- -
- 100%
- +
– Соль по углам, – напомнил Хранитель. – Линия воды – тонко.
Алина провела по кромке. Колокол у неё на груди был тёплый и безмолвный. В зеркале – лёгкая тень, как от прошедшей ночью руки. Ничего злого – просто след.
– Он пробовал тянуть, – сказала Лиза, глядя боком. – Но наши нити держали.
– Сейчас попробует снова, когда мы уйдём, – ответил Корнёв. – Значит, ставим знак поглубже.
Янь Шуй расчертил воздух пальцем. Вода под стеклом чуть дрогнула, как если бы приняла новый штрих. Хозяйка кивнула и перекрестилась.
– Я останусь недалеко, – сказала Лянь Хуа. – Если от стекла пойдёт «игла», я её заберу.
– Лавку держу я, – добавил Сунь Чжоу.
Марина посмотрела на Лизу. Та улыбнулась коротко. В глазах – ясность. Правильное утро при правильной работе.
К полудню Дом слушал тишину и записывал время. Лиза вела журнал аккуратно. В книге гостей имена смотрелись четко, без бледных мест. Но к вечеру, когда фонари ещё не горели, а небо уже стало ниже, книга сама перелистнулась. На новой странице блекли снова – не пять, а три буквы – чужого имени, старого, записанного задолго до них.
– «Костя», – прочла Лиза. – Запись шестилетней давности, грузчик с порта. Тогда Дом помогал ему вернуть кошелёк. Что Белому Регистру до него?
– Он вынимает слабые узлы, те, что висят на краю карты, – тихо сказал Хранитель. – Дёрнет несколько – и у тебя «мост» делает лишний шаг.
– Назад, – сказала Марина. – Мы возвращаем всё, что в нашей книге. Не важно, кто. Иначе он на нас перепишет.
Они собрали круг снова. Бумага. Пять черт – теперь три. Вода. Два – молчание. Один – удар. Лёгкая тяжесть вернулась в строку. Лиза проверила шифр времени.
– Он увидел, что мы умеем, – сказала она. – И станет ловить в момент перехода – между нашим «два» и его «три».
– Значит, не оставляем «два» пустым, – подумал вслух Корнёв. – Там должен быть воздух. Наш.
– И музыка, – сказала Марина.
На Счётный Мост выходили, когда свет от фонарей выровнялся. Вода дышала ровно, Призрак был рядом, это чувствовалось мерой. Марина дала два хода – коротко. Алина не доставала колокол. Она держала его и имя воды – отдельно, как два берега, пока мост держит середину.
Белые коробки попробовали «иглу» – с наклоном в «имена». Как будто на миг воздух у перил потерял букву. Серебряные нити Лянь Хуа приняли «иглу» и растворили в пустом снегу. Янь Шуй положил на воду знак – тоньше волоса. Призрак задержал «два» на один вдох дольше обычного.
– Он нам помогает, – сказала Лиза. – Мы – в его мере.
– И значит, должны держать свои имена, – ответила Марина.
Она повернулась к Максиму. Он стоял близко, но не слишком. Его ладонь нашла её руку на короткий миг – тёплый, ясный. Они оба отвели взгляд на третий вдох.
– Возвращаемся, – сказала она.
Возле лавки на перекрёстке сеть коротко лязгнула. Ничего резкого – как если бы угол попытался стать дверью, а внутрь не пустили. Сунь Чжоу стоял чуть поодаль. Он поймал чужую тень на нитях, держал до того, как она распалась в блики.
– Он учится, – сказал он, когда они подошли. – И мы учимся.
– Главное – не позволять ему закрыть нам меру, – ответил Корнёв.
– Не закроет, – сказала Алина. – Пока у нас – слово «не трогай».
Марина улыбнулась. Это было правильное слово. Не запрет – мера.
Ночь пришла ещё раз – темнее первой. В Доме снова щёлкнула книга. На этот раз побледнели не буквы, а петля внизу – примечание Хранителя, которое он когда-то оставил о том, как принимать «дальних». Смысл мутился, как вода в чаше.
