Лёд зеркального города. Книга 2

Глава 1. Зеркальный отсчёт

В зеркальном Хабаровске было тихо. Набережная тянулась без шума. Стекло держало чужой свет. Витрины отражали пустые улицы с чёрными провалами под арками. Снег лежал ровно, без следов. Лёд на Амуре был глухой. В нём глубже темнел слой, где двигалась тень. Она проходила под кромкой, меняла дыхание воды и оставляла на поверхности тонкую сеть белых жил. Чёрное и белое не смешивались. Между ними держалась граница.

Марина стояла у перил. Смычок лежал в теплой ладони. Скрипка висела на ремне под курткой. На посту – она, Максим и двое из дозора. Максим проверял реперные метки на стойках освещения. На каждой – серебряный штрих Корнёва. Метки светились слабее, чем вчера.

– Ритм сбит, – сказал Максим. – Видишь? Фонарь моргает на полудолю.

Марина подняла взгляд. Линия фонарей вдоль льда мигала с задержкой. Не ровно, а чужим алгоритмом. Ветер почти не дул, снег не шуршал. От этого моргание было заметнее.

– Я дам два тона и закрою цепь, – сказала Марина.

Она вынула скрипку, провела смычком. Первый тон – узкий, чистый. Второй – ниже, опирающийся на металл перил. Лёд ответил. Свет фонарей выровнялся. На секунду по перилам прошёл слабый треск инея, и иней рассыпался.

Из рации Лизы шёл тихий фон. Лиза дежурила в Доме смотрителей, держала карту города и журнал сбоев. На экране у неё – старые камеры, новые камеры, и список неизвестных устройств, которые начали появляться на столбах.

– Мам, запись пошла, – сказала Лиза в рацию. – Площадь – норм. Набережная – минус полудоля. На пересечении – белый импульс раз в сорок секунд. Вижу короб у третьего фонаря. Раньше его не было.

– Поняла, – сказала Марина. – Корнёв в пути?

– Уже под мостом, – ответила Лиза. – Говорит, видит провод. Чёрный в белом кожухе. От столба к перилам. По снегу накатано, но следов нет. Я не могу увеличить – помеха.

Марина убрала скрипку и шагнула ближе к кромке реки. Лёд был ровный, плотный. Поверхностные трещины уходили от берега прямыми линиями. Там, где мерцал белый импульс, лёд слегка вибрировал. Вибрация совпала с новым морганием фонаря.

– Правило, – сказал Максим, остановившись рядом. – Счёт по дыханию. Не больше трёх.

Марина ответила кивком. Она сказала дозорным:

– Глаза – не на лёд. Боковое зрение, дыхание медленное. Кто не выдержит – отходит сразу. Счёт на себя. Раз, два, три – и отводим взгляд.

Доброволец из новых – худой парень в темной шапке – стоял слишком близко к кромке. Дышал часто. Пальцы сжимали ремень рюкзака.

– Смотри на перила, – сказала Марина. – Дыши в ладони. Раз.

Парень не отвёл взгляд. Глаза у него расширились. На льду под его ботинками застыл белый овал. Внутри овала чернела тень, похожая на вытянутую спину с плавниками. Тень двигалась, но не спешила. Парень втянул воздух, но выдох не сделал. Марина перехватила его локоть, прижала к перилам.

– Два. Выдохни.

Он не услышал. Губы у него разошлись, но воздух не вышел. Плечи уехали вперёд. Ещё шаг – и он бы ушёл в тёмное пятно. Максим шагнул, зажал пареньку пальцы на запястье, сдвинул корпус назад.

– Три, – сказал Максим. – Всё. Глаза – на меня.

Парня повело, он сглотнул и шумно выдохнул. Крепко зажмурился. Марина ощутила, как в ладонь ударил его пульс. Пульс был частый, неровный. Через секунду выровнялся.

– Жив, – сказал Максим, и улыбнулся только глазами. – Уходим от кромки.

Они увели новичка за перила, посадили на бетонный постамент. Марина дала ему горячий чай из термоса. Он взял кружку обеими руками. Слабый звон Марина уловила кожей. Нота была тонкая, серебряная. Секунда – и ушла. В ту же секунду, там, где тень проходила под льдом, над поверхностью поднялся белый пар. Он стоял столбом и медленно опал, не смешавшись с воздухом.

