- -
- 100%
- +
– Пора на Мост, – сказал Янь Шуй. – Пока Белый не вернул свою лишнюю долю.
– Идём, – ответила Марина. – У кромки – меняемся: я – звук, Алина – молчание, Максим – спина, Корнёв – соль.
Счётный Мост встречал их холодной ровностью. Люди не толпились. Лёд лежал гладко. Вода снизу дышала на два. Белый Регистр пытался ввести новую долю – слабую, скользящую. Он делал это не звуком, а взглядом. На перилах мелькнули тонкие линии чужого «писания».
– Не читать, – сказал Корнёв. – Иначе он подхватит.
Марина отвела взгляд и дала «молчаливую фразу»: два – пауза – два. Алина держала ладонью колокол под свитером, не касаясь язычка. Янь Шуй наклонился к кромке, снял перчатку и коснулся воды пальцами. На поверхности родился знак Чёрного – маленький, аккуратный. Он лег ровно там, где утром стоял глич-страж, и не поплыл. Белый Регистр попробовал перерезать знак, пустив линию с другой стороны. Серебряные нити на «ушах» фонарей приняли этот ход и разложили по пустым местам города. Мост выровнялся. Чужая доля ушла.
– Срок – до оттепели, – напомнил Янь Шуй. – После вода начнёт говорить уже иначе.
– Успеем, – тихо ответила Марина.
Знак Чёрного на воде не бросался в глаза. Его не видел тот, кто не держать счёт. Он служил им, а не славе. В этом была сила.
– Дом, – сказала Марина. – Теперь – цена.
В Доме было тепло. Печь шумела теплым огнем. На столе – чашки, соль, книга гостей. Лиза положила рядом новый лист. Хранитель принёс маленькую глиняную доску и кисть.
– Слово – отдаём молча, – сказал он. – Дом сам впишет пустоту.
– «Игла», – повторила Лиза и не стала произносить второй раз. – Внутри – молчим. Снаружи – можно.
Марина пригладила лист. Алина повела кистью по доске. Жидкая сажа легла узкой дорожкой. Доска впитала черноту. Хранитель перевернул её, поставил возле печи.
– Книга? – спросил Корнёв.
Книга гостей шевельнулась и перевела страницу. Внизу оказалось пустое пространство для «слова Дома». На этом месте ничего не написалось. Это и было записью. Дом принял цену. Чужие узлы не получили доступа к её содержимому.
– Ты чувствуешь? – спросила Марина у Лизы.
– Чувствую тишину, когда думаю про то, что колет, – улыбнулась Лиза. – Но боль не ушла из мира. Она просто не зовется словом, в этих стенах. Этого достаточно.
Алина переглянулась с Хранителем. Он кивнул.
– Колокол хранит, – сказала она. – Ему здесь легче.
– Тогда – в зеркальный слой, – сказал Янь Шуй. – Посланник Чёрного дал следы. Он ждёт ответ.
– С Лизой останется Сунь Чжоу, – добавила Марина. – Витрина и зеркало – под сменой. Дом – под присмотром. Мы – вниз.
Проход под аркой открылся ровно на два вдоха. Призрак держал «двойку». В Палате Счёта следы лежали на своих местах. Круг у входа, черта у балки и штрих на полосе казались свежими. Ничто не дрожало.
Марина положила ладонь на воздух рядом со штрихом. Алина встала так, чтобы не падал свет в глаза. Максим занял место у входа. Корнёв держал соль. Янь Шуй – знак. Они были готовы.
Тень у дальней стены стала плотнее. Из воды поднялась фигура – не страж и не человек. Крупная голова с плоским теменем, узкие длинные ладони. Чёрные чешуйки не блестели. Они пили свет. Посланник Чёрного стоял молча. Лицо – без глаз и без рта, и при этом видимое.
Он коснулся круглого следа у входа и увёл его к себе – не на совсем, на вдох. Потом вернул. Это означало: цену Дом называет верно. Он коснулся черты у балки и задержал пальцы – знак на Мосту признан. Он опустил ладонь к рисовой полосе и провёл штрих ещё раз, плотнее. Срок закреплён.