– Он пытается выйти не через имя, а через правило, – сказал Хранитель. – Если он сотрёт, Дом начнёт забывать «как». Не «кого», а «как».
– Тогда держим «как», – сказала Марина. – Это – наши руки.
Они не стали ставить круг. Взяли лист меры, прочитали вслух одну строку: «Имя – вслух. В лёд – не дольше трёх вдохов». И дали два коротких хода – в дом. Молчание. Один – удар. Примечание проявилось снова – ясным почерком, как нитка на льду.
– Работает, – сказал Янь Шуй удивлённо. – Не только имена. Правила тоже держатся музыкой.
– Потому что правила – наши имена для действий, – ответил Хранитель.
Когда круги были свёрнуты, и дом снова дышал ровно, Марина и Максим задержались у печи. Она стояла, упершись ладонями в стол. Он – рядом, не касаясь. Песня огня была простая.
– У тебя руки пахнут солью, – сказал он.
– У тебя – бальзамом, – ответила она.
Они не касались лицами. Он наклонился, и его губы нашли её висок. Это был не долгий поцелуй. Это была отметка о том, что они дышат в одном ритме. Она задержала ладонь у него на груди, на один удар сердца. Потом оба сделали шаг назад – на третий вдох.
– Завтра – к арке, – сказала она. – Полслова и контур должны дожить до воды.
– Доживут, – сказал он. – Мы им поможем.
Перед рассветом книга гостей не шевелилась. Белые коробки на столбах пережидали. Серебряные нити на их стеклянных «ушах» держали чужие попытки на расстоянии. Дом был собран, как кулак. На двери висела новая строка листа меры: «Возврат имени – дома. Возврат правила – голосом. «Три» – не отдавать».
Лиза записала в журнал расписание на день. Марина проверила футляр. Алина прислушалась к колоколу – он молчал правильно, как нужный. У Максима плечо почти не болело, и это «почти» не отнимало его силу. Корнёв досыпал соль в бумажный пакет.
– Он хочет вычислить полное имя, – сказала Лиза. – И открыть «три» чужими руками.
– Не дадим, – ответила Марина.
– Значит, спрячем полное в воде – предложил Хранитель.
– У арки, – кивнул Янь Шуй. – Там, где «два» – законно.
– Так и сделаем, – сказала Марина. – На «двойке» – спрячем, на «тройке» – промолчим.
Арка под затоном примет полслова и контур – их положат в воду без произнесения полного имени. Но Белый Регистр выступит иначе: он впишет новый узел прямо в лёд Счётного Моста и попытается «переназвать» переход. Тогда Призрак звонаря потребует от них сыграть «молчаливую фразу» правильно – иначе цена памяти станет не маленькой.
Глава 16. Молчаливая фраза
Команда прячет почти-имя Бесследного под аркой Водяного Дворца – складывает «Шэнь» и контур «Линь» в воду без звука. Призрак звонаря требует сыграть «молчаливую фразу» строго по мере. Белый Регистр пытается «переназвать» Счётный Мост, впаивая новый узел в лёд, и высылает глич-стражей. Дом держит книгу имён, союзники держат витрину и харбинское зеркало. Марина и Максим становятся ближе – в тишине, где слышно дыхание. Цена – малая: у Лизы на миг стирается деталь из её записей, но возвращается на «двойке». Конец – решимость идти в Зеркальный Хабаровск снова: у воды показался тонкий знак Чёрного Дракона – время говорить с тем, кто помнит старые договора.
Дом смотрителей к ночи был готов. На двери висел лист меры. На столе лежали чёрная ткань и рисовая полоса с бледными чертами. В чаше – вода с именем. Серебряная нить Лянь Хуа была смотана в маленький светлый клубок. Сеть Сунь Чжоу – тонкая, как иней, – лежала рядом. Книга гостей молчала; её тишина была добрым знаком.
– У арки не говорить, – напомнил Хранитель. – Дышать по счёту. Два – положить, два – прикрыть, два – уйти. Третьего нет.