– Слышала? – спросил Максим шёпотом.

– Слышала, – сказала Марина. – Звон. Без источника.

– Время?

Лиза ответила в рацию:

– Ровно ноль-ноль-ноль. Полночь.

Город не стрелял фейерверками. Где-то щёлкнули салюты, но быстро стихли. Тишина держала набережную. В тишине вспыхнул ещё один белый импульс на столбе. Он был короче и холоднее. На перилах появилась тонкая белая полоска. Она вытянулась на ладонь и пропала.

– Белая отметка, – сказал Максим.

– Рано для неё, – сказала Марина. – Но она уже здесь.

В рации хрипнул Корнёв:

– Я на месте. Короб под столбом закреплён лентой. На ленте заводская маркировка, но без логотипов. Индикатор – белый. Мигает в ритме камер на площади. Питание – от сети. Уходит в перила. Это узел. Чей – не вижу, но не наш.

– Не трогай один, – сказала Марина. – Обозначь мелом. Отходи на главную. Мы держим периметр.

– Принято, – сказал Корнёв. – Мелом отметил. Чужой узел. Белый.

Марина вернулась к перилам. Лёд под кромкой едва заметно дрожал, но не трескался. Она подняла скрипку и дала короткий гармоничный звук. Лёд ответил низкой волной. Цвет фонарей стабилизировался. На третьем столбе индикатор погас. На секунду. Потом включился снова. Но уже без моргания. Ровно. Без нарушений.

– Он обучается, – сказал Максим. – Перестроил шаг.

– Я могу сбить, – сказала Марина. – Но он вернётся. Нужен источник.

– Найдём, – сказал Максим. – Лиза, запиши: «нулевой звон», «белая отметка на перилах», «проба тени под льдом». Время – полночь.

– Записала, – ответила Лиза. – Добавляю примечание: в центре поставили ещё три камеры. Давно заявляли программу «умный город», но установка началась сегодня ночью. На планах их не было. Я перепроверила.

– Мы увидели короб, – сказала Марина. – Его не должно быть. Выдвигай гипотезу.

– Белый Регистр, – сказала Лиза. – ИИ или система мониторинга. Маскируется под «умный город». Включился в полночь. Проверяет границу. Сканирует ритм.

Марина скупо улыбнулась. Она любила, когда Лиза говорила так уверенно. Голос у Лизы был спокойный, ровный. Это удерживало и Марину.

– Принято. Работай дальше, – сказала она.

Максим достал из внутреннего кармана Камень Звезды. Камень был холодный. Внутри камня спала тонкая нитка света. Он поднял его к глазам и посмотрел на третью опору, затем на перила, затем на лёд. Свет внутри камня дёрнулся и застыл.

– На ободке столба – гравировка, – сказал Максим. – уходит вниз по металлу. Похоже на схему русла. У кого был доступ – вопрос. Мастер, который ставил опору, это точно не делал.

– Камера сверху может проецировать, – сказала Марина. – Или короб. Но гравировка – старая.

– Нет, свежая, – сказал Максим, прижимая камень к металлу. – Стружка ещё шершавая. Делали быстро и аккуратно. Не для глаз. Для нас.

– Для нас? – спросила Марина.

– Чтобы мы это увидели. Камень реагирует. Значит, это для смотрителей. Но автор – не наш.

Марина молчала. Ветер ткнул ей в щёку холодным взмахом. Ткнул и ушёл. Она прижала скрипку к плечу и сыграла широкий ход. Тон лёг на воду. На секунду стало светлее. Фонари перестали ждать команды с узла. Они взяли тон от струны и вернулись в обычный режим.

Доброволец в шапке выпил чай и встал. Дышал уже ровно. Его звали Илья. Он пожал Марине руку.

– Простите, – сказал он. – Я смотрел не туда.

– Ты жив, – сказала Марина. – Значит, всё туда. Запомни: три вдоха. Не больше. Если не уверен – закрывай глаза. На льду чужие образы. Твое имя не выдержит.

Илья кивнул.

– На сегодня ты свободен, – сказала Марина. – Отдохни. Завтра придёшь в Дом. Лиза даст инструктаж ещё раз. И подпишешь карточку правил.