– Мы понимаем, – сказала Марина. – Но нам нужно ещё.
Посланник не двинулся. Марина подняла смычок. Два хода. Пауза. Два – ниже. Он перевёл голову. Это был жест внимания.
– Нам нужен исходный пакт, – продолжила она. – Белый и Чёрный. Не пересказ, не легенда. Юридика воды. У вас есть.
Посланник поднял ладонь. В воздухе возникла тонкая плёнка – на ней проступили строки, похожие на некогда виденные в свитке, найденном Мариной. Но здесь строк было больше. Среди них – три пункта, от которых шёл холод.
Первый: музыка и звон – в балансе. Второй: колокол – ключ к режиму границы. Третий: кто произнесёт полное имя того, кто ходит «без следа», отдаст в воду не своё, а городское – одну общую память. Не день, не слово. Обычай.
Марина не вздрогнула. Она только отвела взгляд в сторону. Алина сжала пальцы на ткани. Максим выдохнул. Корнёв приложил соль к кромке пола.
– Срок? – спросила Марина.
Посланник показал в воздухе ломкую линию, похожую на трещину. Это было «до первой оттепели». Вода не любит календарных дат. Она любит состояния.
– Мы принимаем, – кивнула Марина. – И просьба: подскажите дорогу к нему. Нам нужен не сам дракон, нам нужна палата, где лежат книги договоров съёмок и сделок. В тот раз мы были у Счёта. Теперь нужна Палата Голосов.
Посланник повернул голову в сторону узкого прохода, который прежде вёл в глухой зал штампов. Теперь там виднелись низкие крылечки и ряд ржавых колотушек. Он поднял два пальца – от арки до дверей – два вдоха. Это и был порядок.
В этот момент воздух сжался. Белый Регистр включил свой узел. Он попытался перекрыть им не зал, а первый вдох. Пауза стала липкой. Белёсые фигуры возникли в дверях. Трое. Они двигались рывками.
Призрак у прохода держал «двойку», но Белый пытался сорвать именно «один». Марина взяла воздух на грудь и встала в шаге от посланника. Он не отступил. Он поднял ладонь. На его коже проступили крупные чешуйки. И сделал то, чего они не ждали: положил ей на плечо тяжёлую ладонь. Это было доверие воды голосу.
– Алина, – сказала Марина. – Один.
Алина отвела взгляд, назвала имя воды и ударила. Звук прошёл по полу и ушёл вниз. Глич-стражи дрогнули. Их рывок сорвался. Двери в Палату Голосов открылись полностью. Призрак удержал «двойку». Посланник отнял ладонь с Марининого плеча и остался. Он не ушёл в воду. Он стоял, пока они проходили. Он не дал Белому дотронуться до «первого вдоха».
В Палате Голосов не было свитков. Были деревянные пластины с вырезанными дорожками. Они пахли временем. Их звук был тише, чем в Счёте. Здесь лежали договоры, которые поют. На одной из пластин Марина увидела знакомые черты – «колокол двух берегов». На другой – отметку о цене, которую тогда платили за соединение. Там было слово, которое в Доме уже нельзя произносить. Они поняли: их выбор верен.
Глич-стражи не вошли внутрь. Белый Регистр боялся петь в этой палате. Он ушёл через свой узел. Призрак остался у порога. Посланник Чёрного стоял у входа в Счёт и Голоса, как камень.
– Достаточно, – сказала Марина. – Остальное – при нас, а не на нас.
Они покинули палату в том же порядке. Посланник не провожал взглядом. Он не смотрел глазами. Он оставлял воду жить.
Вверх они вышли в тот час, когда тени от фонарей только длиннее. На Мосту знак Чёрного держался. Ничто не кололо слух. Дом принял их без вопросов. Печь дышала. Чайник загудел. Книга гостей лежала спокойно.
– Мы успеем до оттепели, – сказала Марина. – Но торопиться нельзя. Иначе Белый возьмёт «первый вдох».