Лиза проверила записи и спрятала карандаш за ухо.
– На мосту будут «лишние доли», – сказала она. – Он попытается пересчитать. Я останусь у Дома, держать книгу и время. Если выбьет – верну на «двойке».
– Я – у фонарей, – кивнула Лянь Хуа. – Иглу встречу на стекле.
– Я – у витрины, – сказал Сунь Чжоу. – Если угол захочет стать дверью – сеть возьмёт.
– У воды буду я, – сказал Янь Шуй. – Знак – на кромке, метр – свой.
Марина взяла футляр. Максим подал ей куртку и остался рядом. Алина положила ладонь на колокол под свитером; металл отозвался легким весом. Полслова – «Шэнь» – не лежало на языке: лежало в воздухе, как тонкий шов. Контур – «Линь» – держался рядом, без спешки.
– Готовы, – сказала Марина. – Идём.
Город дышал. Фонари стояли тихо. Белые коробки на столбах не пели. Под ногами скрипел снег. У кромки затона воздух был морозно-свежий. Вода подо льдом темная, лед гладкий и прозрачный. Янь Шуй пальцами черкнул по снегу, открыл узкую полоску льда и оставил на воде знак. Лянь Хуа перекинула нить и закрепила на старом колье. Нить легла и застыла в нужном месте – вода приняла.
– На счёт, – сказала Марина.
Она вдохнула. Второй. Третий. На четвёртом отвела взгляд и дала первый ход – почти без звука. Второй – короче первого. На «трёх» легло молчание. Лед не треснул. Напротив – стал мягче. Под ним, в глубине, обозначилась тень руки у невидимого языка – Призрак. Он не ударил. Он показал «два». Проход открылся – короткий, верный.
– Благодарим, – сказала Марина тихо. – Мы только положим.
Они вошли. Воздух стал густым. Вода не давила – держала. Под аркой было светлее, чем снаружи, но этот свет не резал глаз. Внутри арки – тишина, в которой слышно собственное дыхание.
– Здесь, – сказал Корнёв. – Краевой шов.
Алина развернула рисовую полосу. Пять бледных черт не были буквами. Они были памятью о буквах. Она положила полосу на воду, не касаясь. Бумага не намокла – вода приняла форму. Рядом, над чашей тьмы, лёг тонкий холодок – контур «Линь». Он не был чертой – скорее тропинкой. Его нельзя взять рукой; можно держать дыханием.
– Дай «двойку», – попросила Марина.
Алина отвела взгляд, произнесла имя воды и один раз ударила. Легкий, глухой звук ушёл вниз. Полоса дрогнула. Контур к ней притянулся и лёг рядом – не слившись, а соединившись мостиком, как два берега с мостом между ними. Марина дала второй ход – тише первого. Молчание – как крышка. Вода «закрыла» совмещенное. Оно ушло в глубь, не рассыпавшись.
Рука Призрака не шелохнулась. Но проход держался на один лишний вздох – как знак, что приём состоялся. Марина кивнула, хотя светлую тень никто не просил о жестах. Они знали: верно.
И тут сверху прошла дрожь. Как если бы вдалеке ногой топнули по пустому льду. Белый Регистр включил новый узел на Счетном Мосту. На поверхности – там, в реальном городе, – лед зазвенел чужим именем.
– На мост, – сказал Корнёв. – Сейчас.
– Выход – в «две», – сказала Марина. – Я держу ход. Алина – молчание. Максим – спина. Корнёв – опоры.
Призрак удержал «два». Они пошли обратно. Вода их приняла, ледяная кромка – выпустила. На берегу их встретил Янь Шуй: лицо спокойное, знак уже стоял. Он посмотрел на Марину и коротко кивнул на мост.
– Он «переназывает», – сказал он. – Считает по-своему. Если опоздаем – «наш» метр станет «их».
– Не опоздаем, – ответила Марина.
Счётный Мост был недалеко. Шли быстрым шагом. Лёд под ногами не скрипел – улицы прислушивались. Фонари стояли настороженно. Белые коробки на столбах не мигали, игла была спрятана во взгляде. Если посмотреть в лёд, можно было потерять счёт. Они не смотрели.