– Хорошо, – сказал он, виновато улыбаясь. – Я вернусь.

Илья ушёл по набережной. Его следы остались на снегу. Чёрные углубления на белом поле. Марина смотрела ему вслед и думала о первой ночи в городе, когда она сама не знала, где граница и где её имя. Тогда всё было сложнее. Теперь было проще жить и сложнее дежурить. Теперь она отвечала не только за себя.

Максим обнял её за плечи, чтобы согреть. Рука у него была тёплая. От ладони шло спокойствие. Марина опустилась на лавку под фонарём. Скрипку положила на колени. Максим сел рядом, не снимая перчаток. Он сдвинул ей шарф ближе к подбородку, поправил шапку. Прикоснулся губами к щеке. Лёгкое, короткое касание. Марина улыбнулась на выдохе и ответила плечом. Тело на секунду разрешило себе мягкость. Ночь держала. Город слышал.

– Я здесь, – сказал он.

– Я знаю, – сказала она.

Ритм фонарей держался уже их музыкой, не чужим узлом. Тень под льдом ушла глубже. Пар над кромкой опал. Иней на перилах не появлялся. Марина достала из кармана Дневник берега, записала: «00:00 – нулевой звон, белая полоска на перилах, узел под столбом. Отбили двумя тонами. Белая отметка не закрепилась. Камень – реакция на гравировку. Ветер – ровный».

– Поедем в Лавку? – спросил Максим. – Утром Хранитель откроет дверь раньше. Он слышит такие сигналы. Возможно, он уже идёт.

– Поедем на рассвете, – сказала Марина. – Сейчас – ещё час дежурства. Я хочу проверить восточную дугу. Там в прошлом году дверь открывалась без музыки.

– Я с тобой, – сказал Максим.

Они обошли дугу до следующей опоры, где снег лежал толще. Фонарь там был старого типа. На нём чернела заводская табличка. На перилах рядом с этим фонарём Марина увидела тонкий налёт инея. Не полоску – шероховатую точку размером с ноготь. Провела по ней перчаткой. Иней исчез, оставив на перчатке влагу. На металле остался еле заметный отпечаток пальцев – её отпечаток.

– Отметка пробует крепиться на прикосновении, – сказала Марина. – Через кожу, не через звук.

– Тогда перчатки не снимаем, – сказал Максим. – И предупреждаем всех.

– Предупрежу, – сказала Марина и включила рацию. – Дом, слушайте. Белая отметка может вязнуть на касании. Перчатки – не снимать. Работать через ткань, через инструмент. Вода – не трогать открытой ладонью.

– Принято, – сказала Лиза. – Развешу объявления. Подпишу протокол. В журнале – выделю красным.

Корнёв вышел в эфир:

– Я ушёл от столба. Обозначил мелом, зону оградил лентой. Поставил предупреждение «не трогать». Завтра сниму под видеозаписью. Схему проведу по кабелю. Доклад закончил.

– Молодец, – сказала Марина. – Домой не заходи. Иди сразу спать. Утром ко мне в Лавку. Возьмём Хранителя и посмотрим карту. Камень показал гравировку, похожую на русло.

– Слышал, – сказал Корнёв. – Буду.

Марина и Максим вернулись к первому посту. Ночь не стала теплее. Но напряжение спало. Снег вёл себя спокойно. С дальнего берега доносились отголоски салюта. Один. Второй. И тишина. Река дышала низко, ровно. В этом дыхании не было чужого узла. Но где-то между льдом и камнем оставалась тонкая полоса, где чужая рука уже успела оставить прибор. Марина чувствовала эту полосу в груди.

– Сколько времени? – спросила она.

– 00:37, – сказал Максим, глянув на часы. – Новый год уже начался. Старые песни отзвучали.

– Музыка не закончилась, – сказала Марина. – Она ушла под лёд. Она там. Мы её достанем.

Максим кивнул. Он поцеловал её пальцы через перчатки. На секунду. Она закрыла глаза и улыбнулась.

– Утром – к Хранителю, – повторила она. – Он скажет, что слышал. И мы спросим про звон без источника.

– Звон найдёт нас, – сказал Максим.