– Тогда – план, – предложил Корнёв. – Ночь – Дом. Утро – Мост. День – лавка и зеркало. Вечер – арка. Вода – голоса. Без лишнего.
– Согласна, – кивнула Марина.
Алина села у печи и закрыла глаза на один вдох. Колокол был тёплый и лёгкий. Он не просился в руки. Он слушал. Лиза села рядом с книгой гостей и положила ладонь на пустую страницу, где стояла дуга Чёрного. Пришла кошка, улеглась и свернулась клубком.
Максим встал за спиной Марины, и она позволила ему коснуться её плеча. Его рука была уверенная. Она обернулась, встретилась глазами с ним. Поцелуй родился сам. Тёплый, короткий, не ломая меру. Её пальцы сняли с его плеча повязку, кожа под ней была уже здоровая. Он вдохнул. Она вдохнула. На «трёх» они чуть отступили. В комнате было слышно только огонь.
– Ты держала меня там, – сказал он негромко.
– Он положил на меня ладонь, – ответила она. – Это была вода.
– А я – тут, – сказал он.
– И здесь ты – важней, – улыбнулась она.
Они рассмеялись тихо. Дом принял этот смех. Он был уместный.
Ночью книга гостей снова перевелась на пустую страницу. На краю появилось новое – короткая вертикаль. Хранитель посмотрел, наклонил голову.
– Срок идёт, – сказал он. – Это – отметка. Первая ночь. Дальше – считаем дыханием улиц.
– Успеем, – повторила Марина. – Белый будет пробовать по именам, по правилам и по мостам. Мы знаем его ритм. 2–2–3.
– И знаем цену, – добавил Хранитель. – Мы её уже платим – в мелком. Большого не дадим.
– Завтра снова вниз, – сказала Алина. – Там лежит то, что удержит грань, когда он попытается открыть все швы.
– Он попытается, – кивнул Корнёв. – А мы – не дадим.
Под аркой речь перейдёт к конкретным условиям «режима границы». Призрак потребует «молчаливую фразу» до конца, а посланник Чёрного обозначит ещё одну линию – место для колокола, где звон не разрушит, а свяжет. Белый Регистр в это время попытается развернуть «три» сразу в трёх узлах: у лавки, у зеркала и на Мосту. Держать придётся всем одновременно.
Глава 18. Печать двух берегов
Стражи завершают обряд «режима границы». Под аркой, в Водяном Дворце, они находят место для колокола, где звон связывает берега и не ломает швы. Посланник Чёрного обозначает окончательную схему – ряд шагов и молчаний, знак на Мосту, тишина в Доме вокруг одного слова, и место, где музыка и звон встречаются без цены «три». Белый Регистр отвечает тройным ударом – одновременно у витрины, у харбинского зеркала и на Счётном Мосту. Союзники принимают бой; Призрак звонаря держит «двойку». Алина впервые слышит «немой звон», проходящий сквозь кожу, и не даёт ему сорваться в «три». Марина закрывает «печать двух берегов» вместе с Максимом. Глава заканчивается знаком грядущего: над водой мелькает белая тень – не глич и не посланник, а длинное тело узла, в котором угадывается контур Белого Дракона.
На двери Дома смотрителей висел лист меры с новыми строками Лизы: «Срок – до первой оттепели. Слово вне Дома: „…“. Не произносить внутри. Мост – наш, знак – положен». Она не писала само слово: Дом уже принял пустоту.
Хранитель уже установил на столе обыденный порядок – глиняную чашу, рисовые полосы, мел, свёрнутую нить Лянь Хуа, пакет соли. Сунь Чжоу сидел на краю стола, проверял сеть; он всегда проверял дважды, когда предстояла работа у витрин. Янь Шуй стоял у окна, слушал воду; по выражению лица было ясно – кромка держит метр. Корнёв молча стачивал на дощечке край кристалла соли – чтобы резал тонко. Марина протёрла смычок и провела взглядом по комнате: всё на местах. Максим, в полушаге от неё, двигался, как тень: его присутствие не мешало, он был рядом и этого хватало. Алина держала ладонью колокол под свитером и прислушивалась: металл дышал ровно.