– Раз. Два. Три, – считала Марина. – Взгляд – в сторону.
На пролете было другое дыхание. Как будто мост сказал «четыре» там, где не надо. Лёд прикидывался ровным; вода снизу держала паузу. Посреди пролета, над черной кромкой, встал глич-страж. Белёсый, прерывистый. В нём не было крови, у него была «частота». Он не шёл – перескакивал. И прыгнул прямо в паузу, которую мост отсчитал четвертой.
– Назад! – выдохнул Корнёв.
Марина подняла смычок. Один ход. Второй. Молчание. Призрак не явился. Это – мост. Здесь он даёт «два», если его зовут по мере. Она позвала дыханием. И услышала ледяной отклик: рука – у невидимого языка – показала «два» в самом сердце пролета. Проход открылся.
– Использовать, – сказал Максим. – Я прикрою.
Глич-страж рванулся. Его «частоту» повело к «четырём», но «двойка» разрезала пространство, как разметка, и чужая фигура рассыпалась до первой ступени – в ломкие полосы. Падать ей было некуда – Призрак закрыл пустоту. Полосы упали в ничто.
– Он «переучивает» мост, – сказала Лиза по рации из Дома; её голос был спокоен. – Я держу книгу. Если вам нужна «молчаливая фраза», даю время: два вдоха.
– Достаточно, – ответила Марина.
Она закрыла глаза на один вдох, отвела взгляд, дала «молчаливую фразу»: два – молчание – и ещё два, но уже не звуком, а тоном дыхания, который слышит воздух. Мост выровнялся. Лёд стал «глухим», как надо. Белые коробки на столбах попробовали иглу, но нити Лянь Хуа приняли их попытку на себя и отвели в пустой снег – там, где нет углов.
– Держится, – сказал Корнёв.
Алина стояла в полшага от Марины, колокол под свитером был неподвижен. Её ладони дрожали – не от страха, от энергии, которая искала выход.
– Мы спрятали? – спросила она.
– Спрятали, – ответила Марина. – Вода приняла. Здесь мост перестал считать чужое.
– Дом? – спросил Максим.
– Книга молчит, – ответила Лиза. – Но было: одна строка на миг побледнела. Я вернула. Кажется, я на секунду забыла, как зовут нашу кошку у печи. Помнила «кошка», не помнила «Рябая». На «двойке» вернулось. Всё в порядке.
– Цена – показалась, – сказал Хранитель. – Мы её не платим. Хорошо.
Они вернулись к Дому по привычной тропе. Снег под ногами был мягкий. Ничего не попыталось выйти из витрины. У харбинского зеркала было тихо. Хозяйка на втором этаже насыпала соль у порога – это работало. Серебряная нить на глухих «ушах» фонарей держала. Дом стоял собранный, как кулак.
Внутри печь дышала ровно. На столе лежала чёрная ткань. В чаше – вода, гладкая. На листе меры Лиза дописала: «Молчаливая фраза – на Мосту. Два – молчание – два. Игла – в снег». В книге гостей – на нужной странице – чернила были тяжёлыми и спокойными.
– Арка приняла почти-имя, – сказал Хранитель. – Оно здесь не всплывет. Чтобы вытащить – нужен будет наш «два». Ему – не добраться.
– Он не бросит, – сказал Корнёв. – Ему нужны ключи.
– Значит, пойдёт вглубь, – ответила Марина. – Под его логикой – тоже вода. А под водой – договоры. Призрак нас пустит, если мы не нарушаем меру.
– Пойдём завтра, – сказал Янь Шуй. – Сейчас – Дом.
К вечеру город выдохнул. Белые коробки на столбах замолчали по-настоящему. Нить на их стеклянных «ушах» чуть ослабла. В комнатах стало теплее. Хранитель поставил чайник, достал керамические чашки.
Марина села у печи. Сняла куртку. Положила смычок на край стола. Максим опустился рядом. Его плечо уже почти не болело. Она положила ладонь на место повязки – проверила, не давит ли узел. Его рука нашла её пальцы, задержала.