– Или уже нашёл, – сказала она, глядя на перила, где давеча лежала белая полоска. – Не смотри на лёд дольше трёх вдохов. Это теперь не совет. Это закон.

Они досидели до новой смены. Дозорные пришли с термосами, в светлых куртках. На снегу появились новые чёрные следы. Марина сдала пост, проверила крепление скрипки, и они с Максимом пошли к машине. Машина стояла у лестницы, стекло покрыто тонкой сеткой инея. Марина ладонью стерла иней через перчатку. На стекле показалась их двойная тень. Тени дышали вместе.

Дорога к Лавке Хранителя шла через пустые кварталы. На перекрёстках горели зелёные стрелки. Ни людей, ни машин. Город просыпался медленно, без звука. Когда они остановились у старой двери с колокольчиком над притолокой, над городом прозвенел третий тон. Он был дальней и чистый. Воздух дрогнул. Дверь Лавки ещё была закрыта, но внутри прошёл свет.

– Он слышит, – сказала Марина. – И кто-то уже идёт к нему.

Максим взглянул на неё и понял мысль. Ещё никто из них не знал имени. Но звон уже выбрал носителя и путь. Они вошли в подъезд, провели ладонью по перилам и поднялись на второй этаж. Марина оставила на коврике у двери Хранителя записку: «Нулевой звон. Узел. Встреча – утром». Подпись – «М.»

Внизу на улице белая отметка снова попыталась лечь на перила. Не закрепилась. Отступила. Ждала чужого сигнала.

Утро 1 января смотрело на город холодным солнечным бликом. Зеркальный Хабаровск держал дыхание. Нулевой звон продолжал идти через металл. В одном из дворов девушка в тёмном пальто стояла с маленьким серебряным колокольчиком на ладони. Колокольчик сам звенел. Девушка прижимала его к груди и оборачивалась на шаги за спиной. Она не знала, что зов уже записан в Дневник берега. Она не знала, что в Лавке Хранителя её ждут. Но путь уже начался.

Марина сидела на ступеньках и слушала, как в дереве двери просыпаются старые петли. Максим стоял рядом и молчал. Он не смотрел на лёд внизу. Он считал вдохи. Раз. Два. Три.

Зеркальный отсчёт шёл.

Ночь стихла, но узор фонарей ещё дрожал в памяти. Доброволец с выцветшими глазами долго не мог понять, чьё это было отражение в льду. Дом смотрителей встретил теплом и сухим светом. Марина достала скрипку и сказала: сегодня мы учимся смотреть в сторону и считать дыхание. Город слушал через окна.

Глава 2. Дом смотрителей: смена протокола

Дом смотрителей проснулся раньше города. В коридоре тихо скрипели ступени, в комнатах держался тёплый запах дерева и чая. Окна пропускали холодный свет. На стене у входа висел чистый лист. Он ждал новых слов.

Марина вошла первая. Поставила скрипку на стол, расправила ремень. Максим снял перчатки, снял куртку и положил на полку Камень Звезды. Свет внутри камня был тонкий и ровный. Лиза вытащила из шкафа толстую тетрадь в серой обложке, положила на стол, нажала ладонью на обложку, будто давала клятву. На обложке чётко вывела: Журнал сбоев.

– Пишу с первой строки, – сказала она. – «Полночь. Звон без источника. Белая полоска на перилах. Свет выровнен музыкой».

Чернила сразу приняли бумагу и легли сухо. Лиза улыбнулась краешком губ. Журнал «принял».

Сменные вошли без шума. Анна, Корнёв, два новичка, ещё двое из ночной пары. На лицах – след ночи, но глаза ясные. Все встали полукругом.

Марина сняла со стены старую рамку и укрепила на её место новый лист. Слова писала крупно, чтобы их было видно из любой точки зала:

– Слушайте, – сказала она. – Лёд этой зимой – зеркало. Смотришь – открывается шов. На шве нет привычных правил. Там взгляд – это согласие. Там дыхание – это сторож. Если задержаться, шов забирает память. Сначала мелочь: слово, минуту. Потом – часть пути. Мы не отдаём. Мы дышим. Мы отводим глаза. Мы возвращаемся.

Она обернулась к Илье – вчерашнему новичку, которого ночью удержали от кромки.

– Сегодня ты снова посмотришь на воду, – сказала Марина. – Но сначала – попробуй здесь.

