
Он достал зерна из Эфиопии, обжаренные ровно 14 дней назад (не больше, не меньше), взвесил 20 грамм на весах с точностью до миллиграмма. Вода – 92°C, время экстракции – 28 секунд.
Первая капля упала в чашку с хрустальным звоном, и аромат заполнил пространство, смешиваясь с запахом сандаловых свечей.
– Кофе как метафора жизни, – подумал он, вдыхая пар. – Всего одно неверное движение – и баланс нарушен.
Рамзес запрыгнул на стойку, наблюдая за ритуалом с видом императора. Леон поймал его взгляд и неожиданно усмехнулся:
– Ты ведь тоже притворяешься, да? Дикий зверь в обличье домашнего тирана.
Кот мурлыкнул в ответ, протянув лапу к чашке.
– Не смей, – Леон отстранил напиток. – Это единственное, что осталось…
Он не договорил. Мысль повисла в воздухе.
«Единственное, что осталось настоящим».
Глава 1
Леонид Викторович Калинин (он же Леон) не терпел полутонов. Его жизнь была выверена до миллиметра: костюмы от Kiton, часы Patek Philippe, статьи в GQ.
Каждое утро начиналось с тридцатиминутной медитации, блока упражнений и чек-листа: ни одной неотвеченной почты, ни одного грамма лишнего веса.
Даже кофе должен быть сварен ровно при 92°C – не градусом ниже.
Перфекционизм был для него надёжным щитом от критики, сомнений, и тех, кто не дотягивал до его уровня.
Но щит трещал по швам, стоило кому-то усомниться в его гениальности.
В своём интеллектуальном превосходстве Леон был уверен, вот только за этой бронёй скрывалась чувствительная натура.
«Чрезмерная чувствительность к критике», – диагностировал когда-то психолог.
Леон вычеркнул его из своей жизни.
Самокритика – его личный демон, грызущий мозг по ночам и принимать критику от кого-либо другого он не желал, подвергая тщательному анализу, услышанные в свой адрес слова.
Обычно дело заканчивалось составлением нелестной характеристики критика, ведь только этим Калинин и мог объяснить посягательство на свой, кропотливо созданный, безупречный образ.
Эмпатическая дистанция позволяла ему оставаться наблюдателем даже в самых сложных эмоциональных ситуациях.
Впрочем, отстранённость не мешала Калинину поддерживать множество нужных связей. Невидимый барьер работал как часы, не пропуская "лазутчиков" на тщательно охраняемую территорию – личную жизнь Леона Калинина.
На этой "шахматной доске" не могло быть случайных фигур. Все фигуры обязаны быть на своих местах, а каждый ход просчитан до мелочей.
Даже его квартира в центре Москвы была лишена случайностей: книги на полках – по цвету корешков, ручки в стакане – параллельно краю стола. Перфекционизм – это не стремление к идеалу.
Это страх.
Страх, что за идеалом ничего нет.
*****
Итак, стоя в бесконечной пробке на Рублёвском шоссе, Калинин машинально листал свежий номер GQ, где красовалась его статья "Искусство быть первым".
Звонок ассистента оторвал его от чтения.
Леон привычно скользнул взглядом по соседним машинам.
Он ненавидел, когда кто-то нарушал его утренние ритуалы.
Лилия Глебовна, его ассистент, знала это. Поэтому внезапный звонок заставил его стиснуть зубы.
– Леонид Викторович, напоминаю вам о тренинге по личному брендингу в пансионате «Villa Progressia». Вы уже получили материалы?
– Я помню, Лиля, – отрезал он, наблюдая, как капли дождя ползут по стеклу.
– Просто напоминаю, что там будут… зумеры.
– Понял, – прервал он, – Спасибо!
Он бросил телефон на сиденье.
Зумеры… Поколение, которое доверяло TikTok больше, чем университетам. Но он научит их играть по своим правилам.
*****
Мерседес-Maybach S-Class Леонида Викторовича Калинина скользил по Рублёвскому шоссе, преодолевая бесконечную пробку.
В салоне запах кожи Nappa смешивался с нотками сандала – аромат, привезённый из Швейцарии.
На панели приборов, отделанной карельской берёзой, не было ни пылинки; даже вентиляционные решётки сверкали словно хирургические инструменты.
Леон провёл пальцем по экрану мультимедиа, выводя на светодиодную панель цитату Спинозы: «Свобода – это осознанная необходимость». Ирония в том, что он сам давно стал рабом собственных правил, лишь слегка щекотало его сознание.
Но сегодня что-то было не так.
– Самозванец, – прошептал он вдруг, сжимая руль так, что белизна костяшек слилась с перламутровыми вставками на руле.
Голос в голове, тот самый, что будил его по ночам, заиграл на раздражённых нервах:
«Ты учишь других быть собой, но сам играешь роль. Где кончается Леонид Калинин и начинается бренд?»
Он резко нажал на кнопку массажа спины, пытаясь заглушить мысли.
На экране навигатора мигал маршрут: 12 км пробки.
Ровно 47 минут заточения в капсуле собственного совершенства.
В зеркале заднего вида отразилось лицо, которое он конструировал годами: волосы цвета палладия, уложенные с контролируемой небрежностью; брови, подкорректированные нитью в токийском салоне; губы, слегка приподнятые в полуулыбке, которую журналисты называли «упоением интеллекта».
Но сегодня он обнаружил странные припухлости под глазами. Признаки несовершенства подлежали незамедлительному уничтожению.
Он потянулся за кремом La Mer в бардачке, но вдруг остановился.
За стеклом, в старой Toyota, парень в растянутой футболке целовал девушку, забыв про дождь и пробку.
Леон ощутил странный спазм где-то под рёбрами – чувство, которое давно записал в раздел «Иррациональное: подлежит удалению».
Решительно схватив крем, Калинин, вопреки рекомендациям косметологов, густо нанёс крем под глаза, став похожим на грустную панду.
Откуда ни возьмись, всплыло воспоминание: десять лет назад, ночь в общежитии МГУ, он красит стену дешёвой акриловой краской, замазывая плесень и трещины. Бр-р…
Сигнал клаксона вырвал его из прошлого. Пробка рассосалась, Maybach плавно тронулся. Леон нажал на педаль, чувствуя, как 530 лошадиных сил выстреливают вперёд, прижимая к креслу.
На радаре замигали камеры – 120 км/ч в зоне 60. Он улыбнулся, зная, что штрафы Лилия Глебовна оплатит молча.
Совершенство требует жертв, а он давно принёс в жертву всё, что могло напоминать человеческие слабости.
Скорость стирала сомнения, оставляя только контроль.
– Самозванец, – повторил он, теперь с вызовом. – Но какой прекрасный самозванец!
Он подмигнул своему отражению в зеркале.
La Mer разгладил кожу под глазами, уничтожив следы бессонной ночи и вирус сомнения.