– Сегодня у тебя «молчаливая фраза» звучала даже в дыхании, – сказал он. – Ты держала мост, как дом.
– Это Дом держал меня, – ответила она и впервые за день коротко улыбнулась. – И ты.
Он наклонился: губы коснулись ее виска. Она повернула голову и встретила его взгляд. Их поцелуй не рвал меру. Он был коротким, тёплым, без лишних слов. Дальше – руки. Не торопливо. В комнате было темно и тихо. Они слышали, как огонь в печи меняет дыхание. На «двух» они были близко, на «трёх» – разошлись на ширину ладони, чтобы дать дому пройти между ними. Это было не правилом, а привычкой, которая никому не вредила.
– Хочешь – скажу правду? – шепнул он.
– Скажи, – ответила она.
– Когда лёд треснул на мосту, я подумал не о мосте. О тебе. Я не герой.
– И хорошо, – сказала она. – Мне нужен ты, который всегда рядом.
Он только кивнул. Они какое-то время сидели так – плечом к плечу. Потом она поднялась.
– Пойдём к нашим, – сказала она. – Лиза на кухне, ей нужен чай.
Лиза сидела у окна с книгой гостей. На коленях у неё, как и всегда, свернулась Рябая. Девочка гладила кошку.
– Я правда забыла её имя на секунду, – сказала она, не поднимая головы. – Будто буквы упали со слова, а кошка смотрела и молчала. Я испугалась, что это цена. А потом вспомнила «Ряба». И стало смешно.
– Это не цена, – сказал Хранитель. – Это звон дал отголосок. Ты среагировала правильно. Вернула дыханием.
– И карандашом, – призналась Лиза и улыбнулась. – Написала «Ряба» в книге имен на полях. Книга одернула меня и зачеркнула сама. Значит, помнит лучше, чем мы.
Марина налила всем по чашке. Чай пах травами. У печи было тепло. Алина сидела у стены, глаза – ясные. Колокол на её груди дышал ровно. Полслова и контур – далеко, в воде под аркой. Здесь – чисто.
– Завтра – обратно вниз, – сказала Марина. – Призрак держит «два». Мы разговариваем с ним. Потом – ищем путь к тем, кто помнит договоры. Белый и Черный.
– Как поймём, что он – рядом? – спросила Алина.
– Он даст «метр», – ответил Янь Шуй. – Два – пауза – два. Без «трёх». Это его знак согласия.
– А если даст «три»? – спросил Корнёв.
– Тогда уходим, – сказала Марина. – «Три» – не наше.
Ночь наступила незаметно. Белые коробки не включались. Сеть у витрины молчала. Харбинское зеркало не шептало. Дом дышал мягко. Марина ушла в маленькую комнату у печи, Максим – следом. Они не закрывали дверь. Это было не важно.
Лиза дописала в лист меры: «Молчаливая фраза – выучена. Мост – наш. Имена – держать дома». Книга гостей перелистнула сама и показала пустую страницу. На самом краю этой страницы, внизу, едва заметной чертой, стоял знак – не буква и не цифра. Тонкая дуга, как хвост рыбы. Хранитель поднес страницу ближе к огню.
– Видели? – сказал он тихо. – Чёрный пришёл рядом. Не в дом – в книгу.
– Дракон? – спросила Алина.
– Его знак, – ответил Хранитель. – Он не зовёт и не прогоняет. Он показывает, что видит.
– Это к завтра, – сказала Марина. Она стояла в дверях, опершись плечом о косяк. На лице – усталость. – Если он видит – он помнит. С ним можно говорить о плате.
– О той плате, которая закрывает швы и не убивает память, – сказал Янь Шуй. – У него есть формулы.
– Хорошо, – кивнул Корнёв. – Тогда завтра: арка, Призрак, потом – знак Черного. И где-то рядом – Белый, который всё считает.
– Белый будет считать всегда, – сказал Хранитель. – Это его природа. Наша – держать меру.