– Сегодня делаем то, ради чего получили три следа, – сказала Марина. – Арка, Голоса, место для колокола. Потом – держим город в трёх точках. Раз, два, три – без «трёх». И возвращаемся до заката. Дом мы не отпускаем.
– Я останусь у книги, – кивнула Лиза. – Если он ударит по именам, верну на «двойке». Но если пойдёт не по буквам, а по примечаниям – придётся читать вслух Правило II. Дом слушает голос.
– У витрины я поставлю сеть, – сказал Сунь Чжоу. – Если угол захочет стать дверью, у меня на него есть приемы.
– На стеклянных «ушах» фонарей нитями займусь я, – добавила Лянь Хуа. – «Иглу» соберу на пустой снег.
– У воды буду я, – сказал Янь Шуй. – Мост и кромка. Знак Чёрного – мой.
– Хорошо, – кивнула Марина. – Вниз идём четырьмя. Я – звук. Алина – удар. Максим – спина. Корнёв – опоры. В Дом – возвращаемся до того, как фонари поменяют тон.
Лиза подняла глаза от листа, улыбнулась Марине и прикоснулась к её рукаву.
– Мама, – сказала она ровно. – Если почувствуешь, что «первый вдох» не ваш – не спорь. Уходи. Я тут.
– Знаю, – ответила Марина. – Ты – Дом.
У кромки затона воздух был чистый. Фонари молчали. Белые коробки на столбах стояли ровно, нити на их «ушах» держали пустоту. Янь Шуй провёл пальцем линию по тонкому снегу, открыл узкую прорезь во льду, опустил ладонь и оставил знак; вода приняла его без сопротивления. Лянь Хуа перекинула нить через старое кольцо и закрепила; серебро слегка натянулось и застыло. Марина вдохнула, отвела взгляд на плечо Максима и дала два хода – тихо, чисто. Пауза. Призрак подо льдом показал рукою «двойку». Проход открылся. Они степенно вошли – одна пара дыханий – и мир стал глуше.
В Палате Счёта тишина была рабочая. Ленты памяти лежали ровно. Круг у входа, оставленный посланником Чёрного, не потускнел. У левой балки держалась короткая черта – «место Моста» в воде. На их рисовой полосе темнел штрих – «срок». До оттепели – время было.
– Дальше – Голоса, – сказал Корнёв.
Они прошли узким коридором к низкой двери. В прошлый раз здесь стоял ряд колотушек и крылечки. Теперь всё было так же, только воздух держал их иначе: там, где раньше чувствовалась пустота, сейчас была наполненность. Призрак стоял у порога не телом – мерой: рука у невидимого языка, «двойка». Марина отвела глаза, дала два хода в воздух Палаты. Пауза. Проход принял.
В Палате Голосов не было тёмных сводов, давящих на плечи. Деревянные пластины держали пространство, как балки. Их звук слышался всем телом. На одной из них уже был прочитан знак «колокол двух берегов». Посланник Чёрного не вышел из воды, как накануне. Он дал руку – тёплую тяжесть внимания. На светлой стене, на высоте плеча, проступил ровный овал – «гнездо» в воде, утолщённой до плотности. Там звон не ломал бы швы.
– Это место, – тихо сказала Марина. – Здесь он звучит и связывает.
– Без «трёх», – ответил Хранитель из памяти.
Алина сняла с груди колокол, держала на ладонях, как хрупкий сосуд. Металл не дрожал. Призрак не шептал. Марина дала «молчаливую фразу»: два – пауза – два. Алина отвела взгляд от воды, назвала имя реки и один раз ударила – едва касаясь язычка. Звук ушёл вниз, как воздух. Овал-гнездо принял колокол. Металл лег точно. Ни треска, ни скрипа. Тишина расширилась и стала обволакивающей – «домом» для звука.
– Он встанет? – ревниво спросил Максим. Он всё ещё держал спину, даже здесь.
– Встанет, – ответил Янь Шуй. – Пока – на два. Пустить на три – значит показать город Белому.