На столе стояла широкая чаша с водой. Её привезли поздно вечером, когда снег лёг плотной коркой и улицы затихли. Вода была гладкая, почти стеклянная. Рядом горела свеча. Пламя не играло. Оно стояло ровно, как нитка.

– Тренировка короткая, – сказала Марина. – Три вдоха. На четвёртом – глаза к стене. Если зовёт – говорите вслух. Слова держат. Пары не расходятся.

Анна подошла первой. Положила пальцы на край чаши, склонилась, счёт вела шёпотом. На третьем вдохе отвела взгляд к Марине и кивнула. Воздух рядом с её лицом уплотнился и снова стал обычным.

Илья подошёл следом. На втором вдохе его потянуло глубже – едва ощутимый ток уводил вниз. Он не пошёл. На «три» поднял глаза, выдохнул в сторону и отступил. На виске выступили капли пота. Лиза это заметила, но ничего не сказала. В журнал пошла новая строка: «Утро. Тренировка взгляда. Возврат на третьем вдохе. Музыка держит».

– Если вас цепляет, – сказала Марина, – я верну двумя тонами. Но не испытывайте, шов любит упрямых.

Максим стоял рядом. Смотрел на них спокойно. Его рука легла Марине на плечо на секунду – короткий знак. Он не мешал её голосу, он его удерживал. Марина отметила этот жест, и ей стало теплее.

Корнёв поднял глаза от кружки.

– Ночью у третьего столба на железе была свежая резьба, – сказал он. В сумерках блестит, днём не видно.

– Приняли, – ответила Марина. – Прочитаем у Хранителя.

Лиза дописала: «Резьба на железе. Русло. Видна при сумерках».

Свет скользнул по стеклу. Дом как будто вздохнул. В коридоре зашуршала метла – дежурный подмёл вход, и тишина снова легла ровно.

Марина прошла глазами по лицам.

– Объясню про память, – сказала она. – Взгляд на лёд – это приглашение. Шов берёт в ответ то, чем вы дорожите. Не всё и не сразу. Начинает с малого. Если вас зовёт досмотреть отражение, закрываете глаза, считаете до пяти и называете своё имя. Потом называете имя того, кто рядом. Пара – якорь. Без пары – к кромке не подходим. На руки надеты перчатки или варежки. Вода, лёд, металл – только через ткань.

Света подняла руку.

– А если имя рядом вылетело? – спросила она тихо.

– Тогда говоришь «мы», – сказала Марина. – Это тоже имя. После вернём остальное. Музыка помогает. Речь помогает. Дыхание – главнее.

Она взяла скрипку. Провела смычком коротко. Два тона встали в воздухе ровной скобкой. Пламя свечи не дрогнуло, но прояснилось. У слушающих выровнялся вдох. Даже те, кто молчал, расслабили плечи.

Лиза подняла взгляд на окно.

– В городе появились новые глаза, – сказала она. – На столбах у воды. Белые, холодные. Ночью они учили фонари мигать не в нашу меру. Не городские глаза. Чужие.

– Пусть смотрят, – сказал Максим. – У них нет наших имен. Мы держим ритм.

Марина кивнула.

– Белую полоску на перилах не трогаем, – сказала она. – Если видите – дрожь по коже, холодная ладонь – это она. Отходим, говорим вслух. Маркировать будем после совета у Хранителя. Сейчас нам важнее дыхание и взгляд.

Тренировка продолжилась. Люди подходили к чаше по двое. Одна пара – ещё одна. Сначала – неуверенное дыхание, потом – ровное. На третьем вдохе – лёгкий поворот головы. На выдохе – имя. У кого-то – «Анна», у кого-то – «Корнёв», у кого-то – «мы». Это звучало просто и делало воздух плотнее, как будто стены Дома становились толще.

У одной из новичков слетела с руки варежка. Она чуть коснулась водой кожи. Марина успела перекрыть её ладонь своей рукавицей. Кожа у девчонки побледнела и снова набрала цвет. Глаза её увлажнились.

– Спасибо, – сказала она сипло. – Меня потянуло и стало пусто.

– Пустота не про нас, – ответила Марина. – Возвращайся словом. Скажи, как тебя зовут.