Снег за окном светился. Печь выдохнула тепло. Вода в чашках остывала. Книга гостей закрылась сама и легла на полку. Рябая ушла в тень печи. Все разошлись по комнатам. В Доме было спокойно.
Утро приведёт их снова под лёд. Призрак даст «два» и потребует «молчаливую фразу» до конца. В глубине покажется тёмная фигура – не страж и не тень: посланник Чёрного Дракона. Он не заговорит, но оставит в Палате Счёта три следа – цену, знак, срок. Дальше выбирать придётся им.
Глава 17. Три следа Чёрного
Под аркой Водяного Дворца Стражи встречают посланника Чёрного Дракона. Он не говорит словами – оставляет три следа: цену, знак, срок. Белый Регистр пытается сорвать контакт, переназывая пролёты и швы, и бросает глич-стражей в залы дворца. Призрак звонаря удерживает «двойку». Алина один раз звонит, чтобы разорвать иллюзию. Команда выносит следы в реальность и укрепляет Дом: соль, нити, книга имён. Марина и Максим остаются вдвоём у печи – дыхание в одном ритме держит их лучше всяких обетов. Финал – обещание Чёрного: у них есть срок до первой оттепели, чтобы не дать Белому Регистру сложить полное имя врага и «перекроить» мост.
На двери Дома смотрителей висел лист меры: «Молчаливая фраза – выучена. Мост – наш. Имена – держать дома». В книгу гостей ночью легла черта – тонкая дуга на пустой странице. Хранитель показал её всем за завтраком и не стал трактовать – лишнее слово могло сломать меру. Лиза в журнале отметила время и погасила карандашом сомнения. В комнате было тепло.
– Сегодня вниз, – сказала Марина. – Там ответ. Не слова – следы. Держим правило: раз, два, три – взгляд в сторону. «Три» – чужое.
Янь Шуй молча налил в чашу воду с именем. Лянь Хуа проверила нить. Сунь Чжоу отложил сеть. Корнёв достал бумажный пакет соли, прижал ладонью. Максим поднял глаза на Марину, и она приняла этот взгляд коротко. Алина коснулась ладонью колокола под свитером. Металл был тёплый, спокойный.
– На арке – не говорить, – напомнил Хранитель. – Дышать мерой. Если посланник даст знак – не хватать. Он сам положит в воду.
Они вышли, когда фонари ещё не гасли. Белые коробки на столбах молчали. Нити на их «ушах» держали нужную тишину. У кромки затона воздух был чистый. Лёд – ровный. Вода – чёрная. Янь Шуй открыл тонкую полоску, оставил знак, и Лянь Хуа закрепила нить. Марина дала два хода – мягко. Пауза. Призрак подо льдом проявился рукою у невидимого языка. Он держал «двойку». Проход открылся.
Под аркой всегда чуть светлее, чем наверху. Этот свет не ослеплял и не играл. Он был рабочим. Палата Счёта приняла их без звука. Ленты памяти на стенах лежали ровно.
– Здесь, – сказал Корнёв, и не нужно было уточнять.
Алина вынула из чёрной ткани рисовую полосу с пятью бледными чертами. Рядом в воздухе держался тонкий холодок – контур второй половины. Они уже спрятали почти-имя солью и «двойкой». Сегодня – другой долг.
Марина отвела взгляд и дала короткий ход – приглашение. Пауза – согласие. Третий они не тронули.
Вода у дальней стены поднялась на ширину ладони. На поверхности проступил тёмный чешуйчатый знак – не буква, не цифра. Он продержался три вдоха. Первый след лёг у входа – круг с разрывом. Второй – на низкой балке слева – короткая чёрная черта, уходящая вглубь. Третий – на их рисовой полосе – тонкий штрих, сбоку от бледных линий. Посланник Чёрного не вышел. Он оставил память о касании. Этого хватало.
– Цена, – сказала Марина. – Знак. Срок.
– Читаем без слов, – прошептал Хранитель из памяти. – Слушаем телом.