Свет в зале чуть дрогнул от согласия воды. Марина отвела взгляд, чтобы не бросать вызов Призраку, и кивнула Алине. Та накрыла колокол чёрной тканью, оставив его в гнезде как инструмент, который лежит там, где должен.
– Теперь – город, – сказала Марина. – Три точки. Он попробует сразу. Скажет своё «три» – у витрины, у зеркала и на Мосту. Мы держим.
Посланник Чёрного не вышел к ним, но на ближней пластине проступила новая дорожка – короткая и ясная: «Дом – Мост – Зеркало» – порядок, в котором нужно дышать.
– Поняла, – сказала Марина. – Выходим.
Призрак у порога удержал «двойку». Они шагнули в арку и вышли на кромку – мягко, точно.
В городе первый удар пришёл мягко. Белые коробки на столбах одновременно «облегчили» свет – он стал мягче, чем обычно, и от этого взгляд людей на улице скользнул по витринам чуть дольше. Сунь Чжоу почувствовал изменение первым: сеть у витрины лязгнула не громко как надломившаяся льдинка. Внутренний угол стекла попытался стать дверью. Он не успел.
– В обход, – сказал Сунь Чжоу в рацию. – Режим «снег». Лянь, бери «уши».
– Беру, – ответила Лянь Хуа. Её нити уже лежали на фонарных «ушах», и теперь она только смещала нагрузку: куда тянет чужая доля, туда и уводить, по пустым местам, где нет углов. На ближайшей крыше старый сугроб взял на себя чужую речь и растворил её.
Белый Регистр переключился на Мост. Там он попробовал другое: лишнюю долю. Янь Шуй стоял у кромки, ладонь – над водой. Знак Чёрного на поверхности держался еле заметно. Доля чужого счёта вошла будто бы мягко, как лишняя тень в ясный день. Она хотела стать правилом.
– Не смотреть в лёд, – напомнил себе Янь Шуй и отвёл взгляд на перила. – Раз. Два.
Он дал «молчаливую фразу» дыханием. Поставил ладонь в воздухе на нужном метре. Вода согласилась. Лишняя доля потеряла опору. Фонари подхватили пустоту; нити Лянь Хуа приняли удар и увели его к дальним сугробам, где нет дверей.
В этот же момент харбинское зеркало – не то, что в музее, а то, что прячется у знакомой хозяйки – стало тянуть воздух. Тёплым втягиванием, от которого любой, кто отзеркален слабее, запоздало улыбается и делает шаг вперёд. Лянь Хуа заранее оставила в этой комнате тонкую бумажную полоску с пятью чертами – пустой рельеф, который любит воду. Зеркало попыталось быть дверью. Бумага пропала бы первой. Но сеть Сунь Чжоу уже держала витрину, и у Белого не было свободной руки. Он ударил по зеркалу чужой мягкостью – в надежде, что люди сделают остальное. Хозяйка дома присела на стул, сжала в пальцах небольшую иконку и начала шептать свою молитву. Её шёпот не работал как заклинание – он работал как мера. Зеркало устало и отступило на полшага. Этого хватило, чтобы Лянь Хуа «подвесила» на его углы свои нити и закрепила их у потолка.
– Харбинское зеркало держится, – сказала она. – Но он попробует через наш Мост ещё раз.
– Понимаю, – ответил Янь Шуй. Он уже встречал вторую волну. Белый сменил ход: теперь он бил не лишней долей, а «первым вдохом». Мост мгновение дышал короче. Именно это и было опасным: у тебя не остаётся возможности задать свой счёт – тебя уже «вдохнули» за тебя.
На Мосту появились глич-стражи. Их было двое. Белёсые, на рывках, без крови. Они не шли, они «прыгали» из пустоты в пустоту. Появлялись на перилах, на краю тени, на пустых местах между метрами. К людям не приближались. Они настраивались на мост.
– Два – молчание – два, – сказала Марина. Она встала рядом с Янь Шуем, отвела взгляд, дала «молчаливую фразу». Призрак не выходил. Он присутствовал – мерой. Он держал «двойку» мосту как один из строителей держит арку, пока ей ставят замок.