Первый след означал: Дом отдаёт одно слово. Не имя человека и не правило. Нарицательное слово перестанет звучать здесь навсегда. Оно станет водой и уйдёт в арку, чтобы удержать почти-имя. Второй след – черта – указывал на место: Счётный Мост. На пролёте, где Белый Регистр срывает метр, нужно поставить знак Чёрного водой и молчанием. Третий – штрих на их полосе – говорил о времени: до первой оттепели. Не до календарной даты, а до момента, когда лёд начнёт таять. После – цена вырастет.
– Успеем, – произнесла Марина. – Сегодня – первое. Слова – Дом выберет сам.
– «Соль», – сказала вдруг Лиза и сама удивилась своему голосу. – Нет. Нельзя.
– Нельзя, – согласился Хранитель. – Без соли Дом – слепой.
– «Дверь», – сказал Корнёв. – Тоже нельзя.
– «Кошка», – улыбнулась Лиза и тут же покачала головой. – Дом без кошки – не Дом.
– «Игла», – тихо предложил Янь Шуй. – Вне Дома мы можем об этом говорить. Внутри – она и так чужая.
Марина кивнула. Лиза записала в журнал: «Слово «игла» – вне Дома. В Доме – тишина». Бумага согрелась под пальцами. Книга гостей на другом конце стола тихо перелистнула страницу.
Вода в Палате Счёта стала темнее. Посланник Чёрного в этот раз дал больше. На голой стене, где нет лент, тонко проступил отпечаток ладони. Не человеческой – крупнее, с перепонкой у основания. Там, на поверхности воды, появились три следа ещё раз – поверх первых. Повтор – значит точность. Марина отвела взгляд, чтобы не сломать меру. Призрак у арки держал «двойку» спокойно, без рывков.
В этот момент в верхних сводах шевельнулся чужой счёт. Белый Регистр включил свой узел. Потолок прошило дрожью. По дальним колоннам побежали белёсые разломы. Они собирались в фигуры. Глич-стражи не шли шагами. Они перескакивали пустоты. Их было трое.
– Не смотреть в лёд, – сказала Марина. – Счёт – наш. Хранитель, держи Дом.
Гличи ударили сразу в три места: у входа, у левой балки, у рисовой полосы. Там были следы Чёрного. Они хотели перерезать их на переходе – в момент, когда след ещё свежий.
– Один удар, – произнесла Марина.
Алина отвела взгляд, назвала имя воды, и колокол в её ладони ответил. Звук был тихий, глухой, направленный в пол. Белые разломы дрогнули. Фигуры на миг рассыпались. Этого было мало.
– «Молчаливая фраза», – попросил Янь Шуй.
Марина дала два хода без звука. Пауза. Два – ещё тише первого. Призрак у арки удержал «двойку». Вода приняла ритм. Глич-стражи попытались найти «четыре» и потеряли опору. Один растаял на колонне. Второй свёлся к тонкому лучу и ушёл в трещину свода. Третий успел ударить по рисовой полосе. Бумага качнулась. Бледные черты не растеклись, но стали светлее.
– Корнёв! – крикнула Лиза через рацию. – Правее!
Он не стал смотреть. Рукой нащупал мел и поставил на пол едва видимую отметку. Призрак сжал пробел у арки. Белый Регистр отступил через свой узел. Тишина стала настоящей.
Марина опустила смычок. Алина накрыла рисовую полосу ладонью. Холод ушёл. След Чёрного у балки не померк. Круг у входа закрылся и остался видимым. Палата Счёта выровнялась.
– Уходим, – сказала Марина. – Всё, что нужно, уже с нами.
Они вышли через арку. Вода не задержала. На поверхности воздух был прозрачный. У кромки затона нить держала свой натяг. Фонари молчали. Белые коробки на столбах собирали пустой свет.
В Дом вернулись по короткой дороге. На пороге Лиза набрала на листе меры: «Слово «игла» – вне Дома. Срок – до первой оттепели. Знак – на Мост». Хранитель взял книгу гостей, развернул пустую страницу с дугой и спокойно сделал внизу три точки. Книга не возразила.