Глич-стражи попытались навязать «три». Алина подняла ладонь, назвала имя воды и ударила один раз – глухо. Белые фигуры дрогнули. Не исчезли, но дрогнули. Максим ощутил привычное тепло под лопаткой, поднял плечо, прикрыв Марину от первого рывка. Ему и не нужно было смотреть. Он услышал движение воздухом.
Лиза из Дома держала книгу гостей. По страницам побежали лёгкие морщины – не бледности, а едва заметные коробления, как у бумаги, которую держали над паром. Это Белый попробовал тянуть не имена, а «как»: примечания, сноски. Лиза читала Правило II вслух, не громко, своим чистым голосом: «Не смотри на лёд дольше трёх вдохов». Дом слушал и подтверждал. Каждая буква ложилась на место как мелкая соль на тёплое стекло.
– Я здесь, – сказала она в рацию. – Книга – держит. Если нужен дополнительный ход, скажите.
– Пока не надо, – ответила Марина. – Мы на мосту.
Сунь Чжоу, у витрины, встретил третий удар – он был хитрее прежних. Белый не пытался открыть угол. Он начал перезаписывать отражение витрины в реальном времени, подменяя внутреннюю глубину стекла на «похожую». Это был тонкий способ сделать дверь «обычной». Сеть Сунь Чжоу любила ловить острые вещи; мягкие – труднее. Он видел, как в зеркале витрины проходит мимо девушка в белом шарфе – и как её рукав вдруг «повисает», как ткань, намокшая от воды. Это была ловушка на взгляд. Он воткнул в раму три тонких проволочных усика с узлами на концах; они казались игрушечными, но на самом деле встречали волна-волну мягкого изменения и разбирали его на нитки. Белое отражение осело, как усталый воздух.
– У витрины – чисто, – сказал он. – Белый переходит к Мосту. Готовьтесь к «трём».
И точно: весь город будто залёг на секунду. Это «весь» было ясно ощутимо – не десяток домов, не одна площадь, а площадь воздуха над рекой и сеть углов, которые обычно спят. Белый сразу ударил в три узла – витрина, зеркало, Мост для «переназвания». Он хотел, чтобы улицы привыкли к его доле.
– Держим, – сказала Марина. – Я – два. Алина – молчание. Максим – спина. Корнёв – опоры.
Она дала «молчаливую фразу», открыв дорогу для своей доли. Алина не ударила. Она постояла, дыша ровно. В ладонях у неё стал проступать живой холод – не неприятный, а предельно ясный. Это был «немой звон», о котором Хранитель говорил в заметках про ремесло. Звук, который не звучит, но сдвигает воздух так, что пустоте некуда встать.
Глич-стражи рванулись. Максим поднял руку, перехватил свободной ладонью невидимую линию – «ход» – и разжал пальцы. Линия рассыпалась как пыль. Он заранее знал, где она будет: его тело слышало, как мост пытался «вдохнуть» чужое.
– Ещё, – сказала Марина.
Алина отвела взгляд, назвала имя воды и не ударила. Она просто «держала» колокол без движения. Это и был «немой звон». Призрак, наконец, показал рукою «двойку» прямо над пролётом. Вода приняла мост в этот самый момент, а не потом. Белёсые фигуры рассыпались полосами. Мост выдохнул. Всё стало на место. Белому пришлось забрать руку.
На харбинском зеркале остаточный ход прозвучал тихо. Лянь Хуа провела кистью над верхним левым углом и послала нитям новую схему: «двойка – пауза – двойка». Хозяйка на втором этаже, не понимая, что именно произошло, просто закрыла глаза на третий вдох и пошла на кухню за чайником. Это было правильнее любого «заклинания». Отражение стало равнодушным. У витрины сеть переоборудовала пустоты обратно в пустоты – и стекло стало стеклом.
– Держится, – сказала Лиза в Дом. – Книга спокойна. Буквы стоят. Примечания – ясные.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.